Разумеется, Гленда у нас тоже вызывала восхищение, а также Анук,Мэрилин, Анни, Сильвана и - почему бы нет? - Марчелло, Ив, Витторио иДирк, но только мы воистину любили Гленду, и именно поэтому, благодаря этомуопределилась наша группа - нечто, о чем знали только мы, о чем после долгихбесед доверительно сообщали тем, кто мог убедить, что тоже любит Гленду.
Начало положили Диана или Ирасуста, постепенно группа разрослась: в год"Огня на снегу" нас было шестеро или семеро, а когда на экраны вышел фильм"Привычка быть элегантным", наш круг расширился, и мы ощутили, что намгрозит участь превратиться в снобов или сентиментальных провинциалов. Мы -Ирасуста, Диана, еще двое-трое, те, кто из первых, - решили ограничитьчисло членов кружка, не принимать без испытания, без экзаменов под виски,которое хорошо развязывает язык (о, эти разговоры за полночь - что вБуэнос-Айресе, что в Лондоне, что в Мехико!). Ко времени "Мимолетныхвозвращений" мы, печальные триумфаторы, осознали: нас, тех, кто любитГленду, - слишком много. Мы встречались в кино, переглядывались на выходе- у женщин отсутствующий вид, мужчины сосредоточенно молчаливы, - своих мыузнавали безошибочнее, чем по какой-либо метке или паролю. Ноги самиприводили нас в одно и то же кафе в центре города, столики сдвигались,заказывался один и тот же коктейль, затихали бессмысленные споры - мынаконец-то могли смотреть друг другу в глаза, где еще жил последний кадр сГлендой в последней сцене последней картины.
Сколько нас собиралось? - двадцать, быть может, тридцать; бывало,фильм с Глендой месяцами шел в одном кинотеатре, а то и в двух или даже вчетырех; случались и события из ряда вон выходящие: когда, например, Глендасыграла девушку-убийцу в "Безумных" - ее игра вызвала всеобщий и недолгийвосторг, чего мы никогда не одобряли. Уже тогда мы хорошо узнали друг друга,многие ходили к единомышленникам в гости - поговорить о Гленде. С самогоначала Ирасуста - с молчаливого согласия всех - был признан как бы нашимглавой; а Диана неспешно разыгрывала свои шахматные партии, безошибочнопризнавая либо отвергая очередных кандидатов, что оберегало нас от глупцов илицемеров. То, что создавалось как свободная ассоциация, стало превращатьсяв клан, первоначальные малозначащие беседы сменила конкретная проблематика:эпизод со споткнувшимся в "Привычке быть элегантным", финальная реплика в"Огне на снегу", вторая эротическая сцена в "Мимолетных возвращениях". Мытак любили Гленду, что, конечно, не могли ввести в свой круг чужаков,многоречивых лесбиянок, эстетов-эрудитов. У нас вошло в привычку (само собойполучилось), когда в центре города шел фильм с Глендой, собираться в кафекаждую пятницу, а если картину показывали в предместьях, мы пропускалинеделю, чтобы ее успели посмотреть все; словно регламент на деловыхсобраниях, все обязанности исполнялись неукоснительно - не то, в качественаказания, виновного ждали презрительная улыбка Ирасусты либовежливо-ледяной взгляд Дианы Риверо. В те времена наши собрания называлисьне иначе как "Гленда", ее светозарный образ жил в каждом из нас, и нам быличужды какие-либо сомнения и разногласия. Лишь со временем - сначала счувством вины - некоторые стали делать то или иное критическое замечание,выражать недоумение либо разочарование кадром, который случайно или женамеренно получился невыразительным. Мы знали, что не Гленда ответственна занеудачи, кои подчас замутняют прозрачную чистоту "Хлыста" или портят финал"Никогда не известно почему". Мы видели другие работы этих режиссеров картинс Глендой, знали мы и то, как рождаются сюжеты и создаются сценарии; мы былибезжалостны к любому участнику фильма, кроме Гленды, так как сталиосознавать, что в основе нашей любви к Гленде - нечто большее, чемвосхищение ее артистизмом, что только ее одну не может запятнатьнесовершенство созданного другими. Диана первой заговорила о нашей миссии,она лишь намекнула об этом, хотя миссия наша представлялась ей воистинуважным делом; мы видели, что она рада: двойное виски, улыбка удовлетворения,- когда мы чистосердечно признались, что нам уже недостаточно только кино икафе, только любви к Гленде.
