- Понял… Устроишь на квартире тетушки публичный дом…
Кудрет усмехнулся. Длинный покачал головой:
- Клянусь, по тебе веревка плачет!
- С чего ты взял?
- Еще спрашивает…
- Ну хорошо. Во всяком случае, разве нам не понадобится гарсоньер, когда я перееду в Анкару?
- Ты думаешь, понадобится?
- Представь, подцепили мы женщин, так не в гостиницу же их вести.
Идрис захихикал. Заметив это, Длинный сказал:
- Ай-я-яй! Даже Идрис смеется.
- Что значит "даже"? Разве я не человек? - огрызнулся тот.
- Спроси об этом старшего брата Кудрет-бея. Услышишь, что он скажет.
Кудрет расхохотался, но тут же стал серьезным. Мысль, высказанная им в шутку, показалась ему достойной внимания. А почему бы нет? Только для такого дела и годится Дюрдане.
- Напишу-ка я ей письмо…
- О том, что собираешься превратить ее будущую квартиру в гарсоньер?
- Ну и глуп ты! Да разве можно о таком писать, болван!
- Что же ты ей напишешь?
- Чтобы в Стамбуле продала свою часть дома, купила в Анкаре квартиру и ждала, когда соизволит пожаловать к ней ее повелитель.
Длинный зевнул. Глядя на него, зевнул и Идрис.
- Пойду-ка я на боковую, бей-эфенди.
- И я тоже…
Длинный и Идрис встали.
- Ну что ж, дрыхните, - сказал Кудрет, - а у меня еще дела.
Оставшись один, Кудрет стал прохаживаться по гостиной, и мысль о Дюрдане созрела окончательно. Он сел за стол и стал писать:
"Моя душа, моя душечка, моя дражайшая и сладчайшая!"
Кудрет не скупился на нежные слова. Время от времени он останавливался, улыбался и хихикал, представляя себе, как возрадуется эта спятившая старуха "из придворных", получив его письмо. Он предлагал Дюрдане срочно продать часть дома в Стамбуле, получше спрятать деньги за пазуху и переехать в Анкару. Купить там приличную квартиру в малонаселенном районе, привести ее в порядок, обставить. Скоро выборы, он непременно станет депутатом меджлиса и сразу переберется в Анкару. Само собой, у них должна быть квартира, соответствующая их высокому положению.
Кудрет поднялся, заложил руки за спину и снова походил по гостиной. "Представлю ее всем как свою тетку. Это вполне правдоподобно. Не брать же мне жену, которая старше меня на двадцать лет!"
Кудрет пробежал глазами написанное, понял, что переборщил, порвал письмо и принялся за новое, более серьезное. Долгое молчание объяснял неопределенностью своего положения, которое лишь сейчас упрочилось благодаря тому, что по милости всевышнего народ с каждым днем благоволит к нему все более и более. Вполне возможно, что в самом скором времени он станет депутатом меджлиса. Впрочем, никаких "возможно". Его избрание в депутаты - дело решенное. Это ясно как божий день. Поэтому он просит ханым-эфенди продать часть своего дома и переехать в Анкару. Благородное происхождение и тонкий вкус помогут ей, он в этом уверен, купить в Анкаре квартиру, подобающую депутату, и обставить ее должным образом. А потом пусть наберется терпения и ждет своего Кудрета. Но ждать ей придется совсем недолго. Посему, не теряя времени…
Письмо пришло как раз в то время, когда Дюрдане уже потеряла всякую надежду. Старушка всполошилась, нацепила на нос две пары очков и, трепеща от волнения, прочла несколько раз кряду долгожданные строки. Ее восторг был близок к экстазу. Словно влюбленная до безумия девица, она бросилась в спальню и зарылась лицом в подушки. Потом снова и снова перечитывала письмо.
