Было почти пять, и рассвет не настал как тихое пробужденье от сна, а настиг как дикая, разламывающая головная боль с похмелья. Я только и мечтал добраться до гостиницы, сбросить с себя все мокрое, завалиться в теплую постель и - спать. Мы долго колотили в дверь "Ноtel dе Franсе" в Фужере, пока добудились портье, который не сразу поверил, что эти дымящиеся грязные вороха мокрых листьев уже занесены в гостиничную книгу в качестве постояльцев. Бо его убедила. Я вошел следом за нею, а Скотт будил Хемингуэя и орал ему, что мы приехали.
- Все! - кричал Скотт. - Пошли.
- Я из этой коробки никак не выберусь, - ворчал Хемингуэй.
- Тогда вываливайся. Скорее!
- Отстань ты, - заорал Хемингуэй, когда Скотт потянул его за руку.
- А я и так отстал. Успокойся.
- Я упаду!
Скотт не унимался, и Бо посылала меня их выручать, но мне уже было все равно. Лучше держаться от них подальше. Бо проследила, как Хемингуэй ввалился в вестибюль, и запретила мне уходить, пока они не доберутся до лестницы.
- Вам со Скоттом надо сразу в постель и проспаться, - сказала она им. - И больше не пейте.
- После чего нам проспаться? - спросил Хемингуэй.
- После всей этой глупости. Вы пьяны, Эрнест.
Интересно, что означило "вся эта глупость"? Но нет, мне не хотелось, не хотелось про нее думать.
Ни с того ни с сего Скотт вдруг развеселился.
- Да ты хоть понимаешь, - сказал он Хемингуэю, таща его по лестнице, - что ты сплоховал, опростоволосился, что ты никудышный солдат и никчемушный охотник?
- Я не виноват, - проурчал Хемингуэй.
- Но ты же туда не добрался! - торжествовал Скотт. - А больше нам и знать ничего не надо. Ты опростоволосился!
- А сами-то далеко ли проползли на четвереньках?
- Почти полпути. А потом стали волноваться насчет Бо и вернулись. Спроси у Кита.
Портье в сабо шептал: "Ш-ш-ш" и "Taisez-vous".
- Зачем мне Кита спрашивать? - во весь голос орал Хемингуэй. - Погляди лучше на свой костюм от братьев Брук. На четвереньках ползал!
- Тем не менее мы выиграли, а ты проиграл.
- Господи, ну и что из этого, что это доказывает?
- А то это доказывает, капитан Хемингуэй, что ты утерся, провалился и ты такой же воин и охотник, как я.
- Заткнись ты…
Они искали ключи, высматривали свои номера, орали во все горло.
- Ты физически никудышный, как святой Антоний, - радостно провозгласил Скотт.
- Хватит, может быть? Сам-то ты ничего не выиграл. Ни черта!
- Никто и не думал, что я выиграю, - сказал Скотт. - А вот ты опростоволосился.
Хемингуэй нашел, наконец, свою дверь. Он близоруко гнулся к дверной ручке, высматривая, куда сунуть ключ. Отверг помощь Скотта, сам всадил ключ, повернул.
- Ты пьян! - сказал он и захлопнул дверь у Скотта перед носом.
Скотт прислонился к стене, растерянный, но веселый. Я подумал, Бо сейчас сунется ему помогать.
- Не надо! - сказал я.
Он стянул ботинки и на цыпочках пошел по коридору, напевая и вглядываясь в цифры на дверях. Потом тихо вошел в свою дверь, снова выглянул и выставил сильно пострадавшие ботинки. Бо прижалась ко мне:
- Неужели это кончилось! Мне просто не верится.
- И мне, - сказал я. Я чуть не опал на ногах.
Она взяла меня под руку, мы уже подходили к моей лестничной площадке.
- Я спущусь завтракать в девять, - решительно сказала она. - Если хочешь, тоже спускайся.
- Ой, в девять? Ну что ты, Бо!
- Ровно в девять. Я буду уже внизу, за завтраком.
