Через месяц-другой трех котят пристроили знакомым, а трех оставили себе. Девочек. Одна, которую назвали Элнер, разодрала красивые шторы, однако Норма ее не бранила.
Здорово, соседка
Элнер и Вербена ликовали – к ним прибыла их старая подруга Руби, которая тоже очень радовалась встрече:
– Ой, я прям как дома со всеми моими соседушками. Как вы, девочки, померли, я сломала шейку бедра и уселась в инвалидную коляску Ни сходить никуда, ни сделать ничего. А по телику сплошная мура. От скуки я чуть не свихнулась.
– После нас ничего интересного не случилось, что ли? – спросила Вербена.
– Ничегошеньки. Ну вот разве что доктор Орр вляпался в грандиозный скандал.
– Кто? – не поняла Элнер.
– Ну, доктор Орр, дантист. Тот, что днем рвал зубы, а вечером изображал Элвиса. Иногда он выступал в "Красном амбаре". Хотел, чтобы его называли "пародистом", но умел показать только Пресли.
– И что с ним приключилось?
– В каком-то мотеле Орра застукали с его ассистенткой, и ему пришлось спешным порядком свалить из города. Муж той девицы обещал его пристрелить, если еще раз увидит.
– Похоже, кранты его артистической карьере, – сказала Элнер.
– Скорее всего.
– Обалденная история, – восхитилась Вербена. – Жалко, я все пропустила.
– О Ханне Мари что-нибудь слышно? – спросила Элнер.
– Нет, ничего, дорогуша. Она стала настоящей затворницей.
– А как там наша чокнутая Тотт? – перебила Вербена.
Руби засмеялась:
– Ну ты же ее знаешь. Как всегда, хлещет кофе и смолит сигареты. Наверняка скоро прибудет к нам.
Кумушки не ведали, что Беатрис и Андер слышали их разговор о Ханне Мари.
– На нее это не похоже, – сказала Беатрис. – Тут что-то не так, Андер.
С днем рождения
2008
Норма поднялась на веранду бывшего дома тети Элнер и огляделась. Старая фига, с которой когда-то тетушка упала, вроде как слегка пожухла. Темно-зеленые пластиковые кресла, в супермаркете купленные Лютером и Бобби Джо Григз, не сочетались с обаятельной стариной. Прежде здесь радовали глаз белая железная качалка с подушками в белый и желтый горошек и два белых кресла. Что ж, теперь у дома другие хозяева. Норма постучала в сетчатую дверь, но никто не откликнулся. В прихожей Норма разглядела клетку с приколотой запиской. В клетке сидел Сонни, рыжий кот тети Элнер. Норма вошла в дом и прочла записку: "Норма, я убегаю. Вот он. Бобби Джо".
Вместе с котом Норма поехала на кладбище. На могиле тети Элнер появилась вазочка с желтыми искусственными цветами. Наверняка их поставила Тотт. Конечно, она хотела как лучше, но, ей-богу, цветы кошмарные. Норма отодвинула вазочку в сторону.
– Здравствуй, тетя Элнер, вот и я. Не знаю, помнишь ли ты, что сегодня твой день рождения? Так что поздравляю! Мэкки и Линда шлют наилучшие пожелания. Вот тебе свежие цветы, а еще к тебе приехал Сонни. Наверняка тебе это понравилось бы.
Норма посадила кота на могилу, мордой к надгробию. Сонни, похоже, заинтересовало, куда это его привезли.
Норма взяла жестяную баночку, торчавшую из земли, сходила к колонке и набрала воды.
– Знаешь, тетя Элнер, – приговаривала она, устраивая цветы в банку, – когда ты была жива, меня просто изводили твои бесконечные звонки и дурацкие вопросы. А теперь вот тебя нет, и ты даже не представляешь, как я по тебе скучаю. Раз десять на дню собираюсь тебе позвонить. А когда звонят нам, первая мысль – наверное, тетя Элнер. Но это, конечно, не ты. – Норма вздохнула. – Я знала, что буду по тебе скучать. Но не думала, что так сильно. И Мэкки тоже… ему ужасно не хватает ваших утренних встреч за чашкой кофе… Ладно, я пойду проведаю маму с папой, а Сонни пусть посидит с тобой.
