Сердито стучали станки, под ногами ходуном ходил пол. В воздухе плясала хлопковая пыль, вращались трансмиссии, мохнатые от белого хлопка, безостановочно сновали руки рабочих. В цехе все дрожало, тряслось и громыхало, будто по бетонному полу в неистовом галопе скакали железные кони.
За ткацким станком № 140 работал Бекир Камбала. Завидев вошедших, он сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Перекрывая грохот, свист долетел до Тощего Неджипа, стоявшего у станка № 105. Неджип поднял голову, посмотрел на товарища и увидел, как тот глазами показывает на дверь, где стояли Нух и Муртаза. Он кивнул: "Ясно!" Хоть ответ и не был слышен, Бекир Камбала все понял, и тут начался разговор между товарищами, ведомый только ткачам, на языке жестов и мимики, когда говорят руки, плечи, глаза, брови…
"Что, испугался, дурень?"
"Точно!.."
"Перекурим?"
"Давай".
Они зарядили челноки, поставив полные шпульки, и вышли в уборную. Там в окружении рабочих уже стоял Рыжий Ибрагим и слышалась его сердитая речь:
- Нынче опять пойду и устрою скандал… Жратва ни к черту! Хлеб дали…
Он увидел Бекира Камбалу и Тощего Неджипа.
- Бекир, пойди сюда, - позвал он. - Сколько можно терпеть? Обед опять как всегда!.. Опять черви… Я спрашиваю у Хафыза-эфенди, когда это кончится, мы такие, дескать, деньги угрохали на эту фасоль, а он мне в ответ: "Пока фасоль эта не кончится, новую покупать не собираюсь!.." Я взял миску - и с нею в управление!..
Бекир Камбала взглянул на Тощего Неджипа, тот сплюнул на пол и процедил сквозь зубы:
- Вчера ходил, ну и что? Ничего не переменилось. Пустой номер! Этот тип опять тебя баснями о червях накормил…
- Пусть баснями!.. Весь вопрос…
- Я тебя должен предупредить, Ибрагим, - перебил его Бекир Камбала, - остерегись! Подумай, что грозит зачинщику, вожаку рабочих…
- Ты это к чему говоришь?
- А к тому, что из-за тебя на фабрику взяли надзирателем Муртазу. Смотри, устроит он тебе бледную жизнь, я вмешиваться не стану.
Появился старик Азгын, туалетный сторож, и тотчас вмешался в разговор:
- Опять тут честная кампания!..
- Отстань, - огрызнулся Рыжий Ибрагим. - Значит, дело приняло, говоришь, крутой оборот?
- А разве не так, Неджип? Иль я соврал? Технический директор, дескать, так и сказал: "Есть у нас тут один тип, Рыжий Ибрагим, ему все, видите ли, не нравится: и обед, и хлеб…"
- Ну а тот что ответил?
- Кто тот?
- А новый надсмотрщик…
- Он ответил: "Не волнуйся, мой директор, я ему башку оторву!"
- Скажите толком, что случилось? - опять вмешался старик Азгын.
- Новый надсмотрщик, переселенец, собирается на фабрике дисциплину наводить, - ответил Тощий Неджип.
- Вчера Нух рассказывал про этого переселенца: строит из себя бог весть кого, ни дать ни взять командующий жандармерией. Видно, этот тип того, чокнутый малость.
- Вон, вон, идут! - сказал Бекир Камбала.
Все повернулись: Нух и Муртаза вышли из ткацкого цеха и направились к складу с пряжей. Рабочие молча глядели им вслед, пока они не скрылись за складскими дверями. Туалетный сторож вытащил свой круглый свисток, пронзительно свистнул, закричал:
- А ну, за работу!.. Давай шевелись!.. - и скрылся в своей будке.
Рабочие нехотя потянулись к цеху, остался один Рыжий Ибрагим.
- Значит, тебе, Азгын-ага, больше по душе времена Джемаль-паши…
Этот старик Азгын был здоровенным мужиком - метр девяносто пять росту - с пышными усами, лохматыми бровями, нависавшими ему на глаза. Он никого и ничего не боялся, любил резать правду и частенько материл даже хозяина фабрики.
