- Мы, между прочим, в Венгрии. И венгерский стражник вовсе не обязан быть тех же цветов, что английский бифитер, не так ли?
- Обо всем-то вы подумаете, Норман. Хотя - погодите. Он же должен держать алебарду. Эссекс, мне кажется, не носил алебарду?
- Ну конечно же нет, Ивлин, - пропел мистер Клеймор. - Вы просто издеваетесь надо мной! У меня был меч, конь, целый отряд слуг!
Мистер де Трейси туманно ему улыбнулся.
- Семеро моих слуг с покорной готовностью....
- Даже больше. Но - действительно загвоздка. Алебарды у нас нет.
Я начал ненавязчиво ретироваться.
- Значит, ясно. Я только...
- Погодите, Олли. Генри Уильямс. Вот кто нас выручит. Да. Я поговорю с ним по дороге домой. Он нам мигом соорудит алебарду.
- По-моему, - сказала мама из-за зеленого сукна, - по-моему, у бифитера на туфлях тоже помпончики...
- У вас будет картинка, сударыня, я уверен.
- Ах да! - заходясь веселым смехом, вскрикнула мама. - Есть, есть - у Оливера в Детской энциклопедии!
- Мама!!! О Господи...
- Тэк-с, - пропел мистер Клеймор. - Вы можете после обеда взять у меня костюм, Оливер, и заберете алебарду у Генри, как только она будет готова. А теперь разработаем сцену.
Я слез вниз и оставил там свою скрипку, смычок и свой пенс. Хотел пронзить маму свирепым, пасмурным взором, но в зале было слишком темно. Когда я вернулся, мистер Клеймор и Имоджен сидели посреди сцены друг против друга, так задрав головы, будто переглядывались через забор. Мистер де Трейси изучал швабру. Потом подал мне.
- Вот вам алебарда, мальчуган. Справа, на авансцене. И так будете стоять всю последнюю сцену за исключением финала.
- Ивлин, старина, я же должен что-то сказать! Пожалуйста, дайте мне слова!
- А вы не хотели бы ограничиться жестом, как Айвор?
- Ага, знаю, Ивлин! Как там? "Но погодите, ваше королевское высочество, мы не одни..." - Повернулся и выбросил мне в лицо руку.
- Как величаво, дивно, старина. Редкое понимание театра. Айвер сам не придумал бы лучших слов!
- И тут он, конечно, должен отдать честь.
- Интересно, как вы будете отдавать честь алебардой?
- Пусть лучше опустит ее концом к полу. Попробуйте, юный Оливер! Осторожно! Господи! Вы мне чуть глаз не вышибли!
- Я думаю, - не дрогнув коленками, сказал мистер де Трейси, - я думаю, лучше ее не опускать, потому что тогда она пересечет всю сцену. Может быть... позвольте мне, Оливер, мой мальчик. Стойте - вот так. И когда король к вам подходит - так величаво, дивно - и говорит, вы стойте та-ак и делайте та-ак. Да? А далее вы повернетесь и удалитесь - вот тут - и мы еще раз увидим ваш великолепный размашистый шаг, да? Ну, начнем!
- Оставь нас, любезный!
- Ах нет, нет, нет! - крикнула мама, посмеиваясь. - Не может он сказать "любезный"! Король! Бифитеру!
- Какое вы звание предпочли бы, сударыня?
- Может быть, генерал? - Мама еще смеялась. - Чем плохо? А?
- Я не собираюсь называть генералом какого-то мальчишку!
- Он в самом деле для генерала, пожалуй, несколько юн, старина. Оливер, мальчуган. Какое вы предпочли бы звание? Мм?
- Не знаю. Я бы...
- Я назову его - сержант. Вас это устроит, сударыня? Сообщите нам свое мнение!
- Ах, при чем тут я, мистер Клеймор! Мое дело - исключительно музыка. Но если вы меня спрашиваете, мне кажется, уж скорее полковник.
- Полковник! Ха! Это он - полковник?
- Осторожно, Норман, старина.
- Полковник!
- Как насчет майора, старина, мм? Подойдет вам майор, мальчуган?
