"Не сердись, что я умираю, ты не сможешь меня понять, но не сердись,мама"… Клочок бумаги, вырванный из газеты "Критика" и придавленный камнемрядом с пиджаком - пиджак явно был оставлен в качестве опознавательногознака для первого моряка, который выйдет спозаранку на берег. А ведь Ролобыл так счастлив до той ночи… правда, в последние недели он стал немногостранным, вернее, не странным, а рассеянным: сидел, уставившись в пустоту,словно пытался так что-то разглядеть или расшифровать таинственную надпись,начертанную в воздухе. Все ребята из кафе "Рубин" были компанейскими. А вотРоло - нет, и сердце у него вдруг не выдержало. Роло сторонился людей, велсебя сдержанно, имел деньги, разъезжал на двухместном "шевроле" и впоследнее время особенно ни с кем не общался. То, о чем говорят под дверью,обычно разносится на всю округу, и баба из многоэтажки упорно твердила, чтоплач Роло напоминал полузадушенный крик: так бывает, когда рот зажимаютруками, и крик получается как бы раздробленным. И почти тут же голова Роло сразмаху ударилась о ступеньку, Делия с воплем кинулась к нему, и в доменачалась уже совершенно бессмысленная кутерьма. Собирая осколки сведений,Марио пытался подсознательно подыскать другое объяснение случившемуся,оградить Делию от соседских нападок. Он у нее никогда ни о чем недопытывался, но безотчетно чего-то ждал. Подчас у него мелькала мысль:интересно, известно ли Делии, что про нее болтают? Даже ее родители, супругиМаньяра, вели себя странно: если и упоминали про покойных Роло и Эктора, токак бы между прочим, словно молодые люди уехали в какое-то путешествие. Ну аДелия - та вообще помалкивала, радуясь их благоразумию и безоговорочнойподдержке. Когда же к ним присоединился Марио, Делия получила тройноеприкрытие; они были как бы ее тенью, легкой и неотступной, почти прозрачнойпо вторникам и четвергам и более плотной и услужливой по субботам ипонедельникам. Теперь Делия время от времени оживлялась: однажды села запианино, в другой раз согласилась поиграть в лудо; к Марио она была теперьболее благосклонна, приглашала в гостиную, усаживала у окна и рассказывала,что она собирается шить или вышивать. О пирожных и конфетах Делия даже незаикалась, и Марио это удивляло, но он думал, что она поступает так изделикатности, не осмеливаясь ему докучать. Супруги Маньяра расхваливалиликеры, которые умела готовить их дочь, и однажды вечером захотели поднестиему рюмочку, но Делия резко возразила, что это дамский напиток и она давноуже опорожнила почти все бутылки.
- А Эктору… - жалобно протянула мать, но осеклась, не желаярасстраивать Марио.
Правда, потом Маньяра поняли, что упоминание о бывших женихах нераздражает Марио. О ликерах речь зашла снова, только когда Делияокончательно взбодрилась и решила опробовать новые рецепты. Марио запомнилтот день потому, что получил повышение по службе и поспешил купить Делиикоробку шоколадных конфет. В столовой супруги Маньяра терпеливо настраивалиприемник и уговорили его посидеть с ними за компанию, послушать пение РоситыКироги. Он немножко послушал, а потом сообщил о своих успехах и добавил, чтопринес Делии конфеты.
- Зря ты их купил, ну да ладно, отнеси ей, она в гостиной.
Посмотрев Марио вслед, супруги переглянулись, и сеньор Маньяра снял сголовы наушники, которые напоминали лавровый венок, а сеньора, вздохнув,отвела взор. Вид у обоих стал вдруг несчастный и растерянный.
