* * *
...мимо неприятно удивленного старого В.В., который сидел, поджав под себя ноги, на диване спального вагона "Красной стрелы", курил и недовольно поглядывал со СВОЕГО ОБЛАКА на плывущую по небу кровать с Фирочкой Лифшиц и Серегой Самошниковым...
Кроме всего, В.В. что-то раздраженно кричал вниз Ангелу!..
НОЧЬ. ДВУХМЕСТНОЕ КУПЕ В.В. И АНГЕЛА
Стараясь преодолеть шум колес и несущегося поезда, В.В. неприязненно и достаточно громко говорил Ангелу:
- Что за советско-цензурные штуки?! Зачем вы вырезали самую что ни есть завлекуху?! Самый, можно сказать, жгучий эпизод в этой своей баечке! Вы же так драматургически грамотно подвели меня к нему... Я имею в виду "поминутный отсчет". Прием не новый, но безотказный. И вдруг - на тебе!.. Ждешь бури страстей, развития событий, взрыва чувств, а получаешь - пшик! Какой-то ханжеский театр у микрофона...
- А вы хотели бы подробную реалистическую картинку запоздалого акта дефлорации бедной еврейской девочки во всех натуралистических деталях? - насмешливо проговорил Ангел. - Или вы просто забыли, как это делается?
- Нет, кое-что я еще помню, - сказал В.В. - Конечно, обидеть пожилого художника может каждый, а вот удовлетворить его искренний и законный интерес к повествованию - удается не всякому.
- Купите в секс-шопе кассетку, вставьте ее в видик и удовлетворяйтесь на здоровье. А меня от этого - увольте! - резковато ответил Ангел.
- Не хамите, Ангел, - укоризненно заметил В.В. - Вы же понимаете, что я не об этом говорю.
- Тогда какие подробности вам еще нужны? Пятнышки крови на чистой простыне? Как в деревне?.. - возмутился Ангел. - И вообще, вы не могли бы прекратить курить?
- Вы попираете элементарные человеческие права.
- О вас забочусь!
- Обо мне заботиться поздновато. Думайте о себе, - спокойно сказал В.В. и глубоко затянулся.
- О себе-то - запросто! - сказал Ангел...
...и провел по воздуху рукой, будто бы разделяя вагонное купе на две половины.
И произошло чудо: дым от сигареты В.В. словно наткнулся на невидимую стену, перегораживающую купе.
В.В. попытался потрогать эту "границу", но рука его беспрепятственно прошла на "ангельскую половину", а сигаретный дым весь оставался на "половине" В.В...
- М-да... - задумчиво протянул В.В. - Шоу-бизнес по вас просто рыдает горючими слезами. Кстати, что вы там о деревне блекотали? Откуда вы-то знаете - что в деревне, как в деревне?..
- Популярно объясняю: у меня сейчас на попечении один сельский приход в Ленинградской области - там я всего насмотрелся. Поэтому меня уже тошнит от любого натурализма! Я же вам не харт-порно показываю. Я предъявляю трехмерное изображение в реальной, природной цветовой гамме, со стереофоническим звучанием, которое вам не обеспечит никакая хваленая система "долби"... С запахами, наконец! С полным эффектом вашего непосредственного присутствия в Повествуемом Месте, Времени и Пространстве, а вы еще...
На нервной почве Ангел даже воспарил над собственной постелью, примерно на полметра!..
Повисел в воздухе секунд десять, слегка успокоился и плавно опустился на одеяло.
- Ладно, Ангел... Не сердитесь. Простите меня, - виновато пробормотал В.В. - Так что там было дальше?..
ЛЕНИНГРАД ШЕСТИДЕСЯТЫХ...
Была паршивая ленинградская осень...
В скверике на площади Искусств, между Русским музеем и Фирочкиным домом на улице Ракова, стоя в ворохе опавших листьев, тесно прижались друг к другу грустные Фирочка и Серега.
- Представляю себе, что там сейчас происходит... - тихо произносит Серега, показывая подбородком на подворотню Фирочкиного дома, и еще крепче прижимает ее к себе, заслоняя от холодного осеннего ветра.
Фирочка смотрит на свою родную подворотню и говорит:
- Нет. Этого ты себе представить не можешь.
КВАРТИРА ПАПЫ, МАМЫ И ФИРОЧКИ ЛИФШИЦ
- Аборт!!! Немедленно аборт!.. - кричал папа Натан Моисеевич. - Я не потерплю в своем доме...