Я смотрел, как грязные, безупречные ноги Бо ступают по лестнице к следующей площадке. Юбка от Шанель промокла до пояса. Руки заляпаны до локтей. Но спина была чистая и сухая, и мои ревнивые подозрения поутихли.
- Бедный Скотт, - шепнула она, свесившись ко мне через перила. - Неужели уж ты не мог добраться до дурацкой шляпы?
- В такой тьме?
- Ты бы все же постарался.
- А зачем? - громко сказал я. - Хемингуэй проиграл. Остальное неважно.
- Ну как ты можешь так говорить? - шепнула она. - Непременно надо было помочь Скотту выиграть.
- Теперь-то чего уж меня пилить? - сказал я. Я так разозлился, что снова заговорил громко.
- Ш-ш-ш! - зашикала она. - Как думаешь, им это хоть немного пойдет на пользу, а, Кит?
- Не знаю, - ответил я хриплым шепотом.
- Наверно, пойдет.
- Завтра поглядим, - сказал я.
Бо подарила меня алым, крепким поцелуем со своей собственной ладони, и я пошел спать, и в конце концов все не так уж плохо складывалось. За Хемингуэя и Скотта можно было не беспокоиться, да и за Бо, в общем, тоже. Ничего. Мне ужасно хотелось спать, я свалился в постель, и свернулся калачиком, и решил не думать о них совсем. Да ну их всех, господи.
Я не знал, что с девяти часов утра пойдут новые события, и они на весь остаток жизни изменят наши пути.
Глава 11
Непонятно, зачем Бо решила завтракать в девять, и когда я сел к ней за белый столик в баре, я высказал ей свое недоумение:
- Спать жутко хочется.
- День надо начинать с начала, - сказала она. Она была совершенно свежая, выспавшаяся, розовая, как пион на солнышке. - А то его вовсе не начнешь, проволынишься, а я этого терпеть не могу.
- Но ты спала-то часа два всего. И я тоже.
- Я хотела тебя увидеть, пока те не встали, - сказала она. - Я кое-что тут решила.
Она заказала два двойных кофе, уже раскатала мой и свой croissant, намазала маслом, джемом, снова скатала. И первый положила мне на тарелку.
Значит, она кое-что решила…
- Насчет чего? - спросил я.
- Насчет тебя, конечно. - И тут она спросила, сколько мне лет.
- Девятнадцать, - сказал я. - А что?
- Мне два месяца назад восемнадцать исполнилось, - и она облизала с губ джем. - Но я гораздо тебя старше, женщины вообще гораздо раньше развиваются.
Я радостно задрожал, прежде чем успел как следует оценить эту мысль.
- Куда ты гнешь? Какое тебе дело до моего возраста?
- Просто я подумала, что ты еще ужасный ребенок.
Она очень деловито наливала мне кофе. И тут в первый раз при мне она оказалась неловкой. Поставила кофейник не глядя, прямо на кусок сахара, косо, кофе пролился на скатерть.
- Ох ты черт!
Кофе не успел еще как следует впитаться, а она уже прикрыла пятно развернутой салфеткой.
- Дай-ка свою, - велела она. Я протянул салфетку, она обтерла кофейник. Подозвала официанта, попросила еще две салфетки. И только когда пятно было надежно прикрыто и чистота, порядок и гармония вполне восстановлены, она вернулась к начатому разговору:
- Знаешь, что я подумала, когда тебя увидела в первый раз?
Я глупо моргнул, не зная, куда она клонит.
- Я подумала, что ты дико чистый, - сказала она. - Нетронутый такой и дико чистый…
Я даже не донес чашку до рта, так и плюхнул ее на блюдце.
- Ну… сам понимаешь.
- Ничего я не понимаю, - не выдержал я.
- То есть ты вышел из лесов совершенно естественным, в чем мать родила - и это сразу ясно.
- Да ну тебя, Бо!
- ет, правда, - продолжала она свое. - Ты так прелестно сохранился. Эдакий зверик. И ты весь из одного куска. А меня всю жизнь клеем склеивают.
Бо приложила руки к груди, будто демонстрируя свой тезис.