Значит, он вышел из тюрьмы? Занялся политикой? Будет депутатом? Боже, как это прекрасно! Была она женою губернатора, а теперь выйдет за депутата! Вот оно, милосердие всевышнего! Не оставаться же ей всю жизнь вдовой! Не зря ей снилось, будто они с Кудретом взбираются на гору, высоко-высоко. Ей было страшно, но Кудрет взял ее за руку и сказал: "Иди, женушка, не бойся! Я ведь здесь, рядом с тобой". Взобрались они на гору или нет - этого она не помнит, потому что проснулась. Проснулась и долго целовала собственную руку, ту самую, за которую ее держал во сне Кудрет. Вещий сон! Она и раздумывать не станет. Продаст свою часть дома, купит в Анкаре квартиру, обставит, словом, поступит так, как пожелал ее Кудретик.
Соскочив с постели, Дюрдане кинулась на кухню, оттуда виден был дом повитухи. Там никого. Какая жалость! Ей так хотелось похвастаться, чтобы эта старая карга лопнула от зависти!
Дюрдане напудрилась, накрасила губы, накинула легкое манто и побежала к бакалейщику.
- Счастливой торговли, главный бакалейщик!
- Добро пожаловать, барышня! Спасибо на добром слове!
- Смейся, смейся! Посмотрим, что ты запоешь, когда я покажу тебе письмо Кудретика!
- А ну, покажи!
От бакалейщика Дюрдане помчалась к одной соседке, потом - к другой, к третьей, делясь со всеми своей радостью. Ее Кудретик, слава всемилостивейшему аллаху, весточку прислал. А она грешила на него, думала, обманул или счел, что не пара она ему, потому как старше на целых двадцать лет. Ведь совсем молоденькие от него без ума! Да, ей шестьдесят, но, как говорится, мечеть рухнула, а михраб на месте. Она-то себя знает. Лицо у нее свежее, розовое, можно обойтись без пудры и румян.
Ей говорил об этом сам Кудрет. Значит, он остался доволен той ночью. Пусть теперь сгорит от зависти его косоглазая Шехвар…
А Шехвар и в самом деле не находила себе места, хоть и не подавала виду. О письме знал не только бакалейщик - весь квартал. И как это могло прийти Кудрету в голову жениться на старухе да еще написать ей такое нежное письмо? Спятил он, что ли? Пусть женится, заводит новую семью, но только не с этой сумасшедшей старухой!
А Дюрдане между тем, не найдя покупателя на свою часть дома, обратилась сразу к трем маклерам. И они взялись за дело. Комнаты у Дюрдане были великолепные, и вскоре от покупателей отбоя не было. Аппетит у Дюрдане разгорелся, и она каждый раз набавляла цену.
Шехвар теряла голову от отчаяния. Жениться на старухе, которая старше его на двадцать лет! Да еще предложить ей поселиться вместе в Анкаре после того, как он станет депутатом… Поистине ни ума, ни вкуса!
- Ведь предупреждала тебя, чтобы не спешила с разводом, - пыталась успокоить ее повитуха. - Так нет же, не послушалась!
- Глупо я поступила, очень глупо! - сквозь слезы отвечала Шехвар.
- Не плачь, дорогая! Поверь, он сделал это нарочно, чтобы оскорбить тебя!
- И я так подумала. Но как мне поступить?
- Как поступить? Езжай, найди его! Швыряться дома вазами - дело нехитрое. Видишь, как он тебе мстит? Словом, подкарауль его, поговори. Не выйдет по-хорошему - бери за глотку! Вырвешь тысяч десять-пятнадцать и возвращайся!
- Так и сделаю, ханым, как ты советуешь. Ах, зачем я тебя не послушалась! Как я теперь раскаиваюсь!
Шехвар потолковала с дочерью и сыновьями. Они тоже посоветовали ехать, и она решилась. За годы совместной жизни она хорошо узнала Кудрета и теперь была уверена в успехе. Стоит ей прикрикнуть на мужа, как у него поджилки трясутся.
Деньгами на дорогу Шехвар снабдила повитуха, немного дали сыновья и дочь. Она села в поезд с твердой решимостью опозорить, обесчестить бывшего супруга, если обстоятельства того потребуют.
