Зевая, надсмотрщик поплелся в цех. Только он собрался свистком поднять спящих, как увидел дочерей Муртазы - они дремали около работавших вхолостую станков. Надсмотрщик затрусил обратно в ремонтную, чтобы рассказать Нуху про дочерей Муртазы. Контролера там уже не было. Надсмотрщик разыскал его в соседнем цехе, где он будил мастера, похрапывавшего на тюке с хлопком.
- Слава аллаху, я пришел раньше, - говорил Нух мастеру, который, с трудом продрав глаза, покачивался из стороны в сторону. - Пожаловал бы раньше Муртаза, он бы задал тебе трепку…
- Слышь, дочери Муртазы обе спят! - проговорил надсмотрщик, подходя к ним. - Сразу обе. Пойдите гляньте…
- Этому человеку все едино: мои ли дочери, свои ли… Никого ему не жалко. Служба, и все тут!
- Он сюда не часто заглядывает, - позевывая, проговорил мастер. - Интересно, почему раньше через каждые пятнадцать минут бегал?
- Так ведь он командиром стал!
- Это точно, что ему доверили командовать допризывниками?
- Кямуран и мне предлагал, только я отказался. Зачем мне эта морока! Задарма какая охота?
- И впрямь ни к чему! Мыслимое ли это дело: двенадцать часов на службе, а потом, мать родная, еще вкалывать… Была бы это твоя обязанность… Так это же не принудиловка? Добровольно.
- Вообще-то по своей воле только…
- Надо же Муртазу назначить! А чего он знает? Чего умеет? Ему же не сравниться с тобой!
- Оно, конечно, так.
- Сходи, Нух-ага, к нему, - выпалил вдруг надсмотрщик, покраснев от волнения, - и скажи, что дочери его спят…
- Как спят? - переспросил мастер.
- Господом богом прошу, сходи, Нух, скажи этому типу!
- Э-э, бросьте вы эту затею, - ответил Нух. - Девочек жалко…
- Почему жалко? Он у всех уже в печенке сидит. Все сыты им по горло! Иди, позови его!
- Не надо, ребята! Еще прибьет детей…
- А мы не дадим! Зато уж потешимся, вот смеху-то будет. Давай, давай, Нух!
Нух поскреб затылок и согласился:
- Ладно, только смотрите, чтоб детей не тронул!
- Хорошо, хорошо!
Муртаза драил какие-то медяшки в военно-спортивном кабинете.
- Как в чужом глазу соринку заметить, ты тут как тут, герой… - начал Нух.
- О чем ты? - насторожился Муртаза.
- Сходи в хлопкоочистительный, сам увидишь!
- О чем ты, тебя спрашивают!
- Сходишь, сам все и увидишь в цехе. Иль ноги не донесут?
- Что стряслось?
- Ты у нас лев по части службы, Муртаза-бей. Пойди, глянь на дочерей своих.
- Что там?
- А что еще может быть? Дрыхнут обе за станком…
Муртаза кинулся к выходу. Чертыхаясь, погасил свет, запер дверь и заспешил к цеху.
Мастер и надсмотрщик встретили его у лестницы.
- Иди-иди, полюбуйся на своих дочерей. А то горазд за чужими приглядывать.
Муртаза остановился в дверях цеха. Подрагивая худенькими плечиками, девочки сладко спали. Муртаза побледнел. Его окружили мастер, надсмотрщик и подошедший Нух. В ярости Муртаза вдруг метнулся к дочерям. Схватил младшую за волосы, поднял рывком и что есть силы швырнул девочку на пол… Старшая проснулась и, когда отец кинулся к ней, со страшным криком бросилась бежать. К Муртазе подскочили мастер, надсмотрщик, контролер Нух, рабочие и схватили его за руки.
- Отпустите! - кричал Муртаза. - Оставьте меня!
Его трясло от бешенства. Люди с трудом оттащили его от станка.
- Говорил я вам! Доигрались… Кончайте ваши шутки. Ишь, чего натворили, - сердито ворчал Нух, поднимая девочку с пола, по лбу ее ползла тонкая струйка крови.
Контролер поднял девочку на руки и понес в ремонтную мастерскую. Он положил ее на верстак, достал из аптечки йод.
