– Нет-нет, grazie, – ответил Том с нетрезвой веселостью. – Я знаю, где он живет, – пробормотал он по-английски.
Мужчина кивнул, улыбнулся в ответ и пошел дальше. Высокий худой мужчина в тонком пальто, без шляпы, с усами. То́му оставалось надеяться, что он его не запомнит. И машину не запомнит.
Том прислонил Фредди к машине, потом раскрыл переднюю дверь и впихнул его внутрь. Обошел "фиат" вокруг и усадил его рядом с сиденьем водителя. Надел кожаные перчатки, которые предусмотрительно положил в карман пальто, Включил зажигание. Машина послушно тронулась. Они поехали. Вниз к Виа Венето, мимо Американской библиотеки, через Пьяцца Венеция, мимо балкона, с которого Муссолини произносил свои речи, мимо гигантского памятника Виктору-Эммануилу, через Форум, мимо Колизея – прекрасная поездка по Риму, которую Фредди уже не сможет оценить. Казалось, что Фредди просто спит рядом с ним. Бывает, люди и в самом деле засыпают, когда им показывают достопримечательности.
Они подъехали к Аппиевой дороге. Редкие уличные фонари тускло освещали древнюю дорогу, погрузившуюся в серые сумерки. По обеим ее сторонам на фоне еще не темного неба были видны черные надгробия. Свет почти растворился во тьме. Лишь одна машина двигалась в их сторону. Немногие отваживались ехать после наступления темноты, в январе, по этой тряской, мрачной дороге. Кроме, пожалуй, влюбленных. Встречная машина проехала мимо. Том осмотрелся в поисках подходящего места. Фредди должен лежать за красивой могилой, решил он. Впереди он увидел три или четыре дерева близ дороги. Наверняка за ними была гробница. Том остановился возле деревьев и выключил фары. Он выждал какое-то время, посматривая в оба конца прямой пустынной дороги.
Фредди был вял и податлив, как резиновая кукла. А еще говорят о трупном окоченении! Теперь он обращался с безжизненным телом грубо, волоча его лицом по земле, затащил за последнее дерево, за остатки надгробного камня высотой фута четыре. Плита была неровная, овальной формы – наверное, остатки могилы какого-нибудь патриция, подумал Том. Для этого борова в самый раз. Том выругался, глядя на Фредди, и вдруг ударил его ногой в подбородок. Он устал, устал настолько, что ему хотелось расплакаться, его тошнило от одного вида Фредди Майлза, и казалось, что он с ним уже никогда не расстанется. Еще это чертово пальто! Том пошел за ним к машине. По дороге он обратил внимание на то, что земля была твердая и сухая, и следов не должно остаться. Бросив пальто рядом с телом, он быстро повернулся и, пошатываясь, побрел на негнущихся ногах обратно к машине. Сел в "фиат" и поехал в сторону Рима.
Отъехав на какое-то расстояние и надев перчатки, он принялся вытирать наружную сторону двери, чтобы стереть отпечатки пальцев, – единственное место, до которого он дотрагивался. Том остановил машину на улице, которая резко уходила к "Америкэн экспресс", напротив ночного клуба "Флорида". Он вышел из машины, оставив ключ в зажигании. В кармане у него был бумажник Фредди, хотя итальянские деньги он уже переложил в свой бумажник, а швейцарскую банкноту в двадцать франков и несколько австрийских купюр сжег в квартире. Он вынул бумажник Фредди из кармана и, проезжая мимо сточной канавы, выбросил его.