- Никаких абортов! - кричала мама Любовь Абрамовна. - Я тебе покажу - аборт! Вот как только ты забеременеешь, Натанчик, так сразу же можешь делать себе аборт! Хоть два!!! А наш ребенок аборт делать не станет! Только через мой труп!..
- Тогда замуж моя дочь выйдет за этого жлоба-водопроводчика тоже через мой труп!!! - истошно вопил Натан Моисеевич.
- Ах так?! Ты хочешь, чтобы наш беременный ребенок остался сиротой?! Мерзавец! Он еще смеет рот открывать! Старый блядун!
- Я блядун?! - возмущенно заорал Натан Моисеевич. - Где? Когда?..
- А в сорок четвертом, в госпитале, кто лапал ту толстожопую санитарку из второй хирургии? Мне всё рассказали, когда я приехала за тобой...
- Когда это было?! Когда это было?! Двадцать лет назад!!! - прокричал Натан Моисеевич. - И кстати, я был единственным в госпитале, кому эта санитарка так и не дала!!!
- Правильно! Только бы попробовала!.. - мстительно ухмыльнулась Любовь Абрамовна. - Ее потом ни одна хирургия не спасла бы! Я ей тогда так и сказала!
- Ах, это по твоей милости?! - еще больше возмутился Натан Моисеевич. - Ну, всё! Не то чтобы выйти замуж, но и родить от этого жлоба, от этого Фони-квас, я ей не дам никогда! Я сейчас же пойду и убью их обоих собственноручно!!! Считай, что я уже в тюрьме!.. А если, не дай Бог, нашу квартиру снова начнет заливать соседским говном, то я лучше погибну в чужих фекалиях и сточных водах, но мне и в голову не придет позвать на помощь эту сволочь-водопроводчика! Как его там?.. Чтоб ему пусто было!.. Хотя о чем мы говорим?! Он уже покойник!.. - И Натан Моисеевич стал решительно натягивать на себя пальто...
* * *
В эту последнюю грозную фразу Натана Моисеевича неожиданно стал вплетаться колесный перестук...
...громыхание вагонных сцепок, далекий сигнал встречного состава...
... И раскаленная скандалом квартира Лифшицев шестидесятых стала превращаться в...
... ПОКРЫТЫЙ СНЕГОМ СКВЕРИК ПЕРЕД РУССКИМ МУЗЕЕМ
Тепло одетый Натан Моисеевич катил перед собой небогатую коляску, поглядывал на укутанную мордочку младенца и негромко пел ему:
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет тра-та-та-та-там...
И первый маршал в бой нас поведет!..
Младенец начинает кукситься.
- А шо такое? - с нарочитым еврейским акцентом спрашивает Натан Моисеевич у младенца и останавливается. - Шо у нас бровки домиком? А, ваше превосходительство, Алексей Сергеевич? Вы описались или вам песенка не нравится?
Натан Моисеевич согревает руку дыханием и сует ее под одеяльце.
- Нет! - восклицает он восторженно. - Таки мы сухие! Таки, значит, песенка не устраивает... И правильно, деточка! Кому она сегодня может понравиться? Сейчас, котик, дедушка споет тебе другую песенку.
Натан Моисеевич катит коляску с трехмесячным Алексеем Сергеевичем Самошниковым по заснеженному скверику на площади Искусств и поет уже без малейшего намека на анекдотичный еврейский акцент:
Отвори потихо-хо-оньку калитку-у-у
И войди в тихий сад ты как тень...
Не забудь потемне-е-е накидку,
Кружева на головку надень...
Поет Натан Моисеевич очень даже неплохо, хотя и совсем тихо, чтобы не потревожить трехмесячного Алексея Сергеевича. Ибо сейчас для Натана Моисеевича на свете нет ничего дороже.
Наверное, Алексей Сергеевич это как-то просекает, улыбается Натану Моисеевичу и тут же закрьгеает глазки.
* * *
Но вот в старинный романс начинают вклиниваться всевозможные железнодорожные звуки несущегося в ночи поезда и...
...постепенно день заснеженного скверика конца шестидесятых начинает преобразовываться в...
... НОЧЬ И СЕГОДНЯШНЕЕ КУПЕ "КРАСНОЙ СТРЕЛЫ"
В.В. и Ангел лежали на своих постелях.
Закинув мощные руки за голову, Ангел смотрел в темный потолок купе.
В.В. сел, опустил ноги на пол, слегка отодвинул репсовую занавеску в сторону, посмотрел в черноту ночи за окном. Увидел только собственное отражение и глухо сказал Ангелу:
- Хотите - честно?
