Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал иногда слова и целые фразы.
– Он наш… – вдруг в один голос завопили они и при этом с такою наглостью кинулись…, что от страха у меня на мгновение застыла всякая мысль".
Моё сердце сжалось! Ужас! Всё так и было!
Да! Они кричали:
– Она наша!
Они обращались к кому-то, кто находился за мной. Они ещё что-то кричали и уже подошли вплотную. Всё усердней пытаясь схватить меня. Казалось, ещё секунда и это произойдёт. Я испуганно оглянулась и, не увидев никого, всё равно почувствовала, что – я не одна, что за моей спиной кто-то есть. Это было что-то большое, спокойное, сильное. Откуда-то я знала пока оно рядом, пока защищает никто ничего плохого мне сделать не сможет.
"Только бы он не отходил!" – эта мысль – мольба заполнила меня.
Я повернулась и отчаянно начала просить в видимую пустоту:
– Не отдавайте меня! Не отдавайте, пожалуйста!
Я уже кричала от неописуемого страха, который полностью завладел мною:
– Я не их! Я не хочу! Не отдавайте!
Помню, как вдруг почувствовала любовь, бесконечную нежность и всепрощение, исходившее от того, кто стоял за мной. Это было похоже на чувство, которое бывает у родителей, когда маленький ребёнок сделал какую-нибудь глупость – поранил себя, ему больно и страшно. Он прибегает к ним, чтобы его пожалели, просит прощения и прощённый прячется, пытаясь спастись от страха и боли в их объятьях.
Ощущение этой огромной любви навсегда врезалось мне в память, и только оно периодически заставляло меня усомниться в том, что это было просто сновидение во время наркоза. Я выросла без родительской любви и заботы, мне нечего было перенести в то видение из реальной жизни… Ничего подобного по отношению к себе я никогда не чувствовала…
Потом всё было как в тумане. Кто-то своей силой закрыл меня от тех…существ, окутал своим теплом и все эти каракатицы с их шумом и криками постепенно стали удаляться и вскоре исчезли. Меня била сильная дрожь, дрожь страха. Потом она ещё долго напоминала мне обо всём…
Боль. Тупая боль. Открываю глаза. Операционная. Врачи что-то делают со мной, о чём-то говорят.
"Так что? Это был наркоз?! Ой, как хорошо! Это просто наркоз!" – была моя первая мысль.
Хотя страх пережитого всё ещё держал моё сердце своими цепкими когтями, но… всё-таки я потихоньку отходила от прошедшего кошмара.
"Это был просто сон! Просто страшный сон… Дочка… Как моя дочка?" – вторая мысль начала постепенно вытеснять страх.
– Моя девочка жива?…Девочка жива?
В ответ тишина. "Никто не слышит меня что ли?"
– Девочка жива? – пытаюсь спросить громче. Почему-то не чувствую движения губ.
Врачи даже не смотрят в мою сторону. Жду. Собираюсь с силами и громко выкрикиваю:
– Моя дочка жива?
Только сейчас боль сухих губ возвращает меня к реальности. Я слышу свой шёпот и в ответ удивлённое:
– Что?!
– Откуда она знает, что это девочка? – вступает в диалог второй.
Пауза. И вдруг:
– Жива…жива!
Услышав это, я вздохнула. И сразу резкая боль вонзила в меня кучу кинжалов.
"Жива. Моя девочка жива. Она родилась!" – только это было важно для меня.
"Я всё вытерплю, теперь я всё вытерплю".
– Она не могла очнуться. Я дал ей достаточно… – горячился кто-то.
Он ещё что-то говорил… Я уже не слушала, мне было не до того. Боль всё глубже пронзала меня: Как же больно вдохнуть… а ещё больнее выдохнуть…
– Ну, что теперь делать?! – спросил другой. – …Что ж, придётся зашивать "наживую"! Потерпи, милая, потерпи.
Я долго стояла, не двигаясь, около книжного шкафа. Всё пережитое много лет назад с новой силой вспыхнуло и жгло мне сердце.
"Так что – это был не наркоз?" – мои мысли испуганно застыли. – "Что это было? Как это можно?! Ничего не понимаю!"