Возвращаясь к дому, Том думал о том, что сделал всего две ошибки: от грабителей логично ожидать, что они прихватят и пальто, потому что оно было добротное, а заодно и паспорт, оставшийся в кармане пальто. Но ведь не всякий грабитель действует логично, продолжал размышлять он, а тем более, надо полагать, итальянский грабитель. Да и не все убийцы ведут себя логично. Ему вспомнилась фраза из разговора с Фредди: "…итальянец. Молодой парень". Наверное, кто-то выследил его, подумал Том, ведь он никому не говорил, где живет. О том, где он живет, знают двое-трое посыльных, но посыльные не проводят время в таких местах, как кафе "Греко". Он поежился, чувствуя, что все-таки допустил оплошность. Том представил себе смуглого молодого человека, который, тяжело дыша, преследует его до дома и, после того как Том в него войдет, ждет, в каком окне загорится свет. Том вобрал голову в плечи и прибавил шагу, будто за ним и вправду шел по пятам упорный, фанатичный преследователь.
17
Не было еще и восьми часов утра, когда Том вышел из дома купить газеты. В них ничего не было. Его не найдут еще несколько дней, подумал Том. Кому придет в голову заглядывать за какую-то могилу вроде той, за которую он положил Фредди. Том чувствовал себя вполне безопасно, но физически был совсем плох. У него было похмелье, ужасное состояние, когда, за что ни возьмешься, ничего не можешь довести до конца. Даже когда он чистил зубы, то прервал вдруг это занятие и пошел посмотреть, действительно ли его поезд уходит в десять тридцать или все-таки в десять сорок пять. Оказалось, в десять тридцать.
К девяти он был полностью готов – оделся и разложил плащ на кровати. Он даже поговорил с синьорой Буффи и сказал ей, что его не будет по меньшей мере недели три, а может, и больше. Синьора Буффи вела себя, на его взгляд, как обычно и о его вчерашнем американском госте даже не заикнулась. Том подумал, что бы еще у нее спросить, что-нибудь ничего не значащее, имея в виду вчерашние расспросы Фредди, и что синьора Буффи на самом деле думает про эти расспросы, но, поскольку ему ничего не пришло в голову, он решил оставить ее в покое. Все шло превосходно. Поначалу Том никак не мог понять, отчего у него болит голова после вчерашнего, – выпил-то он самое большее три мартини и два перно. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что это, скорее, результат внушения и похмелье у него оттого, что он собирался обставить дело так, будто они с Фредди изрядно выпили. Теперь все позади, а от надуманного похмелья было не избавиться.
Зазвонил телефон. Том взял трубку и мрачно произнес:
– Pronto.
– Синьор Гринлиф?
– Si.
– Qui parla la stazione polizia numero ottantatre. Lei e un amico di un’ americano chi se chiama Frederick Meelays?
– Фредерик Майлз? Si, – ответил Том.
Голос, в котором чувствовалось напряжение, сообщил ему, что утром на Аппиевой дороге было найдено тело Фредерика Милеса, а синьор Милес был у него вчера, не так ли?
– Да, это так.
– В какое время?
– Примерно от полудня до пяти-шести вечера, но я не уверен.
– Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?.. Впрочем, не беспокойтесь, вам не нужно идти в участок. Следователь сам к вам придет. Одиннадцать часов утра вас устроит?
– Буду рад вам помочь, если смогу, – произнес Том голосом, в котором прозвучало приличествующее случаю волнение, – но не мог бы следователь прийти сейчас? В десять часов я должен уйти.
На том конце провода выразили сожаление. Тому ответили, что это трудно, но они попробуют. Если до десяти они не смогут прийти, то очень важно, чтобы он не уходил из дому.
– Va bene, – согласился Том и повесил трубку.
Черт их побери! Теперь он ни на поезд не успеет, ни на пароход. Ему хотелось только одного – убраться подальше, уехать из Рима и оставить квартиру. Он принялся обдумывать, что скажет полиции. Все было так просто, что даже скучно. Правда состояла в том, что они выпивали, Фредди рассказывал ему о Кортине, они долго разговаривали, а потом Фредди ушел; может, он и был немного пьян, но настроение у него было очень хорошее. Нет, куда отправился Фредди, он не знает. Может лишь предположить, что вечером у Фредди была встреча.