- Что мне по душе, спрашиваешь? - сказал он. - Не забывай, что мне уже семьдесят. Не могу же я двадцатилетним стать… Но по мне, честно сказать, желательна сейчас война!.. Чтоб война разразилась! Только не эта бабская, ублюдочная война, что нынче устраивают… Не гляди, что крыша прохудилась, дом покосился! По мне, чтоб настоящая мужская, удалая война!.. Верхом на добром коне, как богатырь Залоглу, выхватить саблю из ножен - и вперед!.. Нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед пророк его!.. Во весь опор, через леса и долины!.. А явись сейчас передо мной Хызыр Алейхисселям и скажи: "Проси у меня, Азгын-ага, что хочешь", не стал бы я просить ни денег, ни женщины, ни дома. А сказал бы: "Дай мне гнедого коня, статного, с тонкими ногами!.." Попросил бы я арабского скакуна, тяжелую железную палицу, щит да винтовку греческую, пятизарядную и две ленты патронов к ней. Побродил бы я десяток лет в горах, где источники холодны как лед, обломал бы я кое-кому рога, запомнили бы меня навечно… А потом пусть приходят, забирают душу мою - только не в постели, а на бранном поле или же…
- Вон идет твой, - сказал Рыжий Ибрагим, заметив контролера Нуха.
- Кто?
- Нух.
- Пусть идет Нух, он хороший парень. Хоть и не земляк мне, но парень хороший. К слову его прислушаться стоит, и хлеб из рук его есть можно. Не то что технический директор. Корчит из себя бог весть кого. У этого Кямурана, земляка Нуха, не найдется хлеба для народа… Хоть и образованный, хоть и ученый…
В будку зашел Нух и, кряхтя, опустился на скамейку.
- Ох-хо-хо! За что, аллах, наказываешь нас иль грехи наши тяжки?.. Да, великая находка, как бы не потерять, что уцелело, о господи!..
Рыжего Ибрагима позвали, и он ушел.
- Что такое стряслось? - спросил Азгын.
- Места живого не осталось, братец Азгын, до того устал.
- Ты это серьезно? Значит, и впрямь ничего хорошего не скажешь об этом сучьем отродье. Правда, что он был квартальным раньше?
- Говорят, был. Наш учетчик из очистительного цеха, Якуб-эфенди, хорошо знает его. Рассказывал, как он в публичном доме с девками воевал нещадно… Во все свой нос сует, до всего ему дело, везде непорядок ему чудится, такая зараза.
- Точно, зараза, шлючье семя!.. Смотри, Нух, попадет он ненароком мне в лапы, намну ему бока, запомнит на веки вечные!
- Он-то ладно! Главное - Кямуран, это он подложил нам свинью. И нашим, и вашим, и этому типу польстил, и передо мной лицемерит.
- А что он говорил, Кямуран, твой земляк?
- Говорил, дескать, вот тебе помощника взяли. Будто я устал… Меня этим не проведешь, не на такого напали. Если его называют Муртазой-переселенцем, так меня кличут Нухом из Кайсери…
- Плевать, что у него сильная рука! С нами не так просто сладить. Ох, попади ко мне в лапы, не поздоровится, кто бы он ни был!..
- Кямуран якобы сказал: "Нух - мой земляк, но ты на него не обращай внимания. Для меня безразлично, земляк или не земляк, я даже отцу родному фабрику не доверю…"
- А ты не сказал ему: "Отцу родному не доверит, так, думаешь, тебе, ублюдку, доверит?"
- Сказал, точно так и сказал, слово в слово.
- А он что?
- Он-то? Чего он может сказать? Предписание получил!.. Вот и старается. Только пусть не забывает, я с него глаз не спущу, каждый шаг его прослежу. Меня не запугаешь! Плевать я на него хотел!.. Завтра он получит сполна от рабочих!
- Это точно. Завтра, как только ткачи первую нить проденут… Пусть не попадается мне в руки… Я ему покажу!..
