* * *
– Сволочь! Гад… Убью! – Мишка, ничего не соображая от ненависти, принялся бить связанного Лешего ногами.
От слепой ярости носки сапог попадали то по голове, оставляя кровавые следы, то по телу лежащего на земле насильника. Тот никак не реагировал: удар прикладом оказался слишком чувствительным.
Донченко схватил Дмитриева за куртку, рывком откинул в сторону:
– Тихо! Успокойся.
Вика, всхлипывая, спрятала лицо в коленях. Мишка плюнул в сторону наёмника, подполз к девушке:
– Всё хорошо, малыш. – Мужские руки нежно обняли стан девушки. – Теперь всё будет хорошо…
Виктория, немного успокоившись, прижалась к Михаилу.
Лёха быстрыми, скользящими движениями обшарил тело контрактника, извлёк тетрадь, кинул Вике:
– Держи. И не потеряй. А теперь уходите. Оба! Вниз, к морю. Мы вас найдём.
– А ты? – Мишка удивлённо смотрел на Донченко. Он почувствовал: что-то сейчас происходило не то.
Капитан рывком стянул с себя пояс, вторично, крепко, с проверкой, перетянул и без того уже связанные руки Лешего. После чего обернулся к Дмитриеву и зло выкрикнул:
– Что стоим? Я же сказал – уходите! Немедленно!
* * *
Санатов с удивлением наблюдал за тем, как прибывшего в лодке мужика, судя по всему, начальника, сопроводили под прицелом автомата к кострищу, что догорал на берегу реки. Что же, чёрт возьми, у них там происходит?
Впрочем, дальше анализировать Санатов не стал. Бросив взгляд в сторону костра, Серёга отметил, что, пока он наблюдал за диалогом прибывшего с военным и за его арестом, из лагеря исчезли два наёмника, из тех, кто сушился у огня после вынужденного купания. "Ай да гаврики, – Серый тихонько матюкнулся. – Решили обойти наших? А вот болтянского вам…"– и рысью кинулся в кусты. Нужно было помогать своим.
* * *
Леший застонал. Левая рука наёмника дёрнулась было к ране на голове, но Лёшка крепко связал наёмника. Опер, заметив движение, присел рядом:
– Привет, Леший.
– Да пошёл ты…
– Других слов я от тебя и не ждал. – Донченко пропустил мат мимо ушей. – Это хорошо, что ты злой. Это мне поможет. Знаешь, Леший, я как-то и не сомневался в том, что ты захочешь оседлать девчонку. У тебя всегда вместо мозгов яйца думали. На чём и сыграл. Ты ведь когда баб трахаешь, ни хрена не слышишь.
– Сука, – простонал наёмник. – Всё не можешь простить той…
Мат вторично разнёсся над тайгой. Но на этот раз Донченко пропускать ругань не стал. Короткий удар ниже рёбер заставил насильника поперхнуться собственными словами.
– А вот тут ты прав, – согласился Донченко, похлопав врага по плечу. – Не могу простить. И не хочу. Я любил её. А ты, гадина… – Лёшка сжал кулаки, но бить не стал.
Леший, с трудом повернув голову вбок, снизу вверх посмотрел на бывшего однополчанина.
– Болит? – хриплый смешок вырвался из глотки насильника. – А ты отомсти мне. У тебя ж тогда не получилось, так давай сейчас. Давай схлестнёмся на кулачках. Чешутся же!
Донченко оборвал Лешего неожиданным и оригинальным способом: достал платок, скрутил его в жгут, который стянул на голове Кузьменко, перехватив рот с такой силой, что едва не порвал соединения губ.
– Как был сволочью, Леший, так им и остался. – Лёшка, подхватив автомат, вскочил на ноги. – Помнишь, как убил девочку? Помнишь. По глазам вижу. А ведь она была жива, когда ты её бензином обливал… Словом, так: если Бог на свете есть, ты, падаль, сдохнешь. Если нет – выживешь. Сдохнешь – поставлю за тебя свечку. А выживешь… Если выживешь – встретимся.
