– Мы его укокошим, – сказал Бомбель с улыбкой. – Я не собираюсь уступать первенство никому. Я – король, а ты, моя непревзойденная Терезия, – королева. В этом году бриллиантовые короны вновь увенчают наши головы. Никто не помешает нашему счастью.
– Никто, – подтвердила она. Поцеловала его в губы, села ему на колени. – Мы достойны счастья, дорогой.
– Достойны…
– Мы должны быть эталоном для подражания, законодателями мод, – продолжила она.
– Тебе нужен новый наряд, Терезия, – сказал он так, словно сам до этого додумался.
– Ах, милый! – Терезия растаяла. – Да, да, да… Мне нужны кружева Жозефины.
– Ты знаешь, где их можно достать?
– Да, – она встала. – Завтра их привезут из Парижа. Верные люди сообщили мне, что Жозефина, отвергнутая жена Наполеона, так обиделась на парижанок за бессердечие, что решила их наказать. Как? – хороший вопрос. Она скрыла от них секрет кружевной ткани. И теперь парижанки больше не смогут называться законодательницами моды, потому что ими отныне будут француженки из Орлеана. Но по странному стечению обстоятельств, ткань попала к нам в Новый Орлеан. И теперь законодательницей моды станет королева Луизианы Терезия Бомбель! Я распорядилась, чтобы ткань привезли к нам.
– Брависсимо, дорогая! – воскликнул он. – Я в восторге. Но без одежды ты мне нравишься больше. Иди сюда…
– Рудольф? – она смерила его взглядом строгой мамаши. – Я не горничная, чтобы задирать подол, где придется.
– Не горничная… – он встал. – В нашем доме летает креольская зараза, которая делает податливых женщин строптивыми.
– В этом нет ничего плохого, Рудольф, – она шлепнула его веером по щеке.
Она знала, что муж пытался овладеть Иссидорой, но получил такой отпор, что навсегда оставил мысль о совращении креолки. Мало того, Иссидора обо всем рассказала госпоже. Терезия дала ей денег, велела держать язык за зубами, строго выговорила мужу. Тот пообещал исправиться. Она сделала вид, что верит. У Бомбеля было больше поводов сердиться на нее. К счастью, он ни о чем не подозревал. Он знал, что госпожа Бомбель больше всего на свете любит деньги и драгоценности. Банкир не верил, что кто-то сможет так же щедро оплачивать ласки Терезии, как это делает он. С первых дней совместной жизни Терезия выдвинула требование:
– Каждый приход в мою спальню должен щедро оплачиваться тобой, мой любезный супруг.
Он с радостью согласился. Он знал, что деньги никуда не исчезнут, а помогут Терезии преодолеть робость, которую она по началу испытывала. Чем чаще Бомбель приходил к жене, тем сильнее пылала ее страсть и дороже становились украшения, о которых она мечтала. А рождение двух сыновей сделало Терезию самой богатой женщиной Луизианы.
– Выпиши мне чек, Рудольф, чтобы оплатить покупку кружев, – сказала она.
– Какую сумму написать? – спросил он, усевшись за стол. Она ответила. Он увеличил цифру почти в два раза, протянул ей чек.
– О, Рудольф, ты душка! – воскликнула Терезия, села к нему на колени. – Нынче ночью моя дверь будет открыта.
– И не только нынче, – он уткнулся губами в ее декольте. – Я оплатил две недели твоих ласок, дорогая.
Терезия надула губки. Это в ее планы не входило. Но сумма, написанная на чеке, сделала ее податливой.
– Хорошо, милый, – встала. – Две недели… А потом…
– Потом будет не скоро, – он поцеловал ее руку. – До вечера.
– До сладостного вечера, – пропела она и ушла.
У дверей госпожу Бомбель ждал экипаж. Она отправилась на ру Дюмейн, где была назначена встреча с господином Ферстелем. Терезия приказала ему доставить кружева в ее дом, но он заупрямился. Сказал, что будет правильнее встретиться в ателье, как и в прошлый раз, чтобы сразу отдать ткань в работу. Терезия согласилась. Предложение Ферстеля избавляло ее от необходимости вызывать портниху. К тому же оставаться один на один с этим угрюмым плантатором ей вовсе не хотелось.
