Он протянул руку к другой полке и достал фабричный каталог: оборудование для больниц и инвалидные коляски. Открыв, протянул мне; там было изображено кресло на колесах, приводимое в движение мотором; оно было никелированное, со съемным верхом на случай дождя, снега или солнца - прекрасная вещь. Двести семьдесят пять долларов.
Я присвистнул.
- А потом?
Еще один каталог.
- Я присмотрел ботинки-протезы. Они прикрепляются к ногам ремнями над и под коленями. Костыли все равно нужны, но болтаться ноги не будут. И часть веса придется на ноги. Понадобится какая-нибудь трость, чтобы не падать вперед. Думаю, что, когда привыкну к протезам, изобрету что-нибудь поудобнее.
Он настолько владел собой, что можно было подумать, будто разговор идет о покупке нового автомобиля. Однако откровенность шла еще не до конца. Я взял быка за рога:
- А потом хотите снять отдельную квартиру?
- Да, - с удивлением подтвердил он.
- Где сможете принимать друзей?
- Да, - сказал он и пристально на меня посмотрел: догадываюсь ли я, что у него на уме. Я улыбнулся и, глядя ему в глаза, повторил свой вопрос. Он оробел и отвел взгляд.
- Можно посмотреть, что у вас тут за книги?
- Конечно.
Я встал и повернулся к полкам. Книги были подержанные и сильно потрепаны от долгого употребления - более долгого, чем его жизнь. Если он покупал их в Ньюпорте, то, наверно, обошел тех же букинистов, которых обнаружил я, "ведя раскопки" в Пятом городе. Но может быть, он выписывал их по каталогам из городов побольше. На нижней полке стояла Британская энциклопедия (одиннадцатое издание), несколько атласов, звездные карты и разные объемистые справочники. Большинство полок было заставлено книгами по астрономии и математике. Я снял "Начала" Ньютона. Поля были исписаны пометками - мелкий почерк, выгоревшие чернила.
- Это ваши пометки?
- Нет, но они очень толковые.
- А где "Божественная комедия"?
Он показал на две полки рядом с собой; там стояли "Summa", Спиноза, "Энеида", "Мысли" Паскаля, Декарт…
- Вы читаете по-французски?
- Роза без ума от французского. Мы с ней играем в шахматы, в го и в триктрак по-французски.
Я вспомнил Элберта Хьюза. Значит, в Ньюпорте есть еще один полугений, а то и настоящий гений. Может быть - поздний отпрыск Пятого города. Ведь слышал же я, что в Конкорде, штат Массачусетс, еще сто лет назад люди собирались большими компаниями и посвящали вечера чтению вслух по-итальянски, по-гречески, по-немецки и даже на санскрите. В Беркли, штат Калифорния, моя мать один вечер в неделю читала вслух с миссис Дэй по-итальянски, а другой - с миссис Винсент по-французски. Она посещала немецкие семинары в университете (профессор Пинджер), потому что мы, ее дети, научились этому языку в двух немецких школах Китая.
Я чуть было не спросил Мино, не хочет ли он поступить в один из двух соседних университетов. Я понимал, что природная независимость воспрещает ему полагаться на чужую помощь при ходьбе и что увечье выработало в нем типичный склад ума самоучки ("я люблю сам до всего докапываться"). Я вспомнил, как отец Паскаля застал мальчика, с упоением читавшего Первую книгу Эвклида. У отца были совсем другие планы касательно его образования. Он отнял книгу и запер сына в комнате, но Паскаль сам дописал книгу до конца, выведя свойства прямоугольника и треугольника, как шелковичный червь выводит шелковую нить из собственных внутренностей. Однако Мино вызывал у меня невеселые мысли. В двадцатом веке самоучкой далеко не пойдешь, да еще при такой широте интересов. Я уже встречал подобных самоучек - а позже познакомился с новыми, - которые в молодости пренебрегали систематическим обучением, а потом писали "Историю человеческого мышления" и "Основания нравственных ценностей".
Я сел в кресло.
