"Интересно, любит ли миндальное мыло баба из многоэтажки?" - подумалМарио и даже предпринял неуклюже-нахальную попытку произвести обыск в комнатесестры и матушки Селесты. Второе письмо он тоже сжег, а Делии опять-таки несказал ни слова. Дело было в декабре, жара стояла, как обычно, вышедвадцати. Марио теперь после ужина всегда заходил к Делии, и они, беседуя,прогуливались по маленькому саду за домом или по району. Конфет в жару ониели меньше; нет, от кулинарных изысков Делия не отказалась, но в гостинуюсвои творения приносила редко, предпочитая укладывать конфеты в старыекоробки, где для каждой была отведена особая ячейка, а сверху, точно тонкийслой дерна, лежала светло-зеленая бумажка. Марио заметил, что Делияпостоянно настороже. Подчас, дойдя до перекрестка, она оборачивалась, аоднажды, увидев на углу улиц Медрано и Ривадавиа почтовый ящик, подняларуку, как бы отмахиваясь от него, и Марио понял, что ее тоже терзаюткакие-то неведомые силы. Ничего не говоря друг другу, они с Делией терпелиодну и ту же муку. Марио встретился с папашей Маньяра в кафе "Мунич" на углуКангальо и Пуэйрредон, напоил его пивом, угостил жареной картошкой, но так ине смог вывести беднягу из состояния настороженного оцепенения; папаша,казалось, все время ждал подвоха. Рассмеявшись, Марио заверил его, что несобирается клянчить денег, и с места в карьер сказал про анонимные письма,почтовый ящик на углу улиц Медрано и Ривадавиа и про нервозность Делии.
- Я понимаю, что, как только мы поженимся, эти безобразия кончатся. Носейчас мне нужна ваша помощь. Пожалуйста, защитите Делию. Такие вещи могутее сильно травмировать. Она ведь сверхранимая, сверхчувствительная.
- Ты хочешь сказать, она может свихнуться, верно?
- Ну зачем вы так… Хотя… если она и впрямь получает подобныеписьма и молчит, в душе потихоньку накапливается…
- Ты не знаешь Делию. Все эти анонимки ей до… в общем, она непереживает. Она гораздо сильнее, чем тебе кажется.
- Но посмотрите, Делия как будто напугана, ее гложут какие-то мысли,- беспомощно пролепетал Марио.
- Да дело совсем в другом. - Маньяра прихлебывал пиво, как будтожелая заткнуть им себе рот. - Она и раньше была такой, мне ли не знать!
- Раньше? Когда раньше?
- Когда они еще не померли, дурачок. Ладно, ты сам расплатись, а то ятороплюсь.
Марио хотел возразить, но папаша Маньяра уже топал к двери. Сделав напрощанье какой-то неопределенный жест, он понуро поплелся по направлению кОнсе. Марио не посмел пойти за ним, а всерьез обдумать случившееся тоже нерешился. Опять он оказался в одиночестве, как в самом начале… все былипротив: и матушка Селеста, и баба из многоэтажки, и супруги Маньяра. Дажесупруги Маньяра…
Делия явно что-то заподозрила, недаром она так переменилась кследующему приходу Марио: болтала без умолку и все о чем-то допытывалась.Может, супруги Маньяра рассказали ей о встрече в кафе "Мунич"? Марио ждал,что она заведет об этом речь; тогда бы он помог Делии преодолеть неловкоемолчание, однако она упорно наигрывала мотив из оперетты "Девица Розмари",обрывки мелодий Шумана и ритмичные, решительные танго Пачо; ну а потомпришли супруги Маньяра, принесли маленькие печеньица и малагу и включилиповсюду свет. Разговоры вертелись вокруг Полы Негри, преступления в Линье,частичного солнечного затмения и болезни кота. Делия считала, что котобъелся шерсти, и предлагала дать ему касторки. Маньяра не противоречили,но, судя по всему, аргументы Делии их не убедили. Они вспомнили продруга-ветеринара, сказали про какие-то горькие листья. Лучше бы выпуститьего в сад, он сам там найдет целебную траву…
- Но кот все равно подохнет, - возразила Делия. - Касторка лишьнемного продлит ему жизнь.
Услышав доносившиеся с перекрестка выкрики газетчика, Маньяра ринулисьпокупать "Ультима Ора". Марио, с молчаливого согласия Делии, погасил вгостиной люстру. Только на столике в углу осталась гореть лампа,отбрасывавшая тускло-желтые пятна света на вышитую скатерть с футуристскиморнаментом. Пианино же стояло в полумраке.
Марио поинтересовался, готовит ли Делия приданое, и предложилпожениться не в мае, а в марте.
