- Джереми, не знаю, способна ли я это слушать дальше.
- Ты сама позвонила Кайле.
- Так нечестно. Я хотела побольше узнать о твоей болезни.
- Как же достает, что во мне видят ходячую заразу.
- Мне такое и в голову не приходило.
От каждой проезжавшей мимо машины "хонду" покачивало. Я не находила слов и вдруг неожиданно для себя сказала:
- Ты злишься, потому что я отказалась от тебя, да?
Молчание.
- Джереми, мне было шестнадцать.
Тишина.
- Если бы только можно было переиграть, я бы поступила иначе, поверь. Не знаю, что тут добавить.
Мы миновали стайку подростков, которые мыли машины, собирая деньги на исследование рака груди. Мне они показались какими-то несмышленышами, малолетними пострелятами.
Итак, мы закрыли тему, не договорив до конца, - оба в глубине души понимали, что никто от дальнейших выяснений не выиграет, а отношения могут испортиться. По крайней мере лучше повременить.
Мы ехали дальше, в больницу, Джереми высунул руку из окна, и ее обдувал встречный ветер.
Сделали рентген: обошлось без повреждений, и мы, успокоившись, вернулись домой, чтобы обшарить буфет в поисках съестного. К тому же нас ждал приятный сюрприз: по ящику показывали серию "Закона и порядка", которую ни сын, ни я еще не видели. Мы были полностью поглощены происходящим на экране, когда в дверь кто-то постучал. Мы переглянулись, как бы спрашивая друг друга - открывать или нет? Я решила впустить нежданного визитера: в дверях стоял Лайам.
- Привет, Лиз. Можно зайти?
- А, да, конечно.
Мы прошли в гостиную.
- Знакомьтесь. Джереми, это Кар… Лайам, мой начальник.
Лайам устроился в кресле.
- Что-нибудь интересненькое?
- "Закон и порядок".
- Впервые слышу.
- О, это новинка.
Самое замечательное в любимой передаче то, что она способна полностью затмить собой происходящее вокруг - за исключением, пожалуй, ядерной войны. Лайам понимал, что до конца шоу мы с Джереми недосягаемы. Когда же мы наконец оторвались от экрана, гость решился заговорить:
- Лиз, я слышал, с твоим сыном сегодня случилась небольшая неприятность.
Джереми прервал его:
- Уже все в порядке.
- Мы съездили в больницу, сделали рентген. Кости целы.
- Я рад.
Пакостный мальчишка обернулся к Лайаму и спросил:
- Надо понимать, вы любовники?
- Нет, я просто заскочил проверить, как ты.
- Я же сказал, у меня все отлично.
- Он в порядке, Лайам.
- Тогда хорошо.
Лайам не порывался уйти, а поскольку гости у меня бывают нечасто, я представления не имела, как его спровадить.
- Кофе будешь?
- Буду, если тебя не затруднит.
Я ушла на кухню. Воцарилось нарочитое безмолвие, и Лайам был вынужден взять инициативу в свои руки.
- Я как раз возвращался из хора.
- Мама хорошо поет.
Лайам взглянул на меня:
- Правда?
Меня так и передернуло.
- Ну что ты, Джереми, я вообще петь не умею.
- Умеешь. Я точно знаю, потому что сам хорошо пою, а чтобы родился поющий ребенок, требуется два голосистых родителя. - Он обратился к Лайаму. - Это факт. Мама зарывает талант в землю.
Петь я вообще боюсь. Могу, конечно, разойтись в машине, когда никто не слышит - жуть, если просекут, о чем душа болит. Я тушуюсь. Всю жизнь скрывала свои способности; даже на днях рождения упорно стою и открываю рот.
Лайам сказал:
- Лиз, ну так исполни нам что-нибудь.
- А вдруг соседи услышат?
- Мам, да ты вообще знаешь, кто за стенкой живет?
