Печати с пакетом и цветами, 10 крон за все вместе.
Белые сережки под жемчуг, неношеные, 10 крон.
Брошка, неношеная, 5 крон.
Коробка картинок с пауэр-рейнджерами, длина 10 см, полная коробка, 20 крон.
Копилка с утенком Сэмом, 5 крон.
Фигурки из киндерсюрприза: 3 льва (2 одинаковых), лягушка, черепаха, все вместе – 10 крон.
Разноцветные спиральные пружинки "Радуга". Растягиваются и гнутся. Могут спускаться по ступенькам, 10 крон.
Фарфоровый слоник для зубочисток, 10 крон.
Если тебя что-то заинтересовало, позвони и спроси Джессику. Телефон: 22474564".
Бёрре заинтересован.
Конечно, не девчоночьими вещицами, но вот пауэр-рейнджеры – это да! Ну, может быть, еще что-то из мелочей. Он еще не решил. Надо сперва посмотреть.
Мы идем в телефонную будку и набираем номер. Трубку держит Бёрре. Я слышу, как он спрашивает, дома ли Джессика. На другом конце, кажется, поинтересовались, кто ее спрашивает. Бёрре отвечает:
– Это я – Бёрре!
Потом он довольно долго беседует с Джессикой. Бёрре повторяет "да", "да" и несколько раз упоминает про пауэр-рейнджеров. Ему называют адрес, и он вешает трубку.
Жемчужные сережки и брошка уже проданы, а остальное еще нет.
Бёрре весь дрожит от нетерпения.
Джессика встретила нас на лестнице. Ей лет двенадцать, у нее длинная коса. Дома родители и старшая сестра, немного похожая на девушку, которая пела за рулем машины и которую я видел в клипе по телевизору в квартире моего брата. На вид ей примерно столько же лет, сколько мне.
Мы все здороваемся за руку.
Отец Джессики с увлечением разглядывает наш "вольво". Он сразу увидел, что это новейшая модель.
Бёрре и Джессика уходят в ее комнату.
Меня приглашают за стол и предлагают кофе с печеньем.
Родители смущены тем, что Джессика повесила в лавке объявление. Они опасаются, что люди подумают, будто у них туго с деньгами и Джессика не получает карманных денег.
Они говорят мне, что живут не хуже людей.
Когда мать Джессики собирается налить мне кофе, я вынужден сказать, что кофе не пью.
Она спрашивает у меня, что можно предложить мне взамен, и я отвечаю, что можно просто воды или шипучки. Можно соку. Она исчезает на кухне.
Отец Джессики говорит, что редко кто не пьет кофе.
Он, конечно, прав.
Эти замечания мне приходится выслушивать каждый раз, когда кто-нибудь узнает, что я не пью кофе.
Я говорю, что, возможно, когда-нибудь тоже буду пить кофе, но пока что вкус кофе оставляет меня равнодушным. Вообще-то, я никогда его не пил.
Мне доводилось пригубить кофе, но я никогда его не проглатывал.
Наконец входит мать Джессики со стаканом апельсинового сока.
Отец Джессики начинает говорить о машинах. Он говорит, что у него тоже "вольво". "Вольво" – особенная машина: если вы однажды начали на ней ездить, то уже никогда не променяете на другую.
Однажды он чуть было не купил японскую машину, но вовремя отказался. Совершенно не то!
Но вот зато "вольво"…
Вот это машина так машина! "Вольво" – сама надежность. Это как хорший друг. Никогда не подведет.
С этими словами он оставляет от себя чашку и делает рукой жест, который, по-видимому, означает: жми на педаль – и вперед! И никаких сомнений!
Под его разговоры я все посматриваю на старшую сестру Джессики.
Она смотрит на отца с ласковой снисходительностью. Приятная девушка.
Я говорю, что согласен с его мнением. "Вольво" – хорошая машина.
Затем спрашиваю Лизу, чем она занимается.
Она отвечает, что хочет стать фотографом. Сейчас она работает по заказу для дамских журналов. Но мечтает о самостоятельной работе, чтобы снимать по собственному выбору.
Я говорю, что тоже время от времени занимаюсь фотографией.
– У меня есть фотоаппарат, – говорю я. – "Никон".
– "Никон" – лучшая марка, – говорит отец.
– "Никон" – хороший фотоаппарат, – говорит Лиза.
Возвращается Бёрре и Джессика.
Бёрре несет коробку с картинками пауер-рейнджеров, бутылку шампуня с хной и утку – копилку.
На лице у него улыбка до ушей, и он спрашивает меня, есть ли у меня тридцать пять крон.
Когда мы собрались уезжать, мать Джессики предложила, чтобы мы остались пообедать.
Обед совсем скоро.
Я решил, что это уже слишком; кроме того, мне пора возвращать автомобиль. Я вежливо отказываюсь, ссылаясь на то, что у нас назначена деловая встреча.