Мы не определяли наше чувство словами - они были нам не нужны. Каждыйиз нас был счастлив Глендой, и это счастье могло полниться только еесовершенством. Нам стали невыносимы ошибки и неудачи в фильмах; мы не моглисогласиться с финалом "Никогда не известно почему" или с бездарной сценойигры в покер в "Огне на снегу" (Гленда в этой сцене не была занята, новсе-таки и ее пачкали, словно рвота, гримаса Нэнси Филлипс и неуместноевозвращение раскаявшегося сына). Как всегда, именно Ирасуста четко определилнашу миссию, и в тот вечер мы расходились по домам, словно бы согнувшиесяпод тяжестью взятой на себя ответственности и вместе с тем счастливые: намвиделась будущая Гленда - без малейшего недостатка, никогда не изменяющаясебе, всегда достойная себя.
Больше в кружок мы никого не принимали, для выполнения миссии нас былоуже достаточно. Ирасуста сказал о лаборатории на вилле в Ресифе-де-Лобостолько тогда, когда полностью оборудовал ее. Мы поровну распределили работупо сбору всех имеющихся копий "Мимолетных возвращений" - эту картину мывыбрали потому, что в ней не много неудачных эпизодов. Проблем с деньгами невозникало, Ирасуста являлся компаньоном Говарда Хьюза по продаже оловаПичинчи, все до чрезвычайности просто: есть деньги - и в твоих рукахвласть, не скупись - и к твоим услугам самолеты и фирмы. Нам не нужен былдаже офис, компьютерщица компании "Хейгар Лосс" программировала задания,последовательность и срок их выполнения. Два месяца спустя после слов ДианыРиверо о нашей миссии мы уже смогли заменить в "Мимолетных возвращениях"неудачный эпизод с птицами на другой - с совершенным ритмом и точнымощущением драматизма, сыгранного Глендой. Фильм был создан несколько леттому назад, его возвращение на экраны мира не вызвало ни малейшегоудивления: память любит шутить шутки со своими хозяевами, мы воспринимаемкакие-либо изменения в уже виденном как аберрацию памяти; возможно, и самаГленда не заметила замены; да, конечно же, она признала - поскольку этопризнали все - чудо полной идентичности ожидаемого и увиденного, полноесовпадение результата с воспоминаниями, отчищенными от ржавчины.
Мы трудились без передышки; убедившись в эффективности лаборатории, мытотчас выкупили копии "Огня на снегу" и "Призмы"; затем настал черед другимкартинам, компьютерщики "Хейгара Лосса" и персонал лаборатории работали ведином ритме. Трудности возникли с "Привычкой быть элегантным": магнаты изнефтяных эмиратов скупили все копии для себя, пришлось прибегнуть кразличным уловкам и чужой помощи, чтобы их выкрасть (не станем прибегать кэвфемизмам) и заменить на другие - без ведома владельцев. Лабораторияработала без сбоев и на столь высоком уровне, о каком мы поначалу - нерешаясь говорить об этом Ирасусте - даже мечтать не могли; как ни странно,более других сомневалась в успехе Диана, но когда Ирасуста показал нам"Никогда не известно почему" и мы увидели подлинный финал, увидели, чтоГленда не возвращается в дом Романо, а мчится на машине к утесу, - нас всехпотрясла сцена падения в реку и мы поняли, что совершенство в этом миревозможно и что теперь совершенство Гленды навсегда, Гленда для нассовершенна - навсегда.
Самым трудным было, разумеется, решать: что переделать, что вырезать,как перемонтировать кадры и изменить ритм сцены; в каждом из нас жил свойобраз Гленды, и это приводило к яростным спорам, разрешить которые удавалосьтолько после тщательного анализа той или иной сцены, а в ряде случаев всерешалось просто мнением большинства. Но хотя потерпевшие поражение смотрелиновую версию с горьким чувством: она не во всем адекватна их представлениям,- полагаю, что никто никогда не был разочарован проделанной работой; мы таклюбили Гленду, что результат всегда оказывался положительным, а чаще всегопревосходил первоначальные намерения. Случались иногда и неприятности: тописьмо в "Таймсе" одного из постоянных подписчиков, каковой выражалудивление: он, мол, помнит, что три эпизода в "Огне на снегу" прежде шли вдругой последовательности; то статья киноведа в "Опиньоне", возмущавшегосятем, что в "Призме" вырезана одна сцена, - он полагал, сие сотвориличиновники-ханжи. Во всех подобных случаях мы принимали срочные меры, дабыизбежать возможных неприятных последствий; много усилий прилагать неприходилось, люди легкомысленны и забывчивы, а также охочи до всего нового;в мире кино, как и в самой реальности, все преходяще, все меняются - кроменас, тех, кто так любит Гленду.