Нет, я не знала - и по сей день не знаю. У нас по-другому дом устроен.
- Не важно. Мне все равно не хочется, чтобы меня слышали.
Гость попросил:
- Спой соло из "Флауэр Дуэт".
- Лайам, эта песня уже всем оскомину набила.
- Мам, если ты споешь, тогда и я что-нибудь исполню. Только ты первая.
Услышать, как поет собственный сын!…
- Господи, ну ладно.
Я поняла, что не пела целую вечность. Без практики голос быстро пропадает - все равно что мышцы без тренировки. Я подошла к раковине, налила стакан воды и стала размышлять, что бы им спеть. "Виенс, Малика" из альбома Делиба "Лакме". Хорошая вещица: для искушенного слушателя то же, что "Мы только начали", "Карпентерс" для любителей широкого вещания.
Я вернулась в комнату.
- Предупреждаю, вы сами напросились.
Дальше я с минуту выводила кульминацию песни, самые задушевные куски. Не ожидала, что так здорово выйдет. Мужчины аплодировали. Я уселась и жестом пригласила Джереми встать.
Ему не понадобилось полоскать горло. Он приготовился, и тут из его глотки изверглась чудовищная какофония звуков. Визг циркулярной пилы? Жужжание пчелиного роя? Я всерьез подумала, что с ним случился припадок, и готова была сорваться с места, когда он сделал знак успокоиться. Так продолжалось примерно с полминуты.
Наконец сын умолк. Я спросила:
- Джереми, что ты изобразил?
- Твою песню в обратной последовательности.
- Шутишь? - не поверила я.
- Отнюдь. Хочешь, еще попробуем?
- Как ты этому научился?
- Я бы и сам не знал, да случай помог. Мне было одиннадцать, и мы со сводным братом проигрывали записи наоборот - искали сатанинские послания. Взрослые из-за этого считали нас очень благочестивыми мальчиками.
- Лиз, а ты тоже умеешь наоборот петь? - поинтересовался Лайам.
- Нет.
Сослуживец спросил, нет ли вдоме кассетника. У меня был магнитофон, старенький, восьмидесятых годов, но валялся где-то в глубине шкафа, так что я отправилась на поиски. Помню, нравилась мне эта игрушка: кнопки "стоп" и "пуск" легко работали. В прежние времена я была посмелее и не стеснялась практиковаться в пении.
Я вернулась.
- Если пару секунд поковыряюсь с рычажками, думаю, смогу настроить его на обратный ход.
И принялась возиться с прибором.
- Что вам спеть? - спросил Джереми.
Лайам, любитель широковещательных форматов, сказал:
- Попробуй это, - и запел "Крах Эдмунда Фитцжералда", выпростав руки, точно итальянский тенор, без слез не взглянешь.
Сын ответил:
- Проще пареной репы.
Я включила проигрыватель, и Джереми, прильнув к нему, с минуту производил ужасные звуки, словно втягивая в себя воздух. Когда он умолк, я нажала перемотку. Действительно, это была та же самая мелодия; пусть и не в безупречном исполнении, но куда лучше, чем поет большинство людей.
- О чем задумались?
Лайам спросил:
- А насколько часто такое встречается, ну, способность петь наоборот?
- Редкий дар. Почти извращение, его даже назвали по-особому: мелодиоанаграмматизм. В мозгу что-то переклинивает, как при синдроме Туретта, когда непроизвольно матерятся. Мой предел - тридцать секунд.
- А ты почему не знала, что сын умеет петь в обратном порядке?
- Это долгая история.
- Знаете, Лиз, а давайте-ка приходите на занятия? Вам же не трудно, а нам пойдет на пользу.
- Не знаю… - Меня никогда еще не приглашали на подобные мероприятия, и я понятия не имела, как вести себя в сложившейся ситуации.
