Новоиспеченный тесть сделал щедрый подарок – сразу после торжества молодые отправились в длительное свадебное путешествие по Европе. Когда Лидер заказывал билеты, у него возникла мысль, а не поехать ли им всей семьей, но Беатрис идею не поддержала:
– Нет, Лидер, нельзя вторгаться в их медовый месяц.
– А что такого? Мы будем жить в разных номерах.
Беатрис пошла на компромисс и согласилась проводить молодоженов до Нью-Йорка. В тот день, когда огромный корабль, готовясь отплыть, дал прощальный гудок, Андер и Беатрис, с головы до ног обсыпанные конфетти, помахали с причала, и Андер, как всегда, расчувствовался.
Заканчивался третий день пути; в роскошной кают-компании богатая вдова, пять раз побывавшая замужем и подолгу осенявшая себя крестным знамением, прежде чем усесться за столик вдали от оркестра, но с видом на океан, обратила внимание на Майкла с Ханной Мари и спросила свою приятельницу, которая все про всех знала:
– Что это за красивая пара танцует? Раньше я ее не замечала.
– Я с ними не знакома. Фамилия их Винсент. Говорят, ее папаша держит большую молочную ферму где-то на Среднем Западе.
– Угу. А он кто такой?
– Ее муж – это все, что я знаю. Но кто-то слышал, как он уведомил стюарда: мол, жена его глухонемая, поэтому все вопросы – к нему.
– Надо же! Такая красавица.
– И, видно, богатенькая.
С минуту вдова разглядывала пару, затем спросила:
– Позволь, Клодия, как же она танцует, если она глухая?
– Не знаю. Наверное, он ее ведет, она подчиняется. Только посмотри, какая она изящная, стройная, стильная. Может, девушка и со Среднего Запада, но платье ее определенно не оттуда.
– Определенно. Глянь, как она на него смотрит – словно он ей луну с неба достал. – Вдова зачерпнула ложечкой парфе. – Но скоро это пройдет, поверь мне. Стоит пожить с мужчиной, и он весь как на ладони, уж я-то знаю.
Тут к микрофону вышел человек в смокинге и запел:
Дела нет до небосклона,
В звездах он или угас,
Лишь с тебя, моя мадонна,
Нынче не спускаю глаз.
Паршивая новость о Прекрасном принце. Если б Андер Свенсен послушался внутреннего голоса и навел кое-какие важные справки, он бы узнал, что Майкл Винсент действительно вырос в Лейк-Форест, Иллинойс, и учился в Северо-Западном университете. Но только человек, за которого дочь его вышла замуж, был не тот Майкл Винсент. И вообще его звали иначе. Имя "Майкл Винсент" он выудил из университетского ежегодника.
О ЧЕМ ВЕСЬ ГОРОД ГОВОРИТ
колонка миссис Иды Дженкинс
Вторую неделю весь город говорит о планах по возведению стационарного торгового центра на автостраде (напротив дома престарелых). По слухам, отдельные владельцы центральных магазинов не прочь там справить новоселье. Похоже, нас ждут большие перемены.
Строительство трейлер-парка завершено, и многие опасаются, что он накличет торнадо. Мой муж Герберт считает это суеверием. Надеюсь, он прав. А я вот задаюсь вопросом: нельзя ли обойтись без перемен вообще? Наш город в его нынешнем виде меня вполне устраивает. Муж говорит, прогресс – это благо, но порой меня одолевают сомнения.
Ох, как же надоела эта долгая холодная зима! Нелишне напомнить, что комнатные растения прекрасно оживляют интерьер. Бегония, азалия или гортензия превратят унылую комнату в празднество цвета. Кто из вас помнит чудесную задумку Дороти Смит? На все подоконники она выставила цветущий плющ в бутылочках синего стекла в форме скрипки. Боже мой, с возрастом я начинаю грустить по былым временам.
Мне кажется или время и впрямь летит? Вот только вчера моя Норма была крохой. А сегодня она уже взрослая женщина и у нее своя дочка.
Кстати, недавно мы с Гербертом летали в Чикаго (мужу надо было показаться кардиологу), и меня весьма впечатлила новая сине-белая форма стюардесс: жакет и юбка в обтяжку. Просто шик!