- Мино, вы в последнее время встречались с девушками, которые вам нравятся?
Он поглядел на меня так, будто я его ударил или издеваюсь над ним. Я молча смотрел на него и ждал ответа.
- Нет. Я не знаю никаких девушек.
- Как же? Ведь сестра приводит к вам своих подруг. - Он не мог или не захотел этого отрицать. - И разве я не видел, как вы разговаривали с девушкой - помощницей библиотекаря в журнальном отделе Народной библиотеки? - Он опять не мог или не захотел этого отрицать.
- Они не принимают меня всерьез, - наконец произнес он.
- То есть как это "не принимают всерьез"?
- Поговорят минутку - и тут же торопятся убежать.
- Господи спаси, а вы что думали - что они станут раздеваться?
Руки у него задрожали. Он подложил их под себя, не сводя с меня глаз.
- Нет.
- Вам кажется, что они принужденно с вами разговаривают? А я уверен, что это вы принужденно разговариваете. Такой приятный молодой человек, да еще с головой. Ручаюсь, что вы неверно ведете игру.
Наступило гробовое молчание. Его испуг передавался мне, но я отважно продолжал:
- У вас, конечно, есть изъян, но не такой уж большой, как вы полагаете. Ваше воображение его раздувает. Возьмите себя в руки, Мино. Множество людей с таким же недостатком устроили свою жизнь, женились и народили детей. Хотите расскажу, откуда я это знаю?
- Хочу.
Я рассказал ему о госпитале для ветеранов войны. И кончил довольно резко:
- Четыреста человек в инвалидных креслах и колясках! Кое-кто из них до сих пор шлет мне письма. И семейные фотографии - с женами и детьми. Особенно на Рождество. Тут у меня их нет, но я попрошу, чтобы мне прислали из дому, и покажу вам. Поймите, все эти люди старше вас. Многие из них были старше вас, когда их ранило. Какого же черта вам не терпится? Беда ваша в том, что вы разжигаете в себе тревогу о будущем; голова у вас занята тем, что будет в тридцать шестом и сорок шестом годах, как будто это - завтра. А другая беда: что вам вынь да положь Пламенную Страсть с большой буквы. Мужчина не может жить без женского общества, тут вы правы. Но не испортите дела, не погубите его излишней поспешностью. Начните с дружбы. Послушайте-ка, ведь Шотландское кафе сестер Лафлин - всего девятый дом от вас. Вы там бывали? - Он покачал головой. - Ну вот, сходите туда с Розой. Я приглашаю вас с какой-нибудь вашей знакомой девушкой пообедать там в следующую субботу, ровно в полдень.
- Я не знаком так близко ни с одной девушкой - чтобы пригласить.
- Ну что ж, если в субботу вы не приведете на обед девушку, мы вообще оставим эту тему. Мне всегда будет приятно прийти к вам, чтобы поговорить о сэре Исааке Ньютоне или епископе Беркли, - очень жаль, что у вас нет на полках ни одного его труда, - но провалиться мне на этом месте, если хоть раз заговорю о девушках. Будем делать вид, что мы евнухи. Я-то думал, что вы для начала пригласите с нами в субботу какую-нибудь приятельницу, а в будущую субботу пригласите, уже без меня, другую приятельницу. Надеюсь, вам это по средствам, правда? Там за семьдесят пять центов подают очень хорошие порционные блюда. Вы же хотели выбросить шестнадцать долларов на дурацкие разговоры о Данте… А еще через неделю я снова устрою обед, и вы пригласите еще какую-нибудь девушку…
В душе его шла мучительная борьба.
- Единственные девушки, каких я знаю… хоть немножко знаю… они близнецы.
- Прекрасно! Веселые?
- Да.
- Как их зовут?
- Авонцино… Филумена и Аньезе.
- Которая вам больше нравится?
- Они совершенно одинаковые.