Предложение Лайама навеяло мне воспоминания об одном неприятном инциденте, произошедшем около пяти лет назад. Я заехала в центр прикупить что-нибудь к чаю. На мне было приличное платье и туфли на высоком каблуке; расположение духа вполне соответствовало: я шла, очень довольная собой, гордо вскинув голову. Лицо обдувал теплый бриз с гавани… И вдруг я делаю шаг, другой и оказываюсь по щиколотку в жидком цементе. Я посмотрела на ноги и не увидела их: они скрылись под слоем серой вязкой массы. Пыталась поднять их, но они крепко-накрепко застряли. Прохожие на меня не реагировали, не желая попасть в очередную телевизионную хохму. Тогда я вытащила ноги из туфель, которые так и остались в цементе (наверное, находятся там и по сей день), и, не роняя достоинства, прошествовала к припаркованной четырьмя этажами выше машине. Так и доехала до дома в облепленных цементом колготках, старательно делая вид, будто ничего не случилось.
Джереми решил мне помочь и принял приглашение Лайама.
- Она с радостью придет.
- Ну и отлично. Тогда встретимся у "Глубокой бухты". А подробности завтра, Лиз.
Я с трудом дождалась завершения этого долгого дня. Хотелось скорее залезть в постель и погрузиться в анестезию сна без сновидений - надеюсь, такой будет смерть.
Лайам встал и схватился за поясницу.
Джереми спросил:
- Спина беспокоит?
- Да уж, радости преклонного возраста.
- Легко поправимо, надо лишь правильно подобрать матрас. Каким ночным комплексом вы пользуетесь дома?
- Ночным комплексом?
Черт бы его побрал! Через десять минут этот проныра заключил еще одну сделку. Я была в домашнем халате. Заглянула в гостиную, пожелала всем доброй ночи и отчалила в страну грез.
На следующий день на работе у нас была Несерьезная Пятница. Отвратительнейшая традиция вседозволенности, когда мужчины выряжаются как мальчики-подростки, а взрослые женщины - как малолетние потаскушки. Меня не один год пытались пристрастить к этому мерзкому обычаю, да так и не уловили, что я на подобную идейку не поведусь. Донна упорствовала дольше других, однако в то утро она не появилась на работе, и я благодарила небеса, что избавлена от лекции о важности коллективного духа.
Около половины одиннадцатого зазвонил телефон. Джереми:
- Что я выиграл! Не угадаешь.
- Давай колись.
- "Стройный и знойный"! Обезжиривающий гриль от "Джорджа Формена".
- М-м?
- Жаровню.
- Вот так радость, теперь у нас их две. Как тебя угораздило?
- За неделю покрыл двухмесячную норму продаж.
- Мои поздравления.
- Опять же повторюсь, мама, крепкий здоровый сон имеет огромное значение в нашей жизни.
- Какая удобная философия.
- Если к пяти часам заключу еще одну сделку, получу микроволновую печь на семьсот ватт.
Сын был вне себя от радости, а мне большего для счастья и не надо.
- Ты у меня просто чудо.
- Спорим, ни за что не додумаешься, чей матрас позволил мне добыть жаровню.
- Теряюсь в догадках.
- Матрас Донны.
- Кого?
- Донны ствоей работы. Она купила двуспальник толщиной десять дюймов с роскошным стеганым покрывалом. Все это поверх четырехдюймового слоя термочувствительного вязкоупругого поропласта с открытыми порами, на котором тело дышит во сне. К нему прилагается однослойная запатентованная прослойка в подарок.
- Ух ты.
- Научились все-таки изготавливать. В комплект входит сертификат качества, в котором говорится, что производитель использовал только нетоксичные материалы. Наш товар гарантирует надежную ортопедическую поддержку позвоночника и не теряет формы многие годы.
- Не может быть.
- Может. Корпус матраса обшит мягким ворсистым велюром с натуральной пропиткой - семьдесят пять процентов хлопка, двадцать пять полиэстера. Он изготовлен по новейшей технологии против аллергии и клещиков, а благодаря застежке-молнии с четырех сторон чехол легко снимается.