Делия отнеслась к подарку довольно прохладно, но, доедая вторую конфету- мятную, украшенную гребешком грецкого ореха, - сказала, что умеет делатьконфеты сама. Похоже, ей было неловко за свою недавнюю скрытность, и, чтобызагладить вину, Делия принялась со знанием дела объяснять, как готовитсяоболочка конфет и что нужно для начинки и шоколадной глазури. Лучше всегоДелии удавались конфеты с апельсиновым ликером; демонстрируя способ ихприготовления, она проткнула иголкой одну из конфет, принесенных Марио, и,глядя на ее руки, слишком белые на фоне шоколада, он внезапно представилсебе хирурга, сделавшего краткую передышку между операциями. Конфета впальцах Делии напоминала малюсенького мышонка, крошечного, но живого, и иглапротыкала живую плоть. Марио почувствовал странную дурноту, омерзение, будтосъел что-то тошнотворно-сладкое. Ему хотелось сказать:
- Выброси конфету… Выброси подальше, не подноси ко рту, ведь онаживая, это живой мышонок…
Но потом он вспомнил про повышение по службе и опять обрадовался, аДелия все повторяла рецепты чайного, розового ликеров… Марио запустил рукув коробку и съел одну за другой несколько конфет. Делия улыбалась, словнопотешаясь над ним. Марио полезли в голову всякие мысли, и он робко ощутилсебя счастливым.
"Третий жених! - промелькнуло у него в голове. - Взять и заявить: ятвой третий жених, но я жив!"
Вспоминать о происшедшем становится все труднее, ибо многоеперепуталось, на эту историю наложились другие - как бывает, когданекоторые подробности забываются, и с изнанки воспоминаний начинает ткатьсяпаутина домыслов, - но, похоже, Марио зачастил к Делии; по мере того какона возвращалась к жизни, жизнь Марио оказывалась все теснее связана с еекапризами и прихотями; даже Маньяра - правда, не без опаски - попросилиего подбодрить их дочь, и Марио стал покупать ингредиенты для ликеров,фильтры и наполнители, и в том мрачном удовольствии, с каким Делия принималаподношения, ему чудился проблеск любви или хотя бы частичный отказ от памятио погибших.
По воскресеньям Марио обедал в своей семье, и матушка Селеста выражалаему благодарность, но не улыбками, а тем, что давала на десерт самый лакомыйкусочек и наливала кофе погорячее. Сплетни наконец утихли; по крайней мере,в присутствии Марио о Делии не заговаривали. Кто знает - может, возымелодействие то, что он надавал пощечин Камилетти-младшему, а может, родныхпугали припадки бешенства, случавшиеся с Марио всякий раз, когда матушкаСелеста принималась поругивать Делию; но как бы там ни было, он решил, чтодомашние переменили свое мнение о Делии, поверили в ее невиновность и дажевновь прониклись к ней уважением. Так что и супруги Маньяра не расспрашивалиМарио о его семье, и родные, собравшись по воскресеньям за обеденным столом,не упоминали о Делии Маньяра. И Марио начала казаться возможной такая жизньна два дома, разделенных всего четырьмя кварталами, начало казаться, чтоможно и нужно перекинуть мостик с улицы Ривадавиа на улицу Кастро-Баррос. Ондаже надеялся на дальнейшее сближение этих двух домов и семей и был глух кнепонятному звуку шагов, в которых подчас, когда он оставался один, чудилосьему что-то темное и глубоко чуждое.
У Маньяра никогда не бывало гостей. Столь полное отсутствиеродственников и друзей немного удивляло. Марио не приходилось как-топо-особому звонить в дверь, все и без того знали, что это он. В декабре,когда никак не спадал влажный, липко-сладкий зной, Делия приготовила крепкийапельсиновый ликер, и они с удовольствием отведали его вечером во времягрозы. Супруги Маньяра не пожелали даже пригубить, уверяя, что им будетплохо. Делия не обиделась, но зато страшно разволновалась, когда Марио свидом знатока поднес к губам похожую на наперсток лиловую рюмку, в которойсветилась бурая пахучая жидкость.
- Пить на такой жаре - верная смерть, но очень уж вкусно, -приговаривал он.
