Божественная Персис скользнула между мистером Виллисом и мною, подняла щеколду и, не взглянув ни налево, ни направо, исчезла. Я поблагодарил мистера Виллиса (который лишился дара речи) и медленно прошествовал по длинному холлу. Через открытую дверь я увидел в одной из гостиных большую картину "Три сестры Босворт" - вероятно, кисти Джона Сарджента: на диване беспечно сидят три хорошенькие девушки, наделенные всеми возможными прелестями, включая ангельский нрав. Она была написана в 1899 году. Сестры же: Сара, которая недолго была замужем за достопочтенным Олджерноном Де Байи-Люиссом, а теперь звалась миссис Мак-Генри Босворт; Мэри, миссис Кассиус Марселлус Леффингвелл; и Теодора, миссис Теренс Онслоу, давно поселившаяся в Италии. Миссис Босворт, старшая из них, была сейчас в ярости.
- Я миссис Босворт. Будьте любезны, садитесь.
Оглянувшись вокруг, я восхитился и комнатой, и дамой. Я заметил, что дверь слева чуть приоткрыта; а все остальные были распахнуты. Я заподозрил, что знаменитый дипломат подслушивает нашу беседу. Миссис Босворт разложила перед собой три книги - в каждой было по цветной закладке. Я заподозрил, что одна из них предназначена для того, чтобы провалить претендента.
- У моего отца быстро устают глаза. Предыдущие чтецы по разным причинам его не удовлетворяли. Я знаю его вкусы. Чтобы сберечь ваше время, можно попросить вас начать эту страницу сверху?
- Конечно, миссис Босворт.
Я заставил ее подождать. Так, так! Это была "История" моего старого друга мистера Гиббона. Плохие дела в восточном Средиземноморье, паутина дворцовых интриг, десятки византийских имен, слова такие, что язык сломаешь; но кровь разгоняет. Я читал медленно и с удовольствием.
- Спасибо, - наконец сказала она, прервав меня на убийстве. Она встала и как будто бы машинально прикрыла дверь рядом со мной. - Чтение ваше говорит само за себя. Но, к сожалению, должна сказать вам, что отец находит чтение с прерывистой эмфазой очень утомительным. Думаю, что больше не стоит отнимать у вас время.
Из-за прикрытой двери послышался старческий голос: "Сара! Сара!" Она протянула мне руку и сказала:
- Спасибо, мистер Норт. Всего хорошего!
"Сара! Сара!" В соседней комнате зазвенел колокольчик; чем-то бросили в дверь. Она открылась, за ней оказалась медицинская сестра. Я шарил глазами по полу, как будто что-то уронил. Появился Виллис. Появилась Персис.
- Виллис, занимайтесь своим делом. Персис, это тебя не касается!
Но тут появился сам старик. Он был в стеганом халате; на носу у него плясало пенсне; бородка клинышком указывала на горизонт.
- Сара, пошли ко мне этого юношу. Наконец-то мы нашли человека, который умеет читать. Все твои чтецы были отставные библиотекари с кашей во рту, прости, господи!
- Папа, я непременно пошлю к тебе мистера Норта. Вернись сейчас же за стол. Ты больной человек. Тебе нельзя волноваться. Сестра, возьмите отца под руку.
Вот уже второй раз я вношу разлад в "Девять фронтонов". Надо менять линию. Когда зрители разошлись, миссис Босворт вернулась на место и попросила меня сесть. Как она меня ненавидела!
- В случае, если доктор Босворт одобрит ваше чтение, вы должны запомнить следующее. Мой отец пожилой человек, ему семьдесят четыре года. Он больной человек. Его здоровье нас очень тревожит. Кроме того, у него есть причуды, на которые вы не должны обращать никакого внимания. Он склонен давать непомерные обещания и строить немыслимые прожекты. Малейший интерес к ним с вашей стороны причинит вам серьезные затруднения.
- Сара! Сара!
Она встала.
- Прошу вас запомнить то, что я сказала. Вы меня слышите?
Я посмотрел ей в глаза и дружелюбно ответил:
- Спасибо, миссис Босворт.
