22
Я читаю, что я только что написал, и констатирую: все это звучит довольно смешно. Причина не имеет почти никакого отношения к моему умозаключению. И тем не менее это было так. Так смешно экзальтированно, бессмысленно и без какого-либо основания. Фантазия ипохондрика, кошмар воспаленного мозга, и тем не менее мне не остается ничего другого, как сообщить, что этот случай и появившаяся после него идея-фикс в тот день определили каждое из моих дальнейших действий. Я все делал, видел и оценивал в свете моей неожиданно появившейся убежденности.
Дружеское отношение тех, кто меня посещал, слезы Маргарет, ее постоянная пугливая забота о моем удобстве - все это было подтверждениями, которые приносил мне каждый новый день. Подтверждения, что я иду навстречу смерти и никто меня больше не может спасти. Об этом я думал, лежа на осеннем солнце в саду у Клейтона в Грюнвальде, об этом я думал ночью, когда Маргарет спала рядом со мной, об этом я думал при каждом вздохе, который я делал, при каждом куске пищи, который я проглатывал, - все эти дни, которые следовали за моим выходом из больницы.
Когда было светло, я отдыхал в шезлонге, а после наступления темноты - на удобной кушетке в комнате. Редко случалось, что я делал что-нибудь другое, кроме как отдыхал, в эти сентябрьские дни последнего года. И редко случалось, что я думал при этом о чем-нибудь другом, - я думал только об одном: получить доказательства, быть уверенным, точно все знать.
При этом я собрал в кучу все свои пять чувств, так как моя идея-фикс еще не получила абсолютного подтверждения. Я стал недоверчив, ужасно недоверчив. Я никогда не был недоверчивым. А теперь стал. Я больше не доверял никому. У меня было ощущение, что все мне лгут, что никто не скажет мне правду, если я спрошу. И поэтому я никого ни о чем не спрашивал.
Когда я - примерно через две недели - опять смог ходить и двигаться без проблем, мой план был составлен в мельчайших подробностях.
Я решил выяснить, что действительно со мной было. Я не сказал Маргарет ни слова о своем намерении, никому другому тоже. Поговорить с Иолантой не было возможности. Я позвонил ей через неделю, номер ее телефона был переключен на номер сервисной службы. Там девушка сообщила мне, что Иоланта на несколько дней покинула город.
- Что-нибудь передать ей? - спросила она.
- Нет, спасибо.
- Кто звонил?
- Не важно, - сказал я и повесил трубку.
Все это было очень необычно, поведение Иоланты удивляло меня.
Это произошло 21 сентября. В этот день я впервые выехал на машине в город. Я поехал к мастеру, изготовлявшему парики.
23
Его адрес я нашел в телефонной книге.
Он жил Нимфенбурге, в подвале жилого дома, он был тощ и пьян. Его звали Манирлих, это было написано на двери, Альфонс Манирлих. Бизнес его шел плохо. Я объяснил ему, что мне сделали небольшую операцию и мне неприятно ходить с остриженной наголо головой.
- Волосы уже отрастают, уважаемый господин, - сказал он, и сразу пахнуло сивухой. В его мастерской было темно. Везде лежали клочки волос, а в одном углу сидела дерзкая девочка-подросток и вертела рыжую косу. Она смотрела на меня маленькими светлыми глазками.
- Но я не хочу так долго ждать, - ответил я.
- Из-за молодых дам, да? - хитро спросил Манирлих и оскалился.
- Да, из-за молодых дам.
Девочка захихикала.
- Моя падчерица, - объяснил Манирлих.
- Здравствуйте, - сказала падчерица. Я кивнул ей. У меня было ощущение, что она не падчерица ему. Их связывала какая-то нечистая доверительность.
- Присаживайтесь, уважаемый господин, - сказал Манирлих, - мы хотим осмотреть предмет.
Я сел.
