- Да не при чем тут Себастиан. Он и не знал ничего.
- Надо же, - проговорил Гарик недоверчиво.
Улочка была слишком узкой, чтобы шикарный автомобиль Гарика мог протиснуться, - мы оставили машину на углу.
Только бы она была жива, подумал я, говорят, Шевчук чудотворец, замечательный врач, но он же не всесилен.
У двери, ведущей в галерею, мы остановились.
На улице было пусто - она всегда не была особенно оживленной, но сейчас даже окна закрыты наглухо. Занавески повсюду задернуты.
- Ну? - сказал Гарик.
Я молчал.
Дверь в галерею была заперта, и на замке красовалась большая сургучная печать.
* * *
- Они успели раньше, - сказал я уныло. - Люди Аскольда.
- Похоже на то, - голос Гарика звучал невыразительно.
Я ударил ладонью по двери. Деревянная панель отозвалась мягким гулом.
- Шевчук… Бучко… они же всех уничтожат! Аскольду не нужны свидетели!
Гарик вздохнул.
- Лесь, - сказал он в этой своей дурацкой манере: терпеливо, точно ребенку, - ты же понимаешь… у меня нет никаких оснований ни в чем обвинять Аскольда. - Он поглядел на меня своими сплошь темными глазами. - Особенно, учитывая обстоятельства.
Я молчал. Сначала этот дурачок Себастиан… Потом я сам… Вовлекли в свои игры ни в чем не повинных людей…
- Может, - я перевел дыхание, - может, Шевчук успел… Он тут живет… рядом…
Гарик дернул крылом.
- У меня мало времени, Лесь.
- Говорю, это совсем рядом.
Здесь, на Петра-реформатора, тоже было тихо - но по-другому, по-обыденному тихо; из канализационного люка верещал сверчок, худая кошка вышла из-за угла, потерлась о мою ногу, но, увидев Гарика, тихо мяукнула и скользнула прочь.
На стук вышла женщина - молодая, моложе Вальки, в грязном халате, который не сходился на животе - она была беременна и беременна заметно. Она мрачно, исподлобья взглянула на меня, но, увидев Гарика, оторопела и отступила назад. За спиной у нее качалась голая лампочка на шнуре, освещая захламленную прихожую.
О, Господи, подумал я, она же и не знает… да что я ей скажу…
- Вы, насколько я понимаю… э… супруга Шевчука? - произнес Гарик. - Рад познакомиться…
Никогда они не умели ладить с нашими женщинами, подумал я ни к селу, ни к городу.
Она молча кивнула, не сводя с него перепуганных глаз.
- Мне бы хотелось знать… - неуверенно продолжал Гарик, но она все пятилась в прихожей, пока не оказалась в дверном проеме, ведущем в комнату, ее расплывшийся силуэт на миг застыл на фоне освещенного квадрата, она обернулась.
- Кто это там? - раздался голос и, отодвинув женщину, в коридоре показался Шевчук.
* * *
- Ясно, - не глядя на меня, произнес Гарик, - я, пожалуй, пойду.
- Но, Георгий… - возразил я нерешительно.
- Мне здесь делать нечего, Лесь.
Он резко развернулся, сел в машину, хлопнул дверцей и укатил. Я остался стоять на пороге. Мерзко, подумал я, до чего же мерзко. Шевчук, прищурившись, окинул меня взглядом.
- Что ж, проходи, - сказал он равнодушно.
- Незачем, Адам…
Он пожал плечами.
- Сдать меня хотел? - спросил он все таким же невыразительным голосом. - Мажора приволок… Так я и думал…
- А ты, выходит, успел раньше…
- Выходит, так. - Лицо его выражало одну лишь беспредельную скуку.
- Бучко-то за что? Просто под руку подвернулся?
- Подвернулся… А не прячь террористок… Они начали весь Подол прочесывать - от самых доков. Все равно бы наткнулись. И Бучко бы замели, и меня заодно… Что я должен… За так, из-за какой-то швали собой жертвовать? Или ею? - Он кивнул в сторону коридора. - Ради бандитов этих? Да с какой стати? И что ты так на меня вытаращился, Лесь, не понимаю! Ты ж сам… Подсуетился…
- Я спасти вас пытался. Неужто ты не видишь, что делается?