Не такого ответа она ожидала и не к такому тону привыкла. Она резко сказала:
- Еще одна выходка, и вы немедленно покинете этот дом. - Она отворила дверь. - Папа - мистер Норт.
Доктор Босворт сидел в мягком кресле за большим столом.
- Мистер Норт, садитесь, пожалуйста. Я доктор Босворт. Возможно, вам знакома моя фамилия. Мне удалось оказать кое-какие услуги нашей родине.
- Конечно, доктор Босворт, мне известны ваши выдающиеся заслуги.
- Хм… очень хорошо… Можно узнать, где вы родились?
- В Мадисоне, штат Висконсин, сэр.
- Чем занимался ваш отец?
- Он был владельцем и редактором газеты.
- В самом деле! Ваш отец тоже посещал университет?
- Он окончил Йейл и получил там степень доктора.
- Вот как?.. Vous parlez français, monsieur?
- J'ai passé une année en France.
Затем последовало: чем занимался я по окончании школы?.. мой возраст?.. семейное положение?.. каковы мои планы на будущее? и т. д. и т. п. Я встал.
- Доктор Босворт, я пришел сюда, чтобы предложить свои услуги в качестве чтеца. Мне объяснили, что многие читавшие вам вас не устраивали. Боюсь, что я тоже вас разочарую. Всего хорошего.
- Что? Что?
- Всего хорошего, сэр.
Вид у него был крайне изумленный. Я вышел из комнаты. Когда я шагал по большому холлу, он крикнул мне вдогонку:
- Мистер Норт! Мистер Норт! Пожалуйста, позвольте мне объясниться. - Я вернулся к дверям его кабинета. - Прошу вас, сядьте, сэр. Я не хотел быть назойливым. Я прошу у вас прощения. Я не выходил из этого дома семь лет, если не считать посещений больницы. У нас, сидящих взаперти, развивается чрезмерное любопытство по отношению к тем, кто за нами ухаживает. Вы примете мои извинения?
- Да, сэр. Благодарю вас.
- Благодарю вас… Вы смогли бы читать мне сегодня до половины первого?
Я мог. Он положил передо мной раннюю работу Джорджа Беркли. Когда разнообразные часы пробили половину первого, я дочитал абзац и встал. Он сказал:
- Мы читали первое издание этого труда. Мне кажется, вам интересно будет посмотреть надпись на титульном листе.
Я снова раскрыл книгу и увидел дарственную надпись автора высокочтимому другу, декану Джонатану Свифту. Я долго не мог оправиться от благоговейного изумления. Доктор Босворт спросил меня, слышал ли я прежде о епископе Беркли. Я сказал ему, что в Йейлском университете у меня была комната в "Беркли-холле" и в Йейле гордятся тем, что философ подарил нашей библиотеке часть своей собственной, - книги везли из Род-Айленда в Коннектикут на телеге, запряженной волами; кроме того, городом моего детства был Беркли в Калифорнии и нам часто напоминали, что он назван в честь епископа. Там произносили фамилию немного иначе, но мы не сомневались, что речь идет о том же человеке.
- Подумать только! - воскликнул доктор Босворт. Питомцу Гарварда трудно поверить, что и в других местах люди не чураются учености.
Мы условились, что я буду читать четыре раза в неделю по два часа. Джордж Беркли - нелегкое чтение, и оба мы не были обучены строгому философствованию, но мы не оставили ни одного абзаца без самого основательного разбора.
Двумя днями позже он прервал чтение, чтобы заговорщицки со мной пошептаться: он встал, внезапно открыл дверь в большой холл и выглянул, как делают, когда хотят застигнуть врасплох подслушивающего; затем повторил маневр с дверью в свою спальню. После этого он вернулся к столу и, понизив голос, спросил:
- Вы знаете, что епископ Беркли три года прожил в Ньюпорте? - Я кивнул.
- Я собираюсь купить его дом, "Уайтхолл", с пятьюдесятью акрами земли. Тут много сложностей. Это пока большой секрет. Я намерен основать здесь Академию философов. И рассчитываю, что вы поможете мне написать приглашения ведущим философам мира.