- Ох, голова моя, - жалобно причитая, стонала девочка. - Ой, болит, не держится на плечах голова…
- Где болит, детка?
- Затылок болит, дядя Нух, вот тут…
- Пройдет все, успокойся, милая. До свадьбы заживет! Не плачь, детка!
Он усадил девочку на верстаке. Муртазу увели из цеха. Люди обступили Нуха и девочку.
- Был у нас случай, - начал рассказывать мастер, - одна работница заснула вот так у станка и повалилась вперед…
- Это ты про Феридже? - перебил его надсмотрщик.
- Ага… Свалилась и руками прямо меж пушек…
- Разве можно, доченька, спать за станком? - проговорил Нух.
Девочке принесли воды, дали попить. Она с трудом встала на ноги. Сестры потихоньку вышли из цеха и поспешили домой, боясь попасться отцу на глаза.
Мокрую от недавнего дождя мостовую за фабричными воротами освещали карбидные фонарики, прикрепленные к лоткам мелочных торговцев. Девочки, дрожа от страха и холода, прошли мимо них, тесно прижавшись друг к другу.
- Ой, болит бедная головушка моя, - все повторяла младшая. - Неужто еще раз побьет? А?..
- Бог его знает. Меня-то наверняка отлупит.
- Ох, голова моя, совсем не держится…
- Успокойся, дорогая, скоро пройдет.
- И глаза все время слезятся.
Старшая крепко прижимала сестру к себе. Сквозь бегущие облака проглядывала луна, освещая мокрые крыши домов. Когда девочки свернули за угол пекарни, их остановил порыв ветра. Луна спряталась в тучах, и все вокруг погрузилось в непроглядную темноту. Узенькая дорога, по которой надо было идти через грязный пустырь, пропала. Младшая в изнеможении повисла на руке сестры.
- Ох, голова… Ох, сил нет терпеть!..
- Пройдет, все до завтра пройдет, - подбадривала старшая.
Из-за туч снова выглянула луна, осветив дорогу, и девочки побежали. Но через несколько шагов младшая совсем обессилела. Сестре пришлось тащить ее чуть ли не волоком. Холодный ветер кидался на квартал, под его порывами трещали заборы. Где-то далеко отчаянно лаяли собаки.
Когда наконец они, миновав настежь открытую калитку, очутились во дворе, старшую сестру невозможно было узнать; она еле держалась на ногах от усталости.
- Умаяла ты меня, Фирдес, взмокла я, будто воду на себе возила.
А сестра беспомощно повисла у нее на руке и только повторяла без конца:
- Ох, моя головушка, нету мочи терпеть…
- Постой, сестрица, немного, я дверь только открою. А то разбудим нашу барыню-сумасбродку, потом хлопот не оберешься. Говорю тебе, неужели трудно постоять?
Как только сестра отпустила младшую, та рухнула вниз лицом на землю. Старшая растерялась.
- Фирдес, сестренка, Фирдес… Что с тобою, голубушка?
Она нагнулась и попыталась приподнять сестру за плечи, но та, точно неживая, тут же снова валилась на землю.
- Что с тобою, Фирдес? Что ты молчишь?
Наконец, оставив сестру, она бросилась к двери, открыла ее осторожно, чтобы не разбудить Мюзейен, пробралась по темной кухне и кинулась по лестнице к матери.
- Мама, мама, вставай! С Фирдес что-то неладное…
Мать, уставшая за день, никак не могла проснуться.
- Проснись, мама. Слышь, с Фирдес беда случилась.
Проснулась старшая сестра и сразу же принялась кричать:
- Опять вы! Наказанье божье! Да покарай вас аллах, проклятые девки! Чтоб вам сдохнуть!
- Мама, вставай скорее! Фирдес без памяти лежит.
Мать наконец очнулась от сна, присела на постели. Она прикрикнула на старшую и спросила в тревоге:
- Что случилось? Где Фирдес?
- У двери я ее оставила, лежит на земле, стоять не может.
- На земле?
Мать, даже не обувшись, босиком побежала вниз по лестнице. Взяла на руки лежавшую на земле дочку и внесла в дом. Тело девочки было мокрым от пота. Мать осторожно опустила дочь на постель, разостланную, как обычно, на полу.
- Дитя мое ненаглядное. Что с тобою? Фирдес, крошка моя, что случилось?..