Том пошел в спальню и поставил на мольберт холст, который начал несколько дней назад. Краска на палитре была еще влажная, потому что он держал ее на кухне в кастрюле с водой. Он смешал немного голубой и белой краски и взялся за серовато-голубое небо. Картина была выдержана в характерных для Дикки ярких красновато-коричневых и чисто белых тонах – такими он видел крыши и стены домов Рима из окна своей квартиры. Он сделал лишь одно отступление – когда рисовал небо. Зимнее небо в Риме такое мрачное, что даже Дикки изобразил бы его не синим, а серовато-голубым. Том сдвинул брови, как это всегда делал Дикки, стоя за мольбертом.
Снова зазвонил телефон.
– Черт побери! – пробормотал Том и подошел к телефону. – Pronto!
– Pronto! Фаусто! – услышал он голос. – Come sta? – И вслед за тем раздался знакомый юношеский смешок.
– Это ты, Фаусто? Bene, grazie! Извини меня. – Том продолжал говорить по-итальянски насмешливым, отсутствующим голосом Дикки. – Я пытаюсь рисовать – всего лишь пытаюсь. – Он хотел, чтобы его голос был похож на голос Дикки, который потерял такого друга, каким был для него Фредди Майлз; таким же голосом Дикки разговаривает по утрам, когда погружен в работу.
– Может, пообедаем? – спросил Фаусто. – Мой поезд отходит в Милан в пятнадцать минут пятого.
Том тяжело вздохнул – как это сделал бы Дикки.
– Я сейчас уезжаю в Неаполь. Прямо сейчас, через двадцать минут!
Если бы можно было избежать встречи с Фаусто, думал он, то Фаусто не узнал бы, что полиция вышла на него. Сообщения о Фредди появятся в газетах не раньше полудня, а то и позже.
– Но я здесь! В Риме! Где твой дом? Я на вокзале! – весело, со смехом, говорил Фаусто.
– Где ты взял номер моего телефона?
– А!.. позвонил в справочное. Там мне сказали, что ты не давал своего номера, но я рассказал девушке длинную историю о том, что ты выиграл в Монджибелло в лотерею. Не знаю, поверила ли она, но я постарался убедить ее, что все это очень важно. И о доме рассказал, и о корове, и о колодце, и даже о холодильнике! Три раза ей звонил, и в конце концов она дала твой номер. Так где ты, Дикки?
– Видишь ли, я бы с тобой пообедал, если бы не поезд…
– Va bene, я помогу тебе нести чемоданы! Скажи мне, где ты, и я приеду за тобой на такси!
– Времени слишком мало. Может, лучше встретимся на вокзале через полчаса? Мой поезд уходит в Неаполь в десять тридцать.
– Отлично!
– Как там Мардж?
– A… inamorata di te, – смеясь, ответил Фаусто. – Ты собираешься встретиться с ней в Неаполе?
– Не думаю. Через полчаса увидимся, Фаусто. Надо спешить. Arrivederch.
– ‘Rividerch, Дикки! Addio. – Он повесил трубку.
Когда Фаусто увидит дневные газеты, он поймет, почему Дикки не пришел на вокзал, в противном же случае решит, что им просто не удалось по какой-то причине встретиться. Но Фаусто увидит газеты к полудню, думал Том, а итальянские газеты сделают из этого событие – убийство американца на Аппиевой дороге. После интервью с представителем полиции он поедет в Неаполь на другом поезде, после четырех часов, так что Фаусто на вокзале уже не будет, а в Неаполе дождется следующего парохода на Майорку. Только бы Фаусто не выудил в справочном адрес и не явился до четырех часов. Еще Фаусто здесь не хватало, когда придут полицейские!