Делия, которая всегда на радостях становилась немногословной,проронила:
- Я сделала это для тебя.
Супруги Маньяра смотрели на нее так, словно пытались угадать рецепт,раскрыть тайны ее кропотливых алхимических опытов, длившихся целыхполмесяца.
Роло ликеры Делии нравились, Марио узнал об этом от супругов Маньяра,когда их дочь куда-то отлучилась.
- Она готовила ему уйму разных напитков, - сказали они. - Но Ролопить остерегался - из-за сердца. Спиртное сердечникам вредно.
"Да, хиленький женишок попался", - думал Марио, и ему становиласьпонятна теперешняя раскованность Делии, игравшей на пианино. Он чуть было непоинтересовался у Маньяра вкусами Эктора: неужели Делия и ему делала ликерыи сласти? В памяти всплыли конфеты: Делия вновь увлеклась их приготовлениеми выкладывала рядами на полку в кладовке, чтобы они подсохли. Внутреннийголос подсказывал Марио, что Делия достигнет в этой области фантастическихуспехов. Он долго ее упрашивал, и наконец она дала ему конфетку на пробу.Прямо перед его уходом принесла на мельхиоровом блюдечке нечто белое ивоздушное. И пока Марио вкушал лакомство - чуточку горчащее, со страннойсмесью мяты и мускатного ореха, - Делия стояла, скромно потупив взор.Нет-нет, хвалить ее незачем, ведь это первая проба, до желанного результатапока далеко. Но когда Марио явился в следующий раз - вечером, перед самымуходом, в прощальной полутьме, - Делия снова устроила ему дегустацию.Пробовать конфету нужно было с закрытыми глазами, и Марио, послушно смеживвеки, ощутил, как сквозь густой вкус шоколада пробивается слабыймандариновый дух. На зубах похрустывали миндальные крошки, вкуса их онтолком не разобрал, но рад был почувствовать хоть какие-то точки опоры вэтой приторно-призрачной массе.
Делия осталась довольна. Примерно такого эффекта ей и хотелосьдобиться, сказала она. Надо, конечно, еще поэкспериментировать, подработатькое-какие детали. Супруги Маньяра заметили, что Делия давным-давно несадилась за пианино, а с утра до ночи занимается ликерами и конфетами. Онине то чтобы жаловались, но явно выражали недовольство.
"Наверное, их огорчает расточительность Делии", - подумал Марио.
И по секрету от Маньяра попросил у нее список продуктов, необходимыхдля приготовления конфет. Тут она совершила нечто неслыханное: обвила рукамиего шею и чмокнула в щеку. Губы ее пахли мятой. Смакуя этот запах и вкус,Марио закрыл глаза. И поцелуй повторился, еще крепче и трепетней.
Марио сам не знал, ответил он ей или нет; вполне может быть, что онстоял, как истукан, покорно дегустируя в полумраке гостиной Делииныпрелести. Она была в ударе, играла на пианино так, как теперь не игралапочти никогда, и пригласила его назавтра в гости. Ни разу еще они так неразговаривали, ни разу так не молчали. Супруги Маньяра явно заподозрилинеладное, потому что примчались, размахивая газетами и вопя про какого-тоавиатора, пропавшего без вести над Атлантикой. Они включили люстру, ирассерженная Делия вскочила из-за пианино, напомнив Марио ослепленную светомсороконожку, которая в жуткой панике несется по стене. В дверях онавсплеснула руками и, будто устыдившись, вернулась обратно, искоса,исподтишка поглядывая на отца с матерью и улыбаясь.
