Сопровождаемый приветственными возгласами, Кудрет спустился с трибуны. Переодетые в гражданское полицейские схватили женщину и поволокли ее к фаэтону Плешивого Мыстыка. Шехвар сопротивлялась. Плешивый Мыстык наотрез отказывался везти пассажира, только что поносившего великого Кудрет-бея.
Поскрипывая желтыми туфлями, к фаэтону подошел сам Кудрет.
- Что тут происходит, дорогой Мыстык?
Извозчик схватил его за руки:
- Душу за тебя отдам, бей-эфенди!
- В таком случае отвези нас туда, куда укажут эти господа.
- Слушаюсь, бейим, слушаюсь, мой паша…
Кудрет, Шехвар и полицейские сели в фаэтон. Кудрету пришлось держать Шехвар, чтобы она не вывалилась, - до того она была пьяна.
- А ну, удалые! - крикнул Мыстык и щелкнул кнутом.
Идрис и Длинный побежали за фаэтоном.
Событие это еще больше возвысило Кудрета в глазах горожан, и прежде всего женщин.
- Какой же он терпеливый! - говорили люди.
- Да будь я на трибуне, когда заявилась эта пьяная баба…
- Жениться мне на собственной матери, если бы я не задушил эту тварь…
- Задушил?! Да я разрядил бы в нее пистолет!
- А у него не поднялась рука на женщину. Что говорить - настоящий мужчина!
- Не расстается со словом "аллах", а она?
- А она - со спиртным!
- Какая наглость! Возбудить дело о разводе, развестись - и после этого…
- Нет, эфенди, таких нужно приканчивать! Приканчивать, чтобы другим неповадно было!
- Оставить мужа в беде, подать на развод, а потом…
Город бурлил. Распространился слух, будто несчастный Кудрет Янардаг сжалился над своей бывшей женой, отказался от предъявленного иска да еще дал ей не то десять, не то двадцать, не то все пятьдесят тысяч лир. Это было уж слишком! Ни один даже самый благородный муж не смог бы поступить более великодушно… Жена возбудила дело о разводе в самое тяжкое для него время, да к тому же, продавшись властям, покушалась на его политическую карьеру, а он после всего этого… Нет, так не бывает! Наверняка человек этот постиг аллаха… Его так и называли: "постигший аллаха", назвать пророком пока не решались. Только постигший аллаха мог обладать такой железной выдержкой!
В полицейском участке Кудрет попросил оставить его с бывшей женой наедине, хотел выяснить, не подослана ли Шехвар властями.
Шехвар рыдала, целовала ему руки, умоляла простить ее и не доводить дело до суда. Она раскаивалась в том, что возбудила дело о разводе, уверяла, что хотела взять заявление обратно, но было уже поздно. Ну а сюда она явилась только из-за того, что он написал письмо этой старухе Дюрдане.
- Неужели не мог подобрать себе кого-нибудь получше? Ведь ей за шестьдесят, а ты жениться на ней хочешь! Мало того, что она старуха, так еще и порочна! Взял бы себе молоденькую, симпатичную - клянусь аллахом, я бы слова не сказала. Но эту!..
Кудрет ухмыльнулся:
- Не твоего ума дело. И вообще не вмешивайся!
- Даже о детях не спросишь, о своей любимой дочери!
- Все вы считали, что я вас опозорил, попав в тюрьму. Полагаю, что я не вправе интересоваться детьми, раз они меня стыдятся.
- Кудрет, Кудретик! Прости меня, хоть после всего этого я не заслуживаю прощения. Но я жестоко наказана!
Кудрет ничего не ответил на просьбу и только сказал:
- О детях я все знаю.
- От Длинного?
- От него, и от Идриса, и от других…
- Что я натворила! Не знала я тебя как следует, не зала тебе цены!
- Расскажи-ка лучше о смерти мамы.
Шехвар не ожидала такого вопроса. Она ведь даже не была на похоронах.