- Юдит, - сказал он, - иди сюда и помоги мне. - Девочка, которую он назвал Юдит, встала и медленно, лениво подошла ко мне. Она обтерла руки об платье и потянулась за карандашом. - Где ты сидел? - спросил Манирлих.
- Простите? - не сразу понял я.
- Где твоя тюрьма? - объяснила Юдит и почесала спину о шкаф, беззастенчиво глядя на меня.
- Это ошибка! - Я чувствовал, как заливаюсь краской гнева. - Я из больницы.
- Понятно, - сказал Манирлих и принялся измерять мой череп сантиметровой лентой. - И сколько ты там был?
- Вы с ума сошли?! - Я оттолкнул его и встал. - Что вы себе позволяете!
- Ах, дружок, да не волнуйся ты так! - Юдит смеялась мне в лицо. - Ты думаешь, ты единственный, кто пришел сюда, потому что тебе нужны волосы? Да ваш брат - наши самые любимые клиенты!
- Почти единственные, - лениво объяснил ее отчим.
- Кто?
- Да вы, заключенные, - сказал он и поковырял в носу.
По улице проехал грузовик, окна мастерской находились на уровне тротуара, я видел только колеса машин. И все время мимо окна ходили ноги. Неожиданно я рассмеялся.
- Ну вот, - сказал Манирлих. - Можешь называть меня Альфонс.
- О’кей, Альфонс, - ответил я и сел, шлепнув Юдит. Она жеманно покачала нижней частью туловища и снова захихикала.
- Тридцать три, - сказал отчим, который мерил мой череп, она записала цифры. Он назвал следующие. Затем он спросил: - Какого цвета должен быть парик?
- Черного.
- Волосы короткие или длинные?
- Достаточно короткие.
- Но не очень короткие?
- Нет, не очень.
- Я терпеть не могу слишком короткие волосы, - сказала Юдит и почесала спину об ящик, - все мужчины выглядят тогда как пруссаки.
- По-военному, - сказал отчим.
- Этим меня можно просто оттолкнуть, - сказала падчерица.
- Нам надоело, - объяснил отчим. - Сзади по кругу сорок четыре, сбоку за ухом - тридцать один с половиной. Ты не поверишь, друг, у меня была квартира в Дрездене, скажу я тебе, парень, ты бы упал от удивления! Все махагон и инкрустировано. И персидские ковры. Такой магазинчик! И цветущий бизнес, театральная сфера, понимаешь? Все при мне - дом, детишки и красивая жена.
- Очень красивая жена, - сказала падчерица.
- Заткнись, - сказал отчим. Он повернул мою голову к свету. - Парень, да у тебя действительно два шрама!
- После драки, - быстро ответил я. Я не хотел терять его симпатию. Он кивнул и продолжил без перехода: - А потом нападение. Сначала фосфор и зажигательные бомбы, а затем три волны фугасных бомб, понимаешь? Квартира в заднице, бизнес в заднице, а жена сгорела. Ну хорошо, она была проститутка! И что? Поэтому она должна была сгореть?
- Я же говорила… - начала девочка.
- Заткнись, - опять сказал он. - Будем надеяться, что ты хотя бы в половину станешь такой красивой, как она! Когда я об этом думаю, мне до сих пор становится плохо! Она прыгнула в воду. Но как только она пыталась выйти, она начинала гореть. Потом она стала звать меня. Она спала с другим, когда началось это нападение. Но когда горела, она звала меня. Не того парня. Только меня. Всегда только меня. И я побежал к ней. Вниз, к реке, и оставался с ней, когда на следующее утро началось второе нападение. Заткнись! - неожиданно крикнул.
- Я вообще ничего не сказала, - надулась Юдит.
- Тогда ладно, - сказал он. - И я сидел там, друг, - продолжал он, - на берегу, понимаешь? Эти собаки вернулись опять и сбросили свой груз.