- Я смотрю, Донна отхватила настоящий клад.
- И тоже получила гриль в подарок.
- У меня нет слов.
- А в воскресенье у нас с ней свидание.
Я не знала, что ответить.
-Ма!
- У вас свидание?
- Да. Пойдем играть в боулинг. Я никогда раньше не пробовал, вот, решил воспользоваться случаем, пока здоровье позволяет.
- Джереми, эта женщина на десять лет тебя старше.
- И что с того?
Я прикусила язычок. - Сходи, тебе понравится.
- Надеюсь. Секундочку, ма, тут подозрительный гражданин у входа матрасом интересуется. Не внушает он мне доверия; пойду выпровожу.
- Удачи.
- Спасибо. Давай закажем на вечер пиццу.
- Уже звоню в "Роджер".
Ладно, во всяком случае, о Джейн он не вспоминает.
В тот день Донна так и не объявилась на работе; возможно, ей было неловко смотреть мне в глаза. Нечего сказать, похитительница дитяти. Ну и хорошо, что не пришла. Без нее у меня было достаточно времени, чтобы осмыслить ситуацию и разработать дальнейший план действий. Сын со мной всего-то неделю, а я уже должна его с кем-то делить? Ни за что!
Но…
И все-таки…
Хоть я Донну и недолюбливаю, она неплохой человек. Быть может, она - очередная одинокая душа, будущая Лиз, несмотря на хорошую фигуру и прямые послушные волосы. На первый взгляд, Донна обладает достоинствами, которые так ценятся в обществе и которых я лишена, а на поверку мир так круто изменился, что теперь молодым девочкам все легче и легче превращаться в Лиз Дани.
Еще необходимо помнить, что Джереми пришел в этот мир с ограниченным "сроком годности". Его жизнь будет короче, чем у других. Итак, я не собиралась портить отведенное ему время из-за чистого эгоизма и решила проявить великодушие в отношении нового знакомства сына.
Такие мысли меня посетили, когда я сидела в "хонде" у корпусов зернохранилища и в полном одиночестве жевала ленч. Тысячи голубей клевали рассыпанное зерно, которое привозили сюда в железнодорожных вагонах. Сколько раз я трапезничала здесь, наблюдая за голубями? Им так мало нужно от жизни и так легко насытиться. В тот день я решила, что ем здесь в последний раз, и до сих пор свято блюду данное себе обещание.
Вернувшись в офис, я попыталась наверстать упущенное и доделать незавершенную работу, однако у меня возникло чувство, что я впустую трачу время. Не было каких-то трудных или неотложных заданий - разве что Лайам мог вспылить, если вовремя не отчитаюсь. Сам же Карлик, кстати говоря, так и не сообщил подробностей предстоящей встречи с хором, и я лелеяла надежду, что он и вовсе позабыл о нашей договоренности. Впрочем, Лайам не того сорта человек и подобных оплошностей не допускает, поэтому я решила: будь что будет.
Я допускала все больше и больше ошибок в документах, да и мерцание экрана стало действовать на нервы. Поэтому решила направиться на кухню и заварить растворимый супчик. И неожиданно для себя обратила внимание на умиротворяющую мелодию, которая раздавалась из громкоговорителя над холодильником. Крутили "Крах Эдмунда Фитцжералда" в исполнении Королевской филармонии. Вспомнился прошлый вечер. Я улыбнулась - таким невероятным показалось все произошедшее тогда, и я даже промурлыкала отрывок песни, как вдруг…
Как вдруг мелодия пошла в моей голове зигзагами взад-вперед, нота за нотой, единым потоком, как скрипичный смычок по струнам.
Меня точно под дых ударили: я с поразительной четкостью осознала, что у меня есть ребенок, с которым мы накрепко повязаны некой тайной.