Бывая на кладбище, всякий раз Норма подмечала удручающие перемены. Красивую деревянную арку с резными цветами, которую разломал торнадо, так и не восстановили. Мощеные дорожки щербаты от выбоин, разрослись сорняки. А ведь некогда кладбище смотрелось яркой зеленой лужайкой, утопавшей в свежих цветах. Теперь повсюду мусор, вон валяются пакеты из-под чипсов.
А надгробия! Раньше на них высекали масонский знак или какую-нибудь армейскую эмблему, но с каких это пор, скажите на милость, грузовая фура или мотоцикл считаются приличной надгробной гравировкой? Теперь никаких правил, каждый – кто во что горазд. Тут скамейка, здесь какой-то шар, а там сияющая черная стела соседствует со скромным бетонным памятником двадцатых годов. Все равно что "Макдоналдс" рядом с красивым домиком.
Вовсе не сноб, Норма понимала, что у всех разный уровень культуры, но в мире, который телевидение неустанно пичкало всяческим безобразием, с каждым днем все меньше хоть какого-то подобия благопристойности. Даже это убежище тишины, покоя и красоты стало совсем другим. И что тут поделаешь? Дошло до того, что некоторые уже ставят надгробия с портретом усопшего. Жутковато идти меж могил, с которых тебе улыбаются покойники. Это ведь надо умудриться выбрать фотографию, которая тебя увековечит.
А надпись на памятнике Гарольда Уиглера – это вообще что-то с чем-то: "Ну и темнотища здесь. Эй, кто-нибудь, включите свет". Так ужасно, даже думать об этом не хочется. Норма всегда старалась не проходить через двенадцатый ряд. Надпись отнюдь не забавная. Смерть – не шутка, а тут и шутка-то не смешная.
Навестив родителей, Норма забрала Сонни, попрощалась с тетей Элнер и поехала обратно в город.
После ее ухода Элнер поделилась со своей соседкой Руби Робинсон:
– Сонни мой хорош, правда?
– Наверное, если ты кошатница. Как мило, что Норма не забыла про твой день рождения, да?
– Умничка.
– Она и впрямь по тебе скучает.
– А я – по ней. Славная девочка. Но, как ни старается, нервишки, бывает, ее подводят.
– И не говори. По-моему, она из тех, кому всегда поможет капелька спиртного.
Привет, Тотт!
Как и предрекала Руби, на "Тихие луга" Тотт Вутен прибыла почти следом за ней. Едва мисс Бимер ее поприветствовала, как раздался молодой сочный голос:
– Привет, Тотт! Это я, твоя мама.
– Мама, ты? – опешила Тотт.
– Да, милая, я.
– И ты меня узнаешь?
– Конечно.
– А как же твой Альцгеймер?
– Больше нету… Сразу после смерти разум ко мне вернулся. Теперь, как в старые добрые времена, мы будем вместе.
Тотт даже не мечтала когда-нибудь свидеться с матерью, а уж тем более застать ее в здравом уме. Последние шестнадцать лет жизни та ее не узнавала.
Затем Тотт поздоровалась с дедом и бабушкой, со старыми соседями и многочисленными клиентками салона красоты.
– Готова спорить, ты не страдаешь от того, что не надо каждый день тащиться на работу, – сказала Вербена. – А, Тотт?
– Уж точно, дорогуша, – ответила Тотт и повернулась к Элнер: – Как подумаю, что больше не придется начесывать чью-то башку, от радости хочется скакать.
– Здесь тебе понравится, – вмешалась Руби. – Только представь: все волнения позади, ни горестей, ни забот. Отныне ты в спокойном плавании.
– Ну, значит, ура. Вот озолоти меня, я бы не хотела воскреснуть. А ты, Элнер? Ты обрадовалась, когда все закончилось?
– Даже не знаю. Я любила жизнь, несмотря на все ее маленькие неприятности.
– Тебе-то хорошо, ты не была замужем за придурком.
– Здравствуй, Тотт, – вклинился мужской голос.
– Джеймс? – удивилась Тотт. – Ты, что ли? Ты где?
– Через шесть рядов от тебя.
– Ах да, точно. Тебя же похоронили на участке Вутенов.
– Ну как дела? – робко спросил Джеймс.