Терезия вошла в мастерскую, протянула ожидавшему ее Ферстелю руку для поцелуя.
– Вы, как всегда, само очарование, – проговорил он.
– Открывайте ваши сундуки, – приказала она.
– Не мои, а Жозефины, – сказал он, подняв крышку.
Терезия сдержала восторженный возглас. Но огонь в глазах утаить не смогла. Ферстель улыбнулся. Понял, можно не переживать, госпожа банкирша купит всю ткань. Он уселся в кресло. Так было удобнее наблюдать за Терезией.
Банкирша разгладила кружева, приложила ткань к груди и волосам, замерла перед зеркалом, залюбовалась собой.
Терезия была в той поре, когда природа приукрашивает в женщине все самое лучшее, чтобы не такой грустной была для нее наступающая пора неизбежного увядания. Понимая это, Терезия старалась насладиться каждым мгновением жизни, взять от нее все возможное и невозможное.
Восторженные взгляды плантатора Терезию раззадорили. Ей захотелось соблазнить Ферстеля. Привыкшая к ухаживаниям молодых людей, Терезия решила проверить свои чары на старикашке, который был старше нее на пятнадцать лет. Ей захотелось понять, что происходит в сознании мужчины, когда он стареет, захотелось пощекотать его нервы, поиграть на струнах его души, отыскать сокровенные нотки, разбередить раны. Играла Терезия с азартом и особым наслаждением, видя, что Ферстель попался в ее сети.
Однако госпожа банкирша не подозревала, что господин Ферстель такой же игрок, как и она. Одаривая Терезию сладострастными взглядами, он увлекал ее в свою ловушку. Он восхищался не ее красотой, а собой. Разглядывая прелести Терезии, умело выставленные напоказ, он вспоминал свою молодость, видел себя молодым и страстным. Страсть подсказала ему правила игры. Страсть заставила забыть обо всем, кроме чувственного наслаждения, которое он обязательно получит. Получит потом, когда обналичит чек, подписанный Бомбелем. Часть денег он отдаст Терезии, так они решили в прошлый раз. И сейчас условия договора остались неизменными.
– Где ваша женушка берет такую прелесть? – воскликнула Терезия, повернувшись к Ферстелю.
– Сундуки достались ей по наследству от Жозефины, – соврал Ферстель. Захотелось подзадорить банкиршу.
– Вот как?! – она скривилась. – Неужели ваша Луиза в родстве с бывшим императором Франции Наполеоном?
– Нет, конечно, – надутые губки Терезии его рассмешили. – Луиза внучатая племянница двоюродной сестры Жозефины. Наполеон развелся с ней из-за того, что она была немолода и не могла родить ему наследника.
– Бедная женщина, – Терезия вздохнула. – Чтобы пережить такой позор, требуется особое мужество.
– Согласен с вами. Но, у Наполеона были свои взгляды на будущее Франции. Он хотел отдать страну законнорожденному сыну, а не какому-то постороннему человеку, – сказал Ферстель. – Именно поэтому император расторг брак с Жозефиной и женился на австрийской принцессе Мари-Луизе, которая и стала матерью его сына Наполеона II. К сожалению, он умер в возрасте двадцати одного года. Бонапартисты, мечтавшие короновать его, остались ни с чем.
– А что стало с матерью Наполеона II? Как она перенесла смерть сына? – спросила Терезия, усевшись в кресло.
– Вы не поверите, но… – Ферстель выдержал паузу. – Мари-Луиза вздохнула с облегчением.
– Как такое может быть? Как мать может радоваться смерти своего ребенка? – на лице Терезии Бомбель отразился неподдельный ужас, щеки покрылись пятнами.
Ферстель поспешил ее успокоить.
– Все дело в том, что после отречения Наполеона в 1814 году, Мари-Луиза вернулась в Вену. Ей было двадцать три года, а ее сыну чуть больше трех. Австрийский император Франц I сделал все, чтобы дочь не поехала на Эльбу за опальным супругом. Ребенка у Мари-Луизы забрали, запретили ей даже навещать сына. Император сам воспитывал мальчика, как гражданина Австрии. А Мари-Луиза вскоре успокоилась от угрызений совести в объятиях графа Адама Альберта фон Найпперга, который присматривал за ней и был старше на шестнадцать лет, – улыбнулся. – Наш с вами случай…
– С той лишь разницей, что вы – не граф, а плантатор, – фыркнула она. – Не отвлекайтесь от рассказа. Что было потом?