Я не могла выбросить мелодию из головы. Она была неискоренима, как запах жареной ветчины воскресным утром. Я вышла на улицу и прогулялась до газетного киоска на углу. Проклятый мотивчик упорно не желал отвязываться.
"А легенда жива…
С тех времен до наших дней…
…йенд хишан од немерв хет С
…авиж аднегел А".
Я вышла на лестничную клетку с уродливыми цементными стенами и прекрасной оперной акустикой, а затем начала исполнять песню назад и вперед. Под мышками похолодело. Я не знала, что и думать. Сбежала в подземную парковку и прыгнула в машину. Грудь вздымалась, голова готова была лопнуть. Я включила магнитолу, чтобы найти какую-нибудь песенку взамен "Краха Эдмунда Фитцжералда". Попала на "Даунтаун" Петулы Кларк. Прослушала, выключила, и тут мелодия вновь искривилась и пошла зигзагами.
Я проскакивала светофоры, не останавливаясь на красный. Подъехав к дому, припарковала машину поперек улицы и бросилась наверх. Вошла в квартиру, и моему взгляду предстал Джереми: он драил стены на кухне, намотав кусок наждачной бумаги на поролоновую губку. Рядом стояли два гриля, цветной телевизор и микроволновая печь - все в фабричных упаковках.
- Мам! Ты что так рано вернулась? Я хотел сделать сюрприз и нанести первый слой.
Я не ответила - прошла к табурету у батареи, на котором сидел Джереми. Опустилась, с неожиданной силой обняла сына и прижала к груди.
- Мам?
- Замолчи, Джереми.
- Ты что, мам?
- Тебе больше не придется красить стены.
Он пытался что-то ответить, но я села на стул и усадила парня себе на колени. Подозреваю, что он тоже не находил слов. Наконец я запела перевернутый вариант "Краха Эдмунда Фитцжералда", а потом сказала:
- Это я тебя наградила.
- О чем ты?
- Подарила тебе способность петь наоборот. Я и сама не знала до сегодняшнего дня, а оно возьми да и пронесись в голове.
- Так тебе понравилось или нет?
Никогда прежде я никого не держала в объятиях. Оказывается, у людей есть вес. Они теплые. Ты слышишь, как в груди бьется сердце, как легкие качают воздух. Интересно, а что я ожидала найти - марионетку?
Джереми запел песню, но я его остановила:
- Ни к чему теперь.
Я окинула взглядом стену, над которой сын успел поработать. Посмотрела на краску, и тут до меня дошло, что между краской и стеной должно быть какое-то пространство - пусть даже микроскопическое, в одну миллионную дюйма толщиной. Я пыталась представить себя в крошечном космическом корабле, который вгрызается в покрытие стены и ищет потайное местечко. Возможно, оно существует гипотетически, хотя с той же вероятностью может пребывать и в реальности. Только мне кажется, что если начнешь разыскивать этот тончайший слой, его не станет - можно лишь почувствовать, как он тебя окружает, окутывает, дарует целостность.
А теперь пришла пора отдышаться и припомнить, что описываемые события происходили семь лет назад. Впрочем, мне частенько кажется, будто с тех пор прошла всего неделя. Время - жестокий фокусник.
Эта история началась одним вечером, когда я стояла на парковке у магазина видео; я подняла взгляд в небо и впервые в жизни увидела комету с двуликим названием в честь открывших ее астрономов - комета Хейла-Боппа. И тогда мне захотелось в жизни мира и спокойствия, и Бог с ней, с этой определенностью.
А теперь, семь лет спустя, позвольте спросить: что случается, когда комета падает на землю? Что случается, когда небесные тела перестают быть небесными и попадают вам в руки в самом прямом смысле слова? Не думайте, тут нет подвоха. Я собираюсь рассказать о двух событиях, которые произошли со мной каких-то несколько дней назад, тех самых, из-за которых я и взялась за перо.