- Чтобы они приехали читать лекции?
- Тсс!.. Тсс!.. Нет, чтобы приехали жить. У каждого будет свой дом. Альфред Норт Уайтхед и Бертран Рассел. Бергсон. Бенедетто Кроче и Джентиле. Витгенштейн - вы не знаете, он жив еще?
- Точно не знаю, сэр.
- Унамуно и Ортега-и-Гассет. Вы мне поможете составить приглашения. У мэтров будет полная свобода. Они вольны преподавать или не преподавать, читать лекции или не читать. Они не обязаны даже встречаться друг с другом. Ньюпорт превратится в великий маяк на горе - Фаросский маяк мысли, возвышенного разума. Столько всего надо рассчитать! Время! Время! Мне говорят, что я нездоров.
Он услышал - или так ему показалось - шаги за дверью. Он предостерегающе приложил палец к губам, и мы вернулись к чтению. После этого разговор об академии некоторое время не возобновлялся. Доктор Босворт, видимо, опасался, что нас окружает слишком много шпионов.
К концу второй недели он спросил, не возражаю ли я против вечерних занятий; он любит хорошо отдохнуть после обеда, и до полуночи его не тянет ко сну. Это меня вполне устраивало, ибо спрос на мои утренние часы все увеличивался. Босворты давали несколько званых обедов в неделю. Но хозяин обыкновенно поднимался из-за стола в половине одиннадцатого - откушав особых диетических блюд, - и мы встречались в библиотеке. Приемы эти чем дальше, тем становились чаще и пышнее. Из детского тщеславия бывший дипломат отмечал такими обедами национальные праздники стран, где он служил, - это позволяло ему надевать ордена. Ни наш День независимости, ни взятие Бастилии не совпали с моими визитами, но он часто являлся в кабинет во всем блеске, скромно бормоча, что "у Польши трагическая, но доблестная история" или что "трудно переоценить заслуги Гарибальди" - или Боливара, или Густава Адольфа.
Мы продолжали заниматься пребыванием декана Беркли в Западном полушарии. Доктор Босворт видел, что мой интерес мало уступает его собственному. Вообразите наш восторг, когда при чтении "Аналитика" мы обнаружили, что "наш" - теперь уже епископ Беркли - уложил на лопатки сэра Исаака Ньютона и могучего Лейбница в споре о бесконечно малых. Мы с доктором Босвортом были грудными младенцами в космологической физике, но суть ухватили. Друг Ньютона Эдмунд Галлей (чьим именем названа комета) насмешливо высказался о "непостижимых доктринах христианства", которых придерживается епископ Беркли, а епископ ответил, что ньютоновы бесконечно малые "флюксии" настолько "сомнительны, невразумительны и непотребны", насколько может быть таковым понятие в богословии, и добавил: "Что есть эти флюксии - эти скорости исчезающих приращений? Это ни конечные величины, ни величины бесконечно малые, ни что-либо иное. Назвать ли их призраками почивших величин?" Трах! Бац! Структура Вселенной, как и принципы христианской веры - согласно епископу, - постигается лишь интуицией. Нельзя сказать, что мы с доктором Босвортом плясали в его кабинете, но шпионы, подслушивавшие у дверей, должно быть, доносили, что творится нечто непонятное - в полночь! То были поистине гиганты! Включая Свифта - моего покровителя с тех пор, как я стал считать себя Гулливером. Мы были в сердце Второго города, в восемнадцатом веке.
В нашей первой беседе я пресек чрезмерное любопытство доктора Босворта к моей особе; последующие наши разговоры ограничивались темами историческими, но я чувствовал, что его по-прежнему "снедает любопытство". Когда очень богатые располагаются к одному из нас, менее счастливо обеспеченных, они испытывают жалостливый интерес к тому, как мы "перебиваемся" в условиях лишений и грязи, на которые мы обречены, - короче говоря, выясняют, сколько мы зарабатываем. Не голодаем ли? С такого рода заботой я сталкивался снова и снова в течение лета. Передо мной неизменно ставили тарелки с бутербродами, вазы с фруктами. Только раз (и не здесь) согласился я выпить чашку чаю в доме нанимателя, хотя приглашения на завтраки, обеды и вечера становились все более частыми.