Я стояла с открытой книгой и смотрела ничегоневидящим взглядом на улицу…
На веранду вошла Ира:
– Ну, ты что?! Я же тебя жду. Почему так долго?
Я медленно закрыла книгу и осторожно поставила её обратно.
– Что с тобой? Что случилось? – услышала встревоженный голос подруги.
В этот день я долго лежала без сна, и только один вопрос настойчиво стучал в мозгу: "Так что – это был не сон? Это что ли был не сон?!"
6. Старец
Машины мчались непрерывным потоком. Все мои умоляющие жесты оставались без внимания.
"Ой-ой-ой… Уже полдвенадцатого! Осталось полчаса". Я поняла, что только чудо поможет мне не опоздать. Всё. Поднимаю руки, шаг, ещё… Визг тормозов. Перебегаю дорогу, запрыгиваю в маршрутку.
"Да, больше так делать нельзя. Какие-то дикие, никчемные игры с жизнью! Что делаю?! Зачем?! Опять русская рулетка!"
Маршрутка резко тронулась, а только что затормозившие машины беспорядочно застыли на пешеходном переходе. Я перевела дух: "Хорошо, что всё обошлось. Нет, больше не хочу такого! Ну опоздала бы, и что? Нет, так нельзя!"
Вот и метро. Ныряю. В одно мгновение промелькнули несколько станций. Бегу вверх по эскалатору…
Я сразу увидела небольшую группу, которая старательно держалась вместе, чтобы не затеряться в безостановочно движущемся потоке людей. А вот и Лена, как всегда спокойная, приветливая – миловидное лицо, добрый взгляд, под тёплым платком угадывается тяжёлая коса, собранная в пучок. Она организует поездки к старцу. Наша группа последняя, больше никого ждать не будут, сообщает она. Ещё минута – и мы идём к автобусу. Рассаживаемся на свободные места.
За окном мелькает пёстрая московская мозаика. Холодное зимнее солнышко, отражаясь от бесконечных витрин, заглядывает в автобус. Моя соседка, тихая пожилая женщина, участливо предлагает воду. Прохладная вода слегка успокаивает ритм моего сердца.
"Всё-таки как хорошо, что я успела…"
– Извините, а Вы первый раз едете к Старцу? – послышалось с соседнего ряда.
Я, не понимая, к кому обращаются, продолжаю рассматривать всё, что мелькает за окном. Так интересно, каждый район Москвы – автономный городок. Он не похож на другие: архитектура, магазины, уклад жизни, даже одежда людей – всё отличается. Можно всю жизнь прожить в одном районе. Редко выбираться в центр, удивляться всему новому, встреченному там, и чувствовать себя достаточно неловко, как в гостях у мало знакомых людей…
Кто-то тронул меня за плечо. Прошептал:
– Вы первый раз едете к Батюшке?
Я повернулась. На меня смотрели карие глаза, в которых мелькали весёлые огоньки, из-под живописно натянутой беретки выглядывали чёрные короткие кудряшки.
– Меня зовут Юля, а Вас?
Мы болтали с Юлей уже больше часа. У неё были большие проблемы с мужем – алкоголь. У врачей есть понятная всем фраза: "Данная травма несовместима с жизнью". К сожалению, она удивительно подходит к такому горю – алкоголизм несовместим с семьёй… Но Юля не сдавалась. Она отчаянно боролась за мужа и пыталась вытащить его из этой засасывающей воронки. Старец, его молитва и совет был для неё надеждой на то, что ещё не всё потерянно…
За окном уже Владимирская область. Бабушки чинно сидят на скамейках. Изредка видны стайки ребятишек. Мужчины неспешно расчищают от снега дорожки перед домом. Вдоль трассы стоят тележки и коляски накрытые тёплыми одеялами – это пирожки и чай в термосах. Мы, поглядывая на эту заманчивую картину, мечтаем, что скоро остановимся, почувствуем спокойный и размеренный ритм сельской жизни, отведаем пирожков…
Нет, не удалось. Проехали мимо. До свиданья, домики. Ёлки, закутанные в снежные шубки, и холмы, запорошенные снегом, сменили их. Навстречу суетливо бежит дорога, иногда мелькают встречные машины. Поворот.
– Остановка полчаса. В кафе можно поесть горячее, – радует всех Лена.