- Понятно что… Душат они нас… А ты думал - найдешь одного, добренького, а он тебе леденец на палочке и гражданские права в придачу? Дурак ты, Лесь, ох, какой дурак! Надо же, мажора притащил, да еще и удивляешься!
Это он меня обвиняет, удивленно подумал я! И в чем - в коллаборационизме! Ну и ну!
- Нет среди них добреньких, - упрямо сказал Шевчук, - и порядочных нет… Заладил - что делается, что делается! Да как обычно, чуть мы голову поднимем… Тогда мятеж Пугачевский в крови потопили… А я что, первый должен голову под топор подставлять, что ли? Да с чего ради?
- Да кто топил-то? Что, Суворов грандом был? Кто голову Пугачеву рубил - гранды?
- Нет, но они смотрели.
Ты- то чем лучше, подумал я. Как он умудрился повернуть, что я все время оправдываюсь…
- Наши тоже смотрели. Уж такие тогда были нравы… Да и мятеж этот… после него и пошли реформы. Квота в парламенте, образовательная программа - разве нет?
И верно, мы их тогда здорово потрепали. Только перья летели. Тогда они и решили, что добром с нами легче будет сладить. А может, их и впрямь комплекс вины допек - когда это у них народники появились? Черт, историю подзабыл…
- Вот они, твои квоты, - холодно сказал Шевчук. - Нет уж, я в эти игры не играю. Они ж именно этого от нас ждут - что мы попрем, очертя голову. А у меня одна жизнь, одна-единственная. Другой нет.
- Послушай, Адам, да если Аскольд развернется, ты же первый пострадаешь! Весь Нижний Город! Ты что же, этого хочешь? Я ж остановить его пытался! А как мне еще действовать? Камнями, что ли, закидать…
- Зачем - камнями… - рассеянно произнес Шевчук.
- Ладно, Адась, - устало сказал я, - пустое это… Они вот-вот чрезвычайное объявят и начнут с того, что все нежелательные элементы депортируют. То есть, всех с низким ИТ. А мы еще гадали, что такое эта китайская модель…
Но Шевчук уже не слушал. Он, глядя в одну точку, начал медленно сползать по стенке и уселся на корточки, охватив голову руками: я уж, было, думал, что наконец-то до него дошло, что к чему, но тут он сказал в пространство:
- Черт, как не вовремя!
Про меня он, казалось, забыл.
Не понимаю я его… и раньше никогда не понимал… Я как-то позабыл за давностью лет, только теперь вспомнил - мы тогда его… побаивались.
Наверху, над крышей, в покосившейся голубятне, возились и ворковали сизари.
- Ладно, - сказал я, - пойду, пожалуй.
Почему, думал я, бредя по Андреевскому спуску, ну почему на одной планете должны были возникнуть два разумных вида? Что - одного мало, что ли? Как ни стараемся - они ведь тоже стараются, и не меньше нашего, - все время упираемся в противостояние, то скрытое, то явное… Неудивительно, что в конце концов у одного из заклятых друзей возникло искушение расправиться с соперником - бессознательный, чисто биологический импульс, который на сознательном уровне может объясняться политикой, государственной необходимостью, просто жаждой власти… да чем угодно…
И что мне теперь делать?
Пожалуй, спокойней всего будет отсидеться в деревне - не очень-то я обожал Валькину маму, да и она меня тоже, поскольку считала выскочкой и чистоплюем, но, в конце концов, притерпимся… Если Себастиану и впрямь удалось передать американцам ту пленку, Аскольду придется слегка притормозить, продемонстрировать свою благонамеренность и либерализм, а там, возможно, наберут силу те подспудные течения, которые всегда формировали политику в мажорской элите, вынося на поверхность лишь сухие сводки официальных бюллетеней и безликую информацию в теле- и радионовостях.
Что- то в Верхнем Городе было не так, и прошло несколько минут, прежде чем я сообразил, что транспорт не ходит. Сновали лишь машины с номерными знаками Опекунского совета.