Меня смущало, что благодаря неутомимому перу Флоры Диленд я стал на Авеню предметом незаслуженного любопытства. Как я уже рассказывал, она без промедления постаралась расположить к себе Ньюпорт. Она заворожила своих читателей по всей стране (и местных) рассказами о Девяти городах, о роскошных деревьях острова Акуиднек и о чудесах дома Уикоффов. Я еще несколько раз посетил "Кулик", но цветок нашей дружбы увял: она меня пилила, а потом поссорилась со мной. Ей было невдомек, почему я не лезу из кожи вон, чтобы стать светской знаменитостью в "коттеджах" - по-видимому, с ней на буксире. Я твердо сказал ей, что не принимаю никаких приглашений и никогда не приму. Но прежде чем мы расстались совсем, она напечатала шестую статью - яркую картину культурного возрождения, совершившегося в этом земном раю. Статья была послана мне, но я удосужился прочесть ее лишь много позже. Не называя меня, она писала о невероятно ученом молодом человеке, который стал "гвоздем" летнего сезона и читает Гомера, Гёте, Данте и Шекспира старым и молодым. Он воскресил Клуб Браунинга, а его французские утренники превращают пляж Бейли в пустыню. Статья открывалась презрительным опровержением шутки двадцатилетней давности насчет того, что "ньюпортские дамы никогда не слышали первого акта оперы и не прочли второй половины книги". Ньюпорт всегда был и остается, утверждала она, одним из самых просвещенных городов страны, второй родиной Джорджа Бэнкрофта, Лонгфелло, Лоуэлла, Генри Джеймса, Эдит Уортон и миссис Эдвард Венебл, автора прочувствованного сборника стихов "Сны в Акуиднекском саду".
Не знал я в то время и другой, менее лестной причины, сделавшей меня в этих кругах предметом почти болезненного любопытства.
В доме было заведено, что около полуночи гости доктора Босворта приходили в кабинет, чтобы вторично попрощаться со знаменитым хозяином. Стараясь стушеваться - это стало моей линией поведения, - я держался у стены. Миссис Босворт с ними не входила, но доктор Босворт и Персис не забывали представить меня каждому новому гостю. Среди них были те, кто прибегал к моим услугам; мисс Уикофф лучезарно улыбалась мне, Бодо (частый гость) по-братски и без изящества приветствовал меня на немецком языке. Незнакомые дамы сообщали мне об успехах своих детей:
- Благодаря вам, мистер Норт, мой Майкл воспылал желанием стать чемпионом по теннису.
Миссис Венебл:
- Бодо говорит, что вы читаете епископа Беркли, - какая прелесть!
Еще кто-то:
- Мистер Норт, мистер Уэллер и я даем в субботу небольшой бал. По какому адресу можно прислать вам приглашение?
- Сердечно вас благодарю, миссис Уэллер, но дни у меня настолько загружены, что я не в состоянии нигде бывать.
- Ни на каких вечерах?
- Да - большое вам спасибо, - ни на каких.
Еще кто-то:
- Мистер Норт, мне не поздно вступить в ваше Общество Роберта Браунинга? Я обожаю Браунингов.
- Мне ничего не известно о существовании Общества Браунинга в Ньюпорте.
- Вот как?.. Вот как? Наверно, меня ввели в заблуждение.
Фенвики, с которыми вы познакомитесь позже, были очень сердечны и улыбались заговорщицки. Я был представлен родителям Дианы Белл, не признавшим во мне знакомца. Я наклонился к миссис Белл и сказал тихим голосом, но очень внятно: "Я дважды посылал мистеру Беллу счет за услуги, о которых мы договаривались. Если он не оплатит мой счет, я расскажу всю историю мисс Флоре Диленд, и шестьдесят миллионов американцев узнают о том, как украли чужое письмо. Всего доброго, миссис Белл".