– Юль, пошли?
– Да-да.
Мы, немного потоптавшись около автобуса, разглядываем уходящие на вершину холма ступеньки. Наверху симпатичный домик, построенный в каком-то австрийском стиле. Внутри чисто и тепло. Кофе, булочка – и мы немного оживаем. Осталось ещё пять минут.
– Хорошо, что здесь можно покурить, – доверительно шепчет Юля.
– Знаешь, я лучше пойду вниз, чтобы не чувствовать запах сигареты.
– Да ладно тебе! Я в сторону…
– Нет, извини. Не могу.
Я торопливо спустилась к автобусу. Вскоре вернулась Юля.
– Ты что ли не куришь?
– Я курю. Много курю. Но очень хочу бросить. Почти десять лет пытаюсь – ничего не получается. Как только чувствую запах дыма – всё! Терпеть не могу ни минуты…
– …Нужно просто каждый день уменьшать дозу.
– Пыталась. Не получается. Каждый раз говорю себе об очередной – это последняя, проходит немного времени и опять. Несколько лет назад начала сильно кашлять. Сейчас уже просто задыхаюсь, но всё равно курю! Очень хочу попросить Батюшку помочь мне и в этом тоже. Поэтому мне надо до встречи продержаться – не курить.
– Ну, ты даёшь?! Тебе что, сейчас не хочется что ли?
– Да ты что?! Ещё как хочется – просто умираю! Но нельзя, если не вытерплю, как попрошу – помогите, правда, я покурила сегодня… Стыдно как-то. Стыдно.
Мы ещё немного пошептались. Смеркалось. Лена включила молитвы. Вскоре на улице стало совсем темно, и только редкие огоньки домов приветливо подмигивали нам. Ожидание чего-то светлого и необычного теплилось в душе.
"Надо ещё раз подумать, с чем обратиться к Батюшке", – пытаюсь сосредоточиться я. Что самое важное? В голове огромная очередь просьб и вопросов. "Даже не знаю, что спросить сначала, а что потом… на чём остановиться. Важно всё. Ничего не могу сдвинуть сама, ничего не получается. Всего боюсь… Опять отчаянье!" – Чувства снова захлестнули меня. – "Это маловерие. Маловерие! Надо помолиться, просто помолиться и всё".
Автобус натружено гудит. Навстречу торопится дорога. Тишину нарушает Лена:
– Остановка десять минут, – неожиданно громко объявляет она. – Пожалуйста, не задерживайтесь.
– Пойдём немного походим, а? Ноги затекли, – предлагает Юля.
Зимняя российская дорога снова неприятно поражает узостью и крутыми обочинами. Немного потолкавшись рядом с автобусом, я замёрзла, помахала Юле, показывая на дверь. Она торопливо подошла.
– Ты что? Я так не могу, курить хочется… Уже прошло два часа после последней остановки. Кстати, кто тебе сказал, что нельзя курить, когда едешь к Старцу?
– Я так думаю. Мне так кажется… Нужно потерпеть, помолиться. А как по-другому? Как?
– Ну, не знаю, не знаю. Мне кажется, что ты всё слишком усложняешь. Ко всему нужно относиться проще. Ладно, не будем спорить. Хочу успеть покурить.
Она отошла. Медленно падали снежинки. В сердце вздохнула печаль…
Год назад, когда приехали к Батюшке, было очень холодно. Мы выскочили из автобуса и быстро побежали в храм. В храме читали Неусыпаемую Псалтырь. Немного постояв, мы начали отогреваться – потихоньку таяла тяжесть наших горестей и страхов… Началась ночная служба. Батюшка с кадилом обходил храм. Мы с интересом разглядывали его: небольшого роста, внимательный взгляд, окладистая борода. От него веяло каким-то спокойствием и необъяснимой радостью. Вся служба тогда пролетела в миг. Потом ещё долго кусочки проповеди всплывали в памяти:
"Учитесь всё принимать от Господа и за всё благодарить! А то, что творится? Чуть пошатнулось благополучие – всё плохо. Всему конец! Нет терпения у нас грешных! Мы сразу бежим в церковь, а в храме должно искать не утешения, а спасения! Искренне от глубины души нужно каяться. Помните: лень, стыд, любые препятствия на пути к раскаянию – это всё вражия работа! А наше сокрушённое покаяние – разрушит её и не отдаст нечести души наши на посмеяние. Всё получится. Всё Господь управит, надо только стараться. Исправляться. Верить!"