- Пусть майор, очень хорошо - майор, да, Оливер?
Мистер Клеймор прошел три шага к краю сцены. Уперев в бока кулаки. Бледный, потный, трясущийся.
- Сударыня, - пропел он. - Вы только что изволили заметить, что ваше дело исключительно музыка. Вот и ограничьтесь ее пределами!
Мама зашлась звонким, серебристым смехом.
- Я-то музыку хоть умею читать, - сказала мама, - и не нуждаюсь в том, чтоб мне ее разобъясняли ноту за нотой!
Молчание было зловещим. Мистер Клеймор повернулся на пятках и медленно проследовал в глубь сцены налево, пока, оказавшись в углу, чуть не проткнул носом рисованный задник. Я в тоске разглядывал мою швабру. Имоджен все сидела, все улыбалась какой-то своей тайне вечной улыбкой сивиллы. И длилось молчание.
Вдруг мама бросилась к пианино, отпахнула крышку, громыхнула по клавишам. Даже в таком тусклом свете я видел, что она вся трясется, как мистер Клеймор.
- Пошли, Оливер!
- Куда?
- Домой, конечно. Куда же еще? В зоопарк?
Мистер де Трейси вышел на середину сцены. Он обнимал нас всех, от маминой прыгающей брошки до кудряшек на затылке мистера Клеймора, - улыбкой и жестом бесконечной нежности и сочувствия. Но он ни слова не успел сказать, а мистер Клеймор уже пел рисованному заднику:
- Больше никогда! Нет! В жизни! Клянусь, никогда-никогда!
Мама бухнула крышку на клавиши.
- И я вам клянусь, мистер Клеймор, - никогда! Ни за что! Идем, Оливер!
Мистер де Трейси качал головой, улыбаясь нежно.
- Артисты - артисты до мозга костей! Мм? Ну, ну же, ребятки! Имоджен, дражайшая! Мм? Как часто я видел такое! Перенапряжение, малая искра и - мм?
Мама стояла, обеими руками вцепившись в пюпитр, искоса глядя на сцену.
Мистер Клеймор пел:
- Никогда! О, никогда-никогда!
- Послушай, мама, может, хватит?
- Имоджен, дражайшая...
- Я хочу есть, Норман. Ну пожа-а-алуйста, милый!
- Артисты до мозга костей...
Опять была долгая пауза. Мама вдруг расхохоталась, иначе, тоном ниже, и снова смолкла, глядя на пианино.
- Ну, мама, пусть называет меня хоть теткой Чарлея, если ему от этого легче!
Мистер де Трейси расхохотался раскатисто, обеими руками и веселым лицом призывая нас всех присоединиться.
- Придется мне еще раз вас всех приструнить. Мм? Я настаиваю! Кто у нас режиссер? Мм? Сударыня? Оливер? Имоджен, дражайшая, очаровательная? Норман, старый воитель? Вы не можете вынести все - все! - на этих широких плечах!
Пауза была уже короче. Мистер Клеймор слегка отвернулся от задника и проговорил, задыхаясь:
- Капитан. Я назову его "капитан". "Оставьте нас, капитан". Так я скажу.
Мистер де Трейси обернул меченые шары к залу и послал туда улыбку.
- Мм?
- Мне это совершенно безразлично, мистер де Трейси. Я ограничиваюсь пределами музыки. Поступайте как знаете. Больше я ни слова не скажу.
Мистер Клеймор повернулся на пятках, сжал кулаки, открыл рот. И закрыл. Стоял и смотрел. Мистер де Трейси продолжал улыбаться, ласково, нежно.
- Чудно! Великолепно! Договорились! А теперь - немножечко выпьем! Норман? Оливер? Дамы?
- Благодарю вас, мистер де Трейси. Но я до таких ме-ест не охотница...
Пристраивая швабру к двери приемной мэра и предвкушая стаканчик пивка или сидра, я услышал мамино звонкое, непререкаемое:
- ... как и мой сын!