С последними словами Донченко ударом ноги столкнул извивающееся тело наёмника в ту самую пещеру, из которой недавно выбралась Виктория.
* * *
– Здравствуй, Володя. – Ельцов не стал вставать, протягивать руку. Понимал, тот всё одно не ответит. А потому просто дождался, когда Савицкий присядет рядом на край бревна, которое Мишка Дмитриев заготовил прошлым вечером для костра.
– Мне с тобой говорить не о чем, – хмуро отозвался старик.
– А мне, кажется, наоброт. – Декан отмахнулся от назойливого шмеля. – Есть нам о чём с тобой потолковать. Где милиция, что была с тобой?
Савицкий кивнул сединой в сторону разбитого лагеря:
– Майор в палатке. Под охраной. Где второй – не знаю. Спроси у своих.
– А у меня здесь своих нет.
– Кинули? – В голосе старика слышалась пустота. Ни удивления, ни радости – ничего. – Давно бы так. Всё комбинации разыгрываете? И неймётся же вам. Игруны… А всё одно ты послабее, чем твой папаша.
– Даже так? Об отце милиционеры подсказали?
– Зачем? Сам догадался. Ещё в шестьдесят девятом. Когда один из ваших в лагере проговорился. Назвал его полностью и по фамилии, и по имени-отчеству. Сложить одно к другому труда не составило. – Савицкий поднял взгляд на собеседника. – А я думал, ты появишься в Москве. Всё время ждал. Ан нет, застрял здесь.
– А что в столице делать? – Рука декана прихлопнула-таки шмеля. – Там народа и без меня хватает. А насчёт комбинации… Когда догадался, что тебя играют?
– Вчера, – вяло отозвался Савицкий. – В схованке. Этот, твой кореш, сделал вид, будто не заметил нас.
– Не актёр, что сделаешь. Только повторюсь: у меня в этом лагере своих людей нет.
– Ну-ну… – Савицкий взял бутылку с водой, полил на руку, сполоснул лицо. – Батя ещё жив?
– Практически нет. – Ельцов распахнул куртку: солнце уже грело вовсю. – Месяц назад обнаружили раковую опухоль.
– Ну, хоть отмучается. Мишка знает о нём?
Декан отрицательно покачал головой:
– Ещё нет.
– Свози его к нему.
– Зачем? Показать живой труп?
– Он его отец.
– Он то, что осталось от его отца. – Жёстко парировал Юрий Николаевич. – И не нужно устраивать сцены, Володя. Ты прекрасно знаешь, на что вы шли. А потому не дави на совесть. Там всё в порядке.
– Я о прошлом не жалею. Позови меня Батя сегодня – снова бы с ним пошёл. Эта экспедиция была единственным стоящим делом во всей моей жизни. Только никто меня уже не позовёт. Да и вы не сможете долго скрывать бонке, – выдохнул Савицкий. – Колодников был прав, когда говорил, что наступает время открытия тайн. Фрагменты цепи мелькают в экранах чуть ли не ежедневно. – Савицкий замер. – Постой… Это что, тоже ваша работа?
– А ты думал. – Лёгкая усмешка скользнула по лицу декана. – И дозировка информации тоже.
– И долго думаете так продержаться? Человечек-то пошёл нынче сметливый. Рано или поздно всё одно найдётся новый Профессор, который сможет соединить цепь. Катастрофа неминуема.
Ельцов повёл плечами:
– Спрашиваешь, на что рассчитываю? На то, что человек, этот новый Профессор, к моменту контакта с бонке, успеет всё-таки определиться, что для него первично, а что вторично.
– Утопия.
– Но ведь Профессор справился с собой. Смог найти силы не поддаться искушению. Вот и другой сможет.
На лице Савицкого мелькнула мрачная улыбка:
– Предки, создавшие цепь, были намного сильнее нас. И тем не менее катасрофа произошла. А ты хочешь, чтобы дикари вдруг одномоментно определились и не повторили путь своих прародителей. Это даже не утопия. Идиотизм.