– Граф Нейпперг являлся полномочным представителем бывшей императрицы Франции на Венском Конгрессе, присматривал за ней, сопровождал на балы, на курорты, а затем уехал вместе с ней в графства Парма и Пьяченца. Граф так хорошо заботился о своей подопечной, что у них родилось трое детей.
– Какой ужас! – воскликнула она. – Как низко пали эти люди…
– Не стоит осуждать этих людей, госпожа Терезия. Все мы не без греха, – сказал Ферстель.
– На что вы намекаете? – ее щеки вспыхнули. Мелькнула мысль: неужели он знает, что мой второй ребенок рожден не от Бомбеля? Нет… Он не может этого знать. Даже Николя – секретарь мужа, виновник случившегося, боится верить в это.
– Я ни на что не намекаю, госпожа Бомбель, – он улыбнулся. – Я лишь цитирую Священное писание: "Кто без греха, первым брось в нее камень…"
– Да-да, – она провела рукой по волосам.
– Наши герои не безгрешны, это так, – сказал Ферстель. – Но их оправдывает то, что на тот момент Граф Непперг был вдовцом, а Мари-Луиза, хоть и оставалась законной женой опального Наполеона, но воссоединяться с ним не собиралась. Так она мстила за все унижения, которые терпела ее дорогая Австрия от этого человека. Ничего не подозревающий Наполеон, ждал любимую жену, писал ей пламенные письма с Эльбы. А она молчала, потому что письма до нее не доходили. Тайная канцелярия делала все, чтобы ограбить Мари-Луизу от ненужных переживаний.
– Жаль, что нас некому ограбить от переживаний, – она поднялась. – Велите погрузить сундук в мой экипаж. За деньгами я пришлю к вам Иссидору.
– Кого? – спросил Ферстель, подумав:
– Что за наваждение? Нет, я не ослышался. Она сказала Иссидора. Но, что это значит?
– Что вас так удивило, господин Ферстель? – она усмехнулась, ткнула его веером в грудь. – Признавайтесь, вы знакомы с моей горничной? У вас с ней был роман?
– С кем? – он нахмурился.
– С моей горничной Иссидорой, – она прищурилась. – Вы – хитрец, Ферстель. Вы запутали меня своими кружевами, своими рассказами про Наполеона, а о том, как кружева попали к вашей жене, не сказали ни слова, – покачала головой. – Я вам это простила. Но теперь новая интрига. Вы влюблены в Иссидору, так?
– Да, – он решил, что лучше ей поддакнуть, чем раскрывать свою тайну.
– Как легко я вас вычислила, – она ткнула его веером в грудь. – Все вы одинаковые. Красивое тело вас сводит с ума. Но Иссидора слишком строптива для вас, господин Ферстель. Вам с нею не совладать. Она не из той породы. Она – креолка, а это значит – буря… – усмехнулась, вспомнив, как Иссидора танцевала для нее танец страсти. – Нет, вам не по зубам такая страсть, Ферстель…
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – он улыбнулся.
– Ладно, я вас пожалею, – сказала она добродушно. Пора было заканчивать разговор и отправляться домой к мужу. – На днях я сама приеду к вам на плантацию.
Мне хочется взглянуть на вашу жену, погулять по вашему саду. Он ведь у вас есть?
– Да. И еще у нас есть прекрасная платановая аллея. Буду счастлив видеть вас у себя, – он прижал ее руку к губам, подумав, что банкирше незачем смотреть на его скромное жилище. Нужно что-то придумать, чтобы она не смогла приехать.
