– Андер, поди, переворачивается в гробу, – говорил он жене. – Этот хмырь Винсент ни уха ни рыла в нашем деле. Он разогнал всех конторских и нанял работников, которые ни черта не смыслят в молочном производстве. Ему плевать на коров и качество продукции, главное – побольше и побыстрее. Наша компания была градообразующей. Все друг друга знали. А новые работники – чужаки. Представь, некоторые так и живут в машинах. Бог ведает, какое у них жалованье. Попомни мои слова: в мгновенье ока он угробит ферму или продаст ее какому-нибудь концерну.
Жена вздохнула:
– У меня сердце разрывается, как подумаю, сколько сил Андер, ты и все другие отдали своему делу.
На другой день сын Альберта сказал шерифу Чилдрессу:
– Предупреждаю заранее: не дай бог, встречусь с этим Винсентом один на один, я из него душу вытрясу. За то, что сделал с моим отцом.
Он был уже третьим, от кого нынче Ральф слышал подобное обещание. Идея грохнуть или хотя бы изувечить гада посетила абсолютно всех жителей города. Включая самого Ральфа. Даже его жена Эдна сказала:
– Я бы охотно отравила эту крысу.
Маленькая мисс Дэвенпорт рассказывает все
Когда миссис Грейс, кухарка судьи Торникрофта, отошла в мир иной, она рассказала своей подруге Вербене Уилер историю с завещанием. Весть о том, что муженек Ханны Мари все захапал, распространилась по кладбищу точно лесной пожар. Обитатели "Тихих лугов" были потрясены не меньше городских жителей. А Ханна Мари буквально оцепенела.
Она прекрасно знала, о чем говорилось в завещании. Отец обучил ее работе с документами, и она выверила каждое слово, прежде чем подписать бумагу:
Имущество и собственно компания, именуемая Сыроварня "Сладкий клевер", ни под каким видом не могут быть проданы или переданы тому, кто не принадлежит к семейству Нордстрём-Олсен-Свенсен.
Лидер себе места не находил. Ведь он обещал Лордору, когда тот находился на смертном одре, что ферма навсегда останется семейным предприятием.
Ханна Мари в точности исполнила отцовский наказ: включила этот пункт в завещание, а также распорядилась, чтобы благотворительные отчисления продолжались и после ее смерти.
– Я не понимаю, как это могло случиться, – лепетала она. – Просто ума не приложу.
Маленькая мисс Дэвенпорт, обитавшая на участке под номером 258, раньше не хотела ничего говорить, но теперь поняла, что не имеет права молчать.
– Ханна Мари, – окликнула она. – Говорит Дотти Дэвенпорт. Я работала у вашего батюшки, а потом… у вашего мужа.
– Конечно, я вас помню, мисс Дэвенпорт. Как вы?
– Сказать по правде, я на себя чертовски зла.
– Боже мой, почему?
– Не заболей я и не умри, я бы не позволила этому человеку вас ограбить.
Все кладбище навострило уши.
– Наверное, вы не помните, но я была в конторе, когда вы подписывали завещание. Потом вы ушли, а ваш муж дал мне ключ от своего личного сейфа, что стоял в канцелярии, и велел убрать документ.
– Нет-нет, я помню.
– Мистер Винсент не ведает, что по пути в канцелярию я прочла ваше завещание и узнала, как вы распорядились своими деньгами.
– Вы его прочли?
– Да, я нарушила правило. Больше того, прежде чем положить бумагу в сейф, я быстренько сняла с нее копию – просто на случай, если муж ваш вздумает чего-нибудь учудить.
Тут Вербена Уилер не выдержала и заорала:
– Господи боже мой! Все слышали? Маленькая мисс Дэвенпорт скопировала завещание!
– И что вы сделали с этой копией, дорогая? – спросила Ханна Мари.
– Я ее спрятала.
Вербена опять не сдержалась:
– Слыхали? Она спрятала копию завещания!
– Угомонись, Вербена, – одернула ее Руби. – Дай досказать. Продолжайте, Дотти, куда вы ее спрятали?
– Время поджимало, надо было вернуть ключ; я положила бумагу в конверт и сунула его за портрет вашего батюшки, Ханна Мари.