Потому я добрался домой, когда совсем стемнело. И, уже подходя к дому, понял, что в квартире кто-то есть; окно, выходящее на улицу, светилось.
Господи, подумал я, Валька! До нее, видно, дошли какие-то слухи, и она вместо того, чтобы дождаться меня, рванула в город.
Я бегом пронесся по лестнице и несколько секунд тыкал ключом в замочную скважину, потому что никак не мог попасть. Освещена была только гостиная - в кресле у телевизора кто-то сидел,
- Черт бы тебя побрал, Себастиан, - устало сказал я.
Он виновато захлопал глазами.
- Я тебя напугал, Лесь? Извини.
- Ты где взял ключ?
- Мне вахтер открыл. Я его попросил, и он открыл.
- Ах да, конечно…
Не такой дурак наш вахтер, чтобы отказать мажору - да еще в нынешнее смутное время.
- Тебе звонил какой-то Ким.
- Ясно, - сказал я устало. Нужно будет перезвонить ему, подумал я, хотя бы намекнуть, что происходит. Лучше бы он так и остался в своем Новосибирске - пока волна докатится до провинции… Хотя, опять же, китайская граница под боком…
- Я передал пленку. - Он оживленно пошевелился в кресле. - Это было не так-то легко… Меня и не подпустили к посольству, представляешь? Но я вспомнил, что один мой однокурсник сейчас стажируется в "Известиях", а там при них американец из "СиЭнЭн" - он телетайп обслуживает. Ну, я и…
- Корреспондент?
- Ага.
- Это хорошо. Что ж, поглядим. Может, и выгорит.
Я прошел мимо него к шкафу, вытащил рюкзак, и, разложив его на полу, стал сваливать туда все самое необходимое.
- Ты что же, - удивленно спросил Себастиан, - уезжаешь?
- А чего ты хочешь? Чтобы я дожидался, пока меня в вагон затолкают, как скотину бессловесную? Почем я знаю, может, они с Верхнего Города начнут?
Он так и подпрыгнул в кресле.
- Да кто начнет-то?
Тут только я сообразил - он же ничего не знает!
- Я гляжу, на улицах что-то странное творится, - недоуменно сказал он, - ничего не понимаю. Включил тут у тебя телевизор, а там только первый канал… Говорят, сохраняйте спокойствие…
- Аскольд твой… Борец за равноправие. - Я вздохнул. - Фактически, это государственный переворот, Себастиан. Только… легализованный. Для людей настают тяжелые времена.
Он вскочил, вытаращился на меня.
- Эта пленка!
- Там были доказательства. Записи переговоров Аскольда с террористами…
- Я тебе не верю. Да откуда такая техника у обезьянок? - выпалил он.
Я с удовольствием сказал:
- Идиот!
- Прости, Лесь, но…
Я отступил на два шага, заложил руки за спину и насмешливо оглядел его с головы до ног.
- Ах ты, бедняжка! Святая простота! Ты, выходит, и впрямь думал, что все эти новые технологии разработаны мажорами! Думаешь, почему Аскольд в штаны наложил? Почему ваша оппозиция - если она у вас есть - предпочла ему поверить? Да потому что еще немного - и люди сами возьмут все, что им причитается. Вот вы и всполошились, захлопали крылышками…
- Но если так, то… нужно предупредить хлопцев… И вправду, бедняга…
- Каких хлопцев, Себастиан? Кого ты хочешь предупреждать? Бучко арестован. За укрывательство раненой женщины - единственного человека, который мог бы свидетельствовать против Аскольда. Кстати, по доносу Шевчука. Так что, полагаю, Шевчук вполне может позаботиться о себе сам… Зря ты, как видишь, волновался, он оказался вполне благонамеренным гражданином.
- Бучко арестован? - выдохнул он.
- Я же тебе говорю. Галерея опечатана.
- Что же делать, Лесь? - Он в отчаянье посмотрел на меня. - Что же делать?
- Я пытался уговорить Георгия - знаешь такого? - чтобы он занялся этим делом… тогда у нас еще был бы хоть какой-то шанс. Привел его к Бучко. Но Шевчук меня опередил.