- Голова… - прошептала девочка.
В тусклом свете ночника сверкнули голубые сережки.
- Крошка моя, дитятко мое, скажи маме, что случилось с тобою?
- Голова болит, разрывается…
Мать повернулась к дочери, которая стояла у двери и плакала.
- Объясни мне, что стряслось у вас там?
- Это отец… Прибил ее отец…
- За что?
- Уснула за станком.
- А ты где была?
- Я не заметила, как отец пришел. Он схватил Фирдес за волосы и швырнул на пол.
У девочки начался жар, она металась в постели и бредила.
Мать, не зная, что предпринять, постучала в потолок и позвала:
- Акиле-хала! Эй, Акиле-хала!..
Старуха не отзывалась.
- Акиле-хала, проснись!
Наверху кто-то заворочался, потом послышалось сонное ворчание. Немного погодя старуха спросила:
- Что у тебя там, Зюмрют?
- Спустись сюда скорее, Акиле… Моя Фирдес помирает…
Раздались торопливые шаги, и вскоре со словами "во имя аллаха, всемилостивого, всемогущего", в комнату вошла старая соседка.
- Что случилось, дочь моя? - спросила Акиле, подошла к постели, положила руку на пылающий лоб девочки. - О-о-о! Какой сильный жар! Найди-ка мне батистовый лоскут да принеси чашку с холодной водой. Бедную девочку сглазили, не иначе…
Мать, обливаясь слезами, принесла батист и чашку с водой.
- Перестань, не плачь! - проговорила Акиле. - Вот сейчас мы расплавим свинец, выльем его в воду, и все как рукой снимет! Есть у тебя кусочек свинца?
- Нет…
- Ничего, у меня найдется. А ты брось плакать, успокойся. Все пройдет, все будет хорошо, ей-богу!
Она мочила батистовый лоскут и прикладывала его ко лбу девочки.
- Слышь, Ферхад, - произнес Муртаза, подойдя к проходной. - Знаешь, что со мной случилось?
- Что произошло, Муртаза-эфенди? - спросил сторож, оглядывая надзирателя в командирской форме.
- Пропал я, совсем пропал… Плохи мои дела! Как посмотрю моему директору в глаза?
- Да что у тебя стряслось?
- И не спрашивай, Ферхад. Уж лучше бы меня убили!
Они молча глядели друг на друга.
- Нуха знаешь? Так вот, он застал дочерей моих спящими за станком. И знаешь, что мне сказал? "В чужом глазу ты соринку заметишь, а в своем…" Это он мне?! Да как он смеет мне говорить такое? Он, никудышный надзиратель, обязанностей своих не знающий, - он ведь даже курсов не кончал! Да у меня кровь в жилах даже остановилась! Сердце зашлось. И я должен слушать такие насмешки! От обиды и злости я так стиснул зубы, чуть не переломал их. Как могли мои дочери спать на работе? А?
- И вправду, как это они посмели! - воскликнул Ферхад.
- Лучше бы всадили мне в сердце пулю, чтоб я помер, Ферхад!
Он подошел к выходу, потом вернулся.
- Знаешь, что сделает теперь Нух? Пойдет к техническому директору и скажет, что поймал дочерей Муртазы-эфенди, когда они спали за станком, и заставит наложить на меня штраф. Штраф меня не беспокоит, но как я теперь посмотрю моему директору в глаза? Он мне теперь скажет: "Поздравляю, Муртаза-эфенди! Вот уж не ожидал от тебя. Ты - человек серьезный, курсы окончил, получил строгое воспитание. А как же ты детей своих воспитал?.."
Он подошел к выходу и снова вернулся.
- Лучше помереть, чем услышать такие слова от начальника. Как-никак, а я службу крепко знаю! И да будет тебе известно, обо мне знают не только в нашем городе! - Муртаза прищурил глаза и сделал паузу. - И не догадаешься где… Аж в самом Измире! - Он испытующе посмотрел на сторожа и продолжал: - Есть в Измире богатый человек, так вот он велел передать, что для своего сына возьмет в жены дочь Муртазы-эфенди, и никого больше! Потому что ему известно, что я получал от начальства одни только благодарности. "Я готов пожертвовать свои оливковые рощи ради этой свадьбы", - сказал он.