- Не спрашивай, Кудрет, не спрашивай! Бедняжка все время звала тебя перед смертью…
Кудрет видел, что она врет, и все-таки не мог сдержать слез. Вынув из кармана чековую книжку, он выписал чек на пять тысяч лир и отдал его Шехвар.
- Вот, бери и пользуйся на доброе здоровье. Только язык держи за зубами. Деньги я буду высылать тебе регулярно. Но смотри никого не слушай, а главное, не поддавайся на подстрекательства властей. Сегодня ты могла убедиться в том, что мне ничего не стоит обернуть в свою пользу любой факт. Я стану депутатом меджлиса - это вопрос решенный… Поцелуй за меня детей. На них развод не отразится. Отец останется для них отцом.
Кудрет заявил полицейским, что отказывается от своего иска, и попросил не давать делу ход.
Шехвар с чеком в руке покинула участок. Следом за ней вышли Кудрет, Длинный и Мыстык. Едва они переступили порог, как Плешивый Мыстык сообщил людям новость:
- Бей-эфенди не только отказался от иска, но еще и дал своей бывшей жене пятьдесят тысяч лир!
Кудрет не счел нужным вносить поправку в объявленную Мыстыком сумму.
Вечером того же дня он отправился на своей машине в имение и уже через час сидел за бутылкой ракы, отдавая должное разнообразным закускам, приготовленным Гюльтен.
- За тебя! - поднял рюмку Длинный и подмигнул: - А с этой девицей ты уже…
- Нет, ей-богу, нет! Почему спрашиваешь?
- Хочу на ней жениться!
- Сдурел! - бросил Идрис.
- Ты женился - не сдурел. Чем я хуже тебя, коротышка?
- Я намного моложе!
- Зато посмотри-ка на меня. Да из меня, недоросль, четверо таких, как ты, выйдет.
Когда они уже изрядно выпили, Длинный спросил Гюльтен:
- Пойдешь за меня замуж?
- Может, и пойду, - кокетливо ответила девушка.
- Слыхал, коротконогий?
Гюльтен рассмеялась:
- Не дай аллах, если такое услышит его ханым!
- Кстати, куда подевались ваши жены? - спросил Длинный.
- Пошли к соседям в гости.
Приятели сидели до глубокой ночи, пили ракы и обсуждали, как действовать дальше. Длинный утверждал, что Кудрет слишком много говорит в своих речах о религии и ходят слухи, будто власти собираются его арестовать.
- Ерунда!
- Ах, вот как! Конечно, тебе в тюрьме была лафа! Но начальника теперь сменили. Так что имей это в виду.
- Мне безразлично.
- Не скажи! Пропишут строгий режим - тогда пропал…
Кудрет затянулся, выпустил дым.
- Неужели вы до сих пор не поняли, что народ на моей стороне! А если к народу присоединится и духовная братия? Пусть только попробуют посадить меня в тюрьму! В очередной речи буду до небес превозносить халифов и падишахов. Я ничего не боюсь. Как говорится, либо на коне, либо под конем! А тюрьма - не так уж это страшно. Напротив, тюрьма приносит популярность. А популярность прокладывает путь в меджлис. Словом, тюрьма мне не страшна! И от своего я ни на шаг не отступлю!
XX
- Кудрет Янардаг арестован!
Эта новость была подобна взрыву бомбы.
Что случилось? За что его арестовали? Где он сейчас?
По центральной улице с грохотом носился фаэтон Плешивого Мыстыка. Останавливаясь у лавочек, Мыстык соскакивал с козел и, прикрывая рукой рот, сообщал владельцам последнюю новость. Затем снова взбирался на козлы и дергал вожжи:
- А ну, проклятые твари!