- Я знаю, что вы собираетесь сказать, - негромко проговорил Ангел.
- Не сомневаюсь. Но если я этого не произнесу сам - мне будет, прямо скажем, не по себе. Так вот, за последние годы мы все так изменились, эта новая жизнь нас всех так перекорежила, что мне, например, стало неожиданно скучновато узнавать о событиях, произошедших лет тридцать - сорок тому назад. Какими бы они ни были трогательными и занимательными.
- Жаль, что вам не нравится моя история. Я начинаю чувствовать себя глуповато, - огорчился Ангел.
- "Не нравится" - не то слово, - вяло промямлил В.В. - Видите ли, Ангел, история, в которой легко предугадывается дальнейший ход событий...
- Вы уверены, что сможете предугадать дальнейшее?
- Почти.
- Попробуйте, - предложил Ангел.
- Лень, Ангел, лень... В своей жизни я столько насочинял всякого, что сейчас любая необходимость сочинить что-то еще приводит меня в беспросветное уныние. Но почему вам, Ангел, совсем современному молодому человеку, это показалось интересным? Чем эта история привлекла вас, бывшего Ангела-Хранителя? Вот что мне занятно было бы узнать!
Ангел повернулся к В.В., приподнялся на локте, негромко ответил:
- Наверное, потому, что спустя много лет после событий, о которых я вам рассказал, я сам стал участником их семейной истории. Что, не скрою, достаточно серьезно повлияло на все мое дальнейшее существование...
- Да что вы говорите? - со слегка фальшиво повышенным интересом сказал В.В. - Вот этот поворот, честно говоря, сильно освежает вашу историю. Может быть, поведаете?
- Поведаю, - сказал Ангел. - Я все еще не теряю надежды заинтересовать вас своей сказочкой...
- Ну-ну! Слушаю, развесив ушки, как австралийский кролик, - рассмеялся В.В. - Валяйте, Ангел!
Ангел внимательно посмотрел на В.В., откинулся на тощую вагонную подушку и негромко продолжил свой рассказ:
- Когда бывшему младенцу - Лешке Самошникову, воспитанному дедушкой Натаном Моисеевичем на военно-патриотических песнях и старых русских романсах, исполнилось одиннадцать лет, у него появился очень маленький братик. У заведующей детским садом Эсфири Анатольевны (по паспорту - Натановны) Самошниковой и старшего техника какого-то водопроводного учреждения Сергея Алексеевича Самошникова родился второй, как говорится, "поздний" ребенок... Их дом в центре Ленинграда ушел на капитальный ремонт, и Натану Моисеевичу Лифшицу, как ветерану войны, и Сергею Алексеевичу Самошникову, как сотруднику жилищно-коммунального хозяйства, дали на две семьи одну трехкомнатную квартиру - "распашонку" на окраине в блочной пятиэтажке...
- Ох... - В.В. даже головой покачал от сочувствия.
- Вам знакомы такие квартиры? - прервал свой рассказ Ангел.
- Тридцать лет прожил в таком доме, "вдали от шума городского", - не открывая глаз, сказал В.В.
- Прекрасно! - обрадовался Ангел. - Тогда вам совсем просто будет сориентироваться в обстановке. Так что вы пока оглядывайтесь, вспоминайте, а я вам потихоньку сообщу о некоторых, невидимых миру, осложнениях, связанных с рождением второго мальчика...
* * *
И снова стали раздвигаться стенки купе несущегося во тьме поезда..
Снова куда-то ввысь уплыл темный потолок, уступая место серому ленинградскому небу...
ЛЕНИНГРАДСКАЯ ОКРАИНА СЕРЕДИНЫ СЕМИДЕСЯТЫХ
... И увидел В.В. нескончаемые стада одинаковых блочных пятиэтажных домов, чахлые кустики у первых этажей, ржавые "инвалидные" гаражи, самодельные скамеечки со старухами чуть ли не у каждой парадной...
А над всем этим убожеством, с какими-то уже странными неземными модуляциями, звучал голос Ангела:
- Осложнение первое: пятиклассник Лешка Самошников - звезда школьной самодеятельности, победитель районной олимпиады юных чтецов-декламаторов, существо тщеславное, избалованное, - рождение маленького братика воспринял в штыки! Сейчас он готовился к городскому смотру школьной самодеятельности и в семейной конференции по поводу выбора имени для новорожденного никакого участия не принимал...
КВАРТИРА ЛИФШИЦЕВ-САМОШНИКОВЫХ
Совмещенный санузел - маленькое пространство: ванна, унитаз с крышкой, раковина, зеркало над раковиной, пять отдельных полотенец и...