- А теперь?
- Надежда только на твою кассету. Ты и, правда, ее передал?
- Я никогда не вру, - возмутился он.
- Что ж, отлично…
Уложил вещи в рюкзак и затянул веревки. Он продолжал следить за каждым моим движением с таким безнадежным видом, что я сжалился.
- Там, на кухне, стоит приемник. Давай, поймай-ка "Голос Америки", послушаем, что делается…
Он покорно побрел на кухню. Я приглушил звук телевизора - все равно следующая сводка новостей будет через полчаса… Пока что сводный оркестр яростно исполнял "Патетическую ораторию"…
Себастиан осторожно поставил приемник на журнальный столик.
- Что-то я тут… - сказал он, подкручивая колесико.
- Погоди, - я отобрал у него радио. - Он берет УКВ. Сейчас…
Мне его как-то под горячую руку переделал Ким, этот приемник.
- Но это же… незаконно…
- Ты что же, совсем дурак?
Он наблюдал за мной молча, с некоторым страхом. Потом виновато сказал:
- Я и, правда, не думал, что… люди… сами по себе… на такое способны.
- Понимаю. Ты готов был бороться за права меньших братьев. Но мы вовсе не меньшие братья, Себастиан. И мы не нуждаемся ни в жалости, ни в снисхождении. - О, Господи, еще как нуждаемся…
Голос с чуть заметным акцентом выплыл из той странной тьмы, где живут радиоголоса, блуждая в эфире, точно призрачные рыбы.
"…и сейчас, после музыкальной паузы, о последних событиях в столице. Обнаружены виновники взрыва в Торговом Центре - ими оказались члены радикальной группы под руководством небезызвестного Романа Ляшенко. Главарь террористической организации приговорен к смертной казни - первый подобный казус со времен Новосибирского инцидента. Приговор приведен в исполнение. Объединенное правительство единодушно поддержало жесткие меры по урегулированию ситуации в городе и прилежащих районах, предпринятые перспективным политиком Аскольдом - возможно, это означает грядущие перестановки в правительстве и рост влияния клана Палеологов, в последнее время оттесненного враждующими группировками на второстепенные позиции. Прослушайте комментарий нашего политического обозревателя Вячеслава Новгородского…"
И уже другой голос произнес врастяжку: "Дорогие радиослушатели! Наша программа уже обращала ваше внимание на стремительный рост популярности Аскольда - возможно, единственного трезвомыслящего прогрессиста в составе нынешнего правительства. Последние события только подтверждают…"
- Достаточно.
Я выключил приемник.
- Но это… - недоуменно произнес Себастиан, - ведь та пленка попала к ним. Я говорю правду, Лесь. Почему же они молчат?
- Не знаю…
- Ты говоришь, там переговоры Аскольда… Может, проверяют ее подлинность? Боятся обострять отношения?
- Может быть, - я пожал плечами, - а быть может, просто не хотят вмешиваться. Ведь, если вдуматься, Аскольд ведет страну к краху - к полному коллапсу: пусть не немедленному… пусть через десять лет… или двадцать… Почему, как ты думаешь, Китай пошел с нами на сближение, когда они столько лет кричали об уникальном китайском пути? Да потому что оказались в полной заднице - сколько там людей осталось, в Китае, и все в резервациях, поставляют эти… изделия народного творчества… При нынешнем раскладе Евразийский союз ждет то же самое. Да через полвека у американцев будут такие технологии, что представить трудно - вплоть до межконтинентальных самолетов. Тогда нам, милый мой, никакая дружба с Китаем не поможет…
- Ты думаешь? Но Америка…
- Оплот свободы и равноправия? Может, и так. Но до нас им дела нет, Себастиан.
- Тогда, что же нам делать?
- Нам? - Я покачал головой. - Сам видишь. Теперь каждый сам за себя. У меня жена и сын - не хочу, чтобы они пострадали. Так что я постараюсь выбраться из города - если на мостах еще нет кордонов…
Ким, подумал я, нужно позвонить Киму. Сейчас они будут выявлять нелояльных - он попадет под колесо одним из первых.