Поблагодарив хозяев за гостеприимство и за покупку, мы садимся в машину, а Джессика и ее родственники провожают нас до калитки и машут вслед.
Включая вторую скорость, я еще разок взглянул на Лизу.
На ее отражение в зеркале заднего вида.
Давно мне уже не случалось видеть девушку, о которой думаешь, что хорошо бы встречаться с нею почаще. Может быть, даже каждый день.
А сейчас я это подумал. Хорошо бы, чтобы она сидела сейчас рядом со мной в красном свитере. И мы бы с ней куда-нибудь ехали. Вместе. У меня такое чувство, что все стало бы куда лучше, если бы у меня была девушка.
Какое ребячество так думать!
И все-таки я склонен полагать, что это правильная мысль.
Во всяком случае, я не хочу исключать такую возможность.
Бёрре доволен тем, как он провел этот день.
Я дал ему денежку, чтобы было что бросить в его новую копилку.
На мой вопрос, зачем ему шампунь с хной, он ответил: "Чтобы подарить маме".
И я вижу, как он доволен этим приобретением.
Космическое пространство
Сейчас Бёрре спит.
Он совсем устал. Мы заигрались с ним в машинки, и он лег гораздо позднее положенного часа.
Я дал ему выиграть.
А потом мы еще играли в слова. Нужно было сказать первое слово, какое придет тебе в голову. Очень быстро.
Я-то думал, что, если я сказал "солнце", Бёрре скажет "лето", но тут что-то не заладилось. Бёрре все время говорил "какашки". Что бы я ни говорил, он на все отзывался: "Какашки". И ужасно хохотал, так что не мог остановиться.
Но сейчас он наконец-то заснул.
Я сходил наверх в квартиру моего брата и отправил в Америку факс.
Я написал ему: "Вольво. Жми на педаль – и полный вперед! Никаких сомнений! И пусть всегда светит солнце!"
Потом я достал себе свитер.
Сейчас я сижу на балконе в квартире у Бёрре и попиваю джин с тоником. У его родителей целый шкаф, набитый разными бутылками.
Когда я выпью достаточно, чтобы набраться храбрости, то продолжу чтение этой темной книги, в которой говорится о времени.
И вот я уже читаю.
Поль пишет об Эйнштейне.
Я понял, что Эйнштейн мой друг.
По словам Поля, из его теории каким-то образом следует, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно. Это одно из следствий теории относительности. Я, конечно, не представляю себе, как это должно получаться в действительности, но это и не важно. Чихал я на то, как это получается! Главное, что, прочитав это, я почувствовал некоторое облегчение.
Я подливаю себе джину с тоником и читаю дальше.
Я добрался до места, где сказано, что специалисты (бог весть, кто они такие) до сих пор не пришли к единому мнению о том, что представляет собой время. Это подогрело мой интерес. Одни хотят раз и навсегда ввести единое определение своего рода универсального времени, которое служило бы для измерения происходящих изменений, другие же требуют объявить саму концепцию времени утратившей силу и отменить время, признав несуществующим. Мы можем по-прежнему пользоваться часами. Мы можем продолжать мерить изменения в секундах, часах и годах, но сама идея времени как явления, которое существует в природе, неприемлема. Все мои симпатии на стороне последних. И я по мере сил и возможностей готов лоббировать их требования, чтобы эта точка зрения одержала верх.
Все это увлекает меня больше и больше.
Сложности моего собственного существования как бы отодвигаются.
Я вижу их в перспективе.
Надо бы сделать перспективу доступным лекарством, которое можно купить за деньги и вводить внутривенно.
Поль не робеет перед великими вопросами.
Вот он уже пишет о вечности.
Главное, что нужно знать о вечности, пишет Поль, – это то, что она не сводится к большим числам.
Вечность – это не просто что-то гигантское и непостижимо огромное. Если космос располагает безграничными запасами времени, это не просто означает что может произойти все, что угодно. Это означает, что когда-нибудь действительно произойдет. Независимо от того, насколько мала вероятность и сколько на это потребуется времени, рано или поздно это все равно станет реальностью.
Значит, если я буду жить вечно, то я совершу все что задумаю, увижу все что должно случиться.
Но это было бы интересно только при условии, что мой мозг способен вместить бесконечное множество мыслей.
В чем я, честно сказать, сомневаюсь.
Я откладываю книгу в сторону, и начинаю соображать, могу ли я что-то придумать.
Что-нибудь новенькое. Безразлично что.
Я закрываю глаза и делаю несколько глотков из бокала.
Сначала мне ни о чем определенном не думается, потом я начинаю думать о Лизе.
Пожалуй, в каком-то смысле это новая мысль.
Она держится прочно.