3
После обеда я взял свой костюм цыгана и свой бифитерский камзол с лосинами у мистера Клеймора. Принес домой и примерил. И то и другое было маловато. Хотя мистер Клеймор ростом был примерно с меня, камзол зверски жал в груди, зато, правда, был так широк в талии, что маме пришлось его присборить, чтоб как-то приладить на меня. Костюм же цыгана был сооружен для кого-то вдвое меня короче, а тоньше прямо-таки вчетверо. По этой причине нечто вроде малиновой атласной жилетки лишь кое-как прикрывало мне спину, и единственное, что оказалось впору, был красный вязаный колпак, который мог растягиваться по мере потребности. Он был обшит золочеными бусинами, и треньканье их при каждом повороте моей головы было погромче, пожалуй, думал я не без горечи, чем пение мистера Клеймора и моя придушенная скрипка. Но мама сказала, что все это мне безумно идет. Покончив с примеркой, я пошел в гараж за алебардой. Генри был там, но в офисе, облаченный в костюм.
- Привет, Генри. Сделал алебарду?
Генри повернулся от конторки.
- Ведь как, мастер Оливер. Суббота, время после обеда. Не все всю дорогу отдыхают, верно? Нет?
- А-а...
- Ладно. Сейчас глянем. Минутку.
Он выбрал из связки ключ, слез с высокого табурета и прошел бетонированной площадкой. В главном строении открыл деревянную дверь и ввел меня внутрь. Моя алебарда лежала на скамье, подпертая двумя деревянными чурками.
- Мама родная. Надо же, вот ведь уродский инструмент! И зачем такое?
- Я отдаю ею честь мистеру Клеймору.
Генри ничего не сказал, и мы, стоя рядом, разглядывали алебарду.
Клинок из листового железа, выкрашенного под серебро. Потом кисточки, кисточки, потом выкрашенная красной краской деревянная рукоять. Я протянул руку.
- Осторожно, ххоссподи! Не подсохло! Когда представление? В полвосьмого вроде?
- Что же мне делать? У тебя будет открыто, нет?
- Только для заправки. Мы ее где-нибудь оставим, а вы потом заберете. Несите ту чурку, а эту - я.
С величайшими предосторожностями мы вытащили алебарду на волю и проследовали с нею к открытому гаражу, не содержавшему ничего, кроме малолитражки мисс Долиш. И пристроили ее на бетоне у стенки.
- Вот, - сказал Генри. - До последней минуты ее оставляйте, мастер Оливер.
- Она мне раньше десяти и не понадобится. Ну, до полдесятого. Это для последней сцены, понимаешь?
- Подсохнет. Обещать, конечно, ничего не обещаю. Но так думаю - подсохнет. Брюки у вас не в краске?
- Нет. По-моему, нет.
- Ххоссподи. Эти, что ли, оксфордские брюки называются?
- Модные.
- Ботинки зато чистить не надо. Экономия труда, как-никак. Ладно, мастер Оливер. Значит, попозже-попозже ее заберете.
- Спасибо.
Я побежал домой и застал маму за созданием моей шляпы. Она все еще пребывала в состоянии сдерживаемого восторга. Скандал с мистером Клеймором его только, как ни странно, усугубил.
- Поди-ка сюда, детка. Примерь.
Шляпа блином сидела у меня на макушке.
- Отцовская голова, - сказала счастливая мама. - Ленту вынуть придется.
- Где я переоденусь, мама?
- Здесь, конечно! Где же еще?
- Я думал...
- Скажи спасибо, что мы совсем рядом живем. Младшему Смиту приходилось, бедняжке, тащиться из такой дали! И в совершенно мокром костюме! Уэртуисли отдали дамам свою приемную. Конечно, до прошлой недели они могли рассчитывать на приемную мэра. Только бы снова дождь не полил! Какая жалость, что у нас нет настоящего театра!
- И по-твоему, я в этом виде выйду на у-улицу!
- Прекрати, Оливер!
- Цыганом? Бифитером?
- Примерь-ка еще. Не напяливай так, я же ленту вынула, оцарапаешься. Господи, нет! Придется сзади разрезать. Ты успеешь постричься?