Более опасной по своей сути являлась полемика в самом кружке,угрожавшая нам, возможно, расколом либо отчуждением. Хотя мы - благодарянашей миссии - и ощущали себя едиными как никогда, но однажды вечеромраздались пристрастные критические голоса тех, кого не обошла сторонойзараза политической философии; в самый разгар работы они заговорили оморальных проблемах, стали спрашивать: не оказались ли мы в комнате сзеркалами нарциссизма, не наносим ли просто-напросто бессмысленный барочныйузор на слоновый бивень или на зернышко риса. Нелегко было взять иповернуться к ним спиной, ведь кружок мог исполнять свою работу так, каксердце или самолет исполняют свою: подчиняясь идеально налаженному ритму.Нелегко было и выслушивать критику, обвинявшую нас в эскейпизме, в пустомрастрачивании сил, необходимых для осмысления реальности, в которой намприходится существовать. И все-таки нельзя было тотчас же растоптать росткиереси, даже сами еретики ограничивались частными замечаниями: и они, и мытак любили Гленду, что, вне сомнения, над всеми этическими либоисторическими расхождениями господствовало чувство нашего единения навсегда- уверенность в том, что совершенствование Гленды делает совершенными и нассамих, и окружающий мир. Преодолев период бесплодных сомнений, мы были дажевознаграждены: один из философов помог нам восстановить былое единство, изего уст мы услышали слова о том, что любому частному делу можно придатьисторическое значение и что такое важное в истории человечества событие, какизобретение книгопечатания, произошло благодаря естественному желаниюмужчины повторять и повторять и увековечить имя женщины.
И вот настал день, когда мы признались себе, что отныне образ Глендыочищен от малейшего изъяна; Гленда предстала с экранов мира такой, какой онасама - мы были уверены в этом - хотела бы предстать, и поэтому, вероятно,мы не были слишком удивлены, когда из газет узнали, что она заявила о своемуходе из кино и театра. Невольный, драгоценный вклад Гленды в нашу работу немог быть ни простым совпадением, ни чудом; просто-напросто что-то в нейсмогло воспринять нашу безымянную любовь, из глубины ее души вырвалсяединственный ответ, какой она могла дать; и то, что профаны от искусстваназвали ее уходом, являлось актом любви в последнем единении с нами. Мыпереживали счастье седьмого дня, мы отдыхали после сотворения мира; отнынемы могли созерцать любую картину Гленды, не боясь, что завтра мы опять можемстолкнуться с ее неудачами и промахами; отныне мы были объединены - легкие,словно ангелы или птицы, - в абсолютном настоящем, что подобно, возможно,вечности.