Я сказал: клей, видно, замечательный, каждому бы такой.
- Ты куда меньше меня похожа на "сложи картинку".
- Просто ты ничего про меня не знаешь, верно ведь?
- Да, - сказал я. - Мало что знаю.
- Нет, ты именно ничего не знаешь, - сказала она. - Это к лучшему.
И она скорчила на своей восемнадцатилетней мордашке то, что, видимо, казалось ей ужасной гримасой:
- Ой, хорошо б тебе так про меня и не узнать. Ты б ничего не понял.
Кусок не полез мне в горло. О чем это она?
Но Бо засмеялась.
- Да нет же, не пугайся. Я как ты - совсем еще зеленая. Je suis encore toute etourdie. Только я этого не стесняюсь, а ты стесняешься. Просто моя жизнь на твою ну ни капельки не похожа. Вообще-то даже смешно. И она б тебе показалась дико странной и необыкновенной, и она б тебе не понравилась. Вот и все.
- Не понимаю, про что ты говоришь, - сказал я, Бо явно хотела, чтоб я приставал к ней, выуживал из нее каждое слово. А я не умел. Я ужасно нелепо себя вел.
- Хорошо бы мы были лет на десять постарше, - сказала она. - Или хоть ты был бы постарше.
- Зачем?
- Тогда было бы куда больше смысла в том, что я задумала.
Я немного обождал.
- Ну, - сказал я наконец. - А что же ты задумала?
Бо нервничала. Она сцепила пальцы и только закачала головой.
- Не дразнись! - выпалил я.
- А я и не дразнюсь. Я все тебе скажу. Честное слово, я сама скажу. Я только не знаю, как начать, ты уж меня не пытай.
Я пожал плечами.
- Как хочешь.
- Не сердись и не пожимай плечами. Мне, ей-богу, не до того.
Заманила меня в такую рань к завтраку, а теперь дает обратный ход. И я снова стал есть, решив молчать как рыба, и пусть говорит, когда ей вздумается, или вообще не говорит. Утомлять ее я не буду.
- Ну вот, ты и расстроился, - сказала она. - Я ведь вижу.
- У тебя все какие-то намеки, недомолвки, - проворчал я. - Что же прикажешь делать - силой из тебя слова выжимать, да?
Бо собрала шарф, перчатки, лакированную сумочку и схватила меня за руку.
- Кит, миленький, ты не сердись, у нас еще столько времени впереди. И я хочу тебе все рассказать по порядку, как следует, чтоб ты не пугался, не удивлялся и не думал, что я на тебя давлю. Вот и все.
- Ладно уж, - сказал я ласково. Я видел, какое серьезное у нее лицо, и понял, что она правда хочет мне сказать что-то очень важное.
- Ну, ты все съел?.. Тогда пошли, - сказала она.
- Куда это? - спросил я вставая.
- Я хочу спасти бедненькую шляпу Скотта.
- Господи, зачем?
- А зачем мы ее там бросили? Это безобразие. Несправедливо.
- Да как ты до лесу-то доберешься? - спросил я, выходя следом за нею на улицу. - Дотуда миль шесть-семь переть.
- На "фиате", конечно. Ты можешь править?
- Править-то я могу, - сказал я. - Но вдруг Скотт будет недоволен?
- Чем?
- Ну, что мы машину взяли.
- Но машина моя, Кит.
- "Фиат"?
- Ну да. А ты не знал?
- Не знал. Скотт говорил, это машина племянницы Джеральда Мерфи. Да, кажется, так он говорил - племянницы.
- А это я.
- Джеральд Мерфи - твой дядя?
- Нет. Не в полном смысле. То есть у меня сотни таких дядь. В общем, Сара - знакомая моей мамы.
Я стоял на тротуаре, задавал Бо множество вопросов, а она делалась все непонятней, так что впору просто спросить, кто она и откуда.
- тебя все на лице написано. - Теперь она подтрунивала надо мной. - Ну чего ты удивляешься? Мог бы догадаться. Так что давай, будешь править.
- Ой нет, - сказал я. - Это твоя машина…
- Не дури.