Возьми он в жены женщину моложе себя, Шехвар не стала бы убиваться. Надо же - выбрать старую каргу, которая в матери ему годится!.. Но может, повитуха права? Может, он нарочно написал такое письмо, чтобы она извелась от ревности, а сам и не думает жениться? Он на такое способен. Ну что ж, она ему покажет, как издеваться над людьми. Испытает это на собственной шкуре!
А эта наглая Дюрдане! Ни стыда ни совести. Вся рожа в морщинах, а туда же! Бегает как угорелая из дома в дом, хвастается: "Послушайте, что написал мне мой Кудретик, дай ему аллах здоровья, не забыл меня. Станет депутатом, будем жить с ним в Анкаре". Да он еще не одну такую Дюрдане проведет! Нет, она непременно проучит этого поганого кобеля!
В поезде Шехвар без конца доставала зеркальце и подкрашивала губы фиолетовой помадой. Но ни один из троих мужчин, ехавших с ней в купе, так и не взглянул на нее. Почему? Ведь она моложе Дюрдане, и глаза у нее красивые, раскосые. В детстве отец называл ее глазастой, да и кого не поражали ее глазе!
Шехвар стала бросать взгляды на сидевшего напротив парнишку лет двадцати. Хорошо бы познакомиться, а потом вместе с ним предстать перед Кудретом! Наверняка бы кинулся к ее ногам: "Женушка, я плохо поступил, но будь великодушна!"
Шехвар немного подтянула юбку, обнажив острые колени. Парень смутился. Ему, видно, и в голову не приходило поухаживать за женщиной.
Шехвар подтянула юбку еще выше. Затем взяла сигарету, но зажигалку не доставала, надеясь, что парень предложит ей свою.
Но он, казалось, не замечал ее. Тогда Шехвар заговорила сама:
- Молодой человек! Не найдется ли у вас огонька?
- Нет, - покосился парень, скользнув взглядом по ее коленям.
Вдруг он покраснел и как ошпаренный выскочил из купе.
- Лопух! - в сердцах бросила ему вслед Шехвар.
XIX
Время словно работало на Кудрета. Вскоре он стал всеобщим любимцем.
По всей округе люди повторяли слова, сказанные им в шашлычной агенту; рассказывали также о стамбульском корреспонденте, который так был поражен величием Кудрета, что сразу изъявил желание стать его верным слугой.
- Ух ты, даже корреспондент и тот…
- К тому же не какой-нибудь, а стамбульский!
- Что же такое сказал ему бей-эфенди, что тот сразу сомлел?
- О чем говорить, брат! Таких, как бей-эфенди, на белом свете раз-два и обчелся!
- Океан мудрости, клянусь своей матерью!
- Кто еще осмелился произносить подобные речи?
- Никто!
- Если еще возможно спасти страну, дорогой, то это сделает только он!
- Да пошлет ему аллах быстрого коня и хорошо выпеченный хлеб!
И только бывший председатель вилайетского комитета относился к любимцу народа с явной неприязнью. Но его никто не слушал. Даже люди умные и образованные говорили: "Как хотите, а Кудрет-бей на редкость башковитый и везучий. Впутал в политику религию, но власти, которые даже под быком ищут теленка, его не трогают. Просто поразительно!"
Да, тут было чему удивляться. Впрочем, нельзя долго испытывать терпение властей. Кудрет уже перешел все границы. Сегодня он агитирует за веру, религию, за возврат к ношению чаршафов, завтра потребует восстановления халифа и падишаха, а послезавтра, развернув "святое знамя ислама", возглавит тех, кто попался на удочку, и такое натворит!..
Его, конечно, надо изолировать, заткнуть ему рот. Но сделать это в разгар предвыборной кампании было бы величайшей ошибкой. Стоит посадить его в тюрьму, как он сразу превратится в национального героя, "истинного борца за святую веру". И все-таки ничего другого не оставалось.
В день, о котором пойдет речь, на трибуну поднялся Длинный.
- Многоуважаемые, высокочтимые граждане! - взволнованно начал он.
Толпа на площади бурлила, как море во время шторма. Все старались разглядеть высокого широкоплечего оратора.