Расставшись с Нухом, Муртаза направился к техническому директору. Он постучался в дверь кабинета и вошел. В комнате было много народу: начальник ткацкого цеха, мастера разных цехов и участков. Разбиралась письменная жалоба рабочих на то, что снизились заработки из-за частых обрывов нити на ткацких станках.
Никто не обратил внимания на вошедшего Муртазу, который замер, выпятив грудь колесом и втянув живот, ел глазами начальство и в то же время сердито косился на мастеров, которых принял за простых рабочих. Ему было непонятно, почему они так запросто разговаривают с директором, видимо по причине слабости дисциплины и недостатка воспитания. Муртаза стоял и думал о том, что следует предложить техническому директору открыть на фабрике курсы и пропустить через них всех мастеров и рабочих.
- Ну как, обошел все, осмотрел? - спросил директор, когда ушли мастера.
Надувшись как индюк, Муртаза шагнул к столу.
- Обошел! - ответил он, многозначительно глянув на директора.
- Что нашел?
Муртаза с сожалением покачал головой и произнес:
- Впустую все!
- Это почему?
- Впустую все, говорю. Уж больно плохо, мой начальник, в смысле дисциплины, значит, плохо!
- Так в смысле дисциплины, говоришь, плохо? Ну и что же надо сделать, чтобы дисциплину подтянуть и дела наши поправить?
Отступив на шаг от стола, Муртаза горестно вздохнул, потом тряхнул головой так, что его густые черные с сединой волосы рассыпались, глянул в потолок, потом на календарь, висевший на стене за спиной директора, затем, строго уставившись на директора, сказал:
- Нужна железная дисциплина!
- К примеру, какая?
- К примеру? Вот тут только что были рабочие…
- Какие рабочие?
- Которые здесь, в твоем присутствии, позволяли вольно себя вести, запросто разговаривать…
- Так это же не рабочие, а мастера.
- Ага, значит, они мастера? Тем хуже, бей-эфенди. Мастер что? Он ведь начальник. Значит, нужно ему вдолбить понятие о дисциплине, воспитать его!.. А рабочий? Рабочий, значит, должен быть еще осмотрительней, чем мастер, четко свое место знать, ни на секунду не забывать про дисциплину. Коли мастер ведет себя бесцеремонно, не знает, что значит дисциплина на службе, так откуда у рабочего будет понятие о порядке и почтении к старшим?
- Верно говоришь.
- Затем, значит, что? Я полагаю, следует курсы открыть…
- Какие еще курсы?
- Мастерам курсы нужны, да и рабочим тоже… По фабрике я походил, все увидел, как говорится, на месте. И не понравилась мне дисциплина… Вот, к примеру, контролер Нух… Увидели мы, как около склада собрались господа служащие, обсуждают свои дела, несомненно очень важные! Так я сразу подтянулся, прошел, как положено, строевым, поприветствовал. Между тем контролер Нух и не вздумал сделать так же. Я ему говорю: "Братец, честь отдай!" А он мне: "Прости-извини, только это дело ты брось!" И давай материть начальников-служащих. Я ему: "Стыдно, брат! Возьми слова свои обратно, не след начальство ругать!" А он свое: "Брось ты", - и продолжает материться. Как же так можно? Контролер - это начальник, это служащий! На нем, известно, большая ответственность! Мы что? Мы обязаны рука об руку идти со всеми служащими, чтоб рабочим не дать дух перевести. Почему так говорю? А потому, что не подобает начальству быть мягким в обращении. Нух понятия не имеет, что есть служба. Потому что курсов не прошел, околоточным не был, строгого воспитания от начальников своих не получил. Так?
- Далее?
- Далее, бей-эфенди, много еще всякого. Во время осмотра заметил я, как ребята в рабочие часы играют на тюках хлопка. Разве это порядок? А упаковщик набивает и поет песню. Разве это дисциплина? Говорю Нуху, чтоб он это дело прекратил, а он мне опять свое: "Брось ты!.." Негоже, мой начальник, с нашим народом мягким быть. Нельзя ему передых давать, как с творением аллаха, с ним обращаться! Почему так? Потому что служба - превыше совести!