В этот раз только фугасные бомбы. Я наклонился и держал ее голову над водой, чтобы она не упала и не захлебнулась, потому что стоять она уже больше не могла. Там были и другие люди. Но не было врачей. Время от времени я втаскивал ее немного из воды, когда она синела. Тогда она опять начинала гореть. И мы давали ей немного погореть, пока она могла терпеть, а потом я опять опускал ее в воду. Она уже наполовину свихнулась и уже не понимала, что она кричит. Она долго кричала. Невероятные вещи. Но все время только мое имя, ты понимаешь, друг? Его - ни разу! Имя этого развратника она не назвала ни разу… - Он отложил сантиметр.
- И что же? - спросил я.
- К обеду она умерла. Совершенно неожиданно. Я отпустил ее, и она упала в реку. Она была очень красивая. Самое красивое женское тело, которое я видел в жизни. И совсем молодая. Парень, сколько мужчин могли бы получить удовольствие! Я схожу с ума, когда об этом думаю. Ты хочешь просто черный цвет или с проседью?
- Мне все равно.
- С проседью - по-американски, - сказала падчерица.
- Тогда без, - сказал я.
- Хорошо, - сказал он, - без. Теперь ты понимаешь, что они могут поцеловать меня в задницу со своей новой войной, парень?
- Да.
- Поцеловать и сзади, и спереди, и сверху, и снизу, - сказал он. - Я видел, как она упала в воду. Они могут мне больше ничего не рассказывать, эти сволочи. Пусть сами ведут свою грязную войну! - Он отошел от меня, я встал.
- Когда будет готов парик? - спросил я.
- Надо еще сделать примерку.
- Когда?
- Через три дня.
- А парик?
- Через пять.
- Хорошо.
- Половину надо заплатить заранее, - сказала Юдит и отложила блокнот.
- Сколько?
- Сто.
Я дал ей купюру.
- Квитанция нужна?
- Нет, спасибо.
- Как тебя зовут-то?
Я помедлил.
- Ну как ты сам себя сейчас называешь? - помогла она мне. При этом она как-то по-матерински улыбалась и сейчас выглядела совсем как взрослая женщина в своем слишком тесном свитере и грязной юбке.
- Франк, - сказал я наобум. - Вальтер Франк.
24
Через три дня я поехал - тайно и, естественно, не говоря ничего Маргарет - на примерку парика, а через шесть дней парик был готов. Это был выдающийся парик, и сидел он великолепно. На внутренней стороне Манирлих поставил штамп своей фирмы. Этого было не избежать: "Качественная вещь, мой дорогой! Я должен делать себе немножко рекламы".
В этом я с ним согласился.
Когда я в тот вечер вернулся домой, я засунул парик в сумку и надел кепку. Парик был моей тайной. Я попытался несколько раз в качестве эксперимента поносить его в городе, чтобы посмотреть, догадается ли кто-нибудь, что это парик. Никто не догадался. Это был очень хороший парик. Я спрятал его в багажник автомобиля и закрыл его на ключ. Теперь я мог начать свой эксперимент.
Он начался 28 сентября благодаря одному неожиданному случаю. Я собирался провести послеобеденное время в одиночестве, но Маргарет перечеркнула все мои расчеты. Я лежал в саду, когда она подошла ко мне, держа руки за спиной:
- Отгадай, что у меня есть!
- Не имею ни малейшего понятия.
- Билеты в театр! - Она показала их.
- На какое число?
- На сегодняшний вечер!
Оказалось, что билеты прислали Бакстеры. Давали "Ричарда III", гастроли Вернера Крауса, который прибыл из Вены.
- Я не хочу, - сказал я.
- Но, дорогой, ты, наверное, не расслышал! Короля играет Вернер Краус!
- Ну и что?
- Это один из величайших актеров современности! - Она присела на корточки в траве около меня. - Ты не представляешь, как трудно было купить билеты! Это сенсационная премьера! Мы должны быть там! Мы не можем устроить такое Бакстерам, после того как они потратили столько усилий!
- Почему?
- Они никогда нам этого не простят!
- Это было бы в любом случае ужасно.