– Тот, что в зале заседаний? – вклинился Андер.
– Да.
– Кто-нибудь это видел, Дотти?
– Не думаю, хотя, может, и видел. Тогда уже все друг за другом шпионили, выслуживаясь перед Винсентом.
– Вы полагаете, копия все еще там? – спросил Андер.
– Кто его знает, мистер Свенсен.
– Вы поступили очень смело, пытаясь защитить меня, – сказала Ханна Мари. – Нет слов, чтобы выразить мою признательность.
– Благодарю. Ах, если б я хоть чуть-чуть вас пережила, я бы все поняла и встала стеной. Я бы смогла доказать мошеннический сговор с юристкой и подмену завещания.
– С какой юристкой? – удивилась Ханна Мари.
– Из Нью-Йорка. Время от времени она приезжала к Винсенту – якобы по делам, но, по-моему, у них были шуры-муры.
– Не помню, чтобы мы с ней встречались. Как она выглядела?
– Ну такая красивая, если вам нравятся рыжие.
– Ты слышала, Ханна Мари? Женщина, что стояла у твоей могилы, та самая юристка.
"И скорее всего, любовница Винсента", – подумали все, но вслух ничего не сказали.
Рассказ маленькой мисс Дэвенпорт ошарашил всех родных и друзей Ханны Мари, но особенно ее мать.
– Он казался таким милым, – проговорила Беатрис.
Ханна Мари до слез расстроилась, что так подвела отца.
– Прости меня, папа, – без конца повторяла она. – Прости, пожалуйста.
– Нет, ты не виновата, родная. Я как чувствовал, что он устроит подлость, этот никчемный…
– Ханна Мари, это я, твоя бабушка, – перебила Бёрди Свенсен. – Не казнись, дорогая, никто на тебя не сердится. Правда, Катрина?
– Ни капельки, милая. Нас огорчает тот человек, сделавший пакость.
– Ох, попадись он мне в руки, – сказал Джин Нордстрём, кузен Ханны Мари.
– Или мне, – поддержал Густав Тилдхолм. – Мало не показалось бы.
Вскоре весь холм гудел угрозами и проклятьями.
– Тут женщины, а то я бы сказал, что я с ним сделал бы, – процедил Мерл Уилер.
Лордор умер бы второй раз, подумала Катрина, узнай он, что ферму захватил чужак. Будет ужасно несправедливо, если негодяй выйдет сухим из воды.
Уже смеркалось, когда Элнер Шимфизл разразилась словами, наиболее точно передавшими всеобщую досаду:
– Мать-перемать! Вот в чем минус покойницкой жизни. Мы знаем такое, что упекло бы подлеца за решетку, и ничегошеньки не можем сделать.
Афера
Ее роман с Майклом Винсентом начался в Нью-Йорке. Она работала в юридическом отделе рекламного агентства, выполнявшего заказы сыроварни. Майкл сказал, что с женой несчастлив, но не может бросить инвалида.
Дальше – хуже: он узнал, что по завещанию не получит ни гроша. Тесть его всегда был гадом, поведал Майкл, а жена просто выжила из ума. Родичи ею манипулировали, дабы лишить его заслуженной доли. Жуткая несправедливость. Он столько лет горбатился, на голом месте создал компанию, и вот она, благодарность. Так, по крайней мере, он говорил. А она была по уши в него влюблена. Иногда влюбленная женщина не видит того, что у нее под носом. Даже если она дипломированный юрист.
Они были в гостиничном номере, когда Майклу сообщили о несчастье. Между ним и женой давно уже не было близости, но он как будто ужасно переживал эту беду.
Она подменила завещание еще задолго до смерти его жены и задолго до того, как поняла, что он – чудовище и просто ее использовал. Изготовить фальшивку было нетрудно: удали пункт-другой, перефразируй пару абзацев, поменяй имена бенефициаров. Конечно, за подобное ее бы вмиг лишили лицензии, но Майкл был так ей благодарен и говорил, что все это – ради их совместного будущего.