- Вдруг я ее разобью. - Я вспомнил свои неудачные опыты. К тому же я не сомневался, что Бо правит в сто раз лучше меня.
- Ладно, - сказала она. - Жалко. Но раз тебе не хочется…
Я затряс головой, мы сели в машину. Руль радостно подался под руками у Бо. Все ладилось, к чему только ни прикасались эти пальцы, и ладони, и запястья, эти руки и ноги. "Фиат" взял с места не кашлянув, и мы свернули в улочку и покатили мимо витрин, как на самокате.
- Осторожней! - не выдержал я. Мощный грузовик вынырнул впереди из переулка, а Бо его не заметила.
- Ненавижу эти серые грузовики, - оказала она. Она катила по людным улицам, как по пустыне. Мне вдруг захотелось зажмуриться. Мы выехали на площадь, и тут я окончательно понял, что Бо не умеет править. Все движения у нее были точные, но замечала она только то, что под носом. Водить машину - это не часы чинить. Бо не замечала ни людей, ни велосипедов, ни собак, ни кошек.
- Смотри! - Женщина переходила дорогу в пятидесяти метрах от нас, и мне снова пришлось орать. - Смотри же, Бо!
- Знаю! - крикнула она. - Французы дико неосторожны, правда?
Я ухватился за щиток одной рукой, за дверцу - другой, и я почувствовал облегчение, лишь когда мы выехали на пустую сельскую дорогу, которая шла в гору, в Фужерский лес, и привела нас к поляне, где мы оставили на палке шляпу Скотта.
- Ой, она еще тут, - обрадовалась Бо, выходя из машины.
Мне в дороге свело челюсть, и теперь я не сразу обрел дар речи.
- А ты как думала? - сказал я. - Что один из них прокрадется сюда ночью и ее стащит?
- Не напускай на себя цинизм, - ответила она. - Наивный и обиженный ты куда милей. Правда, ты тогда мне гораздо больше нравишься.
Нет, я окончательно понял, что ничего не могу с нею поделать. Я беспомощно и жадно глядел, как она осматривает бедную шляпу, расправляет вмятину, вертит "Федору" в руках, дышит на нее, пытаясь восстановить былое совершенство.
- Она вся промокла. А что ты с брюками-то сделал? Они ведь у тебя тоже все промокли и на заду разодрались…
- Я их выбросил, - оказал я. - А тебе советую выбросить шляпу. Вряд ли Скотт такую наденет.
- А ты скажи Эрнесту и Скотту про свои брюки, пускай они тебе новые покупают.
- Обойдусь, - выдавил я.
Бо засмеялась. Как всегда, моя гордость подвела меня и вогнала в краску. Но я так сгорал от любви к Бо, что уж не до того было, краснеешь или не краснеешь. Я все время злился, страдал, томился и радовался. Правда, я старался перебороть себя, и страх, и застенчивость, но у меня все было на лице написано.
- Вот бы мне быть как ты, - сказала она. - У тебя все чувства наружу. Я люблю, когда ты краснеешь.
Она стояла совсем рядом, почти прикасалась ко мне грудью. И тут я положил ладонь ей на лицо. Она отстранила мою руку и крепко ее сжала.
- А я и не краснею, - сказал я. - Просто у меня температура.
Она не слушала, моя попытка сострить провалилась. Бо спросила, что думаю я про Хемингуэя и Скотта.
- Останутся они друзьями, а? То есть настоящими друзьями?
- А что? - сказал я. - Пока они ведь еще держатся.
- Но ты разве не чувствуешь? Они оба старются измениться, чтото из себя сделать новое, а у них не выходит.
- Скотт, может, и старается, - сказал я. - И думает, что Хемингуэй старается тоже.
- Нет, правда, я вот еще хотела тебя спросить, - она все не отпускала, а крепко держала мою руку, будто я собирался ее вырвать. - Думаешь, оба и есть то, за что себя выдают? Они ведь ужасно оба запутались. Правда же?
- Они тут ничего не могут поделать. Они вечно друг друга злят. И кажется, им того и надо.
