Так я изощряюсь часами… четыре гласных, три гласных и двесогласных… потом перехожу к палиндромам. Сперва попроще: дом мод; кит наморе романтик. Затем придумываю самые сложные и красивые: я не мил - и неженили меня; Аргентина манит негра; а роза упала на лапу Азора… А то,бывает, сочиняю прелестные анаграммы: Сальвадор Дали, Авида Долларс; ЕваКорола - королева, а… Последняя анаграмма невыразимо прекрасна, ведь онакак бы открывает дорогу, ничем не кончается. Потому что Ева - королева,а…
Нет, это жуть! Жуть именно потому, что открывает дорогу той, которая некоролева и которую я снова возненавидела вчерашней ночью. Она тоже ЕваКорола, но не королева из анаграммы, а кто угодно: нищенка из Будапешта,шлюха из публичного дома в Жужуе, служанка из Кетцальтенанго. Она живет вкакой-то тьмутаракани и не имеет ничего общего с королевой. Но она все равноЕва Корола, и потому вчера вечером это случилось вновь, я вновьпочувствовала ее присутствие, и меня захлестнула ненависть.
20 января
Порой я знаю, что ей холодно, что она страдает, что ее бьют. В такиеминуты я ненавижу ее лютой ненавистью, ненавижу руки, швыряющие ее на землю,ненавижу ее саму… ее - в особенности, потому что ее бьют, потому что она- это я, а ее бьют. Когда я сплю, или занимаюсь раскройкой платья, илипомогаю маме принимать гостей: наливаю чай сеньоре Регулес или сыну Ривасов, - мне бывает полегче. Я немного отвлекаюсь, ведь мысли оней очень личные, они обуревают меня, когда я остаюсь наедине сама с собой,а на людях я чувствую, что она хозяйка своей судьбы, далекая и одинокая, новсе же хозяйка. Пусть ей плохо и холодно; я ведь тут тоже терплю и, наверно,немножко ей этим помогаю. Это как готовить повязки для солдата, который ещене ранен… приятно чувствовать, что ты заранее облегчаешь чьи-то мучения.
Пусть мучится! Я целую сеньору Регулес, предлагаю чай сыну Ривасов изамыкаюсь в себе, мобилизуя силы для внутреннего сопротивления. Я мысленноговорю: "Вот я иду сейчас по обледенелому мосту, и снег набивается в моидырявые башмаки". Нет, я, конечно, ничего не чувствую. Я просто знаю, чтоэто так, что сейчас (а может, и не совсем сейчас), когда сын Ривасов беретиз моих рук чашку и кривит в любезной улыбке свой похотливый рот, я иду помосту. Да, среди людей, которые понятия не имеют о происходящем, мне легчебывает это вытерпеть, я не впадаю в такое отчаяние. Вчера вечером Нораопешила. "Что с тобой происходит?" - спросила она. А происходило-то не сомной, а с той - со мной далекой. Должно быть, с ней стряслось что-тоужасное: может, ее избили, а может, она заболела… Нора как раз собираласьспеть романс Форе, а я сидела за роялем и смотрела на Луиса Марию, которыйсо счастливым видом облокотился о крышку рояля, красиво обрамлявшую еголицо… довольный, он глядел на меня преданным собачьим взглядом в надеждеуслышать арпеджио, и мы с ним были так близко и так любили друг друга. Вподобные минуты, когда я узнаю о ней что-нибудь новое, а сама танцую сЛуисом Марией, целуюсь с ним или просто стою рядом, мне бывает еще хуже.Ведь меня, далекую, никто не любит. Это нелюбимая моя часть, и у меня,естественно, душа разрывается, когда меня бьют или снег забивается в моидырявые башмаки, а Луис Мария танцует со мной, и его рука, лежащая у меня наталии, ползет вверх, словно ртуть на градуснике знойным полднем… во рту уменя привкус апельсинов или побегов бамбука, а ее бьют, и она не может датьсдачи, и тогда приходится говорить Луису Марии, что мне нехорошо, что вовсем виновата повышенная влажность, влажность и снег, которого я не ощущаю,но который все равно забивается в мои дырявые башмаки.