И она поверила. Надо же быть такой дурой. После смерти жены он уже не звонил. Вот тогда она начала соображать, что к чему. Кинулась на самолет, потом на арендованной машине прикатила к нему в Элмвуд-Спрингс. Пригрозила, что выдаст его властям, но он только рассмеялся:
– Валяй. А я охотно расскажу, как ты подделала завещание. На свободу выйдешь лет через десять, и то если повезет. Так что пакуй свои трусики и дуй отсюда к чертовой матери, пока я сам тебя не вышвырнул!
Лишь теперь она поняла, что он за человек.
– Боже мой… бедная твоя жена. Что ты с ней сделал?
В холодных голубых глазах его промелькнуло нечто такое, от чего застыла кровь и подкрался жуткий страх. Она ушла. Села в машину и рванула из города. Но перед тем заглянула на кладбище.
Очередной визит Дуэйна Младшего
В День матери он навестил Тотт. Разумеется, пьяный. Плача от жалости к себе и мешая сопли с пивом, Дуэйн Младший орал в могилу:
– Дура ты старая! Зачем ты, мамка, померла? Я ж тебя любил, а ты меня голым оставила. Без гроша. Чтоб тебя! А я тебя любил, бабку полоумную. Любил тебя. Чего ж мотоцикл-то мне не купила? Ты, ты виновата, что я нищий. Зачем померла и бросила меня одного? Я ж тебя любил.
Пьяные излияния ничуть не растрогали Тотт. Когда была жива, сынок только и знал, что ее обирать. Однажды уволок весь столовый гарнитур, пожаловалась она мужу.
– Черт, это у него от меня, – повинился Джеймс. – Я ведь тоже тебя обкрадывал. Мы с Господом ненавидим ворье. Слава богу, я все-таки завязал. Трезвым умом я обязан Анонимным Алкоголикам.
– Молодец. А я обязана "Сестрам Пойнтер" и дискотеке.
– Серьезно?
– Вполне. Для дискотеки-то я уж слегка устарела, но мне было пофиг. Она спасла мою жизнь. Когда ты меня бросил, одной стало невмоготу. Наняла я няньку для мамаши и внучков, и каждый вечер по пятницам и субботам работу побоку, намажусь, накручусь – и вперед на дискотеку Красотища там! Под потолком зеркальный шар вертится и пускает зайчиков, верещат свистки, в цветных прожекторах ты вдруг вся синяя, или желтая, или розовая. Здорово! Я и еще штук двадцать педиков из Джоплина, все в туфлях на платформе, в расклешенных брюках и боа из розовых перьев, все с накладными ресницами, отплясываем под "Деньги ей достаются нелегко". В тот год я, наверное, протанцевала тысячу миль. Клево. Жалко, ты все пропустил.
Норма стареет
2014
В тридцать лет Норма поклялась, что после шестидесяти перестанет красить волосы, но, конечно, обещания не сдержала. Другим седина очень идет – вот Мэкки, например. А ей – нет. У нее слишком светлая кожа. Седина ее старит, делает какой-то поблекшей. Зубы тоже выдавали возраст, и Норма угрохала кучу денег на "голливудскую улыбку". Возраст не убавился, но зубы сверкали, как у шестнадцатилетней.
Деньги были потрачены, однако поводов улыбаться кому-то или над чем-то больше не стало. Норма почти никуда не ходила – только в магазин и обратно. А кассирши ее голливудской улыбки, конечно, не замечали. Они вообще на нее не смотрели.
И вот еще беда: почти все подруги были гораздо старше ее. Норма где-то вычитала, что это характерно для тех, кто был единственным ребенком в семье. И теперь большинство подруг уже умерли.
Говорят, надо дружить с молодежью. Пара-тройка одноклассников дочери при встрече раскланивались, но многие давным-давно уехали из города. Во всем виноват интернет. Коль можно работать на дому, народ сбегал в иные места. Некоторые – даже в другие страны вроде Пуэрто-Рико, Коста-Рики и еще в какую-то Пало-Альто.
Дочь Линда перебралась в Сиэтл и звонила очень редко. Предпочитала эсэмэски. А Норма хотела слышать ее голос. По безликим строчкам не поймешь, как там дочкины дела. И потом, она не умела отправлять эсэмэски. Печатанье ей никогда не давалось. Мэкки пытался ее обучить, но она, так и не уразумев этой премудрости, чувствовала себя тупой и отсталой.