Мы кружили вокруг "фиата", будто прогуливались по фойе оперы, и Бо все не отпускала мою руку.
- Им помощь очень нужна, вот что я поняла, - сказала Бо. - То есть она им обоим нужна.
Меня кольнула ревность.
- Какая помощь? - насторожился я.
- Ну… - Тут Бо явно собиралась мне что-то объяснить, но вдруг передумала и спросила, какого я мнения, в частности, о Скотте. - Мне надо знать, во что Скотт действительно верит, а, Кит?
В то время часто задавали этот вопрос. Он тогда был в ходу, как и еще другой вопрос - "что у него за душой?". В общем, ответ требовался серьезный.
- По-моему, Скотт во все на свете верит, - рискнул я.
Бо сжала мою руку.
- Ой, верно, - сказала она. - Потому-то он так легко обижается, и потому-то он пьет. Ему необходимо во что-то верить, иначе он погибнет.
- И Хемингуэй такой же, - сказал я. - Просто он это лучше умеет скрывать.
- Господи, я и сама знаю, Кит. И во время этих их жутких перепалок он ведь из кожи лезет вон, чтобы только себя не выдать. И вся его жестокость отсюда, ему либо убивать, либо себя убить, а как жалко, ведь на самом деле он совершенно не такой.
Наверное, теперь мне следовало бы посмеяться над тем, как Бо (восемнадцати лет и двух месяцев от роду) и я (девятнадцати лет и двух месяцев) судили о них как о равных. И все же мы были правы. А Бо, кажется, совсем уже подошла к тому, что собиралась мне выложить.
Она примолкла, и мы побрели дальше.
- Смешно, - вдруг сказала она. - Каждый из них настоящий мужчина, но у них все по-разному. И кто же из них прав, а, Кит?
- Но что у тебя на уме, не пойму, - сказал я.
- Сама пока не знаю. То есть не совсем знаю, - и тут она остановилась. - Понимаешь, мне надо менять мою жизнь. И тебе, по-моему, тоже. И Скотт с Хемингуэем тоже стараются изменить свою жизнь. И у всех у нас разные причины. И удивительно, как это мы вдруг встретились.
И ведь снова Бо была права, все мы на что-то решались, к чему-то готовились, что-то важное творилось у каждого в душе. Каждый собирался бросить вызов богам.
- Пошли, - сказала она. - На меня давит это место. Здесь я ничего тебе больше не расскажу. И вдобавок есть хочется. Надо еще раз позавтракать.
Мне не хотелось отпускать ее руку. Я цеплялся за Бо, пока мог, а в ней, по-моему, боролись противоречивые чувства, когда мы на миг застыли в нежной зеленой дымке, как пар от дыхания, висевшей над остатками нашего брошенного пикника.
- Ну, поехали, - сказала она.
Я выпустил ее руку. Мне и подумать было страшно о том, как Бо снова меня повезет, но я сразу сел не за руль, а рядом. Бо оценила мой жест, прижалась ко мне щекой, носом, ухом, засмеялась, потом включила мотор и немного обождала. Потом проговорила:
- Наверно, мне надо набраться храбрости, раз уж я решилась, Кит. Да и тебе, наверно, тоже.
Господи, ну что она хотела этим сказать? В какую еще загадку меня втягивала? О ком думала? Обо мне? О Скотте? О Хемингуэе? Или просто-напросто о себе? Одно я знал твердо - в любом случае ответ я получу не раньше, чем она займется раскатыванием croissant'oв, а потому я захлопнул дверцу, схватился за щиток, и Бо повела "фиат" в сторону шоссе.
Даже сегодня, стоит мне только закрыть глаза, меня обдает болью той секунды, когда Бо повернулась ко мне - что-то сказать, выехала на шоссе и врезалась в грузовик, который вез строительные материалы. На нас рухнули полы, крыши, стены, перила, столы, полки, брусья. Нас раскололо надвое, и хоть я не видел, как именно ее убило, я все сразу почуял нутром. Прежде чем ударило меня самого, я успел понять, что серый грузовик уничтожил Бо и просто ее больше нет на свете.