– Все прекрасно, если не считать того, что я померла и меня закопали, – сказала Тотт и негромко добавила, обращаясь к Элнер: – Я совсем забыла, что он здесь. Слава богу, не рядом со мной. А то новая женушка всякий раз перешагивала бы через меня, навещая его. Нет уж, спасибочки.
Однако Джеймс ее услышал:
– Она сюда почти не заходит.
– Даже так? Этого стоило ожидать.
– Бросила меня.
– Да, люди говорили. – Тотт помолчала. – Ты разбил мне сердце, Джеймс.
– Прости. Все еще ненавидишь меня?
– Ненависти к тебе нет и в помине. Досада была, раздражение. Если б ты завязал с выпивкой раньше, мы бы ужились. Я нуждалась в тебе, и детям был нужен отец. Видит бог, из меня получилась плохая мать – с утра до ночи на работе. А что поделаешь? Кому-то надо было зарабатывать на жизнь. И вот из детей вышло черт-те что. Уж не знаю, через сколько поколений сгинет все, что мы напортачили. Дуэйн Младший без продыху женится на всякой дуре, возомнившей, что сумеет его спасти. Дарлин трижды выходила за никчемных мужиков, сейчас обрабатывает четвертого. Одна твоя внучка подсела на кокаин и дважды побывала в кутузке, другая в Канзасе танцует на шесте. Вся в татуировках и с кольцами в носу. Ужас в том, что она считает – это красиво. – Тотт вздохнула: – Не знаю, Джеймс, я старалась, но ничего не вышло. Я вот тут сказала Элнер: хорошо, что я умерла.
– Не говори так, милая…
– Это правда. Я страшно устала. Сил моих больше нет. Ты не представляешь, какое это облегчение, когда не надо подпрыгивать от каждого телефонного звонка и гадать, какую твою внучку арестовали и за что.
– Прости меня, Тотт. Я тебя любил, всегда. Только сам этого не понимал.
– И ты меня прости, Джеймс. Наверное, надо было помягче с тобой. Зря я швырнула в тебя садовым гномом.
– Пустяки, дорогая.
– Наверное, у тебя есть оправдание – ты стал совсем другим после того, как на свадьбе рисовое зернышко застряло в твоем ухе.
– Может быть, но это не давало мне права на подлости.
Они надолго замолчали, потом Тотт сказала:
– Прошлого не воротишь, Джеймс, и ошибки не поправишь, но я хочу, чтоб мы были друзьями. Не возражаешь?
– Господи, Тотт, я денно и нощно об этом молился.
– Вот и славно. И раз уж теперь мы друзья, скажи-ка мне, какого черта ты нашел в этой Джеки Сью Поттс?
– Бог его знает. Дурак я был, вот и все. Дурак набитый.
– Самое противное, что она была моей клиенткой.
– Да, я знаю. Не серчай.
– Но ты ведь мужчина, и ты не виноват, что тебя таким сотворили. Теряешь голову от всякой юбки. Ты не один такой.
"Аминь, сестра", – подумали шесть женщин, слушавшие их разговор.
– Может, и так, – сказал Джеймс. – Но думаешь, я не казнился? Тысячу раз я хотел вернуться, но было стыдно посмотреть тебе в глаза.
Тотт его услышала и сокрушенно вздохнула: господи, какой балбес! Ему невдомек, что она тотчас бы приняла его обратно.
Это ж надо, сколько всего интересного узнаешь о людях, подумала Элнер. В городе Тотт, в общем-то, любили, но считали задиристой злюкой. Что верно, то верно, отбрить она могла. Но боже ж ты мой, все дело-то, оказывается, в том, что она была безнадежно влюблена в мужчину, который ее бросил. А безответная любовь кого хочешь превратит в злыдню.
На другой день Элнер и Вербена радовались за Джеймса и Тотт, которые снова общались.
– И он трезвый как стеклышко! – сказала Вербена. – Вот уж не думала, не гадала, что доживу до такого дня.
И тут вдруг огромная стая ворон уселась на дуб, но через секунду-другую вновь взлетела.