После службы народ собрался около домика Старца. Через некоторое время вышел Батюшка. Начал принимать людей. Толпа постепенно уменьшалась. Вдруг Батюшка громко сказал: "Люди добрые, извините, я сегодня плохо себя чувствую и никого больше принять не смогу".
Небольшая группа людей, расстроенно переглянувшись, остановилась. А основная масса народа медленно, шаг за шагом начала наступать на него. Послышались выкрики: "Мы столько ехали…Как мне поступить, у меня операция… А я?! Переезжать мне или нет…"
Старец стоял, выпрямившись, высоко подняв голову. Люди, отталкивая друг друга, пробирались к нему. Вскоре
Батюшку стало плохо видно за людской стеной. Он долго стоял и выслушивал, советовал, благословлял…
Неожиданно мои воспоминания прервал спор.
– Мы давно уже едем неправильно.
– Да нет. Ещё чуть-чуть и будет село, а там и до скита рукой подать…
– Нет. Всё! Разворачивайтесь! Разворачивайтесь, говорю,
– воюет с водителем Лена.
– Здесь нельзя развернуться. Нельзя! Дорога узкая!
– Она ещё долго будет такая. Разворачивайтесь! – И громко добавляет. – Люди молитесь Николаю Угоднику!
Мы вглядываемся в окна автобуса и пытаемся увидеть хоть один огонёк. Впереди кромешная тьма, сзади тоже. Ни одной машины и неудивительно – скоро полночь. В девять вечера мы должны были быть уже на месте, а мы всё ещё едем.
Задний ход. Небольшой разворот. Вперёд, опять назад, ещё разворот. Вдруг автобус сильно накренился набок и закачался… Со всех сторон послышалась молитва. Каким-то чудом мы выехали на дорогу, в гнетущей тишине послышались слова Лены:
– Поблагодарим Господа и Николая Угодника!
Хор молитв, и на секунду нас раздавила глухая тишина сначала страха, а потом благодарности за то, что не опрокинулись, не перевернулись… До конца не осмыслив чудо, кто-то вздыхает, кто-то снова пробует задремать, а кто-то продолжает молиться…
– Кошмар! Страшно-то как! – шепчет Юля.
Говорить не хочется, а Юля опять:
– А кто виноват?
– Откуда я знаю…Любой из нас может быть.
– Как это? Почему?
– … у всех разные помыслы…
– Что?
– …да не важно это сейчас…
Лена медленно идёт по автобусу. Останавливается. Подбадривает. Кто-то громко спрашивает:
– Лена, а почему водитель не знает дорогу?
– Что Вы! Что Вы! Это лукавый нас крутит. Но Батюшка молится. Он благословил нас на поездку. Ждёт. Потерпите, скоро приедем.
За окном тянется густой заснеженный лес. Мы едем одни-одинёшеньки по бесконечной дороге. В автобусе полутьма, и только впереди у лобового стекла виднеется склонённый, высматривающий что-то вдалеке силуэт Лены…
– Всё. Приехали, – разбудили нас радостные восклицания.
Мы медленно выползли из автобуса, полусонно оглядываясь по сторонам. Лунный свет заливал всё вокруг. Мы застыли, рассматривая эту сказочную красоту… Но очень быстро морозная ночь напомнила о себе. Снег скрипел под ногами, когда бежали к храму. Пять минут, и тепло старинного храма Николая Угодника вновь окутало нас.
Храм был полон. Батюшка уже начал службу. И снова не успела я очнуться, как началось причастие. За мной выстроилась очередь. Жду. Не чувствую впереди никакого движения. На цыпочках стараюсь рассмотреть, что там…вижу – к Чаше никто не подходит. Батюшка стоит. Терпеливо ждёт.
– Вы причащаетесь? – начинаю спрашивать у стоящих впереди.