Но уже давно - под теми же небесами, под какими живет Гленда, - одинпоэт сказал, что вечность влюблена в деяния времени; год спустя Диана узналаи довела до нашего сведения иную новость. Все обычно и по-человеческипонятно: Гленда объявила о своем возвращении в кино; причины - самыезаурядные: желание быть профессионально востребованной, роль создана словноспециально для нее, съемки - в ближайшее время. Никто из нас не забудетвечера в кафе, сразу после просмотра "Привычки быть элегантным" - фильмснова шел в центральных кинотеатрах города. Ирасуста мог даже и не облекатьв слова то, что мы все ощущали, словно горькую слюну во рту, отнесправедливости и измены. Мы так любили Гленду, что наше уныние не касалосьее; она-то ведь не повинна в том, что она - актриса и Гленда; сам мир кинобыл порочным: деньги, престиж, "Оскары" - все это, словно незримая трещина,рассекало купол нашего неба, завоеванного с таким трудом. Когда Дианаположила свою ладонь на руку Ирасусте и сказала: "Да, это единственное, чтонам остается сделать", она говорила за всех нас, зная, что мы с нейсогласны. Никогда еще наш кружок не обладал такой страшной силой, никогдаеще, чтобы привести эту силу в действие, не говорилось меньше слов. Мырасходились по домам, подавленные, уже переживая то, что случится однажды, вдень, о котором лишь один из нас будет знать заранее. Мы были уверены, чтобольше никогда не встретимся в кафе, каждый в нашем царстве отыщет свойуголок одиночества и совершенства. Мы знали, что Ирасуста сделает все, чтонадо, - для такого человека, как он, все это проще простого. Мы даже непопрощались, как прощались обычно - в полной уверенности, что однаждывечером, после "Мимолетных возвращений" или "Хлыста", встретимся вновь.Самое лучшее было: просто повернуться спиной - мол, уже поздно, пора ичесть знать; мы уходили порознь, у каждого было только одно желание: забытьвсе до тех пор, пока задуманное не свершится, и знали, что забвения нам недано; еще предстоит однажды утром раскрыть газету и прочитать никчемныефразы шустрых спецов по некрологам. Мы никогда не станем говорить об этом -ни с кем, мы будем вежливо избегать друг друга в кино и на улицах; толькотак наш кружок сохранит преданность Гленде, сбережет в безмолвии свершенноенами. Мы так любили Гленду, что принесли ей в дар последнее, нерушимоесовершенство. На недостижимой высоте, куда мы, восторженные, вознесли ее, мыубережем ее от падения; мы, верные ей, сможем поклоняться ей, не опасаясьобмана; живыми с креста не сходят.
[Пер. В.Андреева]
Записи в блокноте
Что касается учета пассажиров, то сама тема возникла - сейчас уместновспомнить об этом, - когда мы разговаривали о неопределенности всякогобессистемного анализа. Хорхе Гарсиа Боуса сначала заговорил о метро вМонреале, а потом уже перешел непосредственно к линии "Англо" вБуэнос-Айресе. Он, правда, не сказал, но я подозреваю: это как-то связано соспециальными исследованиями, которые проводила его фирма, если только оназанималась учетом. Каким-то особым способом - по незнанию своему я могуохарактеризовать его только так, хотя Гарсиа Боуса настаивал на егонеобыкновенной простоте, - было установлено точное количество пассажиров, втечение недели ежедневно пользующихся метро. Поскольку интересно было узнатьнаплыв людей на разных станциях линии, а также процент тех, кто ездит изконца в конец или по определенному участку дороги, учет производился смаксимальной тщательностью у каждого входа и выхода, от станции"Примера-Хунта" до "Пласа-де-Майо"; в те времена - я говорю о сороковыхгодах - линия "Англо" еще не соединялась с сетью новых станций подземки, иэто облегчало дело.
В понедельник намеченной недели общая цифра была самой большой; вовторник - приблизительно такой же; в среду результаты исследований былинеожиданными: из вошедших в метро 113 987 человек на поверхность вышли 113983. Здравый смысл подсказывал ошибку в расчетах, поэтому ответственные запроведение операции объехали все места учета, выискивая возможные упущения.Старший инспектор Монтесано (сейчас у меня есть данные, о которых не зналГарсиа Боуса, - я добыл их позже) самолично прибыл "накачать" сотрудников,занимавшихся учетом. Не колеблясь ни секунды, он "пропахал" подземку изконца в конец, а рабочие и машинисты поездов должны были при выходепредъявлять ему удостоверения. Все это заставляет меня думать, что старшийинспектор Монтесано уже смутно догадывался о том, что хорошо известно теперьнам обоим. Нет необходимости добавлять, что никто не обнаружил мнимойошибки, из-за которой предполагались (и одновременно исключались) четвероисчезнувших пассажиров.
В четверг все было в порядке: 107 328 жителей Буэнос-Айреса, какобычно, появились, готовые к временному погружению в подземелье. В пятницу(теперь, после принятых мер, считалось, что учет ведется безошибочно) числолюдей, вышедших из метро, превышало на единицу число вошедших. В субботуцифры совпали, и фирма посчитала свою задачу выполненной. Отклонения отнормы не были доведены до сведения общественности, так что, кроме старшегоинспектора Монтесано и операторов счетных машин на "Пласа-Онсе", мало ктознал обо всем происшедшем. Полагаю, однако, что и эти немногие (кроме, янастаиваю, старшего инспектора) сочли за лучшее забыть об этом как о простойошибке в расчетах машины или оператора.