Терезия провела веером по его щеке, сказала укоризненно:
– Вижу, вы боитесь меня. Вы не хотите раскрывать мне своих тайн, Ферстель. Не отпирайтесь. Я – ваш судья. На… вашей головой навис Дамоклов меч, трепещите, – рассмеялась. – Вы так побледнели, словно и впрямь чего-то боитесь. Чего вы боитесь? – прикрыла его рот веером. – Не отвечайте мне ничего, храните свою тайну. Живите в страхе, в ожидании. Я не скажу вам о дне и часе своего визита. Не скажу, но приеду обязательно. А вы…
Ферстель рассвирепел, сжал ее в своих объятиях, впился губами в ее полуоткрытый рот. Хотел причинить ей боль, а она ответила на его поцелуй, словно ждала его. Ее тело обмякло. Ферстель понял, что может делать с Терезией все, что пожелает. Он победил в этой схватке. Насмешки Терезии стали ему понятны, приобрели иную окраску. Госпожа банкирша давно ищет его ласк – вот в чем секрет ее высокомерия.
– Что вы со мной сделали? – простонала она, не открывая глаз. – Что?
– Попросил у вас прощения, – ответил он первое, что пришло на ум.
– Сделайте это еще раз… Еще…
Новый поцелуй был еще более страстным. Они оба поняли, что еще одна минута, проведенная вместе, лишит их здравомыслия, разрушит привычный, устоявшийся мир.
– Убирайтесь, – закричала Терезия, оттолкнув его.
Она испугалась за себя. Испугалась той неистовой страсти, которой никогда прежде не испытывала.
– Неужели, все предыдущие встречи были только прелюдией к главному событию, которое еще только должно произойти в моей жизни? – думала она, усаживаясь в экипаж. – Нет, нет, нет… Ферстель не может быть вершиной… Нет… Он старше меня на целых пятнадцать лет. У него нет столько денег, чтобы удовлетворить мои желания… О, Боже, о чем это я? Какие деньги, если я чуть не умерла в его объятиях… Он нежный, чуткий, страстный, словно… Словно в его жилах течет креольская кровь… Или он брал уроки у Иссидоры? Нет… Он мой, мой, мой… Я хочу погрузиться в омут безумной страсти. Хочу пойти ко дну, а потом взлететь до небес… Я не узнаю себя. Не узнаю…
Терезия Бомбель не подозревала, что с ней произойдет нечто подобное. Воображение нарисовало ей такие фантастические картинки, что захватывало дух. Страсть овладела ею настолько, что она не желала больше думать ни о чем, кроме нее. Знала, что и Ферстель не будет теперь спать ночами. Это добавляло ей азарта и желания.
Терезия была женщиной расчетливой, поэтому она решила выждать. Да и обстоятельства складывались так, что броситься в объятия Ферстеля она пока не могла. Бомбель отправил письмо графу Монтенуово с просьбой принять их в ближайшие выходные. Граф подтвердил свое приглашение.
Терезия занялась подготовкой гардероба. Это занятие ее всегда успокаивало, направляло мысли в правильное русло. Госпоже банкирше нужно было сосредоточиться. Она – мастерица интриг, а, чтобы их плести, нужно как следует изучить быт и нравы соперника, а это лучше всего делать в его доме. Она не должна ничего упустить, чтобы потом выставить графа в неприглядном свете. Она придумает такое, что отпираться будет бесполезно. Это будет посерьезнее кружев Жозефины из сундуков Луизы Ферстель…
Терзания
…Господин Ферстель вернулся домой, закрылся в своей комнате, и не выходил до утра. Он лежал и смотрел в потолок. Думал, что же теперь делать с этой безумной страстью, захватившей его. Желание облагать Терезией затмило все остальные мысли. Это казалось странным для мужчины, перешагнувшим рубеж шестидесятилетия. Но Ферстель почувствовал, что мир вокруг него изменился, а он сам стал другим человеком. Он – мальчишка, одержимый ненасытной жаждой обладания женским телом. Холодная Луиза, не знающая ничего в любовных утехах, ему теперь была не нужна. Он не хотел тратить драгоценное время на обучение юной супруги. Он приходил в ее спальню только тогда, когда этого требовал его инстинкт, выполнял свое дело и уходил. За три последние года желания провести ночь в спальне жены возникали крайне редко. Ферстель решил, что это – старость. Хотя списывать себя со счетов не собирался. Красотки с ру Бурбон не давали скучать. Но и они померкли перед Терезией.
Прижав госпожу банкиршу к груди, Ферстель почувствовал такую неистовую силу и страсть, что испугался. Испугался того, что все эти годы он просто спал летаргическим сном, не ведая о чувствах, данных людям. Терезия эти чувства разбудила. Их можно сравнить с наводнением, которое уже остановить невозможно. Близится катастрофа, разрушительную силу которой сдержать нельзя. Значит, нужно что-то придумать.