- Поздравляю! Значит, скоро обручение?
- Я еще не решил окончательно.
- Выходит, сват у тебя богатый человек?
- Говорят, у него оливковые рощи, сады, дома и овчарня. Чуть ли не самый богатый в Измире. Вот передают, что он так и сказал: "Хочу породниться с Муртазой-эфенди, ибо слышал, что этот человек никогда не допускал бесчестия или подлости. Есть у меня дома и в Измире, и в Манисе, есть овчарни. Пусть Муртаза-эфенди возьмет то, что ему приглянется, только чтоб дочь свою нам отдал!"
И глаза Муртазы вдруг сверкнули, будто изумруды.
- Давай, Ферхад, покурим, что ли?
Он зашел в будку, уселся на низенькую скамеечку. Сторож и надзиратель закурили, Муртаза с жадностью затянулся, ноздри его дрожали.
- Знаешь, чего бы мне теперь хотелось? Чтоб были у меня дом и овчарня. Вот бы жил не тужил. Запрягал бы коляску, и на прогулку! Каждый бы вечер с товарищами беседовал, пил водку и вино! Эх, Ферхад! Били бы барабаны, боролись пехливаны, а тут же, рядом, на кострах жарились бы барашки на вертеле. Пей, гуляй! А потом по коляскам, и пусть город оглохнет от наших песен!
Глаза Муртазы заблестели от набежавшей слезы. Он вздохнул горестно и произнес:
- Ох-ох-ох, Ферхад. Все-то мне известно, как можно весело жить, да что толку, коли такое житье не про нас. Масло сливочное, сыр да мед мы только на витрине магазина видим. Люди и первые помидоры, и первые баклажаны вкушают, а мы их едим тогда, когда скоту их скармливают…
Лицо Муртазы помрачнело, жалкая улыбка тронула губы, блеск в глазах погас, легло выражение великой обиды на судьбу.
- Все, все я знаю, да не про нас такая жизнь, руки коротки!
В будке неожиданно замигала тусклая лампочка. Муртаза тяжело поднялся и подошел к фабричным воротам. Только он собрался закурить, как вдруг подбежал небольшого роста человек и закричал, размахивая палкой:
- Чего вы тут стоите, когда вашу фабрику грабят!
- Чего? - У Муртазы даже сигарета из рук вывалилась.
- Грабят фабрику!
- Какую фабрику?.. Где?.. Кто?..
- Там, напротив ткацкого… Тащат из трубы, по которой спускают воду из крахмального.
- Кто?
- Поди разбери в темноте! Там их четверо.
Муртаза вырвал палку из рук человека и кинулся вдоль забора туда, где выходила труба, но тут же остановился и вернулся в проходную.
- Давай скорее ключи! - крикнул он Ферхаду.
- Какие ключи? - ничего не понял сторож.
- Ключи от ворот, да побыстрее!
Муртаза от нетерпения даже подпрыгивал на месте. Потом, разозлившись на Ферхада, по-прежнему глядевшего на него в недоумении, сам вскочил в будку, схватил со стены ключи и побежал к воротам.
- Ну, что уставился, будто пень? - злобно кинул он сторожу на бегу.
Раздвинув створы железных ворот, он вышел, запер ворота снаружи и затрусил к месту преступления.
За углом фабричной амбулатории кончалась мощеная дорога и начиналось море непролазной грязи. С трудом переставляя ноги - грязь доходила чуть ли не до верха голенищ, - Муртаза, тяжело дыша, пробирался вдоль забора, скользил, падал, проваливался в ямы с водой. Метрах в двухстах он разглядел силуэты людей и прибавил шагу. Где-то раздался пронзительный свист и крик: "Тикай! Облава!.." Муртаза рванулся вперед и заметил, как четыре тени кинулись в разные стороны. Надзиратель схватился за свисток и дал сигнал. Он остановился, не зная, кого преследовать, потом устремился за человеком, на плече которого белела ворованная материя. Человек нырнул в один из проулков рабочего квартала, Муртаза последовал за ним, давая на ходу свистки, крича и ругаясь.
Беглец и преследователь неслись по узкой улочке рабочего поселка. Крики и топот, брань и свистки разбудили обитателей квартала. В домах открывались ставни и окна, высовывались головы любопытных, слышались голоса.