– И тем не менее я с тобой не соглашусь. – Ельцов стянул с себя куртку, подставив солнцу мокрую от пота рубашку. – Люди сделали большой скачок в развитии. Даже в сравнении с прошлым столетием.
– Научно? Да. А внутренне? – Савицкий всем телом повернулся к декану. – Человек навсегда останется жадным, неудовлетворённым животным. А бонке, ты знаешь, таких на дух не переносит.
– Да, – согласился декан, – с Профессором объект поступил лояльно только потому, что увидел, как тот ценой своей жизни пытался спасти друга. Иначе бы и с ним поступил так же. Но это-то и есть доказательство того, что человек меняется.
– Единичный случай. – Савицкий обречённо махнул рукой. – Знаешь, я много думал над тем, что произошло. Да, наверное, вы где-то правы, что скрываете бонке от людей. Только сам собой напрашивается другой вопрос: а зачем? Для чего? Для того, чтобы ненависть, жадность, месть, злоба, властолюбие – всё это продолжало процветать? А не лучше ли замкнуть цепь и поставить точку? Как тогда, в прошлом?
– Не знаю, – спокойно отозвался декан. – Я свою жизнь положил на одно – сохранить объект и максимально оградить его от грязи. Пока у меня это получалось. Надеюсь, у тех, кто придёт вслед за мной, тоже получится.
– У вас кто-то скурвился? – неожиданно поинтересовался Савицкий, бросив взгляд в сторону реки: оттуда чётко слышался рёв мощного дизельного двигателя.
– Да.
– Ты его вычислил?
– И да, и нет. – Декан сорвал травинку, покрутил ею перед глазами. – Змея оказалась о трёх головах и двух хвостах. И до одной головы мне не добраться.
* * *
Милицейский глиссер, прошуршав дюралевым днищем по гальке, пристроился рядом с лодкой декана.
СЧХ первым спрыгнул на берег и, бросив короткий взгляд на расположившихся под надзором охраны, невдалеке от берега, Савицкого и Ельцова, тут же направился к стоящим невдалеке двум контрактникам. Вслед за подполковником судно покинули трое сотрудников Зейского УВД, вооружённые короткоствольными автоматами.
Щетинин на глаз определил командира:
– Ты главный?
– Предположим.
– Предполагать будешь на бабе, и то, если та даст. Выводи на свет божий моего майора.
– Понятия не имею, о чём речь.
СЧХ покачал головой, как бы сомневаясь в словах наёмника, после чего громко, так, чтобы слышали все, произнёс:
– А мне, Сват, говорили, ты умный. Выходит, ошибались в тебе, Герман Викторович. Что ж, тогда слушай меня внимательно, капитан. Первое. Твой заказчик у нас. И он тебя сдал. Не веришь? – Щетинин заметил ухмылку на лице контрактника. – Терёхин так и сказал, что сразу не поверишь. Но суть не в этом. Второе. Связь мы тебе обрезали. Всю. А потому, Гризли, слышишь, – СЧХ повысил голос ещё сильнее, – не старайся. Не трать силы. Всё одно ни с кем не свяжешься. Третье, Сват. На "вертушку" не рассчитывай. Её не будет. А теперь условия договора. – Щетинин выставил указательный палец в сторону наёмника. – Пока договора. Сейчас ты тихо и мирно отпускаешь всех моих людей и мы покидаем лагерь. Все, до единого. Вы возвращаетесь в Зею. Самолёт через четыре часа. Места для вас забронированы. В благовещенском аэропорту вам передадут билеты на московский рейс. До вылета сидите в аэропорту. Это самый идеальный вариант исхода.
Ухмылка всё ещё занимала место на лице наёмника.
– А если нас не устраивает такой договор?
– Что ж, есть второй вариант.
Теперь ухмылка Свата стала ещё наглее. СЧХ это заметил. И тут же отреагировал на неё.