- Ну что ж, в субботу вы будете сидеть с Аньезе, а я приведу приятеля и посажу его с Филуменой. Вы знаете, что значит Аньезе по-гречески? - Он не ответил. - Это от слова hagne - чистая, целомудренная. Так что оставьте ваши распутные мысли при себе. Ведите себя спокойно. Просто дружеская встреча. Разговор о погоде и о ваших головоломках. Мы потрясем девушек рассказами о ваших новых изобретениях и патентах. Договорились? - Он кивнул. - Не пойдете на попятный, а? - Он помотал головой. - Запомните: лорду Байрону приходилось приторачивать к своей короткой ноге специально сшитый сапог, а половина девушек в Европе обливалась из-за него слезами. Зарубите это себе на носу. Как перевести имя царя Эдипа?
- Распухшая нога.
- На ком он женился?
- На своей матери.
- А как звали его прекрасную дочь?
- Антигона.
Я расхохотался. Мино смущенно усмехнулся.
- Ну, мне пора, Мино. Руку. Увидимся в будущее воскресенье, в это же время, но сперва я жду вас в Шотландской кондитерской. Оденьтесь так же, как сейчас, и не забывайте, что идете веселиться. Учтите: настоящую девушку не завоюешь танцами и теннисом; ты добьешься ее, если ты хороший, честный парень с огоньком в глазах и деньгами в банке, чтобы прокормить маленьких Антигон, Исмен, Полиников и Этеоклов. Все ясно?
Проходя через магазин, я сказал Розе о субботней встрече.
- Вы придете?
- О да! Спасибо.
- Проследите за тем, чтобы Мино передал мое приглашение сестрам Авонцино. Ему может понадобиться ваша помощь, но пусть все-таки сделает это сам… Синьора Матера, у вас самый талантливый сын на острове Акуиднек.
- А я вам что говорила! - И она поцеловала меня на глазах у всего магазина.
Я пожал руку ее мужу.
- До свидания, дон Маттео! - В южной Италии почтенного главу семьи, даже из рабочего класса, именуют "доном" - след векового испанского владычества.
Я дошел до телефона и, позвонив к Венеблам, попросил барона.
- Grüß Gott, Herr Baron!
- Ach, der Herr Professor! Lobet den Herrn!
- Бодо, мы с вами ужинали в Восьмом городе, помните?
- Никогда не забуду.
- А хотели бы вы пообедать в Девятом?
- Schön! Когда?
- Вы свободны в субботу в половине первого?
- Могу освободиться.
- Я вас приглашаю. Угощу обедом за семьдесят пять центов в Шотландской кондитерской на Нижнем Бродвее. Ровно в двенадцать тридцать. Вы знаете, где это?
- Видел. А полиция нас не разгонит?
- Бодо! Девятый город - самый благопристойный из всех городов Ньюпорта.
- Вы опять что-то затеваете?
- Да. В общих чертах скажу. Вы там не будете почетным гостем. И даже не будете бароном. Почетный гость - двадцатидвухлетний гений. У него нет ног.
- Как вы сказали?
- Его в детстве переехал поезд. Нет ног. Как и вы, он натощак читает "Summa", Спинозу и Декарта - в подлиннике. Бодо, если бы у вас не было ног, вы бы немножко стеснялись девушек?
- По-о-жалуй. Стеснялся бы немножко.
- Ну вот, там будут три прелестные девушки из Девятого города. Не наряжайтесь слишком шикарно, мистер Штамс. И не смейте щипаться, мистер Штамс.
- Gott hilf uns. Du bist ein verfluchter Kerl.
- Wiederschaun.
В субботу утром я зашел в кондитерскую и перемолвился парой слов с моей уважаемой и несгибаемой приятельницей мисс Эйлзой Лафлин.
- Нас будет шестеро, мисс Эйлза. Можете оставить нам круглый столик в углу?
- Мы не любим, чтобы столики пустовали, мистер Норт. Вам это известно. Опоздаете на пять минут - и будете сидеть с кем придется.
- Когда вы говорите, мисс Эйлза, хочется закрыть глаза - так бы и слушал эту музыку гор.
- Долин, мистер Норт… Я из Эйршира. Лафлины были соседями Робби Бёрнса.