Том задвинул пару чемоданов под кровать, еще один чемодан поставил в шкаф и прикрыл дверцу. Зачем полицейским знать, что он собирается покинуть город? Но отчего он так нервничает? Улик у них, кажется, никаких. Вероятно, кто-то из знакомых Фредди знал, что тот собирался вчера навестить его, вот и все. Том взял кисточку и смочил ее в скипидаре. Ему хотелось, чтобы полицейские думали, будто он не слишком огорчен известием о смерти Фредди и, поджидая их, решил немного порисовать, хотя и был одет так, словно куда-то собрался. Ведь он им уже сказал, что собирался уйти. Надо играть роль друга Фредди. Не слишком, впрочем, близкого друга.
Синьора Буффи впустила полицейских в половине одиннадцатого. Том выглянул на лестницу и увидел их. Они не задали ей никаких вопросов. Том вернулся к себе. В комнате остро пахло скипидаром.
Их было двое: один постарше, в офицерской форме, другой помоложе, в форме простого полицейского. Старший вежливо поздоровался с ним и попросил показать паспорт. Том протянул ему паспорт, и офицер внимательно перевел взгляд с Тома на фотографию Дикки – так внимательно его еще никто не разглядывал, так что Том собрался было развеять могущие возникнуть сомнения, но вопросов не последовало. Офицер вернул ему паспорт, улыбнулся и слегка поклонился. Это был невысокий мужчина среднего возраста, похожий на тысячи других итальянцев среднего возраста, с густыми бровями и короткими кустистыми черными усами с проседью. Он не производил впечатления ни очень умного, ни очень глупого человека.
– Как его убили? – спросил Том.
– Ударами по голове и затылку каким-то тяжелым предметом, – ответил офицер, – а потом ограбили. Мы полагаем, что он был пьян. Когда вчера он уходил из вашей квартиры, он был пьян?
– Пожалуй… немного. Мы оба выпивали. Мы пили мартини и перно.
Офицер записал его слова в блокнот и пометил время, когда, по словам Тома, Фредди находился в квартире, – примерно с полудня часов до шести.
Другой полицейский, приятный молодой человек с невыразительным лицом, ходил по квартире, заложив руки за спину. Подойдя к мольберту, он с интересом склонился над ним, точно находился в музее.
– Вам известно, куда он от вас пошел?
– Нет.
– Но, по-вашему, он мог управлять автомобилем?
– О да. Он был не настолько пьян, чтобы нельзя было вести машину, иначе я поехал бы с ним.
Офицер задал ему еще один вопрос. Том сделал вид, что не понял его. Офицер повторил вопрос, обменявшись улыбками с другим полицейским. Том несколько обиженно посмотрел на одного, потом на другого. Офицеру хотелось знать, в каких они были отношениях с Фредди.
– Он мой знакомый, – ответил Том. – Не очень близкий. Я не видел его месяца два и ничего о нем не слышал. Когда сегодня узнал о несчастье, был ужасно огорчен.
Том старался компенсировать недостаток итальянских слов озабоченным выражением лица. Похоже, ему это удавалось. Ему казалось, что допрос ведется весьма поверхностно и они уйдут через минуту-другую.
– В какое точно время он был убит? – спросил Том.
Офицер продолжал писать. Он приподнял кустистые брови.
– Очевидно, тотчас после того, как синьор покинул ваш дом. Врачи полагают, что он был мертв по меньшей мере двенадцать часов, а то и больше.
– А когда его нашли?
– Сегодня на рассвете. Нашли проходившие мимо рабочие.
– Dio mio! – пробормотал Том.
– Когда он уходил от вас, он не говорил о том, что собирается на Аппиеву дорогу?
– Нет, – сказал Том.
– А чем вы занимались вчера после того, как синьор Милес ушел?
– Оставался здесь, – сказал Том и сделал широкий жест руками, как на его месте поступил бы и Дикки. – Потом поспал немного, а часов в восемь или в половине девятого вышел прогуляться.
Один из жильцов дома, имени которого Том не знал, видел, как он возвращался накануне вечером без четверти девять, и они поздоровались.
– Вы гуляли один?
– Да.
– И синьор Милес тоже ушел один? Он не собирался встретиться с кем-то, кого вы знаете?
– Нет. Он ничего такого не говорил.