Ида не могла написать о том, что беспокоит ее не только собственно трейлер-парк, приманивающий торнадо, но и его обитатели определенного сословия. В особенности одно семейство. На ее глазах мамаша (у которой не хватало трех передних зубов) смертным боем лупила пятилетнего сынишку Лютер его звали. Правда, мальчишка сам дал ей пинка, когда в магазине она попыталась отобрать у него шоколадный батончик, однако мамашины выражения и эпитеты, какими она награждала сына, в Элмвуд-Спрингс обычно не услышишь. Разве что от Тотт Вутен. Но в ее случае соленые словечки никогда не адресовались детям. И, учитывая ее жизненные обстоятельства, выбор отдельных слов ей был простителен.
Бедная Тотт. Столько лет она терпела мужа-пьяницу, который наконец завязал, а потом через год сбежал с девицей, некоей Джеки Сью Поттс. Тотт просто взбеленилась и черт-те что творила с прическами клиенток. Например, Вербене сделала такой перманент, который было невозможно расчесать.
Ну ты горазд врать
В Элмвуд-Спрингс народ любил хорошие шутки и байки, а посему держал ухо востро, всегда готовый к розыгрышу.
Когда в 1969-м мистер Клейборн прибыл на "Тихие луга" и поведал об американце Ниле Армстронге, прогулявшемся по Луне, ему, конечно, никто не поверил.
– Слушай, Уиллард, – сказал старик Хендерсен, – пусть мы покойники, но мы же не идиоты.
– Да нет, я говорю правду. Сам видел по телевизору. Парень даже сказал: "Это маленький шаг человека и громадный скачок людей". Или он сказал "человечества"? Ну как-то так. Ей-богу, не вру. Это не хохма. Могу побожиться.
– Ну да, конечно. А знаешь, у моей бабки три головы.
Все были уверены, что их дурачат, однако вечером разглядывали ночное светило: неужто вправду человек смог преодолеть такое расстояние, да еще пройтись по Луне?
Через неделю-другую инсульт пополнил покойницкие ряды Джеком Луком, к которому тотчас все кинулись с вопросом:
– Вправду человек полетел на Луну?
– Да, по телику был репортаж. Нил Армстронг.
– И он прям оттуда говорил?
– Прям оттуда.
– Ну что, олухи? – торжествовал Уиллард.
После того как невероятное сообщение подтвердилось, старики перестали гадать, что там наверху еще удумают. Дальше некуда, если уж до Луны добрались.
Семидесятые
Лихорадка субботнего вечера
Вьетнам
В грузовиках лежали сотни трупов в мешках, готовые к отправке на родину Солнце палило нещадно, в наряде по изготовлению бирок одни солдаты были пьяны, другие валились с ног от усталости. Смены не было давно, и они допускали ошибки.
Как обычно, Люсиль Бимер приветствовала новичка:
– Добро пожаловать на "Тихие луга". Меня зовут Люсиль Бимер. Позвольте узнать ваше имя.
Парень вроде как смешался:
– Э-э… Джексон. Си Джей. Куда я, говорите, попал?
– На кладбище "Тихие луга".
– Это в Нью-Джерси?
– Нет, в Миссури.
– Вы шутите…
– Ничуть.
– Значит, я не туда прибыл. В другой штат. Я из Элмвуд-Хиллз, Нью-Джерси.
– Боже мой! Я даже не знаю, что сказать, дорогой. Если вас это утешит, для нас честь принять вас.
Другой новичок, Расти Хэгуд с участка № 431, смекнул, в чем дело, и вмешался:
– Привет, старина! Я сам только что из Вьетнама. Чего тут? Откуда тебя прислали?
– Из Пномпеня, – ответил Си Джей.
Завязался разговор, Расти представил Джексона всем ветеранам, включая Джина Нордстрёма.