– Напрасно думаешь, будто тебя отмажут. Для начала я начну крутить дела по убитому следователю и нападению на трассе – для затравки. Чтобы засветились ваши фамилии. А потом сделаю то, чего от меня никто не ждёт. В том числе и ваши хозяева. Выкладываю по степени исполнения. Сначала мы вас арестуем за оказание сопротивления органам. Которые прибыли на место уголовного преступления. В лагерь, который вы захватили с целью группового изнасилования Рыбаковой В.В. Далее, в ходе расследования выяснится, что это был не единственный эпизод и что подобного рода фактов вашего, мягко говоря, аморального поведения имелось как минимум, два. Первый эпизод будет связан с супругой хорошо вам известного профессора Урманского. Причём замечу: в связи с тем, что вы её прятали у себя, на базе, попытка оказалась удачной. И групповой! После чего вы применили насильственные действия по отношению к студентке третьего курса одного из высших учебных заведений города Благовещенска. Что она и подтвердит. В том числе и в суде.
– Ты что, подполковник, – ухмылка мгновенно слетела с лица солдата, – сбрендил? Мы никого не трогали! Ни жену Урманского, ни какую-то там студентку!
– А по документам насиловали, и неоднократно. – СЧХ смотрел прямо в глаза наёмника. Не моргая. – Твоя "крыша" просто офигеет, когда всё это всплывёт в средствах массовой информации. А оно всплывёт. С вашими фото на первой полосе. Обещаю! Как сам понимаешь, "крыша" руки марать не станет. Себе дороже. Ты забыл, Сват: здесь моя территория. А нужно было об этом помнить, когда начинал беспредел. И вот каков мой сказ: если ты сейчас не отпустишь моих людей, всех, без исключения, то я свои слова выполню именно в том порядке, как только что расписал. Мало того: судить вас будут не в Москве, а здесь, по месту. И срок мотать будете неподалёку, под моим надзором. Поодиночке. И не на "красной зоне". Как тебе и твоим ребяткам перспектива опетушиться?
– А не слишком ли самоуверен, подполковник?
– В меру. – СЧХ сплюнул себе под ноги. – После тех материалов, что предоставлю, а я подкину убойные бумаги, от вас не то, что откажутся. О вас просто забудут.
– А как же закон?
– А как девчонка и твой подчинённый? Ведь ты позволил ему над ней надругаться? И о законе в тот момент не думал. А думал о вонючих баксах, которые тебе пообещали. Вот и я возьму с тебя пример и тоже забуду на время о законе. Кстати, предупреждаю: лагерь покинете без Лешего.
– Не понял…
– А тут и понимать нечего, – Щетинин развёл руками. – Тайга. Болота. Дикая местность.
Сват, провоцируя, дёрнулся, но СЧХ никак не отреагировал на его телодвижение. Так же спокойно, монотонным голосом продолжал вещать:
– Леший хотел найти приключения на свой зад, он их нашёл. А тебе совет: не вздумай наделать дополнительных глупостей. Они тех денег, что вам обещали, не стоят. Тем более и деньги уже получать не с кого. Так что думай, командир. Времени тебе десять минут.
Щетинин резко развернулся, махнул Санатову рукой: мол, будь наготове, а сам прошёл к Савицкому и декану.
– Ну, что, Юрий Николаевич, помешал я вам? А не захотели взять с собой…
– О Свате дядька сообщил?
– Ага.
– М-да, – Ельцов долгим взглядом в спину проводил командира "партизан", – одно теля двух маток сосало. Молодец.
– Да нет, – СЧХ присел на корточки, спиной к лагерю, и заговорил так, чтобы его не услышали наёмники, – это не он молодец. Вы играли свою комбинацию. С вами играли свою. И кто выиграл, честно скажу, не знаю. – Серёга подхватил горсть мелких камешков, принялся их пересыпать с ладони в ладонь. – Час назад дядьке был сделан звонок. Из нашего Белого дома. Предупредили, чтобы дальше не лез. Иначе будут большие неприятности. Так что дело выходит на новый уровень. На такой, где вам помочь мы будем уже не в состоянии. Так что простите, Юрий Николаевич, но на этом…
– Серёжа, – ладонь декана легла на руку подполковника, – это именно то, чего мы и добивались. Чтобы зашевелились те, кто таился до сих пор, кто занимает очень высокие посты в государстве и кто вступил в контакт с нашим противником. Мы свою работу сделали. В Москве будут работать другие люди. – Декан устало вскинул голову, прищурившись, посмотрел на небо. – Теперь можно и домой.