Потом прибавляются новые картинки. Комбайна и морского берега. Затем какая-то рыба. Не знаю, можно ли это назвать мыслями, но это во всяком случае что-то новенькое.
Я начинаю сомневаться, что у меня хватило бы фантазии для вечной жизни.
Теперь Поль приступает к самому главному.
По его словам, все указывает на то, что у Вселенной была начальная точка и что, следовательно, когда-нибудь наступит конец.
Все, что мы знаем, говорит Поль, когда-нибудь исчезнет.
Вот что у него сказано. Вследствие Большого Взрыва Вселенная расширяется во всех направлениях. Центробежная сила, которая вызывает ее расширение, обладает огромной мощью, однако некоторые признаки указывают на то, что в один прекрасный день сила тяготения перевесит ее действие.
Тогда центробежное движение остановится, и тогда звезды и галактики и все, что там еще есть, начнут снова сближаться. Начнется движение вспять, и все кончится полным коллапсом.
Поль называет это the Big Crunch.
И после этого уже не будет происходить ни черта. Точно так же как было до Большого Взрыва (the Big Bang), когда тоже ничего не происходило по той причине, что до него не было никакого прошлого, в котором что-нибудь могло бы происходить.
Возможно, Вселенная начнет сужаться уже через сто миллиардов лет, однако может просуществовать и миллиард миллиардов лет.
А когда это начнется, у нас будет впереди еще столько же лет, чтобы собрать вещички и приготовиться к исходу.
Эти числа просто прелесть!
Что до чисел, тут Полю и черт не брат.
В этой книге он называет, например, такое число, которое представляет собой единицу с несколькими миллионами нулей. Это там, где речь идет о расстоянии, выраженном в световых годах, до какого-то небесного тела или не помню какой там системы, которая находится совсем не там, где расположена наша Солнечная система.
Он упоминает также о расчетах, согласно которым общее число галактик во Вселенной, очевидно, приближается к десяти миллиардам и в каждой из них имеется примерно сто миллиардов звезд, сходных по величине с нашим Солнцем.
Эти числа настолько невероятны, что у меня заметно улучшается настроение.
Уж больно круто все выходит!
Мне кажется, Поль тоже это чувствует.
Ведь как я ни старайся, я тут ничего не могу ни прибавить, ни убавить. От меня так мало зависит.
И это вызывает чувство освобождения.
Сфера моей личной ответственности заметно уменьшилась. Это я почувствовал именно сейчас. Чувство ответственности ослабевает. В ускоренном темпе.
Я – почти ничто.
Строго говоря, такая мысль должна была бы показаться мне очень пугающей, однако я не испытываю такого ощущения. Возможно, тут виноват алкоголь.
Разумеется, знание того, что Вселенной когда-то настанет конец, неизбежно должно вгонять в тоску.
Мысли о вечной жизни подкатывают комком к горлу.
Но похоже, что это меня не терзает. По крайней мере сейчас.
Скорее даже, напротив. Я давно не ощущал такого прилива жизненной энергии.
Оказывается, это даже здорово – знать, что тебе отведен определенный срок, с которым надо соразмеряться.
Вообще-то мне всегда хорошо работалось авралом.
Если нам дано просуществовать тут на Земле еще несколько тысяч или несколько миллионов лет, я буду доволен.
Потом пускай себе оно на здоровье взрывается или сужается.
Волнует только одно – мысль о том, что я не просил, чтобы меня сюда пустили. Я просто тут есть. Как и все остальные. Так уж вышло, что все мы тут.
Но мы не просили об этом.
И это не наша вина.
Я сижу, уставясь перед собой в ночную тьму, и предаюсь лирическому настроению, как вдруг слышу, что ко мне пробирается Бёрре.
Он проснулся, потому что ему приснился гадкий и страшный сон.
Он забирается ко мне на колени, и я укутываю его в свитер. Я поглаживаю его и уговариваю, чтобы он не боялся. Это был только сон! А потом будет утро и новый день. Бёрре трет спросонья глаза и спрашивает, не могу ли я что-нибудь спеть.
Конечно же могу! И я пою ему про старенькую лошадку. Я не знаю ничего более успокоительного, чем эта песенка.
Когда мальчик с улыбкой приходит в конюшню и рассказывает пегой лошадке, что папа обещал отправить ее на покой, то все становится осмысленным и восстанавливается связь вещей.
"Пусть тебе приснится тихое житье. Ешь да спи да не тужи. Мальчугана покатай да и снова отдыхай".
Я отнес Бёрре в постель и полежал с ним рядом, пока он не заснул. Затем снова сел на балконе со стаканом воды.
Я набираю в рот воды и глотаю понемногу. Хорошая вещь – вода!
Если бы мне пришлось выбирать из разных вещей одну, я бы наверняка выбрал воду.
Я чувствую себя гораздо лучше, чем было все последнее время.