Мыстык проклинал всех и вся: лошадей и разбитый фаэтон, покупателей и продавцов, время, власти и судьбу. Почему же все молчат, чего ждут? Впрочем, что говорить обо всех, если даже члены его партии, которых он только что объездил, и в ус не дуют, только спрашивают: "Когда ты об этом узнал? От кого?" Да не все ли равно от кого? Арестовали святого человека! Позор! Позор всем вам и вашим предкам! Ведь совсем недавно аплодировали ему, драли глотку: "Браво! Браво! Многие лета! Да убережет тебя аллах от дурного глаза!" Бросают за решетку человека только за то, что он шел по пути, предначертанному аллахом, а им хоть бы что. Куда подевалась их человечность? Куда подевались верность партии и преданность аллаху?
- А ну, твари распроклятые!
Плешивый Мыстык хлестал в гневе ни в чем не повинных лошадей и орал:
- Бездушные! Бездушные подлецы!
Члены правительственной партии на радостях потирали руки, а сторонники оппозиции метали громы и молнии. Члены Новой партии пока не выработали единого плана действий в создавшейся ситуации. Ссылались на вилайетский комитет, который сразу доложил о случившемся руководству партии и ждал соответствующих указаний. Люди здравомыслящие так и говорили: "Лучше всего подождать указаний из центра. Как бы то ни было, не следовало вмешивать в политику религию".
Вскоре было обнародовано официальное сообщение руководства, в котором говорилось: "Партия не несет ответственности за выступления своих членов. Наши устав и программа общеизвестны. Если в выступлениях членов партии будет установлено то или иное правонарушение, соответствующие компетентные органы в установленном законом порядке могут возбудить против них уголовное дело".
Остальные оппозиционные партии придерживались примерно того же мнения:
- Руководство поступило справедливо.
- Разумеется. Иначе невозможно было поступить.
- Не стоит, пожалуй, впутывать религию в политику.
- Так-то оно так, однако…
- Однако Кудрет-бей не первый день в своих речах играл на религиозных чувствах избирателей. При желании это можно было давным-давно пресечь.
Раздался смех.
- Эфендим, дорогой, не надо копаться в этом деле.
- Почему?
- Да потому, что каждый знает, что в нашей стране религия - лучшее орудие политики, особенно во время выборов. Наших партийных боссов вполне устраивали его речи, но, когда запахло жареным, они умыли руки.
- Совершенно верно. Значит, не зря все это время власти помалкивали?
- Не зря. Ты что, Исмета не знаешь? Раз он молчит, значит, жди беды!
- В таких тонкостях я плохо разбираюсь. Ясно одно: не будет в нашей стране никакой демократии! Одна рука дает, другая отнимает!
- Ты вот упомянул Исмета, а в чем, собственно, его вина? Не он ведь возглавляет правительство!
- Ну и что? Все равно он - первая скрипка. Если бы в один прекрасный день случилось невозможное и власти с оппозицией поменялись бы местами, его слово и тогда было бы законом.
- Ну, это ты уж слишком!
- Случись такое, убедился бы, что я прав.
Пока Кудрет разглагольствовал о "пути, предначертанном аллахом", и "праведниках веры", власти терпели, но стоило ему призвать "любимых и дорогих братьев и граждан" восстановить халифат и султанат, как чаша терпения переполнилась. Сторонники Кудрета, в том числе разного рода реакционеры, которые восторженно приветствовали его дерзкие призывы, отлично знали, что, раз Исмет молчит, добра не жди. И когда Кудрета взяли, они сразу поджали хвосты, лишь бурчали себе под нос:
- Деджалы перешли к действию!
- Какая наглость! Перед самыми выборами!
- Помните, что он сказал? Если вы захотите, то сможете восстановить и халифат, и султанат…
- Не только сможете, сказал он, но обязаны! А что это значит? Восстановить - значит применить силу. А это…
- Все ясно, эфендим! Но разве так уж это плохо?
- Кто говорит, что плохо? Но все в свое время. Сам знаешь! Запоет петух раньше времени - ему голову оторвут!
- Допустим, ну а как же демократия?
- Она только для тех, кто держит в своих руках бразды правления!
- Помянешь мое слово. Придет время, и на их головы обрушится гром небесный.