- Нет!
- Ты не очень-то идешь навстречу, детка. Да, кстати, я принесла тебе из мясной изумительное жабо. Мистер Дэнфорд такая прелесть.
- На у-улицу!!
- Не понимаю, почему вы оба так не хотите пойти навстречу. Твой отец, например... ну да ладно... Подумай, как мистер Харви, например, проделывает весь этот путь от Бамстедской церкви на своей крошечной машинке, со своим контрабасом сзади и своей, между прочим, завтрашней проповедью впереди! Стыдись, Оливер! Тебе должно быть стыдно, ведь когда мистер Харви был еще молодым человеком, он волок свой контрабас за велосипедом! У меня дух, бывало, перехватывало, когда он катил с горы из лесу и то и дело чуть не попадал под свой контрабас. И когда он влетал на Старый мост - о, это, я тебе скажу, было такое облегчение! Ка-аждый раз, когда в Стилборне исполнялась музыка, он крутил педали через весь лес - хотя на годик-другой ему, конечно, пришлось прерваться, когда на него свалился этот воз сена. Старик Воробей был пьян, и я все думаю, какое счастье, что его сын сразу стал перекидывать этот воз вилами и, обнаружив контрабас, моментально, конечно, понял, кто там лежит.
- Послушай, мама...
- К сожалению, нам, наверно, придется еще чуть-чуть разрезать. Ах, детка, надеюсь, там столько мозгов! Нет. Есть люди, с которыми просто что-то вечно случается. Ты, например. Помнишь, детка, как ты упал в пианино? Конечно, теперь-то он постарел и, между нами, стал глуховат. Такая жалость. В четверг спутал номера на пюпитре и сыграл не тот. Хорошо еще, оба были на три четверти...
- Они все на три четверти. Всегда.
- ... так что все сошло, потому что одно ум-па-па не слишком отличается от другого ум-па-па, правда? Только он, к сожалению, продолжал свои ум-па-па, когда все остальные уже кончили, - и довольно долго. В результате, как ты мо-ожешь себе представить, детка, зал решил, что так надо, и не стал хлопать. Мистер Клеймор просто позеленел от злости.
- Да. Могу себе представить.
- А ты не обращай внимания на мистера Клеймора, Оливер! Наш режиссер мистер де Трейси. Делай все, как он тебе скажет.
- А кого он играет?
- Никого он не играет!
- Почему же он тогда так одет?
- Он профессионал. Из Лондона. И чему только вас учат в Оксфорде?
- Кончила?
- Имей терпение, детка.
- На-до-е-ло!
- И не уподобляйся мистеру Клеймору, детка. Ты слышал, что он сказал в заключение? - И мама, сверкнув очками, задрала нос и состроила мину Клеймора. - "Ивлин, старина, я до самого вечера буду лежать как труп!" Но, - и она сверкнула очками на меня поверх шляпы, - мистера де Трейси на мякине не проведешь, о, не сомневайся! Он этого человека раскусил! Он понял, что единственный верный подход к этому человеку - да и ко всей этой братии - лесть. Ты заметил, как он ее подпускает?
- Да, заметил.
- Конечно, мы все для него жалкие любители. Но он всегда любезен и мил и, главное, понимает в музыке. При мне говорил репортеру, что оркестр, по его мнению, заслуживает особого упоминания. Ничего подобного, сказал, никогда не слышал. Только когда распоряжается этот Клеймор, дождешься от них чего-то, кроме дежурного "Оркестр честно внес свою скромную лепту под управлением..." Надеюсь, хоть фамилию нашу в виде исключения не переврут!
- По-моему, готово, да?
- Придется тут сзади вставить резиночку, а то слишком распахивается разрез. Ты же не хочешь, чтоб с тебя шляпа свалилась, детка! Между нами говоря, я твердо решила, что мистеру Клеймору больше не к чему будет придраться. Пусть ссорится сколько ему угодно, я буду как скала! Для всякой ссоры, в конце концов, нужны двое. Вдобавок хочется, чтоб у мистера де Трейси осталось о нас хорошее впечатление.