В тот вечер Марио безо всякого удивления, словно подтверждая давноизвестный факт, осознал, насколько хрупок покой Делии, как неумолимо давитна нее двойной груз смерти. Ну, Роло еще ладно, что было - то быльемпоросло, но смерть Эктора не лезла уже ни в какие ворота, слишком явноиз-под разорванной мишуры выглядывало зеркало. От прежней Делии оставалисьее изящные причуды, колдовство над разными зельями и животными,взаимодействие с простыми и таинственными вещами, близость к миру бабочек икотов, дыхание, в котором исподволь угадывалось веяние смерти… И Марио далобет безграничного милосердия, поклялся, что будет годами лечить Делию в светлых покоях и отгороженных отвоспоминаний парках; может, ему и не стоит жениться на Делии, а лучше простопродолжить их тихий роман, чтобы третья смерть не ходила бок о бок с Делиейв лице ее нового жениха, следующего кандидата на кладбище.
Марио казалось: супруги Маньяра обрадуются, когда он начнет приноситьДелии ароматические экстракты, однако они, наоборот, насупились и мрачноретировались, не проронив ни слова… правда, в конце концов они всегдасдавали позиции и убирались восвояси, особенно когда наступало времядегустации; как правило, это происходило в гостиной почти ночью, и Мариополагалось с закрытыми глазами определить - порой после долгих колебаний,ведь речь шла о величайших тонкостях! - вкус нового лакомства, крохотногочуда, лежавшего на мельхиоровом блюдечке.
Взамен Делия соглашалась сходить в кино или прогуляться по районуПалермо. И забегая за ней вечером в субботу или утром в воскресенье, Мариовсякий раз чувствовал благодарность и поддержку мамы и папы Маньяра. Похоже,они мечтали остаться вдвоем, чтобы спокойно послушать радио или перекинутьсяв картишки. Делии же, напротив, явно не хотелось уходить, если старикиоставались дома. Нет, она не скучала в обществе Марио, но в тех редкихслучаях, когда родители отправлялись вместе с ними на прогулку, веселиласьгораздо больше; так, например, на Сельской выставке она действительноразвлекалась, попросила купить ей леденцов и пристально, до боли в глазахразглядывала на обратном пути игрушки, которые подарил ей Марио. Свежийвоздух шел Делии на пользу, отметил Марио, лицо ее просветлело, а походкастала решительной. Как жаль, что вечером нужно возвращаться вкухню-лабораторию и, погрузившись в глубокую, непреходящую задумчивость, сщипчиками в руках колдовать над весами. Теперь Делия целиком была поглощенаприготовлением конфет и почти совсем забросила ликеры; пробовать же своитворения Делия в последнее время позволяла крайне редко. Родителям - так ивовсе никогда; впрочем, Марио не без оснований подозревал, что Маньяра исами брезгуют новой пищей, им больше были по вкусу обычные карамельки, иесли Делия оставляла на столе коробку конфет (хотя она не предлагалародителям полакомиться, это как бы подразумевалось), они выбирали те, что ис виду попроще, и на вкус попривычней, а шоколадные конфеты даже разрезалипополам, чтобы посмотреть на начинку. Глухая досада Делии, сидевшей запианино, ее напускная рассеянность забавляли Марио. Она приберегала для негосвои новые достижения, в последний момент выплывая из кухни с мельхиоровымподносом в руках; как-то раз они припозднились, музицируя, и Делия позволилаему зайти в кухню, чтобы попробовать свежеприготовленные конфеты. Когдазажегся свет, Марио увидел спавшего в углу кота и тараканов, удиравших чтобыло мочи по каменным плиткам пола. И вспомнил, что дома матушка Селестапосыпает плинтусы на кухне желтым порошком. В тот вечер Делия потчевала егокофейными конфетами со странно солоноватым, слабо выраженным привкусом;казалось, на донышке притаилась слеза; глупо было думать об этом… об этоми о слезах, оросивших крыльцо в ночь гибели Роло.
- Моя пестрая рыбка совсем загрустила, - сказала Делия, кивнув набанку с камешками и искусственными водорослями. Розовая полупрозрачнаярыбешка дремала, мерно разевая рот. Холодный глаз, похожий на живуюжемчужину, воззрился на Марио. А ему при виде этого соленого шарика пришлана ум слеза; наверное, если попытаться разжевать шарик-глаз, он проскользнетмежду зубами.