Это было низко; это было недостойно йейлца. Она смотрела прямо перед собой, но счет был оплачен. Кто хочет быть джентльменом - пусть будет!
В числе других гостей я знакомился со все новыми и новыми членами клана Босвортов: с мистером и миссис Кассиус Марселлус Леффингвелл и их старшими детьми; с Эдвардом Босвортом, его супругой и старшими детьми; с Ньютоном Босвортом, его супругой и детьми. Все дамы подавали мне руку и объявляли, что счастливы со мной познакомиться; джентльмены же не только не подавали руки, но еще смотрели на меня как на пустое место или поворачивались спиной. Не раз столкнувшись с такой враждебностью, я понял, что Гулливеру на острове Акуиднек открылась новая сторона местных нравов, заслуживающая более пристального внимания.
В "Девяти фронтонах" мне было неуютно. Я приехал в Ньюпорт для того, чтобы наблюдать не вмешиваясь. В доме же Босвортов я смутно ощущал, что рискую стать действующим лицом в перипетиях на манер поздней елизаветинской драмы. Я уже нажил здесь двух врагов: Виллис меня не переносил; а когда я проходил в холле мимо миссис Босворт, она слегка наклоняла голову, но взгляд ее говорил: "Берегитесь, молодой человек, мы вашу игру раскрыли…" Со дня на день я собирался бросить эту работу. Но мне было приятно читать епископа Беркли; мне было приятно все время вспоминать вместе с доктором Босвортом Ньюпорт XVIII века, лежавший в полумиле от того места, где мы занимались. Меня очень интересовала Персис, миссис Теннисон, хотя я не был ей представлен. Она поглядывала на меня озадаченно и с недоверием. Я удивлялся, как она может жить круглый год в доме, которым правит ее мстительная "тетя Салли". Больше всего меня вдохновляла нелепая мечта хозяина собрать здесь величайших мыслителей современности - мечта, которую он мог поведать только шепотом. Я прожил четыре с половиной мирных года в Нью-Джерси, где не было ни фантазий, ни опасностей, ни демонов, ни безумцев, - и очень мало возможностей испытать и попробовать себя на тех поприщах, мечты о которых дремали в душе. Я не отказался от места.
Я сам по неразумению сделал шаг, еще глубже вовлекший меня в события. Мы читали вслух собственный доктора Босворта труд "Некоторые здания XVIII века в Род-Айленде". Закончив главу, содержавшую подробное описание "Уайтхолла" епископа Беркли, я выразил свое восхищение искусством автора; потом добавил:
- Доктор Босворт, для меня было бы большой честью посетить этот дом вместе с вами. Нельзя ли как-нибудь днем съездить посмотреть его?
Ответом было молчание. Я поднял голову и встретил его пытливый жалобный взгляд.
- Конечно, мне бы тоже хотелось. Я думал, вы понимаете… Это препятствие… Я не могу покинуть дом больше чем на четверть часа. Я могу немножко погулять по саду. Я никогда не выйду из этого дома. Я здесь умру.
Я ответил ему тем безмятежным взглядом, который взял на вооружение в армии, где абсурд не знает границ и мы, мелкая сошка, не можем защититься иначе, как изображая непроходимую тупость. Про себя я подумал: "Он не в своем уме. Он свихнулся". Мы нередко просиживали в его кабинете по три часа кряду, после чего он не спеша провожал меня до выхода. И сейчас я думал лишь о том, что не желаю слышать о его затруднениях больше ни слова. Я не желал видеть этого умоляющего, тоскливого, покорного выражения на его лице. Я ему не врач. Я не знаю, кто я такой, но доктор Босворт плохо разбирался в людях. Он полагал, что мне можно поплакаться. Найдя такого собеседника, несчастный человек не способен держать язык за зубами, и вскоре мне пришлось выслушать всю эту дурацкую смехотворную историю.
Но здесь я должен прервать повествование.
Я должен объяснить, почему (я выяснил это вскоре) мои встречи с гостями после обедов у доктора Босворта были так не похожи одна на другую.