Щетинин тоже вскинул голову, но не в небо, а в сторону склона: сверху сначала послышался шорох, а через несколько секунд выросла знакомая фигура майора Рыбакова. Потирая кисти рук, на которых чётко виднелись следы от верёвок, Сашка, улыбнулся:
– Умеют, гады, вязать. Надо бы у них поучиться.
Часть пятая
Гилюй
Мишка уверенно положил руку на Викину талию. Та в ответ прижалась к любимому. СЧХ, увидев эту картину, хмыкнул, но промолчал.
К вечеру похолодало. И хоть костёр горел во всю, жар обжигал только лицо, грудь и колени. Даже куртка не спасала спину от холода. Ельцов подбросил сосновую ветку в кострище. Хвоя, будто сухой порох, мгоновенно вспыхнула, озарив лица сидящих вкруг костра людей.
Щетинин, наполнив стакан на половину водкой, привстал на колени:
– Помянём. Всех. – И первым осушил сосуд. Крякнул. После чего неожиданно спросил, конкретно ни к кому не обращаясь: – Что будем делать с тетрадью? Пока она цела, от нас не отстанут.
– От нас не отстанут, даже если её не будет, – веско заметил Санатов, подкладывая хворост в кострище. – Но с ней проблем будет больше. И что мы здесь парились?
СЧХ кинул в рот горбушку хлеба, принялся медленно его пережёвывать:
– Вика, ты читала, что отец написал?
– Да.
– И?
Девушка неуверенно повела плечами:
– Я бы не сказала, что там есть нечто такое, что могло бы заинтересовать этих… Вы поняли. Последние две исписанные страницы папа вообще заштриховал так, что невозможно прочесть.
– Сегодня ничего невозможного нет. – Подполковник кинул на землю куртку, упал на неё. – Есть специальная аппаратура, извлекает тексты из таких мест, диву даёшься. А это… – Серёга махнул рукой. – Раз плюнуть.
Декан тоже пригубил из своего стакана, вытер рот тыльной стороной ладони:
– Ведь цепь можно замкнуть и сегодня? – неожиданно спросил его СЧХ. – Иначе бы вы так не переживали за объект.
Ельцов надолго замолчал. Костёр проглотил новую партию хвои.
– Долгое время мы, Хранители, так сказать, последние из мохэ, были уверены в том, что подобное если и возможно, то не в наше время. Однако события, произошедшие в двадцатых-тридцатых, и особенно в пятидесятых, годах встревожили нас не на шутку.
– Техническая революция, – догадался Санатов.
– И экономическая. Кардинальные и коренные изменения в социальных существующих веками структурах. Глубочайшее исследование гена. Изменение мышления человека в течение короткого времени. И всё происходит практически одновременно. Мы провели опыты с трёхлетними малышами. Они осваивали компьютер в несколько раз быстрее, чем их родители. Будто в их генную память впрыснули плазму знаний.
– Космос вошёл с нами в контакт?
– Да. – Ельцов уверенно тряхнул головой. – На местах стали происходить замыкания коротких участков цепи: то экономические прорывы, то бедствия.
– Чем это грозит нам?
– Если отдадим цепь нашей нынешней так называемой элите – прямой путь к гибели цивилизации. Сегодня никто не воспользуется бонке во благо духовности. А любые иные игры с цепью – катастрофа.
– Но ведь в Китае сработало для людей! – встрепенулась Вика.
– А какой строй в Китае? Вот вам и ответ.
– Но если кто-то из космоса вошёл в контакт с Землёй, прекрасно зная о том, что здесь происходит, получается, кому-то выгодно, чтобы на планете Земля произошла новая катастрофа, – заметил внимательно прислушивающийся Савицкий. – Выходит, и в космосе не всё так гладко?