- У него коленки смешные, да?
- Коленки? О! Поняла, что ты хочешь сказать! Когда я была девочкой, мы называли это "кавалерийские колени". Ты, конечно, был еще маленький, когда лорд Кромер открывал институт. Ты, конечно, не помнишь. Интересно, был мистер де Трейси когда-нибудь в кавалерии?
- Маловероятно, по-моему.
- Почему, я уверена, он дивно бы выглядел!
Мама весело вскочила, сама примерила мою шляпу, потом передала ее мне.
- Сзади что-то не очень, мама. Как-то съезжает.
- Господи. Может быть, ты ее будешь придерживать? Одной рукой?
- Я же должен отдавать честь этой дерь...
- Оливер!
- ... ревянной жуткой алебардой!
- Я шнурочек пришью. Будет под подбородком держаться, как у тебя, помнишь, была матросская шапочка. Ты был в ней такое очарованье! На ленте "Британский лев". Мы тогда отдыхали две недели в Уэймуте, и ты подошел к каким-то матросам и говоришь: "А я тоже моряк!"
- Господи.
- Поставь чайник, ладно, детка? У нас будет нечто вроде раннего ужина. А если ты придешь после спектакля голодный, ты сможешь что-нибудь перехватить. Там, конечно, будет потом кофе с пирожными, но кто же их ест? Все всегда сли-ишком возбуждены. Хорошо, детка! А сейчас лучше поупражняйся на скрипке.
- Зачем это?
- Ты хочешь дать мистеру Клеймору повод придраться?
- Ну ладно, ладно.
- И вынь этот пенс!
- Да мистер Клеймор...
- Я не про спектакль, глупыш, - сказала мама и опять расхохоталась. - Я про сейчас. И не надо было оставлять его в скрипке, Оливер. Это для нее вредно.
- Я и не оставлял.
- Положи его в футляр!
- Он у меня будет в кармане.
- Если у тебя будет карман! То есть в твоем костюме цыгана, я имею в виду.
- Лучше я сбегаю в гараж, на алебарду взгляну.
- Только недолго, да?
Я вернулся к своей алебарде, нагнулся, пощупал. Она была еще липкая, и я не стал ее трогать. Генри - на то он и Генри - был еще в офисе. Но когда я к нему обратился, он ничего мне не смог посоветовать. Это меня слегка удивило, я привык считать, что Генри может все.
Я медленно побрел домой, и там мама заварила мне чай и довела до совершенства шляпу. Папа был тут же и скучно пережевывал пирог с мясом. Мама не проглотила ни кусочка, все время разговаривала и будто порхала над землей.
Я остро ощущал нашу с папой кровную связь.
- Пап, ну как? Работа идет?
Папа повернул голову и задумчиво на меня посмотрел. Потом отвернулся и продолжал есть.
- Ответил бы мальчику, папочка!
- Бах, - сказал папа. - Гендель. Тонкий помол - вот это я люблю!
- Кое-что в "Червонном короле" очень мелодично, - сказала мама. - Ты сам говорил!
Папа посмотрел на нее затравленным взглядом.
- Да. Говорил. Когда слышал его в первый раз.
Мама заведовала моим переоблачением в костюм цыгана и руководила гримировкой. Особенно разили наповал усы. И потом папа с мамой пошли занимать свои места в оркестре. Улицы возле ратуши являли странное зрелище. Дамы в неохватных и непостижимых кринолинах, стражи в шлемах и перьях, двое-трое пейзан, перепорхнув с одной стороны Площади на другую, юркали под навес на лестницу перед ратушей. Я приободрился, решив, что в таком обществе спокойно останусь неопознанным, и, сжимая свой футляр, пустился через Площадь. Но, дойдя до ступеней, убедился, что они так забиты шлемами и кринолинами, что мне не успеть вовремя пробиться. Я решил попытать счастья у главного входа, потому что едва ли туда уже подоспела какая-то публика. Прокрался через рынок, вынырнул на Главной улице и - сердце мое бухнуло прямо в пряжки на туфлях, а оттуда подпрыгнуло к горлу.