Он собирался с духом, намереваясь рассказать про анонимные письма, нобоялся совершить ошибку и каждый раз замирал в нерешительности. Делия сиделарядом на темно-зеленом диване, в полутьме слабо вырисовывался голубоватыйсилуэт ее платья. Марио попытался поцеловать Делию, она съежилась.
- Мама зайдет попрощаться. Погоди, вот они лягут спать…
Через стенку доносились голоса Маньяра, шелест газеты и разговоры,разговоры… Не хотелось им спать в ту ночь, времени было полдвенадцатого, аони все болтали. Делия опять подошла к пианино и словно из упрямствапринялась играть один за другим длинные креольские вальсы, написанные втрехчастной форме гаммы и немного безвкусные музыкальные виньетки, откоторых Марио, однако же, был в восторге. Она не вставала из-за инструмента,пока Маньяра не зашли сказать "спокойной ночи" и попросили не засиживаться,ведь теперь, когда Марио стал членом их семьи, он должен особенно строгоприсматривать за Делией и не позволять ей полуночничать. Наконец супругиМаньяра удалились - с явной неохотой, но не в силах совладать со сном.Раскаленный воздух с улицы проникал в гостиную через окно и входную дверь.Марио захотелось холодной воды, и он пошел в кухню, пошел, невзирая на точто Делия порывалась принести ему стакан сама и даже немного обиделась.Вернувшись, он увидел, что Делия стоит у окна и смотрит на пустынную улицу,по которой когда-то, вот такими же вечерами возвращались домой Роло и Эктор.Пятно лунного света лежало уже на полу возле ног Делии, а на мельхиоровомподносе, который она держала в руках, красовалась еще одна луна, толькомаленькая. Делия не желала устраивать дегустацию при супругах Маньяра, ондолжен понять, ей ужасно надоели их попреки, они постоянно твердят, что оназлоупотребляет его добротой, когда просит попробовать новые конфеты…Да-да, конечно, хотя, по правде говоря, ему совсем не хочется… но ведь ейбольше некому доверять, Маньяра не в состоянии оценить новшества в еде.Делия протягивала конфету каким-то умоляющим жестом, однако Мариопочувствовал в ее голосе желание, почувствовал ясно, и ни луна, ни даже самаДелия были тут ни при чем. Поставив стакан на пианино (он не выпил воду вкухне, а принес в гостиную), Марио взял конфету двумя пальцами; Делиязамерла рядом в ожидании приговора, она прерывисто дышала, словно от решенияМарио зависела сейчас ее жизнь, и молча, знаками призывала его поторопиться;глаза ее расширились - или, может, просто казались больше в полумракегостиной? - а тело немного раскачивалось, когда Делия жадно ловила ртомвоздух; да-да, она почти задыхалась, когда Марио поднес конфету к губам,намереваясь откусить кусочек, а когда он опустил руку - застонала, словно вразгар невыразимого блаженства вдруг почувствовала себя жестоко обманутой.Свободной рукой Марио слегка сжал конфету с боков, но смотрел не на нее, ана Делию, и лицо у него было как из гипса, этакий противный Пьеро стоял втемноте. Пальцы его разомкнулись, разламывая конфету. Луна ярко осветилабеловатое тельце таракана, выдернутое из хитинового покрова и обрамленноекусочками крылышек, лапок, мятой, марципанами и истолченным в порошокпанцирем.
Когда Марио швырнул раздавленную конфету в лицо Делии, она закрылаглаза руками и зарыдала, громко всхлипывая, задыхаясь; она рыдала все горше,как в ночь гибели Роло, и пальцы Марио сомкнулись у нее на шее, словно желаяоградить от кошмара, рвавшегося из груди наружу, от булькающих рыданий истонов, от хохота, прерываемого корчами и судорогами; но Марио хотел толькоодного - чтобы она замолчала, и для этого все сильнее стискивал ее горло;баба из многоэтажки, наверное, уже с трепетом и восторгом подслушивала поддверью и нужно было любой ценой заставить Делию замолчать. За спиной уМарио, рядом с кухней, где он обнаружил кота - в глаза бедняге быливоткнуты щепки, но кот все еще пытался ползти, чтоб умереть в комнатах, -слышалось дыхание супругов Маньяра, которые вскочили с постели иподглядывали из столовой; Марио не сомневался, что Маньяра слышали шум итеперь стоят у дверей в темноте, стоят и слушают, как он заставляет Делиюумолкнуть. Марио разжал пальцы, и Делия упала на диван, она билась всудорогах, вся почернела, но была жива. Маньяра прерывисто дышали, и Мариостало их жаль, жаль по многим причинам: и из-за Делии, и из-за того, что онтоже оставляет ее, причем в живых. Вслед за Эктором и Роло он уходил ипокидал Делию. И уходя, чувствовал огромную жалость к супругам Маньяра,которые, спрятавшись в темноте, ждали, что он - не важно, с какой целью -заткнет Делии рот, прекратит наконец ее рыдания.