Сначала мяч, потом доска – колотилка и вот теперь это – большие числа. Приятно чувствовать, что на тебе нет ответственности.
Может быть, я уже начинаю выкарабкиваться.
Может быть, я и выберусь из ямы.
И вот я сижу на балконе, наблюдая рассвет, и думаю, что я неплохой парень и ну ее, Вселенную, и время и все такое прочее!
Crazy Love
Сижу у телевизора и пережидаю похмелье, чтобы снова постучать по доске. Я попробовал было обмотать молоток тряпкой, но стук все равно получился громкий. Фирме "Брио" следовало бы заменить пластиковые колышки на деревянные.
Сейчас мне было бы очень кстати постучать по колышкам. Так между делом я смог бы со всей осторожностью разобраться в мыслях, которые пришли мне в голову сегодня ночью. Однако с этим пока придется подождать.
Сейчас у меня голова гудит. От мыслей о Вселенной. Поначалу мне показалось, что все это мне безразлично. Но сейчас похоже, что я ошибался.
Гордыня заела.
Родители Бёрре без конца благодарили меня. Они хотели мне заплатить, но я сказал, что об этом не может быть речи, а кроме того, я воспользовался их спиртными запасами.
Бёрре не хотел меня отпускать.
Бёрре – добрый мальчик.
Хорошая штука телевизор.
Надо будет почаще смотреть. Благодаря ему я отвлекся на что-то приятное и теперь сам не разберусь, где мои собственные мысли, а где то, что навеяно телевизором.
Лучше всего – передачи о животных.
Тут тебе и Дэвид Аттенборо, объясняющий, как сложно все переплетается в природе, где все взаимосвязано. Как осы ориентируются в полете по солнцу. Вот осы – те нашли свой ориентир в отличие от меня!
Началась реклама. Мне нравится реклама автомобилей. Почти всегда действие происходит в какой-нибудь пустыне. Автомобиль мчится через пустыню. Одинокий автомобиль под палящим солнцем. Это впечатляет. Главное – скорость. У водителя одна задача – разъезжать по пустыне. Он просто едет.
Пожалуй, я куплю "вольво". Зеленый "ВОЛЬВО".
Брату понравится.
Еще одна вещь, которая мне понравилась, – это рисованные кадры, демонстрирующие принцип действия шампуня и зубной пасты. Такой чарующе педагогический подход! Мне наглядно показывают, как активные вещества проникают в волосы или зубы, очищая и оздоровляя организм. И после этого состояние улучшается по сравнению с тем, что было. В этом-то вся соль! Дело идет к лучшему – вот что самое главное!
Но мультфильмы, где оживают разные вещи и продукты питания, меня раздражают. Крекеры, которые выскакивают из пачки и пляшут на кухонном столе, вызывая из холодильника сыр с пряностями, и, когда он выходит, сами прыгают в коробочку с сыром и сами себя намазывают.
Смотреть на это неприятно.
Авторы рекламных роликов вовсю пользуются мультипликацией и оживляют все, что угодно. Надо бы им за это дать по мозгам. Должен быть все-таки какой-то предел глупости.
Вот вещи, которые, по-моему, нельзя представлять в виде рекламных мультяшек:
– печенье и хлебные изделия,
– молочные продукты,
– шоколад,
– мясные изделия,
– рыбные изделия,
– моющие средства (и резиновые перчатки),
– яйца,
– фрукты и овощи,
– часы.
Решил посмотреть шведские новости. Они там вскрыли дело о мошенничестве, речь идет о работниках коммунальной службы, присвоивших коммунальные деньги. Довольно противная история, но у меня повышается настроение. Совсем люди очумели.
В данном случае группа коммунальных работников поехала для обмена опытом в Брюссель. Под конец у них появилось свободное время, и это их подвело: в результате они попались на том, что расплачивались за развлечения в секс-клубе по коммунальным банковским карточкам. Речь шла о тридцати тысячах крон. За одну ночь.
Я увидел выписку из расчетного счета. В нем такие записи: "Краски. Торговая фирма Даля", затем несколько раз "Тексако" и в конце целая колонка из шести строк, где шесть раз повторяется название "Crazy love".
Совершенно поразительно, чем оправдываются виновные. Один якобы ничего не помнит, что было той ночью. Другой – не понял, что попал в секс-клуб. Слушать тошно.
– Краски. Торговая фирма Даля.
– Тексако.
– Тексако.
– Crazy love.
– Crazy love.
– Crazy love.
– Crazy love.
– Crazy love.
– Crazy love.
Сейчас я смотрю сериал о работе полиции. Американской полиции. В этой серии рассказывается история о том, как несколько лет назад двое полицейских из Лос-Анджелеса совершили доброе дело. Неожиданно я замечаю, что у меня на глазах навернулись слезы.