- Музыка, настоящая музыка! Мы будем точно в половине первого. Чем нас угостят?
- Вы отлично знаете, что летом по субботам у нас пастуший пирог.
- Ах да, agneau en croûte. Не откажите выразить мое смиренное восхищение мисс Дженни.
- Она не поверит, мистер Норт. Считает вас ветрогоном и обманщиком. Вы с мисс Флорой Диленд вели себя здесь возмутительно!
Все мы были точны, но Матера всех точнее. Они приехали на пять минут раньше, так что мы не видели, как Мино слезает со своего кресла на колесиках, вооружается костылями и входит в кафе, причем Роза помогает ему, придерживая за поясницу. Я появился вовремя и успел их рассадить. Роза была из тех девушек, которые с каждой встречей кажутся привлекательнее: счастье завораживает. Тут же появились мистер Штамс и сестры Авонцино. Филумена и Аньезе были на удивление похожи и так красивы, что мир только выигрывал от этого удвоения. Они оделись пугающе нарядно. Роза, сидевшая справа от меня, сообщила, что платья и шляпки они сшили сами пять лет назад по готовым выкройкам - на свадьбу старшей сестры, где они были подружками. Платья были из абрикосового органди; широкополые шляпы они соорудили из того же материала, натянув его на тонкую проволоку. Когда они шли по людной улице, прохожие выстраивались шпалерами, чтобы поглазеть на них. Сестры вышили на груди инициалы, чтобы их могли различить. Аньезе носила обручальное кольцо. Ее звали миссис Роберт О'Брайен - муж ее, мичман, утонул три года назад.
Я перезнакомил своих гостей.
- Будем называть друг друга по именам. Рядом со мной сидит Роза, за ней Бодо - он австриец; потом Аньезе, потом Мино - брат Розы, а за ним Филумена. Бодо, пожалуйста, повторите имена.
- Все имена, кроме моего, такие красивые, что мне даже неловко. Итак, у нас - Теофил, Роза, бедняга Бодо, Аньезе, Мино и Филумена.
Ему похлопали.
День выдался теплый. Для начала мы выпили по стакану виноградного сока с лимонным шербетом (еще десять центов надбавки). Двое гостей (Мино и Бодо) смущались, зато сестры были потрясающие красавицы и знали, что им все сходит с рук.
- Бодо, - сказала Филумена, - мне ваше имя нравится. Похоже на кличку очень доброй собаки. Да и сами вы похожи на доброго пса.
- О, спасибо!
- Аньезе, вот было бы славно построить на заднем дворе большую будку, тогда Бодо жил бы у нас и отгонял озорников. Мама бы вас полюбила и кормила на славу.
- А мы с Филуменой, - добавила сестра, - плели бы из цветов венки, надевали вместо ошейника и ходили с вами гулять.
Бодо весело залаял, кивая головой.
Аньезе продолжала:
- Но мама больше всех любит Мино, так что вы не ревнуйте. Мама любит Мино за то, что он знает все на свете. Она сказала ему, какого числа родилась, он поглядел в потолок, а потом говорит: "Это было в понедельник". Папа спросил, почему високосный год бывает раз в четыре года, и Мино объяснил это как дважды два четыре.
Я сказал:
- Мино разрешил открыть вам один его секрет.
- Мино женится! - закричала Филумена.
- Конечно, женится, как и все мы, но пока что он слишком молод. Нет, секрет другой: он выправляет патенты на игры, которые изобрел, и эти игры пойдут по стране не хуже маджонга. В них будут играть в каждом доме, как в триктрак или в бирюльки, и Мино разбогатеет.
- Ого! - закричали девушки.
- Но вы нас не забудете, Мино?
- Что вы… - растерянно сказал он.
- Не забудете, что мы вас любили до того, как вы разбогатели?
- И еще один секрет, - продолжал я. - Он изобретает такой ботинок, в котором сможет лазать по горам, кататься на коньках, а главное - танцевать!
Аплодисменты и крики восторга.
Пастуший пирог был объедение.