Шестилетняя внучка уже завела свою страницу на фейсбуке. Даже тетя Элнер умела управляться со смартфоном. Они с Линдой беспрестанно обменивались эсэмэсками и мейлами. Вероятно, Норма была единственным человеком в Америке, не имевшим электронного адреса. Несколько давних подруг, с которыми она поддерживала связь, больше не звонили. Никто не хотел говорить по телефону. Теперь даже все заказы делались по интернету, и если вдруг – о радость! – тебе отвечал живой оператор, понять его было невозможно, и вообще он находился где-нибудь в Индии.
Норме было очень одиноко. Она тосковала по знакомым голосам, по разговорам о старых добрых временах, по людям, с кем вместе можно посмеяться, а то и поплакать.
Норма не думала не гадала, что наступит время, когда рядом не будет старых подруг, а она станет засыпать перед телевизором или укладываться в постель раньше девяти вечера. Что они с Мэкки доживут до того дня, когда будут всерьез обсуждать переезд в дом престарелых и разглядывать буклеты с фотографиями симпатичных седовласых пар – нарядные старички улыбаются, салютуя бокалами с вином.
И что тут поделаешь? – думала Норма. Кнопку перемотки не нажмешь, чтоб отмотать себя обратно в юность. Оставалось лишь стареть по возможности достойно, сохраняя ясность ума и стараясь не падать. Норма носила очки с прогрессивными линзами и уже дважды грохнулась, поднимаясь и спускаясь по лестнице.
Память тоже стала подводить. На прошлой неделе Норма пришла в полицейский участок и заявила о краже кошелька. А вернувшись домой, нашла его в холодильнике.
Переписка за рулем
Мистер и миссис Артур Кидд, жертвы автомобильной аварии, оказались на "Тихих лугах" вовсе не по вине какого-нибудь пьяного водителя. Чтобы не сбить собаку, они затормозили, и тут сзади в них врезалась девчонка, которая за рулем отправляла эсэмэску.
Днем позже прибыла сама виновница аварии – Тиффани Энн Смит, и кто-то неосторожно ее спросил, что же произошло.
– Ну это, типа… Мы с подружками договорились встретиться, да? У торгового центра, короче… А я, по ходу, припоздала… и типа я на секунду отвлеклась, да? Тут, короче, пришла эсэмэска… типа, ты где? Ну я, короче, стала отвечать, да? И типа в них врезалась, да? Только… я это… не знаю, кто типа виноват… и все такое, да? Сечете, да? Типа… короче… типа так нечестно, да? Типа меня… это… обвинять… Типа эти, что ехали впереди, чего они типа встали… там ни знака, ничего… Типа откуда мне знать, что собака типа на дороге, да?
Пока Тиффани излагала печальную сагу о том, как безвременно очутилась на "Тихих лугах", миссис Кэрролл, в прошлом литературовед и поборник чистоты английского языка, а ныне квартирантка 298-го участка, шепнула соседке:
– Я сочувствую этой молодой особе, но, ей-богу, завизжу, если она еще раз скажет "типа".
Нежданные гости
Оказалось, Джин Нордстрём – не единственный орденоносец среди обитателей "Тихих лугов".
В День поминовения Ада Гуднайт проснулась и над своей могилой увидела Фрици Юрдабралински и Би Уоллес, с кем вместе служила в Женском авиационном полку Ада обомлела. Последний раз она видела подруг лет тридцать назад на встрече однополчан. Каким ветром их занесло в Элмвуд-Спрингс? И почему рядом с ними стоят ее племянницы и сам мэр? А вон знаменосцы и газетчица Кэти Колверт. Да тут толпа народу!
– Поздновато, конечно, но мы тебе кое-что доставили, Ада, – сказала Фрици и раскрыла коробочку. – Вот твой "Почетный орден конгресса". Поздравляю, подруга.
Позже Ада, все еще слегка ошеломленная, поделилась с Вербеной:
– Я даже не надеялась, что о нас помнят, а тут вон – орден.
– А я всегда говорила, что рано или поздно каждый получает по заслугам.