25 января
Ну вот, пришла Нора и устроила мне сцену. "Все, дорогуша, больше я тебяне буду просить аккомпанировать. Ты меня выставила на посмешище". Почему напосмешище? Я аккомпанировала, как могла; помнится, голос ее звучал как-тоиздалека. Votre âme est un paysage choisi… Но я глядела на своипальцы, сновавшие по клавишам, и мне казалось, они играли нормально, честноаккомпанировали Норе. Луис Мария тоже уставился на мои руки; бедняжка,наверное, не отваживался заглянуть мне в лицо. Вероятно, я становлюсь такойстранной.
Несчастная Норита, пусть ей аккомпанирует кто-то другой. (Мне с каждымразом становится все сложнее, теперь я узнаю, что происходит там, вдали,только тогда, когда передо мной брезжит возможность счастья или когда я ужебываю счастлива; когда Нора поет романсы Форе, я переношусь туда, вдаль, именя захлестывает ненависть.)
Ночью
А порой я чувствую нежность, внезапную, необходимую, как воздух,нежность к той, что не королева и бродит там, вдалеке. Мне хотелось быпослать ей телеграмму, посылку, хотелось бы знать, что у ее детишек все впорядке или что у нее нет детей - вообще-то я думаю, что у меня там детейнет, - и ей нужно, чтобы ее утешили, пожалели, угостили конфеткой. Вчеравечером я уснула, сочиняя текст телеграммы, мысленно договариваясь овстрече. "Буду четверг тчк жди мосту". Где? На каком мосту? Это какая-тонавязчивая идея, такая же навязчивая, как Будапешт… это ж надо: верить внищенку из Будапешта, города мостов и талого снега! Я распрямилась, какпружина, на постели и чуть не взвыла, мне так хотелось броситься к маме,разбудить ее, укусить, чтобы она проснулась. А все из-за моих мыслей. Мнепока трудно это выговорить… Ведь все из-за того, что я подумала: еслизахочу, хоть сейчас поеду в Будапешт. Или в Жужуй, или в Кетцальтенанго. (Яотыскала эти названия на предыдущих страницах.) Хотя они не подходят, этовсе равно как жизнь в Трес-Арройосе,Кобе или на Флориде, дом четыреста. Нет, остается только Будапешт, потомучто там холодно, там меня бьют и издеваются надо мной. Там (мнеприснилось, это всего лишь сон, но как он цепляется за явь, как ему хочетсястать явью!) есть человек по имени Род -или Эрод, или Родо, - и он меня бьет, а яего люблю, хотя вообще-то нет, я не знаю, люблю ли я его, но позволяю себябить, и это повторяется изо дня в день, а раз так, значит, я наверняка люблюего, разве может быть иначе?
Позднее
Все ложь. Род мне приснился; а может, я придумала его, взяв какой-топоблекший образ из сновидений, первый, какой пришел мне на ум. Нет никакогоРода, хотя меня действительно мучают, но я не знаю, кто мой мучитель:мужчина, мегера-мать или одиночество.
Поехать на поиски себя. Сказать Луису Марии: "Давай поженимся, и тыотвезешь меня в Будапешт, на мост, где идет снег и кто-то стоит". А вдругя… (Ведь в моих фантазиях есть один скрытый плюс: в глубине души я в нихне желаю верить. А вдруг я действительно?..) Да, действительно, вдруг ясошла с ума?.. Просто сошла с ума, взяла - и сошла?.. Ничего себе будет унас медовый месяц!
28 января
Мне пришла в голову любопытная мысль. Вот уже три дня, как у меня нетвесточки от далекой. Может, ее перестали бить, а может, она смогла раздобытьпальтишко. Послать бы ей телеграмму, чулки… Мне пришла в головулюбопытная мысль. Допустим, я приезжаю в этот ужасный город вечером,зеленоватым, водянистым вечером - таких вечеров не бывает, если только их непридумать. В той стороне, где Добрина Стана, на проспекте Скорда, кони,ощетинившиеся сосульками и застывшие полицейские, дымящиеся караваи хлеба ипряди ветра, обрамляющие лица окон. Пройтись по Добрине неспешным туристскимшагом, засунув карту города в карман голубого костюма (несмотря на мороз,оставить пальто в отеле "Бурглос"), дойти до площади, упирающейся в реку,почти нависающей над рекой, над которой разносится грохот льдин и баркасов икружится одинокий зимородок, наверное, его там называют "збуная цено" или как-нибудь еще хлеще.