[Пер. Т.Шишовой]
Бестиарий
Между последней ложкой рисовой каши с молоком - маловато корицыположили, увы! - и прощальными поцелуями перед отходом ко сну зазвонилтелефон, и Исабель, замешкавшись, дождалась, чтобы трубку сняла Инес, асняв, прошептала что-то на ухо матери. Они переглянулись и перевели взглядна Исабель, а она подумала о сломанной клетке, о задачках на деление и -мельком - о сеньоре Лусере, которую она, Исабель, доводит, трезвоня ей вдверь по дороге из школы. Она не особенно волновалась, мама с Инес смотреликак бы сквозь нее; сама по себе Исабель их почти не интересовала, хотявсе-таки они на нее смотрели.
- Поверь, мне не по душе ее поездка, - сказала Инес. - И не столькоиз-за ягуара, в конце концов, с безопасностью там нормально. Но у них в дометак уныло, и играть ей будет не с кем, только с этим мальчиком…
- Мне тоже не нравится, - сказала мать, и когда Исабель поняла, чтоее пошлют на лето к Фунесам, сердце у нее екнуло, словно она понеслась с горы на санках. Она нырнулав эту новость, как в огромную зеленую волну; к Фунесам, к Фунесам, нуконечно же, ее пошлют к Фунесам!.. Маме с Инес поездка не по душе, но онисчитают ее целесообразной. Слабые бронхи, бешено дорогой курортMaр-дель-Плата, трудно приходится с избалованной, глупой девчонкой, уж на чтомила сеньорита Тания - и та жалуется на ее поведение, беспокойный сон иразбросанные повсюду игрушки, вопросы, пуговицы, грязные коленки. Исабельощутила страх и восторг. Как прекрасно пахнут ивы, звук "у" в слове "Фунес"смешивался со вкусом молочной рисовой каши… ах, уже поздно, пора спать, ану марш в постель сейчас же! И вот она лежит в кровати, в потемках, на щеках- слезы и поцелуи, а в памяти - грустные взгляды Инес и мамы, которые ещене совсем, но все-таки решили отправить ее к Фунесам. Она предвкушала своеприбытие в линейке, первый завтрак, радость Нино; Нино - охотник натараканов, он же лягушка, он же рыбка (воспоминание трехлетней давности:Нино показывает ей наклеенные в альбоме фигурки из бумаги и с важным видомобъясняет: "Это лягушка, а это рыбка"). Вот Нино с сачком для ловли бабочекждет в парке, а вот мягкие руки Ремы, возникшие из темноты, - Исабельлежала с открытыми глазами, и внезапно - р-раз! - и вместо лица Нино передней возникли руки Ремы. "Тетя Рема так меня любит…" Глаза Нино стали вдругбольшими и влажными, он снова оторвался от пола и, с довольным видом глядяна Исабель, поплыл по воздуху в сумраке спальни. Нино-рыбка. Исабельзаснула, мечтая о том, чтобы следующая неделя съежилась до размеров однойэтой ночи и можно было бы распрощаться с родными, сесть в поезд, проехатьлигу в линейке, а потом увидеть ворота и эвкалиптовую аллею по дороге кдому. Перед тем как заснуть, Исабель на миг испугалась, представив, что ейвсе это лишь пригрезилось. Но, потянувшись, ударилась пятками о бронзовуюспинку кровати, и ей стало больно, хотя ноги были закутаны в одеяло. Избольшой столовой доносились голоса мамы и Инес, говоривших о дорожныхсборах, о том, что надо посоветоваться с врачом насчет прыщиков, о рыбьемжире и о ромашке. Нет, это не было сном, не было, не было!
Все было наяву. Одним прекрасным ветреным утром ее привезли на вокзалКонститусьон, где над лотками уличных торговцев на площади трепыхалисьфляжки, в кафе "Купейный вагон" продавались пирожные, а путь начетырнадцатый перрон лежал через большую арку. Инес и мама так бурноцеловали Исабель, что на ее лице буквально не осталось живого места. Егонамяли, как пластилин, оно пропахло губной помадой и пудрой "Рашель" фирмы"Коти", а вокруг рта все было мокро; правда, ветер быстро высушил эти гадкиеслюни. Путешествовать одна Исабель не боялась, потому что была уже большой;в сумке у нее лежало целых двадцать песо, компания "Сансинена" попроизводству мороженого мяса напоминала о себе сладковатым запахом,просачивавшимся в окно, за которым плескались желтые воды Риачуэло, аИсабель, утерев лицемерные слезы и умирая со страху, гордо расположилась насиденье, заняв его целиком, и глазела в окно, она ехала в вагоне почти однаи могла пересаживаться с места на место и глядеться в маленькие зеркала.Пару раз она подумала о матери, об Инес - должно быть, они уже выезжают надевяносто седьмом автобусе с вокзала, - прочитала надписи: "Куритьзапрещается", "Плевать запрещается", "Вместимость сорок два пассажирскихместа". Поезд стремительно мчался по Банфилду, у-у-у, поле, еще поле иеще… вкус белого молочного шоколада "Милкибар" и привкус ментоловыхледенцов. Инее посоветовала ей взять в дорогу вязанье, и теперь недовязаннаяшаль из зеленой шерсти лежала на самом дне чемодана, бедняжка Инес, никогдаей ничего путного в голову не приходит.