Она выпрямилась:
- У тебя другие планы?
- Почему?
- Потому что ты так решительно отказываешься пойти!
- Я совсем не отказываюсь, я…
- Ты договорился с ней?
- С кем?
Она засмеялась, и ее смех звучал почти отчаянно:
- Ах, пожалуйста, не веди себя так! Ты же ее давно не видел, правда?
- Кого, черт побери? - раздраженно спросил я. Я действительно не понимал.
- Иоланту.
- О господи, - сказал я и засмеялся.
- Смешно, да?
- Да, - сказал я, - очень смешно.
Она заплакала.
- Ну, ну, - сказал я.
- После всего, что я сделала, - всхлипывала она, - ты так себя ведешь! Когда я попросила о маленьком одолжении!
- О господи!
- Да, о господи, о господи, о господи! - неожиданно заорала она. - Пожалей себя! Тебе плохо, да? Ты так много делаешь! Особенно для меня, да? Каково чувствовать себя Иисусом Христом?
- Прекрати, Маргарет, и не делай из себя посмешище. Хорошо, я пойду. Где мы встретимся?
- Если ты не хочешь, можешь не ходить.
- О господи, я хочу!
- Это не причина орать на меня!
- Я не ору! - заорал я.
Она встала и пошла по траве обратно к вилле, мимо теплицы, в стеклах которой отражались солнечные лучи.
Я вскочил и поспешил за ней. У теплицы я ее догнал.
- Извини, - попросил я. К моему удивлению она неожиданно крепко схватила меня и покрыла мое лицо поцелуями. Ее дыхание было прерывистым, по щекам, не останавливаясь, текли слезы.
- Что случилось, Маргарет, что с тобой случилось?
- Ничего, - прошептала она, прижимаясь ко мне, - ничего, Рой, совсем ничего. Ах, я же такая глупая, ужасно глупая! - Она притянула меня к себе и начала страстно целовать. Потом она меня отпустила. Я дал ей свой носовой платок. Она вытерла лицо.
- Возможно, у тебя другие планы, - тихо сказала она.
- Ничего подобного, - солгал я.
- Все же.
- Действительно ничего.
- Ну и прекрасно! - Ее лицо опять стало спокойным и красивым своей прежней холодной красотой. - Мне еще надо к парикмахеру, - сказала она медленно и как-то особенно посмотрела на меня. - Лучше всего, если мы встретимся в городе.
- Но как ты туда доберешься?
- Джо заберет меня на своей машине.
- А где встретимся мы?
- В полвосьмого в "Фильм-казино", - предложила она.
- Отлично, - сказал я. На мгновение и у меня возникло чувство, что все было в порядке. Но оно обманывало меня. Я не встречусь с Маргарет в "Фильм-казино".
25
После того как она уехала с Джо Клейтоном - около трех часов, - я подождал еще полчаса, потом надел смокинг и перед зеркалом натянул парик. На парик я надел шляпу, а на смокинг - серый плащ. Затем я вывел машину из гаража и поехал к Мюнхенской поликлинике. Я припарковал машину на огромном заброшенном участке, окруженном забором, и пошел к швейцарской огромного больничного комплекса.
- Что вам угодно? - спросил портье.
- Я сценарист, - сказал я. - Я пишу сценарий фильма, действие которого происходит в сфере медицины, и мне нужна пара советов.
- Ага, - заинтересованно сказал он. - Вы сочиняете фильмы, да?
- Да.
- И какие же советы вам нужны?
- О болезнях головы, - объяснил я ему. - Это фильм о человеке, у которого опухоль. К кому я могу обратиться?
- К кому-нибудь из невропатологов, - сказал он, вышел из своей кабинки и показал мне дорогу.
- Вперед и налево, через три корпуса опять налево и затем строго прямо - желтое здание.
- Спасибо, - сказал я.