Аньезе сказала Мино:
- И тогда вы купите Бодо самые лучшие собачьи галеты, а Филумене - швейную машинку, которая не будет все время ломаться.
- Аньезе оплатите уроки пения у маэстро дель Валле, - подхватила Филумена, - а сестре подарите бирюзовую брошку, потому что она родилась в июле. А что вы подарите Теофилу?
- Я знаю, чего мне хочется, - сказал я. - Я хочу, чтобы Мино пригласил нас всех на обед в первую субботу августа тысяча девятьсот двадцать седьмого года - в это же место, в этом же составе, чтобы подали ту же еду и продолжалась та же дружба.
Бодо сказал: "Аминь", все повторили: "Аминь", а Мино пообещал, что так и сделает.
Мы принялись за сливовый крем. Беседа перестала быть общей. Я разговаривал с Розой, а Бодо расспрашивал Аньезе о ее пении. Единственное, что я расслышал, это "Моцарт". Бодо предложил ей загадать Мино загадку. Отгадки он ей не сказал.
- Мино, - сказала она, - угадайте: какая связь между именами того, кто нас сегодня пригласил, и моего любимого композитора Моцарта?
Мино, взглянув на потолок, улыбнулся:
- Теофил по-гречески - тот, кто любит Бога, а Амадей - то же самое по-латыни.
Аплодисменты и восторженное удивление, особенно с моей стороны.
- Это Бодо меня научил, - скромно призналась Аньезе.
- И Моцарт хорошо это знал, - добавил Бодо. - Иногда он писал свое второе имя по-гречески, иногда по-латыни, а иногда по-немецки. Как это будет по-немецки, Мино?
- Я не очень хорошо знаю немецкий… liebe… и Gott… ага, понял: Gottlieb.
Все снова захлопали. Мисс Эйлза стояла у меня за спиной. Шотландцы любознательны.
Аньезе снова обратилась к Мино:
- А мое имя означает "ягненок"?
Мино кинул на меня взгляд, но тут же снова повернулся к ней:
- Оно может иметь и такое значение, но многие считают, что имя это происходит от более древнего слова, от греческого "hagne", что означает "чистая".
На ее глаза навернулись слезы.
- Филумена, пожалуйста, поцелуй за меня Мино в лоб.
- Сейчас, - сказала Филумена и поцеловала.
Все мы слегка утомились от такого количества чудес и сюрпризов и молчали, пока нам подавали кофе (еще лишних пять центов).
Роза шепнула мне:
- По-моему, вы знаете человека, который сидит там, в углу.
- Хилари Джонса! С кем он?
- С женой. Они снова сошлись. Она - итальянка, но не католичка. Итальянская еврейка. Ближайшая подруга Аньезе. Мы все с ней дружим. Ее зовут Рейчел.
- А как здоровье Линды?
- Она уже дома. Вышла из больницы.
Когда гости поднялись (Бодо шепнул: "Не представляете, какие разговоры я обычно слышу на званых обедах!"), я пошел поздороваться с Хиллом.
- Тедди, познакомьтесь с моей женой Рейчел.
- Очень рад, миссис Джонс. Как здоровье Линды?
- Ей гораздо лучше, гораздо. Она уже дома.
Мы поговорили о Линде, о летней работе Хилла на общественных спортивных площадках, а также о семье Матера и сестрах Авонцино.
В конце я спросил:
- Мне хочется задать вам один вопрос, Хилл, - и вам, миссис Джонс. Надеюсь, вы поверите, что это не пустое любопытство. Я знаю, что муж Аньезе утонул. В Ньюпорте таких вдов, наверно, много - как и на всем побережье Новой Англии. Но я чувствую, ее гнетет что-то еще, помимо этого. Я прав?
Они как-то растерянно переглянулись.
Хилл сказал:
- Это был ужас… Люди стараются не говорить об этом.
- Простите, что спросил.
- А собственно, почему это надо скрывать от вас? - сказала Рейчел. - Мы ее любим. Ее все любят. Вы, наверно, понимаете, за что ее любят?
- О, да.