И он придумал. Он решил, что они с Терезией должны уплыть на пароходе вниз по Миссисипи, чтобы там, вдали от шумной суеты Нового Орлеана, насладиться друг другом, а потом будь, что будет…
Ферстель встал на рассвете, пошел в комнату Луизы. Она спала, положив под щеку ладошку. Рыжие волосы, рассыпанные по подушке, показались ему лучиками солнца, заглянувшего в окно. В сердце впервые проснулась нежность к этой девочке, годившейся ему в дочери.
– Спи, дитя мое, – сказал он, закрыв дверь, пошел в комнату, которую расписывал Матиас.
Долго стоял со скрещенными на груди руками, смотрел на потолок, размышлял над тем, кому нужна вся эта красота. Удивлялся, что подобный вопрос возник у него сейчас, когда роспись практически завершена. До того, как Матиас начал роспись, Ферстель был уверен в правильности своего решения. А теперь все изменилось. Почему? Неужели страсть к Терезии сделала его безразличным даже к собственной персоне. Самолюбование всегда являлось отличительной чертой его характера. Еще вчера он гордился тем, что похож на Наполеона, взирающего сверху на домочадцев. А сегодня картина вызывает у него кривую усмешку. Цветы, ангельские лица жен, небесный фон, подсвеченный солнцем, его раздражает.
– Похоже, я перестарался, – сказав Ферстель, опустив голову. Потер шею, затекшую от напряжения. – Картина меня огорчила… – распахнул окно. – Луиза молода, Матиас тоже… Чем они занимаются, когда меня нет? – усмехнулся. – Художник пишет, а она за ним наблюдает, и… – тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. – Нет, она не имеет права в него влюбляться. Она замужняя женщина. Она ждет ребенка… Надо гнать этого художника взашей…
Ферстель захлопнул окно, настроение у него испортилось. Он наскоро позавтракал, пошел к себе.
Матиас пришел в назначенное время. Взобрался на леса, обмакнул кисть в краску. Вошел Ферстель. Взгляд суровый, глаза красные, сказалась бессонная ночь.
– Долго еще? – спросил он строго.
– К полудню закончу, – ответил Матиас.
– Хорошо. Я принес тебе деньги за работу. Ты молодец, но мы вынуждены отказаться от новых заказов.
– Спасибо, что сказал, – Матиас улыбнулся. – Теперь я могу согласиться на новую работу в Орлеане.
Ферстель не ожидал такой радости. Ему хотелось унизить креола, хотелось заставить его себя упрашивать и насладиться вдоволь своим превосходством над этим щенком. Не вышло. Вероятнее всего, что и мысли о неверности Луизы – плод его воображения. Тот, кто сам нечист, подозревает других в таких же грехах, – пришла на ум странная мысль.
– М-да, – проговорил он. На лице отразилось некое подобие улыбки. – Рад, что все так хорошо складывается. Желаю удачи…
Матиас закончил работу быстрее, чем думал. Собрал кисти, краски, пошел к Луизе. Постучал. Она открыла не сразу. Лицо бледное, на глазах слезы.
– Что-то стряслось? – спросил он.
– Нет-нет, все хорошо, – она попыталась улыбнуться. – Мне немного нездоровиться сегодня. Так бывает… А у вас что?
– Я закончил работу. Хотите взглянуть?
– Да, – она пошла следом за ним. Но в комнату не вошла. Осталась на пороге.
Долго смотрела на потолок.
– Вы нарисовали красивых женщин, – повернула голову. – Мне будет грустно без вас, Матиас…
– И мне, – он сделал шаг.
Луиза выставила вперед обе руки, прошептала:
– Не смейте переходить черту запрета…
– О чем вы, госпожа Луиза? – он растерялся. – Я просто хотел поцеловать вам руку.
– Не нужно… – она покачала головой. – Я знаю, что у вас на уме другое. Нынче ночью я видела страшный сон… мы с вами целовались…
– Разве это страшно? – он рассмеялся. – Признайтесь, вам понравились мои ночные поцелуи?