А за площадью, вероятно, начинается мост. Я представила его себе и незахотела двинуться дальше. В тот вечер Эльза Пьяджо де Тарелли выступала в"Одеоне", я нехотя оделась, подозревая, что потом меня будет обуреватьбессонница. Ох уж эти мне ночные мысли!.. Как бы не потеряться… Мысленнопутешествуя, обычно изобретаешь названия - мало ли что на ум придет? -Добрина Стана, збуная цено, Бурглос. А вот названия площади я не знаю… какбудто я действительно приехала в Будапешт и стою в растерянности на площади,потому что не знаю, как она называется, ведь каждая площадь обязательнодолжна как-то называться.
Иду-иду, мама! Не бойся, мы не опоздаем на твоего Баха с Брамсом. Этотакой легкий путь. Ни тебе площадей, ни "бурглосов". Мы - тут, Эльза Пьяджо- там. Как жаль, что меня прервали, ведь я уже была на площади (что,впрочем, не факт, ведь я все придумала, а это полная ерунда). А за площадьюначинается мост.
Ночью
Начинается и продолжается. Где-то между концом программы и первымвыступлением на бис я открыла для себя название площади и нашла дорогу.Площадь называется Владас, мост - Рыночный. По площади Владас я прошла доначала моста, шла не торопясь, глазея на дома и витрины, на закутанных детейи фонтаны со статуями героев в побелевших от снега плащах: Тадеуша Аланко иВладислава Нероя, любителей токайского вина и цимбалистов. Я смотрела, какбедная Эльза Пьяджо кланяется, исполнив одну пьесу Шопена и собираясьприняться за другую, и выходила из партера прямо на площадь, туда, где междудвумя громадными колоннами начинался мост. Однако надо быть осторожней,думала я, это все равно что начать анаграмму со слова "королева…", а не смоего имени Ева, или вообразить, что мама сейчас в гостях у Суаресов, а нерядом со мной. Главное, не впасть в идиотизм: все происходящее - мое сугуболичное дело, мне просто так хочется, такова моя королевская воля.Королевская, потому что Ева Корола… ну, в общем, понятно почему, а вовсене из-за чего-то другого, не потому, что той, далекой, холодно или над нейиздеваются. Просто у меня блажь такая, охота мне почудить, выяснить, кудаведет этот мост и отвезет ли меня Луис Мария в Будапешт, если мы с нимпоженимся и я попрошу его свозить меня в Будапешт. Тогда мне будет гораздопроще найти этот мост, отправиться на поиски себя и встретиться с собой, каксейчас, ведь я уже прошла до середины моста под крики и аплодисменты, прошлапод возгласы "Альбениса!" и новые аплодисменты с криками "Полонез!..". Какбудто все это имеет смысл, когда метель толкает меня в спину, а мягкие,точно махровое полотенце, руки обнимают за талию и увлекают к середке моста.
(Об этом удобней говорить в настоящем времени. Хотя то, что я описываю,происходило в восемь часов вечера, когда Эльза Пьяджо исполняла на бис то лиХулиана Агирре, то ли КарлосаГуаставино, что-тоидиллически-пасторальное.) Да, лихо я обхожусь со временем, совсем его неуважаю… Помнится, однажды мне пришла в голову мысль: "Там меня бьют, тамснег забивается в мои башмаки, а я здесь тут же об этом узнаю. Хотя,постойте… с чего я взяла, что тут же? Вполне вероятно, все эти известиядоходят сюда с опозданием либо, наоборот, опережают события. Что если ееначнут избивать только через четырнадцать лет? А может, на кладбище СвятойУрсулы от далекой остались лишь крест да цифры, обозначающие дату смерти…" Имне вдруг показалось, что это так мило, так реально… Идиотка! Чутьбыло не поверила в существование параллельных времен. Нет, если она тамвзойдет на мост, я тут же это почувствую. Помнится, я еще задержалась, чтобыпоглядеть на реку, напоминавшую расслоившийся майонез; волны, яростногрохоча, хлестали по быкам моста. (Так, во всяком случае, мнепредставлялось.) Мне хотелось выглянуть за парапет и чуть не оглохнуть отгрохота льдин, раскалывавшихся внизу! Мне хотелось там задержаться: отчастииз-за красоты открывавшегося вида, отчасти от страха, пронизывавшего меняизнутри… а может, от холода, ведь пошел снег, а я забыла пальто в отеле… М-да,я, конечно, не зазнайка, нос ни перед кем не задираю, но с какой другойдевушкой происходит что-нибудь подобное? Это ж надо: сидя в "Одеоне", вдругочутиться в Венгрии! Да от такого у кого угодно мурашки по коже забегают,хоть тут, хоть за тридевять земель.