Я уже протянул руку к трубке - и вздрогнул, когда телефон неожиданно зазвонил.
- Да?
- Лесь, - я настолько не ожидал услышать Гарика, что даже не распознал его по голосу, - это Гарик. Уходи из дому, Лесь.
- Что стряслось?
- У меня нет времени. Уходи. Постарайся найти Себастиана…
- Да он тут сидит…
- А! - произнес Гарик несколько ошеломленно, потом сказал: - Хорошо… Постарайся не… не отпускай его…
- Да что…
- Потом поймешь.
В трубке раздался какой-то шорох, потом далекий гул милицейской сирены.
- Беги, Лесь, - торопливо проговорил Гарик, - ты меня слышишь? Беги! И скажи Себастиану…
Какой- то посторонний звук, голоса, короткие гудки. Я осторожно положил трубку.
Поглядел на рюкзак на полу, потом махнул рукой.
- Пошли отсюда, парень.
- А как же… - Себастиан недоумевал точно так же, как минуту назад - я.
- Это Гарик звонил. Что-то там произошло. Похоже, его взяли.
- Георгия?!
- А что, так не бывало раньше? Ты же, вроде, учил историю…
- При Петре, разве, - сказал он неуверенно. - Да и то…
Я подтолкнул его к двери.
- Хватит болтать, пошли.
Верхние этажи элитарных домов оборудованы широкими уступчатыми карнизами - чистая декорация, разумеется, призванная тешить самолюбие крылатых созданий, давно уже, на заре эволюции, потерявших способность летать, но никак не желавших с этим смириться. По той же странной причине ни одному человеку - даже подросткам, которые вечно суют повсюду свой нос, - не приходило в голову ни с того, ни с сего разгуливать по этим карнизам: это были мажорские угодья, но угодья чисто символические, запущенные, обветшалые за ненадобностью. Я выбрался наружу через арочное окно и начал пробираться по карнизу, волоча за собой Себастиана.
- Почему сюда? Почему не по лестнице? - проворчал он.
- Помнишь вахтера? Который тебя впустил?
- Ну?
- Так вот, лучше не попадаться ему на глаза.
Он, кажется, удивился. Люди из обслуги наверняка были для него не больше, чем полезными предметами, - несмотря на все его демократические позывы…
- Он информатор, этот вахтер. Может, в холле нас уже поджидают…
- Зачем?
- Вот этого, - сказал я, - я и сам не понимаю.
И, правда, я даже как свидетель бесполезен. Может, Аскольд полагает, что я припас еще какую-то карту в рукаве? Или что пленка все еще у меня? Или что кассета была не одна? Так плевать ему на эту кассету… Раз уж ему удалось с американцами все укатать… что он им обещал? Концессии? Дешевое сырье? Бесплатной рабочей-то силы у него скоро будет сколько угодно…
- Лесь, - вдруг сказал Себастиан, - мне страшно.
- Тебе-то чего? Тебя они не тронут… Впрочем, Гарика же они тронули.
- Я боюсь высоты, - вдруг сказал Себастиан.
Я вытаращился на него.
- Вот это номер…
- А ты думал… - Он почти всхлипнул. - Мы же давно потеряли способность… летать… Вроде бы, какая разница? А все равно, позор… каждый раз, когда… эти воздушные потоки… аж сердце из груди выпрыгивает - а как я могу показать? Стыдно же…
Я с трудом подавил усмешку.
- Ясно.
- Я никому… только тебе…
- Польщен…
Осторожно (вряд ли эти конструкции отличались прочностью) подошел к самому краю карниза и выглянул на улицу. Два автомобиля с визгом затормозили у подъезда, из них выбежали люди в униформе, затем вальяжно выбрался мажор.
- Плохо дело… Нужно сматываться, Себастиан.
- Но я…
- Понял, понял. Мы осторожненько…
Я двинулся вдоль карниза. Проклятая кровля проламывалась под ногой, вниз, шурша, сыпались обломки, оседая на нижнем, более узком, козырьке. Себастиан брел за мной, распластавшись по чисто символическому ограждению, - я слышал, как он что-то тихонько шепчет, сам себя успокаивая.