– Нет, – отвечают люди, не сделав даже попытки пропустить меня. Впереди неподвижно стоит несколько рядов. "Господи, помилуй меня грешную!" – с огромным трудом пробираюсь вперёд. Последний ряд взят штурмом – и вот оно, радость наша – причастие!
На тёмном небе висела огромная луна. Россыпью были раскиданы звёзды. Вокруг серебрился снег. Вдали чернел лес. Тишина… В свете луны был хорошо виден домик Старца. Русский деревенский дом, из трубы медленно вился дым. Небольшие окошки. Около двери почтовый ящик. Мы ждали, когда выйдет Батюшка. Вдруг кто-то спросил:
– Лена, а Старец нас примет?
– Обещал.
– Нам сказали, что в прошлый раз он не всех принял!
– Ну, Батюшка тоже человек. Не смог, значит. Терпите, ждите, молитесь.
Вскоре открылась дверь. В русском полушубке, в валенках стремительно вышел Батюшка. Страх и нерешительность вновь сковали меня – "Что же спросить сначала, а что потом. Опять запуталась". Вот и моя очередь – сумбур и многословие. Батюшка внимательно выслушивает… Советует…
– И ещё, я бы очень хотела бросить курить. Помогите!
– Хочешь бросить?
– Очень!!!
Он замирает на секунду и пристально смотрит на меня:
– Проси Господа! – я склоняю голову. Батюшка читает надо мной молитву…
Тихо иду к стоянке автобуса. Ноги заплетаются. Усталость услужливо подсказывает, сколько осталось идти, но я её не слушаю. На душе благодать. Хочется петь. Хочется жить. "Какое счастье – Батюшка принял!"
Москва встретила нас шумом машин, куда-то бегущими людьми и хмурым небом.
Прощаюсь с Юлей:
– Всего тебе доброго. Держись.
– Да, – кивает она, – Только не знаю, что получится. Кстати, я тоже попросила Батюшку избавить меня от курения.
– Ой, как хорошо! И что?
Она долго роется в сумочке. Вытаскивает пачку сигарет. Закуривает. Облако дыма плывёт в мою сторону. Я пытаюсь его разогнать, немного отхожу. Юля с сочувствием смотрит на меня:
– Ой, прости, забыла. На, покури.
– Нет. Нет. Спасибо, не хочу. Просто дым – задыхаюсь! Какой-то невыносимо противный дым…
– Вот, – продолжает она. – Он спросил меня, сильно хочу бросить, я сказала: – "Да". Он посмотрел на меня и сказал: "Это хорошо! Тогда молись. Старайся". – И всё…И больше ничего, – грустно закончила свой рассказ Юля, медленно тонкой струйкой вверх выпуская дым.
7. Лавра
– Подвинься чуть-чуть, – попросила я, поняв, что не смогу так долго сидеть.
Лика скомкала пальто, поставила сумку на колени и старательно прижалась к соседке.
– Нормально? Так хорошо?
– Да, спасибо…
Сижу третьей на заднем сидении. Машина неширокая: набитые сумки, зимняя одежда – сидим плотно прижавшись друг к другу. Собрались одни девчонки. Таня за рулём. Как всегда она немного лихачит… Настроение у всех приподнятое – виданное ли дело, едем в Троице-Сергиеву лавру…
Полгода назад, когда опять у меня всё провалилось в тартарары, я прибежала к подруге Лике. Она долго меня успокаивала. Потом, когда я немного пришла в себя, еле слышно сказала:
– Тебе бы к отцу Герману на службу попасть.
– Зачем это?
– …говорят…помогает.
Собиралась я несколько месяцев, всё откладывала, и вот наконец…
Дорога, извиваясь, обрадованно убегает из Москвы. Мы уезжаем всё дальше и дальше от повседневных забот, которые вчера нам казались такими важными, такими сложными, такими неотложными. Чем дальше отъезжаем от дома, тем яснее видна суета и надуманность той жизни, которой мы живём… Резкая остановка. Подпрыгиваем и непонимающе смотрим друг на друга. Таня обречённо бросает:
– Ну всё, девчонки. Приехали! Гаишники…
Приподняв голову, она открывает окно и с нежной улыбкой здоровается с подошедшим офицером:
– Доброе утро.
Суровая решительность на его лице понемногу тает.
– Доброе. Что ж Вы так нарушаете?