– Какие они забавные, правда? – рассмеялась Элнер. – Я знаю, многие терпеть не могут ворон, а я вот от них всегда балдела. Сонни, кот мой, их просто ненавидел и пытался сцапать, но так ни одну и не поймал. Бедняга. – Неожиданно она запела: – Труба зовет, Сонни, зовет тебя труба, с тобою я и в горе, и в печали, люблю тебя, Сонни, люблю-у-у-у-у-у…
– Ты врешь мелодию, и потом, там совсем другие слова, – перебила Вербена.
– И так сойдет, – отмахнулась Элнер и продолжила: – Залезай ко мне на колени, Сонни, тебе стукнул всего-то годок, Со-о-онни мой…
Уилл Шимфизл хихикнул и сказал приятелю:
– Во голосок-то, а? Будто дюжину котов тянут за яйца.
После столь горестной и весьма несчастливой жизни Тотт Вутен очень нравилось на "Тихих лугах". Как-то вечером она поделилась с Руби:
– Прям тоска берет, как подумаешь, сколько прекрасных ночей пропустила я в земной жизни. Какое изумительное зрелище, эти мириады мерцающих звездочек. И ведь они всегда были там. Иногда вместе с Элнер я любовалась закатом, но потом шла домой и до поздней ночи пялилась в телик. И такая радость сейчас – видеть ночное небо, слушать сов, лягушек и сверчков. Вот оно где, настоящее, а я как проклятая каждый вечер смотрела "Династию" и "Большую долину" с Барбарой Стэнвик. Но артистка классная. Как взглянет – уложит наповал. Я таких люблю.
Лестер Шингл, взявший за правило внимательно слушать все разговоры главной подозреваемой, отметил последнюю реплику. Да, шила в мешке не утаишь. Это явная черта агрессивной натуры.
Шривпорт, Луизиана
2011
Лютер Григз вел многотонную фуру и мечтал о выигрыше в лотерею. В кармане у него лежали десять билетов. В мечтах выигрыш был крупный, позволяющий купить роскошный серебристо-коричневый дом на колесах. Причем не абы какой, марку и модель Лютер знал точно. Он хотел "Баундер" со всеми прибамбасами: раздвижные двери, просторный душ, на шторе которого изображен супермен, выносные тенты.
Он бросит работу и вместе с Бобби Джо изъездит всю Америку, путешествуя от одного трейлер-городка к другому и ведя светскую жизнь. Говорят, в Бьюлтоне, Калифорния, на стоянке автофургонов "Развевающиеся флаги" есть бассейн, ресторан, по пятницам там играют в бинго, а по субботам звучит живая музыка и все готовят барбекю. Чего еще желать-то?
Дождь моросил. В боковое зеркало Лютер увидел нагонявшую его машину. Симпатичный красный "плимут-дастер" семидесятого года. Лютер пропустил легковушку, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Женщина за рулем ему помахала, Лютер ответил. Он самый, "плимут" семидесятого. Сразу видно, о машине заботятся. Краска и покрышки еще заводские.
Последние часов шесть дождь то стихал, то опять принимался, и Лютер, хоть спешил домой, держал скорость около пятидесяти пяти миль в час. В здешних краях полно нефтеперегонных заводов, в дождь этот участок дороги особенно скользкий.
Красный "плимут" ушел вперед и въезжал на мост, когда вдруг на шоссе перед ним выскочил броненосец. Женщина-водитель выбрала самый плохой вариант: пытаясь избежать столкновения, слишком резко вывернула руль. Машину занесло, и она, пробив бетонное ограждение, ухнула в реку.
– Ох, черт! – обомлел Лютер.
Он глянул в зеркало – сзади никого, впереди тоже было пусто. Лютер плавно затормозил, чтобы фура не сложилась в гармошку, и съехал на обочину. Из-под сиденья выхватил монтировку, которую держал там на всякий пожарный случай, и, выскочив из кабины, что есть духу рванул к мосту.
Красная машина еще держалась на плаву, но довольно быстро погружалась, пуская пузыри. К счастью, она была недалеко от берега, и Лютер, на заднице съехав по откосу, кинулся в реку. Он успел добрести до машины, которую уже подхватило течением, и, сделав рывок, уцепиться за ручку дверцы.