Долгая беседа с множеством людей утомила новенького, и он решил вздремнуть. Засыпая, Джексон думал о своей странной ситуации. Нью-Джерси он любил не особо, по крайней мере, свой район. Из близких там осталась лишь наполовину родная старшая сестра, которой он никогда не нравился. Так что с этим, пожалуй, все в порядке. А народ здесь вроде бы хороший. Наверное, тут ничуть не хуже, чем в любом другом месте. И вообще ему всегда хотелось побывать на Среднем Западе. Одна армейская медсестра, родом из Айовы, была с ним очень мила. Прям очень-очень. Так какого черта?
Ида Дженкинс
1971
Не дожидаясь приветственных речей, пополнение "Тихих лугов" с ходу взяло быка за рога:
– Всем – здравствуйте! Я – Ида Дженкинс. Рановато я здесь оказалась, но это отдельная история. Однако, раз уж я тут, можете смело расспрашивать о наших последних проектах.
– О чем она толкует? – удивилась Берта Гаммз. – Какие еще проекты?
– Видать, что-нибудь касаемо "Клуба садоводов", она же его председатель, – ответила миссис Белл.
– А я этого и не знала.
– Радуйтесь, что вам не пришлось с ней столкнуться. В клубе она правила железной рукой, и если ей не нравился вид вашего палисада, она к вам заявлялась, чтобы собственноручно подстричь вашу изгородь.
– Не может быть!
– Может, – сказала миссис Белл. – Однажды я была в отлучке, так она выкопала четыре куста моих камелий и пересадила их туда, где, по ее мнению, они смотрелись лучше.
– И вправду – лучше?
– Да, но она даже не спросила позволения.
– Ах вон как.
– Миссис Белл, это вы там? – окликнула Ида.
– Да, я. Здравствуйте, Ида.
– Привет, дорогая… Просто хочу сообщить, что ваши камелии в полном порядке. Я переговорила с новой женой вашего мужа… подругой вашей… как же ее… Она неправильно поливала растения, и я ее подучила.
– Онзелла Дизен?
– Точно. Ваш муж Ллойд поживает хорошо, хотя, надо сказать, все чуть-чуть удивились, когда он снова женился так скоро после вашей кончины… Но вы же знаете этих мужчин. Хорошо, что Герберт умер раньше меня. Не хотела бы я оказаться на вашем месте, когда другая женщина моментально въезжает в твой дом. Вас это не удивляет, миссис Белл?
– Я не знала, что он снова женился, Ида.
– Даже так… Ну что ж, я была рада поболтать с вами, дорогая.
Герберт, годом раньше перебравшийся на "Тихие луга", попенял жене:
– Ида, ты бы думала, прежде чем говорить. Ну вот, ты расстроила миссис Белл.
– Не понимаю, чему тут огорчаться. Вот если б он женился на какой-нибудь незнакомой женщине, другое дело.
Верно, мистер Белл женился на той, кого все знали. Но когда через несколько лет он сам прибыл на "Тихие луга", миссис Белл встретила его весьма и весьма прохладно. Мистер Белл никак не рассчитывал вновь свидеться с супругой, которая к тому же знала о его втором браке. Вот те раз! А он еще прикупил участок для Онзеллы, рядом со своим. Вышла крупная неприятность. После смерти Онзеллы мистер Белл оказался навеки зажатым между двумя своими женами. Храни его господь.
Вечером Ида поделилась с мужем:
– Герберт, я рада, что мы снова вместе, но, знаешь, я немного беспокоюсь.
– О Норме?
– Нет, о своей колонке. Как без меня люди узнают последние новости?
Ида тревожилась напрасно. Теперь газету выпускала Кэти, дочь Кутера Конверта, и она сама вела колонку новостей, подписываясь "Балаболка Кэти".
Элнер перебирается в город
1972
Норме, единственному ребенку в семье, было тяжело лишиться обоих родителей. Сначала умер отец, а год спустя от редкого вида лейкемии скончалась мать, по которой она очень скучала, хотя при жизни та, случалось, доводила ее до белого каления.
А теперь она просто устала. Перед ней стояла кошмарная задача: продать старый родительский дом и расчистить все четыре кладовки. Зачем человеку девятнадцать столовых наборов и семьдесят шесть птичьих статуэток – было выше ее разумения.