- Это уж точно! Потому что нет у всевышнего пальцев, чтобы выцарапать им глаза.
- Пошлет на них потоп или землетрясение…
- О всемилостивейший, сжалься! Не посылай нам бедствий!
- Все равно пошлет, да такие, что…
- Разве может всевышний покинуть тех, кто готов пожертвовать собой ради него?
- Не приведи аллах!
- Ну скажи, в чем повинен бедняга Кудрет-бей? В том, что сил не жалел, превознося славное имя всевышнего!
- Что за народ!
- Не народ, а сброд!
- Правильно сказал Плешивый Мыстык: сборище бездушных людишек!
- Не бойтесь, разверните святое знамя ислама, силой освободите страдальца, покажите себя!
- Будут выжидать. Посмотрим, дескать, какой оборот примет дело…
- Вот такие и распяли святого Иисуса!
- Тс-с-с! Молчи!
- Молчи, молчи… А если уже невмоготу?
- Невмоготу - тогда сам разверни святое знамя ислама!
- Легко сказать. Дома у меня куча детей, иждивенцев, чтоб им пропасть!
В городе только и было разговоров, что об аресте Кудрета. Даже дети толковали об этом событии. В торговой части на улицу вышли все лавочники. Каждый старался дать свою оценку случившемуся, а реакционеры всех подстрекали: "Гром небесный рушится на наши головы!"
Правительство, предвидя осложнения в связи с арестом Кудрета Янардага, приняло необходимые меры предосторожности, отменило отпуска полицейским, жандармерия находилась в состоянии боевой готовности.
Власти, уже имевшие некоторый опыт в расправе с восстаниями, сейчас опасались не столько мятежа, сколько разжигания страстей. При желании правительство могло расценить создавшуюся ситуацию как повторение "тридцать первого марта" и так же, как этим в свое время воспользовались иттихадисты, силой оружия подавить восстание, объявить чрезвычайное положение, повесить зачинщиков и положить конец всякому проявлению демократии. Но правительство не хотело идти на крайности. Да в этом и не было необходимости. Бушевали страсти, одни лишь страсти.
Не только правительство, но и некоторые члены оппозиционных партий, в их числе бывший председатель вилайетского комитета и независимые интеллигенты, порицали Кудрета Янардага, поскольку его речи могли вызвать народные волнения, а это в конечном счете было бы на руку властям.
- Разве мы не говорили?
- О чем?
- О том, что после его ареста власти пойдут еще дальше. Ниточка тянется.
- Не думаю.
- Чего не думаешь?
- Что они пойдут дальше. Власти не стали бы арестовывать этого деятеля, если бы собирались прикрыть демократию, а дали бы возможность разгуляться реакции.
- И то верно. Видимо, этот арест надо рассматривать как меру особую.
- Пожалуй. Но это все равно неразумно.
- Почему?
- Потому что теперь Кудрет-бей превратился в глазах народа в борца и героя, пострадавшего за веру.
- Да, и ничего тут не скажешь. Более того, благодаря ему Новая партия может собрать большинство голосов.
- Ну и что? Она и в сорок шестом собрала немало…
- Да, но сейчас ведь пятидесятый.
- Исмет ни за что не допустит этого…
- Чего? Чтобы Кудрет-бей превратился в героя?
- Именно.
- А может, Исмет и не слышал ничего о нем?
- Да ты что! Без его ведома муха не пролетит.
- Ты прав.
- Знаешь, чего я больше всего опасаюсь? Чтобы не повторилась история с Либерально-республиканской партией!
- И я тоже.
- Помнишь, как Мустафа Кемаль сказал либерал-республиканцам: "Баста!" Вот и Исмет так скажет. Тогда демократии конец!
Обыватели заняли выжидательную позицию. Они совсем раскисли и не переставали думать о том, что сулит им будущее. Не предпримет ли Исмет меры по пресечению дерзких выступлений во всех уголках страны? Где сейчас Кудрет Янардаг? Его уже допрашивали? Когда его посадят в тюрьму? По каким улицам повезут?