- Не тот ли это стамбульский журналист, которому так понравился Кудрет-бей?
- Он самый.
Длинный продолжал:
- Возможно, не все знают, что я корреспондент одной влиятельной газеты, которая поручила мне совершить поездку по вашей прекрасной Анатолии и выявить общественное мнение.
Раздались аплодисменты.
- Прекратите!
- Сейчас не к месту.
- Не знают, когда надо аплодировать!
- Дайте послушать!
- Я - стамбулец. Но ни разу не слыхал такого блестящего оратора, как Кудрет-бей-эфенди! И хочу, чтобы отныне вы считали меня своим земляком!
Раздались аплодисменты, перешедшие в настоящую овацию.
- Браво!
- Многие лета!
- Да не отнимет у нас аллах вас и бея-эфенди!
Длинный надрывно продолжал:
- Мое сердце бьется и будет биться только для вас, моя кровь течет и будет течь вместе с вашей! Ради вас, любимые соотечественники, ради земли нашей я готов пожертвовать своей жизнью!
Снова взрыв аплодисментов.
Когда наконец воцарилась тишина, Длинный, словно сдерживая рвавшиеся наружу чувства, прижал руку к сердцу.
- Что же случилось? Какая сила привязала меня к этим местам, к вам, дорогие соотечественники? Признаюсь, я был поражен вашим мужеством, вашим благородством, вашим рыцарским великодушием, наконец, Кудретом Янардаг-беем-эфенди, который с беспримерной смелостью открыл нам глаза на истинное положение вещей!
Грянули аплодисменты, и все хором стали скандировать:
- Бра-во! Бра-во! Куд-рет, Куд-рет, бра-во!
- Бра-во! Бра-во! Куд-рет, Куд-рет, бра-во!
- А сейчас, уважаемые граждане, я скажу вам еще несколько слов и уступлю место нашему дорогому Кудрет-бею-эфенди. Истина - это солнце!
- Солн-це! - откликнулась толпа.
- Грязью не залепишь!
- Не-за-ле-пишь!
- У кого поднимется рука залепить грязью правду? - вопил Длинный.
- За-ле-пить прав-ду!
- Народ сломает такую руку!
- Сло-ма-ет!
- Бра-во!
- Сло-ма-ем-ру-ку!
- И проклянем того, кто ее поднял!
- Я предложил Кудрет-бею свои услуги в качестве секретаря и буду служить ему без всякого вознаграждения, потому что я увидел, точнее, разгадал в нем архитектора нашего светлого будущего. Кудрет-бей-эфенди оказал мне великую честь, пожаловав эту очень ответственную и трудную должность. Считаю своим долгом выразить ему публично глубочайшую признательность и с превеликим удовольствием уступаю место этому поистине блестящему оратору.
Длинный сошел с трибуны. Кудрет пожал ему руку и шепнул на ухо: "Ну и сукин сын ты!" И ловко вскочил на трибуну.
- Слово предоставляется Кудрет-бею-эфенди!
Поднялся невообразимый шум. Люди кричали, хлопали в ладоши, Кудрет в костюме пепельного цвета, который очень к нему шел, стоял на трибуне, скрестив руки на груди, и с очаровательной улыбкой глядел на беснующуюся толпу.
- Браво!
- Многие лета!
- Да сохранит тебя аллах от дурного глаза!
- Слава матери, которая тебя родила!
Но вот бей-эфенди поднял руку.
Мгновенно наступила тишина - ни звука, как на дне глубокой пропасти.
- Мои любимые граждане! - начал было Кудрет, как вдруг в толпе раздался визгливый женский голос:
- Будь ты проклят этими любимыми гражданами!
Кудрет уже знал, что приехала жена и что она добивается встречи с ним. Но ему вовсе не хотелось встречаться с ней. Суд развел их, теперь они чужие люди. Как говорится, бык подох, рядиться не о чем. Шехвар, видимо, была пьяна. Иначе она не осмелилась бы прийти сюда и безобразничать. Как бы там ни было, необходимо любой ценой спасти свой престиж.