В тот день на кладбище зашел разговор об американских героях – кто из них самый любимый и почему.
– Я считаю, список открывают авторы Конституции, – сказал Джин. – Без них не было бы Америки.
– Великолепно, – поддержала Люсиль Бимер. – А кто твои герои, Элнер?
Та задумалась.
– Иисус Христос, а за ним, наверное, Томас Эдисон и Уолт Дисней.
– Мы говорим о выдающихся американцах, – вклинилась Ида. – Иисус – не американец.
– Ну тогда, значит, Томас Эдисон и Уолт Дисней.
– Верный выбор, миссис Шимфизл, – сказал мистер Белл. – Я даже не представлял, насколько популярны Микки-Маус и Дональд Дак, пока не побывал в России. Там в магазинной витрине я увидел фигурку Микки-Мауса. Он сумел пробиться за Железный занавес.
И тут фавориты посыпались как из мешка:
– Что вы скажете о Бейбе Руте?
– Мой голос за Эбнера Даблдея.
– А кто это?
– Он придумал бейсбол.
– Вон как.
– Франклин Рузвельт. Он нас сплотил во времена Депрессии.
– Гарри Трумен. Он покончил с войной.
– Гарви Файрстоун одарил нас покрышками, – сказал Лютер Григз.
– Уилл Роджерс и Боб Хоуп. Они нас смешили.
– Не забудьте Эндрю Карнеги. Он дал нам бесплатные библиотеки.
– Рой Роджерс и Джин Отри! – выкрикнул один парень.
– Джон Эдгар Гувер! – гаркнул другой.
В 1916-м Бёрди Свенсен участвовала в демонстрации за избирательное право женщин, проходившей в Сент-Луисе, и сейчас обратилась к Катрине:
– Ты заметила, что в этом списке великих американцев нет ни одной женщины? А как насчет Сьюзен Браунелл Энтони? Она боролась за то, чтобы пятьдесят два процента американцев обрели право голоса. Пятьдесят два процента!
Муж ее шепнул соседу:
– О господи, суфражистка, она всегда суфражистка.
На следующей неделе Бёрди и Катрина инициировали женский диспут по американским героиням. Элнер тотчас предложила свой список:
– Джинджер Роджерс, Долли Партой и Статуя Свободы.
– Боже мой, статуя Свободы – не человек, – сказала Ида.
– Но ведь когда-то была человеком.
– И потом, она не американка. Мы говорим об американских героинях. Мой выбор – миссис Регина Чокли.
– Кто такая?
– Президент национального "Клуба американских садоводов", вот кто.
– Да ее никто не знает, – возразила Герта.
– Я знаю.
Вдруг вмешалась миссис Белл:
– Кейт Смит.
– Кто это? – спросила молодая женщина.
– Певичка. Такая пышнотелая, выступала по радио, был у нее один шлягер… – пояснила Элнер и во весь голос пропела: – Ла-ла-ла… когда луна взойдет над горою…
– Слыхом не слыхивала, – пожала плечами женщина.
– Предлагаю Сэлли Райд, первую американскую женщину-астронавта, – сказала Ада Гуднайт.
– Хорошая кандидатура, – одобрила Тотт.
– Минни Перл, – сказала Вербена.
– Кто? – не поняла Бёрди.
– Комедиантка из шоу "Гранд ол опри", всегда появлялась в потешной шляпке.
– Что вы скажете о писательнице Луизе Мэй Олкотт? – спросила Катрина.
– Прекрасный выбор, – поддержала ее Руби.
– Надо же, как забавно, – сказала Элнер. – В наше время Кейт Смит была звездой, а сейчас ее не знает никто, кому меньше семидесяти.
Неожиданно в разговор вступила юная Тиффани Энн, не вовремя отправившая эсэмэску:
– А чё-то никто типа даже не вспомнит Леди Гагу.
– Кого? – хором спросило кладбище.
– Да вы чё… ее типа весь мир знает… Вы чё, типа с приветом?
Беседа вышла чрезвычайно увлекательной, и Люсиль Бимер, всегда любившая хорошую дискуссию, решила на следующей неделе предложить новую тему: "Стоит ли надрываться ради славы?"