- Браво, Муртаза-эфенди! - воскликнул технический директор и пожал надзирателю руку. - Ты молодец! Вот не ожидал. Будет из тебя надсмотрщик, о каком я давно мечтал. Молодчина!.. Я хочу, чтоб все мои люди были бы, как ты, энергичными, как ты, деятельными, как ты, понимающими свою службу. Между тем люди наши и впрямь бессовестны и наглы. Стоит сказать: "За работу!" - все тут же врассыпную!
- Поддержи Муртазу, мой начальник, и тогда требуй службы от меня. На службе я не посчитаюсь ни с кем, будь то дитя родное. Не погляжу, даже если передо мною родственник! Знаешь, бей-эфенди, есть во мне такой нюх: посмотрю на человека, и сразу пойму, честен он или бесчестен… А почему? Потому что такое только от аллаха!.. Было дело, служил я постовым на станции. Так начальство мое порешило: ослабли дисциплина и порядок на станции… Значит, дежурил я как-то ночью и приметил одного, уж больно вид его мне не понравился. Подошел к нему и говорю: "А ну открывай свои чемоданы-корзины!" - "Хык-мык", - в ответ только и слышно от него! "Открывай, гражданин хороший, не противься лучше!" А он в ответ свое: "Хык-мык", и боле ничего… Ну, тут я ему отпустил пару оплеух, сразу шелковым стал!.. Так, думаешь, что у него в чемоданах-корзинах оказалось? И полотенца, и простыни, и банные, и спальные, и пижамы шелковые - клянусь аллахом! - ни в моем доме такого не сыщешь, ни в твоем наверняка. Я его спрашиваю: "Откуда взял, признавайся, негодная твоя душонка!" - "За свои деньги купил!" - отвечает, подлец. Я ему: "Вот отведу в участок, заставлю звезды на небе считать, быстро ответишь правду!.." Молчит, подлец. Говорю: "Ты меня еще плохо знаешь, гражданин разлюбезный! Брошу в подвал, заставлю разуться да пройдусь по пяткам резиновой плеточкой!.."
- Что ты от него хотел узнать? - не выдержав, перебил его директор.
- Вид у этого гражданина уж больно непригожий был, мой директор…
- Ну и что?
- Спер все, без сомнения…
- Заявил кто-нибудь о краже?
- Зачем мне заявление, мой директор?
- Ладно, а дальше?
- Я говорю, есть во мне чутье такое, от аллаха, понятно… Не приглянулся мне этот человечишко. Откуда у голодранца столько дорогих вещей?..
- Как же ты с ним поступил?
- Отвел в участок да со всеми вещами сдал комиссару.
- А комиссар что?
- Что там комиссар - это уж дело не мое. Как счел нужным, так и поступил.
- Да, прекрасно! Отлично!.. Здесь, на фабрике, тоже нужна такая же самоотверженная работа!
- Не изволь сомневаться…
- На Нуха не обращай внимания и на других тоже. Гайка слаба у них, сами службу несут спустя рукава и других подбивают…
- Меня не собьешь, мой директор! Клянусь честью, я знаю, что есть почтение к старшим и долг службы. Не равняй меня с другими… В своем участке я был опорой, на мне все держалось - курсы окончил, от старших хорошую науку получил. И если на службе допущу какую оплошность, пусть с голоду подохну…
- Я тобою весьма доволен…
- С голоду подохну, мой директор, но охнуть не позволю!..
- Все в порядке. Ты теперь…
- А все почему? Потому что служба превыше всего!..
- Конечно, ты прав…
- Есть у меня дочь и сын, они точь-в-точь как я. В классе первыми идут, от старших только похвала да благодарность…
- Сохрани их господь и помилуй!..
- А почему? Потому что я их в строгости воспитал, уважать дисциплину научил.
Директор уже не знал, как его остановить.
- Я хочу, чтобы они понимали, - не унимался Муртаза, - что значит служба, что есть великодушие и благородство. Кто не признает старших, тот аллаха не признает!..