Длинный с Идрисом кинулись к женщине, пытаясь заткнуть ей рот и увести. По толпе прокатился недовольный ропот. Бывший председатель вилайетского комитета, стоявший недалеко от трибуны, ждал скандала.
- Оставьте ее в покое! - неожиданно крикнул Кудрет. - Пусть говорит! Солнце не залепишь грязью, как справедливо отметил предыдущий оратор!
Женщину отпустили. Она и в самом деле была пьяна, даже шаталась.
- Кудрет! Безбожник Кудрет! Я уже не один день добиваюсь встречи с тобой! Он лжец, плут и мошенник, а вы ему в ладоши хлопаете! - крикнула она, обращаясь к толпе. - Не верьте ему! Он и его дружки обманывают вас. Став депутатом меджлиса, он переберется в Анкару с психопаткой Ифакат Дюрдане, бывшей придворной. Он женится на ней! Понимаете? Женится!
Последние слова Шехвар были встречены дружным хохотом.
- Плакать вам надо, а не смеяться. Доверились мерзавцу! - не унималась Шехвар.
- Да кто она такая?
- Голову морочит.
- Гоните ее, пусть проваливает отсюда!
- Бра-во! Мо-ло-дец! - кричали бывший председатель вилайетского комитета и его сторонники. Но толпа не поддержала их. На людей, видимо, магически действовали спокойствие и невозмутимость Кудрета, который стоял, не меняя позы, со скрещенными на груди руками и презрительной улыбкой на лице.
Наговорив всякой ерунды, женщина едва не упала, хорошо, что Идрис и Длинный успели поддержать ее.
Кудрет опустил руку и продолжал:
- Да, мои дорогие соотечественники… Кто эта женщина? Вы ее знаете?
- Нет, - ответила толпа.
- Видел ли ее кто-нибудь из вас прежде?
- Нет!
- Так по какому же праву обливала она меня грязью? От чьего имени? Кто мог толкнуть ее на подобную дерзость?
- Власти!
- Браво! Я склоняю голову перед вашей сообразительностью, дорогие соотечественники!
- Браво!
- Многие лета!
- Пусть только посмеют тронуть тебя! Ты наша душа!
- Если бы у кого-нибудь из вас оказалась жена, забывшая женскую честь и приличия, что бы вы сделали с ней?
- За глотку ее…
- Или же бах-бах-бах!
- Нет, я не стану ни убивать ее, ни душить. Пусть она пьяница и картежница, растоптавшая женскую честь. Потому что женщина - создание, отданное великим аллахом мужчине на попечение!
Взрыв аплодисментов.
- Ни друзьям, ни врагам своим не пожелал бы я в жены такую низкую женщину. И все-таки я не разводился с ней. Не разводился потому, что сам аллах вверил ее моим заботам!
- Аллах, аллах!
- О боже, какое великодушие!
- Но все случилось так, как я и не предполагал, мои любимые граждане. В тот самый час, когда я был оклеветан и брошен в тюрьму, в самый тяжелый для меня час жизни, когда мне подрезали крылья, она не только бросила меня на произвол судьбы, но еще и возбудила дело о разводе!
- Вай, бездушная, вай!
- Вай, порочная баба!
- Да я бы такую…
- Она считала, что я опозорил ее, стыдилась меня. Ладно, сказал я себе, такова жизнь. Смирился и пошел в суд. Почтенный судья, который знал, что я оклеветан, человек справедливый, на первом же заседании развел нас.
- Да здравствуют турецкие судьи!
- Да здравствует справедливость!
- Да здравствует…
- В настоящий момент эта женщина мне чужая. Она со мной развелась. Но ей показалось этого мало, и только что по наущению властей, а также из жалкой корысти она нанесла мне чудовищные оскорбления. Вы все тому свидетели. Как бы поступили вы, мои соотечественники, неусыпно стоящие на страже законности? Как гражданин, подвергшийся оскорблениям, я возбуждаю иск против этой ханым и требую расследования дела!