Но мама уже дергала меня за рукав - партер почти опустел. Ладно,больше продолжать не буду, не хочется вспоминать, о чем я потом подумала.Да-да, не стоит вспоминать, а то будет плохо. Но вообще-то… вообще-то мнепришла в голову любопытная мысль.
30 января
Бедный Луис Мария! Какая все-таки глупость - жениться на мне! Ему даженевдомек, что за бремя он на себя накладывает. "Или подкладывает", -иронизирует Нора, изображающая эмансипированную интеллектуалку.
31 января
Мы поедем! Он так охотно согласился, что я чуть не вскрикнула. Мнестало страшно, показалось, что он чересчур легко включился в игру. А ведь онничегошеньки не знает, он пешка при королеве… пешка, которая, сама того неподозревая, делает решающий ход… Пешечка Луис Мария, а рядом королева…Королева, а…
7 февраля
Хочу исцелиться! Не хочу писать, что мне в конце концов пришло в головутогда на концерте. Вчера вечером я вновь ощутила ее мученья. Да-да, меня тамопять избивали. Я не хочу отгораживаться от правды, но сколько можнотвердить одно и то же?! Эх, если бы я могла ограничиться констатацией фактов- для развлечения или чтобы выплеснуть эмоции… Но все обстоит гораздохуже: мне хочется перечитывать написанное, чтобы постичь суть, расшифроватьтайный смысл слов, положенных на бумагу после этих бессонных ночей. Кактогда, когда я вообразила площадь, вздыбленную реку, грохот волн, а потом…Но нет, я не буду писать, что было потом. Я никогда об этом не напишу!
Поехать туда и убедиться, затянувшееся девичество, только и всего, ведья до двадцати шести лет дожила без мужчины. Но теперь у меня будет мойщеночек, мой глупыш, я перестану думать и начну жить, начну жить, и всебудет хорошо.
И все-таки, раз уж я решила покончить с дневником, ведь надо выбиратьодно из двух: либо замуж выходить, либо дневник вести, вместе не получается,- так вот, пусть напоследок здесь запечатлят радость ожидания и ожиданиерадости… Мы поедем туда, но все будет не так, как мне представилось наконцерте. (Напишу это, и пора завершать писанину, пора для моего же блага!)Я встречу ее на мосту, и мы посмотрим друг другу в глаза. В тот вечер, наконцерте, у меня в ушах стоял грохот льдин, раскалывающихся внизу… Икоролева прервет эту зловещую связь, покончит с возмутительной тихойузурпацией. Далекая покорится мне, если я - это я, и перейдет ко мне наосвещенную половину, где все гораздо красивей и устойчивей; достаточно будеттолько подойти к ней и положить руку ей на плечо.
Ева Корола де Араос с мужем приехали в Будапешт 6 апреля и поселились вгостинице "Риц". Было это за два месяца до их развода. На следующий день,ближе к вечеру, Ева вышла полюбоваться на город и на ледоход. Ей нравилосьбродить одной - она была проворной и любопытной, а потому раз двадцатьменяла направление, словно что-то искала, но не особенно старалась найтидорогу, а полагалась на волю случая, резко переходя от одной витрины кдругой, с одной стороны улицы на противоположную.
Она дошла до моста, добралась до его середины - теперь Евапродвигалась с трудом, ей мешал снег и цепкий, колючий ветер, поднимавшийсяснизу, с Дуная. Юбка прилипала к ногам (Ева слишком легко оделась), ивнезапно ее охватило жгучее желание повернуть назад, возвратиться в знакомыйгород. В центре пустынного моста ее поджидала оборванка с черными, прямымиволосами. Было что-то застывшее и жадное в ее корявом лице, в скрещеньи рук,которые начали медленно выпрямляться навстречу Еве. Ева встала рядом,повторяя жесты и мизансцены, которые уже знала назубок, как послегенеральной репетиции. Бесстрашно, наконец-то освободившись - Ева подумалаоб этом с каким-то диким ликованием и дрожью, - она подошла и тожепротянула руки, протянула бездумно, а женщина прижалась к ее груди, и ониобнялись крепко и молча, а ледяное месиво реки колотилось об устои моста.