Все эти и другие детали были тщательно обдуманы еще до ареста Кудрета Янардага. Допрос ему учинили сразу, а в тюрьму собирались отправить в самое неурочное время, по самой малолюдной дороге. Кроме того, решено было ни в коем случае не помещать его в общую камеру.
Прокурор позвонил начальнику тюрьмы:
- Алло!
- Слушаю, бей-эфенди!
- Тебе известно, что этот тип задержан?
- Известно, эфендим!
- Срочно подготовь одиночку!
- Слушаюсь, эфендим!
- И чтобы никто из заключенных не знал об его аресте!
- Понятно, эфендим!
- Будь начеку и предупреди строжайшим образом весь персонал!
- Так точно, эфендим…
Начальник тюрьмы был не робкого десятка, но прокурора боялся как огня.
Положив телефонную трубку, он вызвал старшего надзирателя, сообщил ему, что в самое ближайшее время в тюрьму будет доставлен Кудрет Янардаг, строго предупредил, что, согласно приказу господина прокурора, это надо хранить в тайне, и велел срочно подготовить одиночную камеру.
- Еще раз предупреждаю, - повторил начальник. - Ни один человек не должен об этом знать! Это приказ особой важности!
"Ну и трус, - подумал надзиратель. - Как будто бывают приказы не особо важные! Если каждый раз вот так трястись, дорогу домой забудешь. Самый строгий приказ, спущенный с самого верха, выполняется дня три, не дольше. На четвертый… На четвертый можно махнуть на него рукой". Тем не менее надзиратель заверил начальника:
- Не извольте беспокоиться, эфендим!
Новый начальник не понравился старшему надзирателю с первого дня. "Собственной тени боится! - с досадой думал он. - С прежним его даже и сравнивать нельзя. Тот самого прокурора в руках держал. Смотрел сквозь пальцы на торговлю наркотиками и ножами, а по ночам, напившись, резался с заключенными в кости. Вот это начальник! А новый сам не живет и другим жить не дает".
Старший надзиратель вышел из кабинета начальника и позвал одного из надзирателей:
- Возьми двух прислужников и вели им прибрать одну из дальних одиночек!
- Случилось что?
- Сейчас сюда доставят Кудрета Янардага. Только смотри у меня, заключенным ни гу-гу!
- Не понял.
- Чтобы никто не знал, что его привезут в тюрьму!
Надзиратель подмигнул:
- Начальник приказал?
- Начальник!
- Думает, болван, что все такие же трусы, как он.
Надзирателя обрадовала эта новость. Влип, значит, все-таки? Ну и хорошо. Побыстрее бы привезли. Человек он щедрый, к тому же весельчак… С приходом нового начальника жизнь у надзирателя не была уже такой вольготной: ни прежних возможностей, ни прежних доходов. Во всей тюрьме теперь остался один щедрый человек - Кемаль-ага, свояк Кудрет-бея. С ним хоть изредка можно сыграть на деньги. У остальных куруша не выудишь.
Надзиратель чуть не бежал и едва не сбил с ног другого надзирателя.
- Ослеп, что ли, скотина? - обозлился тот.
- Пардон, задумался…
- О чем?
- Сейчас я тебе кое-что скажу, только смотри, никому ни слова…
- А разве я тебя когда-нибудь подводил?
- Твой скоро прибудет!
- Кто это "мой"?
- Кудрет!
- Янардаг?
Вместо ответа надзиратель сказал:
- Старший велел подготовить одну из дальних одиночек! - и сразу же ушел.
Его коллега долго смотрел ему вслед и думал: "Здесь что-то нечисто, раз все это держат в секрете. Интересно, знает ли об этом свояк? Схожу-ка я к нему, спрошу. Если эту новость он узнает от меня, можно будет сорвать неплохой бакшиш". И он отправился на поиски Кемаля.
Нашел его во дворе, где тот прогуливался с ходжой Акязылы.