- Совершенно верно! Молодец! А теперь ступай и…
- Так точно, бей-эфенди, немедля отправлюсь.
- Иди и займись своими делами.
- Есть заняться делами.
- А затем…
- Затем приступлю к своим обязанностям, и все будет в порядке.
- Давай!
- Вот только вопрос с курсами очень важен, мой директор.
- Хорошо, хорошо, мы это дело обдумаем…
- Надобно в корне менять все положение на фабрике!
Технический директор молча смотрел на него. Муртаза отдал честь, низко поклонился и строевым шагом вышел из кабинета. В дверях он чуть было не сшиб контролера Нуха и, не обращая на него внимания, промаршировал мимо.
Глядя ему вслед, Нух пробормотал под нос молитву, потом постучал в дверь и вошел в кабинет директора. Увидев Нуха, технический директор принялся смеяться. Нух улыбнулся и укоризненно покачал головой.
- Ну, поводил переселенца? - спросил технический директор.
- Ради бога, лучше не спрашивай, бейим. Как говорится, не было забот, а теперь невпроворот… Ох-ох-ох!
- Им надо уметь управлять, Нух. Тебе ль не знать, что не собаку уважают, а ее хозяина. Ты человек умный, в жизни много повидавший… Мне ли тебя учить? Держи его крепче на поводу, кинь ему кость, пусть рычит, на людей кидается!.. Таких не всякая мать родить способна. Этот человек готов верой и правдой служить!.. Понял, о чем я тебе говорю?..
- Оно-то, конечно, так, - кисло ответил Нух.
- О чем ты?
- Вот ведь в чем неприятность…
- Ну?
- Будто бы ты ему сказал: "Я свою фабрику отцу не доверю, а тебе доверить готов… А на Нуха не обращай внимания, хоть он мне и земляк, только все это пустое…"
Технический директор нахмурился.
- Я не желаю слушать всякие сплетни, Нух. Ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Я не стану рыть яму человеку, с которым связан узами крови, и не поставлю его на одну доску с никудышным переселенцем, без роду, без племени… Допустим, я так сказал - значит, так нужно было сказать, неужели непонятно?
- Зачем же, очень понятно. Коль надо, так надо, но…
- Опять "но"?
- Да так, ничего, все это болтовня. Или же вот, к примеру…
- Ладно, брось. Стоит ли обращать внимание на слова болтуна?
Около трех часов утра на фабрику прямо из ресторана приехал технический директор. Видно, он изрядно выпил, узел галстука сполз ему на грудь, волосы были растрепаны.
У ворот в эту ночь дежурил Ферхад. Когда директор шел через проходную, Ферхад как раз отлучился по нужде, оставив за себя сына, ученика третьего класса. Подгулявший директор даже не заметил мальчика и, широко шагая, направился и свой кабинет. Он зажег свет, прошел к столу, уселся, достал пачку бумаг и принялся сочинять письмо своему стамбульскому приятелю, расписывая похождения этой ночи: как в ресторане он повздорил из-за женщины с одним инженером, весьма солидным человеком, как ударил его и какие слова при этом были сказаны.
Привратник Ферхад, вернувшись из уборной, узнал от сына, что на фабрику в столь необычное время пожаловал технический директор.
- Ты правду говоришь, сынок? - растерялся Ферхад.
Сын утвердительно кивнул. Отец в задумчивости потоптался на месте, не зная, идти ли ему на пост, в проходную, или что-то предпринять.
- Значит, прошел к себе?
Мальчик пытался удержать в памяти только что прочитанный урок и ничего не ответил.
- А меня не спрашивал?
- Нет, не спросил.
- В проходную будку заглядывал? Видел, что меня на месте нет?
- Нет, не заглядывал. Вылез из машины и быстро прошел к себе…
- Ему не следовало бы видеть, что около ворот меня нет!
Сын молчал.
- Значит, говоришь, не спрашивал?
Мальчик не ответил.
- Ай-ай-ай! Беда, сынок, вот горе, сын мой!..
- Что случилось, отец?
- Тебе этого не понять, сынок…