После кончины Уилла Шимфизла Норма вяло уговаривала тетю Элнер перебраться с фермы в город. Поскольку Ида спрятала семейную Библию, никто не знал точно, сколько тетке лет, но все равно в таком возрасте жить одной негоже. Норма хотела переманить ее в город, чтоб была у нее на глазах. Наконец Элнер согласилась:
– Ладно, дорогуша, если тебе так будет спокойнее.
Она продала ферму знакомым, однако оставила себе старую мебель, одного старого рыжего кота и несколько любимых куриц. Норму это сильно напрягло. Нынче в городе никто не держал кур, и она опасалась недовольства.
Норма советовала тетке приобрести кирпичный домик в новом городском районе неподалеку от торгового центра. Но Элнер купила бывший дом Уорренов, во дворе которого росло фиговое дерево, в старой части города.
– Жизнь не в радость без крылечка, на котором можно посидеть, и без заднего дворика, куда можно выпустить кур, – сказала она.
Как выяснилось, куры ничуть не мешали соседям. Народ балдел от вокала Элнер. Нынче утром она всех порадовала вдохновенной версией "Когда мы были молоды, Мэгги". Несмотря на смену жительства, куры неслись исправно и щедро. Отныне никто из соседей уже не покупал яйца и консервированные фиги.
Элнер жила далековато от племянницы, но зато была знакома с обитателями старой части города. Мерл и Вербена Уилеры, владельцы химчистки "Голубая лента", жили прямо через дорогу. Справа стоял дом Руби Робинсон, фельдшерицы на пенсии, и ее мужа Джона. Слева обитала Тотт Вутен со своей матушкой девяноста двух лет. Люди все общительные. В теплую погоду они собирались на заднем дворе Элнер, выходившем на обширное кукурузное поле, и, устроившись в принесенных с собою пластиковых креслах, смотрели на закат, прихлебывая холодный чай или, кто хотел, пиво.
Здесь не было табличек "Район под охраной добровольных дружин". Одна востроглазая Вербена чего стоила, да и соседи приглядывали за домами друг друга, так что у грабителей не было ни малейшего шанса. Норму беспокоило, что Элнер вообще не запирает свою дверь, но та отвечала:
– Дорогуша, грабитель оказал бы мне услугу, а то столько хлама скопилось.
И верно, в доме царил немыслимый кавардак, а уж о чистоте нечего и говорить.
Однажды, вскоре после переезда Элнер, на ее кухонном столе Норма увидела большую банку из-под кофе "Максуэлл Хаус", наполненную землей.
– Что это, тетя? Какое-то растение погибло?
Элнер рассмеялась:
– Нет, это мои червяки. Они мои питомцы, хоть этого не знают. Такие миляги! Время от времени какой-нибудь высунется и повертит своей маленькой башкой. Умора, и только!
– У тебя в питомцах черви?
– Да им не требуется особый уход. Кинешь хлебных крошек или кофейных зернышек, они и рады. Кстати, дорогуша, угадай, что я для тебя приготовила? Этим утром нашла у себя во дворе.
– Надеюсь, не улитку или червяка?
– Нет, клеверок с четырьмя лепестками. Показала Мерлу и говорю: отдам, говорю, Норме. Спрятала его в морозилку.
Норма подсела к столу, не спуская глаз с банки:
– Они не вылезают наружу?
– Бывает, но я их запихиваю обратно.
– Личинок не боитесь?
– Да нет, вон, стол-то чистый.
По дороге домой Норма возблагодарила господа, что мать не дожила до подобного зрелища. Узнай она, что сестра ее держит банку с червями на кухонном столе, она бы хлопнулась без чувств. А Норма просто ужаснулась. Хотя чистота была ее пунктиком. Гость не успевал докурить сигарету, как она уже вытряхивала пепельницу. Норма изо всех сил сдерживалась, старалась не смотреть на пепельницу, но совладать с собою не могла. Однажды она спросила дочь:
– Линда, у меня, может, психическое расстройство?
– Не знаю, мам. Разве не все дважды в день ватной палочкой протирают жалюзи, нет?
– Это у меня из-за твоей бабушки. – Норма вздохнула. – Если моя комната не блистала чистотой, она говорила: хочешь, чтоб люди думали, будто ты выросла в свинарнике? Только простолюдины разводят грязь в доме!