...пеленки, пеленки, пеленки!..
На крышке унитаза сидит Лешка. В одной руке у него раскрытая книга, вторая рука на отлете...
Не образумлюсь, виноват...
И слушаю - не понимаю!
Как будто все еще мне объяснить хотят...
Растерян мыслями, чего-то ожидаю... -
надрывно и трагически читает Лешка, для верности подглядывая в раскрытую книгу.
* * *
А в большой проходной комнате тридцатидвухлетняя Фирочка держит на руках новорожденного...
На обеденном столе, на остатках старого байкового одеяла, Любовь Абрамовна проглаживает горячим утюгом выстиранные пеленки.
Длинный и сильно возмужавший за эти годы Серега Самошников курит в открытую форточку и туда же стряхивает пепел.
Экспансивный Натан Моисеевич говорит тоном, не допускающим никаких возражений:
- Прекрасно! Первого назвали в честь Сережиного отца - пусть земля ему будет пухом, второго вы хотите назвать именем другого дедушки - Натаном. Я - против? Нет! Польщен и согласен! Всем большое человеческое спасибо! Но Натаном он будет только для дома, для семьи... А в свидетельстве о рождении мы его запишем как Анатолия! Ласкательно - Толик...
- От греха подальше, - сказала бабушка Любовь Абрамовна. - Сейчас... э-э... надо быть очень осторожными. Пусть он будет Анатолий Сергеевич Самошников - русский. И пусть потом кто-нибудь попробует придраться!..
- Ну, это вы напрасно, мама, - смутился отец новорожденного. - Мне, честное слово, как-то неловко...
- Что тебе неловко, что?! Я тебя спрашиваю, мудак!.. - рявкнул дедушка Лифшиц.
- Натан! Прекрати немедленно!.. В доме - дети! Уже хватит разговаривать языком командира взвода батальонной разведки! Война давно кончилась. Ты уже почти тридцать лет закройщик из солидного ателье, - резко сказала Любовь Абрамовна.
- Аи, не морочь мне голову! - отмахнулся Натан Моисеевич и снова повернулся к Сереге: - Что тебе неловко, скажи мне на милость, святой шлемазл?! То, что в стране государственный антисемитизм, или то, что мы с бабушкой пытаемся твоего же ребенка избавить от этой каиновой печати?! Что тебе неловко? Где тебе жмет? Ты много видел русских по имени Натан?
- Да не преувеличивайте вы, папа... - И Серега в сердцах выщелкнул окурок в форточку. - Фирка, ну скажи ты им!
- Они правы, Сережа, - тихо сказала Фирочка и стала кормить грудью сонного Натана-Толика...
А из-за тонкой картонной двери совмещенного санузла слышалось печальное Лешкино завывание:
... Слепец!.. Я в ком искал награду всех трудов?
Спешил, летел, дрожал, вот счастье, думал, близко!..
Пред кем я давеча, так страстно и так низко,
Был расточитель...
Был расточитель...
Был...
Слышно было, что Лешка забыл текст и не находит его в книге...
- "Был расточитель нежных слов", тетеря!!! - не выдержал дедушка.
- Сам знаю! - огрызнулся Лешка из-за двери. - Был расточитель нежных слов...
А вы, о Боже мой, кого себе избрали?!
Когда подумаю, кого вы предпочли...
Последние две строки Лешка буквально прокричал. Но не грибоедовской Софье, а конкретно - маме и папе, а также - бабушке и дедушке!..
В большой проходной комнате все насторожились...
Бабушка замерла с утюгом на весу, а дед Натан молча указал всем сначала на новорожденного Толика-Натан-чика., а потом потыкал пальцем в сторону запертой двери крохотного совмещенного санузла, где...
... Лешка встал с унитаза, брезгливо сдвинул висящие пеленки в сторону, посмотрел на себя в зеркало и прошептал:
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок...
И горько, горько заплакал...
...а в большой комнате новорожденный со спасительным двойным именем - Толик-Натанчик - в глубоком и спокойном сне обедал материнским молоком... И если попытаться разглядеть эту спящую и чмокающую мордочку поближе, так, чтобы она заполнила весь экран, - легко будет убедиться, что младший брат совершенно не будет похож на старшего брата!
* * *
Откуда-то неожиданно зазвучал голос Ангела:
- Но в это же самое время в Мире, который Человечеству неведом, произошло еще одно, прямо скажем, не очень значительное событие. Где-то там, в Ином Измерении, в день рождения Толика-Натанчика дивным образом возник еще один младенец...