В пылу погони Муртаза не заметил на своем пути глубокой ямы с водой. Когда, чертыхаясь, он вылез из воды, перед ним оказалась черная кошка, неосторожно перебегавшая дорогу. Взбешенный Муртаза что есть силы двинул кошку сапогом, раздался душераздирающий кошачий визг, и кошка осталась лежать на дороге. Муртаза выскочил на перекресток, крича во все горло и отчаянно свистя в свой свисток, и вдруг потерял беглеца из виду. Он остановился, озираясь безумными глазами, тяжело переводя дыхание. Он крутил головой, бранился, проклинал всех воров, топтался на месте, точно взбесившийся буйвол. Откуда ни возьмись, к нему подскочил старикашка, показал на дом, в котором скрылся вор, и тут же исчез в темноте.
Муртаза подбежал к дому, низенькому, кирпичному строению с одним окном, окруженному глухим забором из ржавой жести. Муртаза прильнул к дыре в заборе и стал смотреть на освещенное окно. За занавеской метались тени. Муртаза подошел к калитке и принялся барабанить в трухлявую, качающуюся дверь.
- Эй, хозяева! Слышь, хозяева, откройте!
Он посмотрел в щель, увидел, что тени в окне запрыгали быстрее, и начал трясти калитку.
- Хозяева! Эй, вы, слышите?.. Немедля откройте дверь!
За его спиной уже собирались жители квартала, выскочившие из своих домов, одетые во что попало. Свет в окне погас.
Потеряв терпение, Муртаза ударил плечом в гнилую дверь, сорвал ее с петель и вбежал во двор. Толпа зашумела.
- Кто это?
- Да, видать, Муртаза…
- Вот безобразник!
- А кто он такой?..
- На фабрике ночной надзиратель.
- Какой он надзиратель? Помощник у контролера Нуха…
- Придержи язык, а то еще услышит. Он таких слов не любит.
Свистя в свой свисток, подошел околоточный.
- Чего тут у вас? - спросил он строго. - Что происходит, почему свистки были?
- Право, не знаю, вора какого-то ловят.
- Где?
- Кто свистел?
- Муртаза, ночной надзиратель с фабрики.
- Где он?
- Взломал дверь в калитке и вошел во двор.
- Что-о? Взломал дверь, говоришь?
- Ей-богу. Он еще там, внутри.
- Кто же разрешил ему срывать двери и входить в дом к людям?
- Сломал и вошел, чего тут спрашивать-то?
- Не имеет он такого права, эфенди.
- Ну ты и шутник! У тебя забыл разрешения спросить.
- Закон запрещает насильно входить к людям в дом. Да пусть он хоть губернатором будет, все едино не имеет права ломать двери и нарушать неприкосновенность жилища. Ясно? Знаешь, что существует неприкосновенность жилища?
- Да что ты пристаешь со своими вопросами? Поди спроси у того, кто ломал дверь.
- Мой шурин однажды хотел силком открыть дверь у одной вдовушки, да тут…
- Муртаза дверь высадил и ворвался в дом, а ты тут сказки рассказываешь.
- Он чего, рехнулся, что ли?
- Это ты у него сам спроси.
Из дома слышались брань, женские вопли, повелительный голос Муртазы: "А ну, шагом марш! Не разговаривать!"
Немного погодя показался Муртаза, подталкивавший в спину невысокого худого человека в нижнем белье, с ворованной тканью, еще сырой, кое-как свернутой. За ними босиком бежала женщина и молила:
- Обожди малость, дай ему хоть штаны надеть!
Околоточный остановил Муртазу у дверей калитки и строго спросил:
- На каком основании ты…
Увидев перед собою бывшего коллегу, Муртаза сердито перебил его:
- Чего тебе, друг служака? Чего надо?
- На каком основании ломал ты дверь у людей?
На этот вопрос Муртаза выложил квартальному все сведения о собственной персоне, подробно объяснил, какие полномочия он получил от господина технического директора, и в конце концов спросил:
- Понял ты наконец, кто я есть?
- Кто бы ты ни был, хоть сам губернатор, не имеешь никаких прав ломать чужие двери!
- Я? Это я-то? - задыхаясь от гнева, орал Муртаза.