На станции Исабель немножко перетрухнула. А что если линейка… Нолинейка была на месте, возле нее стоял цветущий, почтительный дон Никанор;не хотите ли это, сеньорита, не хотите ли то… как вы доехали, интересно,донья Элиса все такая же красавица, да-да, конечно, тут шел дождь… О, эталинейка, вытряхнувшая из нее всю душу, пока они доехали до Лос-Орнероса! Всевокруг уменьшилось, стало более хрупким и розовым, чем три года назад, когдаеще не было ягуара и дон Никанор был не таким седым… Нино-лягушка,Нино-рыбка… а от рук Ремы хотелось плакать, хотелось всегда чувствоватьэти руки у себя на макушке, до смерти хотелось ее ласки и ванильного крема,лучше этого в мире ничего нет!
Исабель предоставили отдельную комнату наверху, премилую. Большаякомната, а в ней (это идея Нино, у которого глаза в пол-лица и черныекудряшки, как ему идет синий комбинезон; но по вечерам Луис, разумеется,заставляет его наряжаться в аспидно-серый костюм и нацеплять ярко-красныйгалстук), так вот, в большой комнате была еще одна, маленькая, - клетка создоровенной, совсем неприрученной птицей-кардиналом. Ванная комнатарасполагалась через две двери (однако, к счастью, во внутренних покоях дома,так что можно было ходить свободно, не выясняя заранее, где сейчас ягуар),ванная буквально ломилась от всяких краников и металлических штучек-дрючек,но ведь Исабель так просто не обманешь, именно при взгляде на ванную комнатуей становилось понятно, что она попала в деревню, все тут было старомодней инеухоженней, чем в городе. Пахло ветхостью, наутро Исабель заметила нараковине мокрицу. Стоило к ней прикоснуться, как мокрица пугливо съежиласьи, потеряв одну лапку, скрылась в булькающей воронке воды.
"Дорогая мамочка, я взялась за перо, чтобы…" Они обедали назастекленной веранде, где было прохладней. Нене поминутно жаловался на жару.Луис помалкивал, но постепенно на лбу и на подбородке у него выступалаиспарина. Только Рема сохраняла спокойствие, она передавала тарелки медленнои, как обычно, с таким видом, будто праздновался чей-то день рождения:слегка торжественно и взволнованно. (Исабель тайком перенимала Ремину манерухозяйничать, отдавать распоряжения служанкам…) Луис почти всегда читал,подперев голову руками и прислонив книгу к сифону с газированной водой.Собираясь подать Луису тарелку, Рема трогала его за плечо, а Нене иногдамешал ему сосредоточиться и называл философом. Исабель становилось обидно,что Луис - философ, причем не из-за самого этого факта, а из-за Нене,потому что в таком случае у Нене появлялся повод дразниться и обижать Луиса.
За обедом они сидели так: во главе стола - Луис, по одну руку от него- Рема и Нино, по другую - Нене с Исабель, так что с одной стороныоказывались взрослый и ребенок и с другой тоже. Когда Нино хотел сказатьнечто важное, он пинал ее ногой. Как-то раз Исабель не выдержала ивскрикнула, и Нене, рассвирепев, заявил, что она невоспитанная девчонка.Рема подняла на нее глаза, и постепенно пристальный взгляд Ремы и бульон стравками утешили девочку.
"Мамочка, перед обедом, да и не только перед обедом, надо убедиться,что…"
Почти всегда именно Рема шла выяснять, можно ли пройти в столовую назастекленной веранде. На второй день после приезда Исабель, войдя вгостиную, Рема велела всем подождать. Ждали они долго, пока пеон не сообщил,что ягуар в саду, где клевер, тогда Рема взяла детей за руки и ониотправились есть. В то утро картошка вышла пересушенной; правда, возмущалисьтолько Нене и Нино.
"Ты мне говорила, что я не должна задавать…"