Все окна были закрыты, чего Лютер и опасался. В салоне охваченная паникой женщина никак не могла отстегнуть ремень. Машина уже скрылась под водой, а Лютер все еще отчаянно колотил монтировкой по стеклу. Только с десятой попытки ему удалось разбить окно, просунуться внутрь и расстегнуть ремень. С огромным усилием он открыл дверцу, вытащил женщину из машины и со всей силы толкнул ее наверх. Последнее, что он видел, – женщина всплывала, молотя ногами в чулках. Ну слава тебе господи.
Машина легла на дно, и только теперь Лютер вспомнил: черт! я ж плавать-то не умею…
В пять лет он чуть не утонул, когда отец швырнул его в озеро. С тех пор Лютер жутко боялся воды.
ЛЮТЕР ГРИГЗ
1964–2011
Нет любви крепче, чем отданная за ближнего жизнь
Когда на "Тихие луга" прибыл Джон Робинсон, муж Руби, он спросил Элнер:
– Лютер вам поведал, как он здесь очутился?
– Говорит, просто несчастный случай.
– Что? Эй, Лютер, ты почему не сказал, что утонул, спасая женщину?
– Да зачем… – промямлил Лютер. – Вроде как позорно, что не умею плавать.
– Брось, тут нечего стыдиться. Ты настоящий герой. У той женщины трое детей. Вообразите, он кинулся спасать совершенно незнакомого человека.
– А я ничуть не удивляюсь, – сказала Элнер, выслушав всю историю. – Я всегда знала, что он хороший мальчик. Правда, милый?
– Ну, так ты говорила.
Спасенная женщина не забыла того, что для нее сделал Лютер. Вместе с мужем и детьми она приехала на его похороны. Младшая дочка, которой только-только исполнилось шесть лет, положила на его могилу самостоятельно написанное письмо:
Дорогой мистер Григз,
Спасибо, что спасли мою маму. Она хорошая и тоже очень этому рада. Мне жалко, что вы утонули.
С любовью, Трейси.
Попугайная голова
Вторник выдался удачным. Как всегда, поддатый, Дуэйн Младший напялил футболку с надписью "Даешь пьянку" и решил передохнуть от дома. Жена на работе, дети в школе. Прихватив упаковку с шестью банками пива, он отправился на кладбище. Возле могилы матери плюхнулся на траву, забил косячок и открыл холодное пивко. Потом глянул на город у подножия холма и вздохнул. Как мамаша откинулась, не житуха, а сплошная тягомотина. Маманя-то была потешная. Вредная, зараза, но потешная. И чего ей вздумалось помереть? Блин, не женись он на всех этих бабах и не наплоди этих детей, сорвался бы в Ки-Уэст и там дал бы жару с другими попугайными головами. Дуэйн покивал своим мыслям. Да, было бы здорово очутиться в Ки-Уэсте. Весь день сидишь на пляже, прикладываешься к бутылке. Никаких тебе действующих и бывших жен, никаких детей. Блин… Вдруг там встретится Джимми Баффет? Было бы круто, а? Нет, ей-богу, надо туда сгонять. Вот только бы водительские права вернуть. Да хрен-то с ними, можно и автостопом. Сорваться – и с концами. Во будет круто. Дуэйн открыл вторую банку. Не, скажи, это круто, да?
Когда он ушел, Тотт вздохнула и окликнула Джеймса:
– Пьет, как в бездонную кадку льет.
– М-да, – вздохнул Джеймс.
День уже разгорелся, когда на "Тихих лугах" услыхали пронзительный вой сирен. Промчавшись по городу, машины "скорой помощи" и полицейского патруля взвизгнули тормозами и остановились.
Что случилось? – гадали обитатели кладбища, не разобрав, в какой части города смолкли сирены. Кто-то ранен? Кому-то плохо?
Первой заговорила Тотт Вутен:
– Я надеюсь, тот, кого повезут в больницу, знает, во что ему это обойдется. Когда во Флориде меня пырнула в ногу рыба-игла, мне выставили счет на пять тысяч долларов. Там ехать-то всего шесть кварталов. Я говорю, пропадите вы пропадом, говорю, я бы взяла такси и сэкономила кучу денег. С тех пор я всех упреждаю: если, говорю, можешь, встань и дуй пешком, только смотри не дай запихнуть себя в их треклятую карету.
К несчастью, тот человек перед домом Свенсенов, кому вызвали "скорую", не мог дуть пешком.