Психиатрическо-неврологическое отделение поликлиники утопало в зелени. Перед входом стояла пара скамеек. Здесь на осеннем солнце сидели пациенты со своими родственниками. Никто не обратил на меня внимания, когда я вошел в здание. Я попытался найти врача или медсестру, но коридоры были пусты, и мои шаги громко отдавались в полной тишине. На одной двери я увидел табличку: "Дежурный врач". Я постучал и вошел.
В маленькой белой комнатке за печатной машинкой сидела молодая женщина в белом халате.
- Что вам угодно?
- Я не знаю, туда ли я попал, но я хотел…
- Как вы вообще сюда вошли?
- Меня направил портье.
- И чего вы хотите? - она смотрела на меня недоверчиво.
- Я сценарист, - терпеливо начал я еще раз. - Я пишу сценарий фильма, действие которого происходит в медицинской сфере, и мне нужна пара советов.
- О чем?
- О болезнях головы. - Я дружелюбно улыбнулся. Шляпу я держал в руке. Я надеялся, что парик сидит правильно. - Герой моего фильма - человек, у которого опухоль.
- Почему?
- Что почему?
- Почему у него опухоль?
- Потому что это относится к сюжету, - довольно неубедительно сказал я. - Это история о человеке, у которого опухоль.
- Это немецкий фильм?
- Частично, - сказал я. - Я американец. Мы снимаем фильм для Америки и Германии.
- Ага, - сказала она.
Мы замолчали.
Мы смотрели друг на друга и молчали. Может быть, парик все же сидит криво, панически думал я. Почему я не зашел еще раз в туалет и не посмотрелся в зеркало?
Молодая женщина за пишущей машинкой взглянула на меня так, как будто она все обо мне знала. Я не мог дольше это выдерживать.
- Так что же? - спросил я.
- Вы работали в Голливуде?
- Конечно.
- Вы знаете Алана Лэдда?
- Конечно.
Она посмотрела на меня сияющими глазами.
- Я люблю его, - сообщила она.
- Ах так, - сказал я. И затем впервые в жизни я сказал что-то приятное об Алане Лэдде. Я сказал, что считаю его великим актером. Это разбило ее сердце. Минуту спустя она связалась по телефону со своим шефом. Через две минуты я получил пропуск. Через три - я уже шел с молодой медсестрой по залам и длинным коридорам в лабораторию главного врача отделения, которому я был представлен как американский сценарист, жаждущий информации. Фамилия врача отделения была Клеттерхон. Молодой женщины за пишущей машинкой - Рюттгенштайн. Госпожа Рюттгенштайн сказала, что доктор Клеттерхон охотно предоставит мне всю информацию, которая мне нужна. Я должен только задавать вопросы. Я по секрету сообщил госпоже Рюттгенштайн, что намерен предложить Алану Лэдду главную роль в моем фильме.
26
- Ну, мистер Чендлер, чем я могу вам помочь?
Доктор Клеттерхон откинулся в своем кресле и сжал мясистые белые руки. Я сидел напротив него. Кабинет был уютно обставлен, окна выходили в парк. Над письменным столом Клеттерхона висела картина, на которой был изображен табун диких лошадей, которые мчались из рамы прямо на смотрящего. Это была мощная картина в масле.
- Я сценарист, - начал я в третий раз, - и пишу сценарий фильма, у героя которого…
- …опухоль, я знаю. - Он был крупный, худой, у него был мощный орлиный нос и неухоженные засаленные усы, которые свисали на уголки рта. Глаза у него были молодые, а ему самому было по меньшей мере лет шестьдесят.
- Поскольку я в области медицины абсолютный профан, я хотел бы узнать у вас, какие методы обследований вы используете, чтобы определить подобную опухоль, или какие существуют предпосылки для операции, и в какой степени эта опухоль изменяет самого пациента.
- Ну, - сказал он и опять сжал ладони - похоже, это было его постоянной привычкой, - это вообще-то очень обширная тема.
- Я хотел бы узнать всего несколько отправных пунктов, чтобы избежать наиболее серьезных ошибок.