- Надо почаще менять воду в банке, - посоветовал Марио.
- Бесполезно, рыбка просто старая и больная. Она завтра умрет.
Марио почудился в ее словах возврат к самому худшему - к трауру, стольмучительному для Делии, к первым послепохоронным дням. Все было еще такблизко: и роковая ступенька, и набережная; фотографии Эктора моглинеожиданно обнаружиться среди чулок или летних юбок. А засушенный цветок,сохранившийся с похорон Роло, был пришпилен к эстампу, висевшему на створкешкафа.
Перед уходом домой Марио предложил Делии осенью пожениться. Вместоответа она уставилась в пол, словно пытаясь обнаружить заползшего в гостинуюмуравья. Никогда раньше они о женитьбе не заговаривали, и Делия, похоже,хотела прийти в себя от неожиданности, подумать, прежде чем давать ответ.Потом она резко выпрямилась и сверкнула глазами. Губы у нее подрагивали, онабыла прекрасна. Делия взмахнула рукой почти как колдунья, открывающая ввоздухе невидимую дверцу.
- Значит, ты теперь мой жених, - произнесла она. - Каким ты вдругстал другим, как переменился!
Услышав новость, матушка Селеста отставила утюг и целый день безвылазнопросидела у себя в комнате, куда по очереди заходили братья Марио; выходилиони все с вытянутыми лицами и рюмками апельсинового ликера. Марио отправилсяна футбол, а вечером принес Делии букет роз. Супруги Маньяра встретили его вгостиной, обняли и наговорили кучу комплиментов, а потом откупорили бутылкупортвейна и угостили пирожными. Теперь с ним стали обходиться болеедоверительно (правда, и более отстранение). Утратилась дружеская простотаобщения, на него уже смотрели как на родственника, вся подноготная которогодавным-давно известна. Марио поцеловал Делию, поцеловал маму Маньяра и,обнимая будущего тестя, хотел уверить его, что станет опорой для новойсемьи, однако не нашел слов. Чувствовалось, что и родителям Делии хочетсяему что-то сказать, но они не отваживаются. Размахивая газетами, супругивернулись к себе, а Марио остался с Делией и пианино, с Делией и зовомтаинственной, колдовской любви.
Пару раз за время жениховства Марио собирался назначить встречу папашеМаньяра где-нибудь в городе, чтобы рассказать об анонимных письмах. Нопередумывал, решал, что это ненужная жестокость, ведь управы на изводившихего мерзавцев все равно не найдешь. Самое гадкое письмо пришло в субботу вполдень; вскрыв голубой конверт, Марио долго смотрел на фотографию Эктора,опубликованную в газете "Ультима Ора", и вчитывался в слова, подчеркнутыесиними чернилами: "По мнению родственников, только глубокое отчаяние моглотолкнуть его на самоубийство".
"А ведь родители Эктора совсем не появлялись в доме Маньяра, -мелькнула у Марио странная мысль. - Разве что в самые первые дни…"
В памяти всплыла пестрая рыбка. Маньяра говорили, что ее подарила Делиимать Эктора. Пестрая рыбка умерла именно тогда, когда и предсказывала Делия.Только глубокое отчаяние могло толкнуть его… Марио сжег и конверт, игазетную вырезку, составил список всех подозрительных лиц и намеревалсяоткровенно поговорить с Делией, чтобы спасти ее, заслонить от мерзкихсплетен, пачкавших все вокруг, точно липкая слюна. Через пять дней, так и непоговорив ни с Делией, ни с супругами Маньяра, Марио получил второе письмо.На небесно-голубом листочке плотной бумаги неизвестно почему красоваласьзвездочка и было написано: "На вашем месте я был бы поосторожней, спускаясьс крыльца". От конверта слабо пахло миндальным мылом.