Интересно, подумал Том, был ли кто-то с Фредди в гостинице, или где он там жил? Том надеялся, что полицейские не устроят ему очную ставку с кем-нибудь из друзей Фредди, кто мог знать Дикки. Теперь его имя – Ричард Гринлиф – появится в итальянских газетах, думал Том, да еще и адрес. Придется переезжать. Чертовщина какая-то! Он выругался про себя. Офицер смотрел на него, но ведь может же он чертыхнуться про себя по поводу злосчастной судьбы Фредди, подумал Том.
– Итак… – с улыбкой произнес офицер, закрывая свой блокнот.
– Вы полагаете, – Том старался найти подходящее слово, – что это дело рук хулиганов? У вас есть какие-нибудь улики?
– Мы осматриваем машину в поисках отпечатков пальцев. Возможно, он подсадил убийцу к себе в автомобиль по дороге. Машину нашли сегодня утром недалеко от Пьяцца ди Спанья. Еще до вечера, надеемся, что-нибудь прояснится. Большое вам спасибо, синьор Гринлиф.
– Di niente. Если я смогу еще чем-то быть полезен…
Офицер пошел было к дверям, но в последний момент обернулся.
– Мы сможем найти вас здесь в течение следующих нескольких дней, если у нас появятся вопросы?
Том помедлил с ответом.
– Я собирался завтра уехать на Майорку.
– Но вопросы могут быть такие – кто тот-то или тот-то, мало ли кто может подпасть под подозрение, – сказал офицер. – А вы могли бы нам рассказать, в каких отношениях с покойным находился тот или другой человек. – Говоря, он жестикулировал.
– Хорошо. Но мне кажется, я был знаком с синьором Майлзом не настолько хорошо. У него в городе, наверное, были более близкие друзья.
– Кто? – Офицер закрыл дверь и достал блокнот.
– Не знаю, – ответил Том. – Мне известно только то, что у него было здесь несколько друзей и они знают его лучше, чем я.
– Мне жаль, но мы все-таки надеемся, что в течение ближайших двух дней мы сможем вас без труда найти, – повторил он тихо, словно Том и не собирался оспаривать этого, хоть он и американец. – Мы известим вас, когда вам можно будет уехать. Мне очень жаль, что нарушаем ваши планы. Но пока вам, боюсь, придется отложить вашу поездку. До свиданья, синьор Гринлиф.
– До свиданья.
Они закрыли за собой дверь, но Том не сдвинулся с места. Он мог бы перебраться в гостиницу, думал он, если бы сказал полицейским, какая это будет гостиница. Ему не хотелось, чтобы кто-то из друзей Фредди или Дикки явился к нему, увидев его адрес в газетах. Он попытался оценить свое поведение с точки зрения полиции. Пожалуй, он не дал им повода усомниться в своих высказываниях. Не пришел в ужас от известия о смерти Фредди, но это лишь подтверждало то, что он не был его близким другом. Что ж, все прошло неплохо, если не считать того, что теперь он должен быть у них под рукой.
Зазвонил телефон, но Том не снял трубку: наверняка это звонил Фаусто с вокзала. Было пять минут двенадцатого, и поезд в Неаполь уже ушел. Когда телефонные звонки смолкли, Том снял трубку и позвонил в "Ингильтерру". Заказав номер, он сказал, что будет там через полчаса. Потом позвонил в полицейский участок – он запомнил его номер: восемьдесят три – и у него ушло минут десять на то, чтобы оставить сообщение, что синьора Ричарда Гринлифа, если полиция захочет с ним поговорить, можно будет найти в гостинице "Ингильтерра", а десять минут он потратил потому, что никто не знал или не хотел знать, кто такой Ричард Гринлиф.
Не прошло и часа, как он был в "Ингильтерре". При виде трех чемоданов, двух Дикки и одного собственного, он пришел в уныние: упаковывались-то они совсем с другими намерениями. Теперь еще и с ними возись!