В журнале "Психология сегодня" Норма прочла об этой неуемной тяге к совершенству. Мать явно страдала "комплексом стыда", который передался дочери.
Норма прекрасно понимала истоки и всю глупость своего поведения, но, с другой стороны, кто почистит эти жалюзи, если не она? И потом, она же не пьянствует, не принимает наркотики, не грабит банки, а просто любит чистоту.
И порой даже могла над собой посмеяться… так, изредка… может быть. Хотя, по правде, ничего смешного, если в доме грязь. Кроме того, уборка – это возможность чем-нибудь заняться. Странно, что Линда и Мэкки придают этому такое значение. У других же есть всякие увлечения, так вот, ее хобби – уборка. И что в этом ужасного? Вот почему дверца холодильника вся залапана? В четвертый раз за день протирая холодильник, Норма подумала, что ей, возможно, и впрямь нужна психологическая помощь, но тогда кому она не требуется? У всех свои маленькие сдвиги. Вон, тетя Элнер пестует червяков. Мэкки, разумеется, сказал, что ничего смешнее он в жизни не слышал, но вреда от теткиного закидона никакого. Он просто обожал Элнер. И каждое утро по дороге на работу заходил к ней на чашку кофе. Оставалось загадкой, о чем они могли говорить, но Элнер названивала днем и ночью, желая поболтать с Мэкки. Понятия времени для нее не существовало. Иногда она звонила в шестом часу утра, чтобы о чем-то спросить Мэкки или рассказать ему дурацкий анекдот.
Вот и сегодня на рассвете раздался телефонный звонок. Мэкки взял трубку:
– Нет, не знаю, тетя Элнер. Почему броненосец перешел через дорогу?
Потом он рассмеялся и, повесив трубку, опять захрапел, а вот Норма уже не уснула.
Хотя ей совершенно безразлично, почему броненосец перешел через дорогу.
Годовщина
1974
В Чикаго у Майкла Дж. Винсента состоялась деловая встреча с рекламщиками, обслуживающими ферму его тестя. Днем он возвращался в Элмвуд-Спрингс, но перед отъездом надо было купить какой-нибудь подарок жене. Завтра шестая годовщина их свадьбы, и старик будет следить за ним, точно ястреб.
Перед женитьбой Майкл надеялся, что тесть выстроит им собственный дом, но старик уговорами и угрозами заставил молодых поселиться в его огромном особняке.
– Когда-нибудь этот дом станет вашим, – сказал он, – и то время, что отпущено нам с матерью, мы хотим быть ближе к нашей дочери.
И вот теперь Майкл вел игру и выжидал. С женой и тещей было проще. Но ублажить старика становилось все труднее.
В магазине Майкл смахнул снег, припорошивший плечи, и в ювелирном отделе поманил смазливую продавщицу:
– Иди-ка сюда, красавица. Выбери что-нибудь из этой мишуры и упакуй.
– Но что вы предпочитаете, сэр? – растерялась продавщица. – Рубины или, может, изумруды…
– Все равно, просто выбери что-нибудь. Я вернусь и заберу. Где продаются запонки?
– Вон там, через два отдела.
Не имело значения, что подарить жене. Целыми днями она торчала в своей комнате, готовила благотворительные акции или возилась с кошками, которых надарила тетка Шимфизл. Ей ничего не нужно. Все нужно только ему.
Они родились в один год. Ханне Мари отец давал все что ни пожелает. А он, шестой из восьми верещащих детей, рос в южном пригороде Чикаго, в однокомнатной съемной квартире, грязной и без горячей воды. От отца он получил только оплеуху и пинок под зад, когда ему исполнилось пятнадцать. В тот день он дал две клятвы: не заводить детей и не переступать порога этой квартиры. Обе исполнил. Через несколько лет, проезжая мимо своего бывшего дома, он глянул на темное расшатанное крыльцо и подумал, жив ли кто из его семейства. Лучше бы – нет. Узнай родичи, что он при деньгах, постарались бы их захапать, но черта лысого. Слишком тяжело они достались.