Кирилл дозарядил оружие, остальные патроны распихал по карманам, прошел к дальней стене и открыл дверь, которую приметил, когда лазал за коробкой. Небольшая дверь – скорее, даже, люк, аккуратно врезанный в стенку холодильника, – привела Кирилла в шахту винтовой лестницы. Узкую, как мировоззрение фанатика, и такую же темную. Лестница выглядела настолько старой, что Кирилл не сразу решился на нее ступить, опасаясь, что она провалится или же скрип разнесется по всему особняку, но ничего не случилось: ступеньки оказались крепкими и пребывали в отличном состоянии.
Лестница вела на второй этаж и закончилась таким же небольшим люком, как тот, что вел в холодильник. Открыв его, Кирилл очутился в гардеробной комнате, пребывающей, как было и в спальне, в полнейшем беспорядке: ящики выдвинуты, многие вещи сброшены с плечиков и полок и валяются на полу, дверь в следующее помещение приоткрыта и оттуда слышится мужской голос:
"Ничего не бойся! Главное – ничего не бояться!"
Кирилл бесшумно подкрался к выходу из гардеробной и заглянул в комнату. И увидел черноволосого мужчину, того самого Говарда, который стоял перед зеркалом, не отрываясь смотрел на отражение и, судя по всему, старался себя подбодрить. Волосы всклокочены, глаза горят лихорадочным огнем, и полнейшая растерянность на лице. Казалось, Говард не узнавал себя. Или не понимал, кого перед собой видит. Или не понимал, что тот, кого он перед собой видит, делает там, где он его видит.
Никого больше в комнате не было.
Окно плотно зашторено, а свет дают лишь два бра, потому что большая люстра снята и брошена в угол. А с ее крючка свисает заканчивающаяся петлей веревка, под которой стоит стул.
Нет, лежит стул. Как будто кто-то встал на него, намереваясь использовать петлю по назначению, но передумал и спрыгнул, резко толкнув стул ногой.
Стул упал.
"Пойди и сделай, – сказал себе Говард. – Она не сможет тебя убить в этом теле! Слишком много их связывает…"
"Не пойду!"
"Проклятый человечишка! Сдайся!"
"Это мое тело!"
Он не беседовал сам с собой, а словно раздвоился. Или растроился. Как будто два разных Говарда – трусливый и смелый, – пытались принять сложнейшее решение, а к ним подбирался третий, злой, тоже Говард, а может, и не он.
"Шаб тебя растерзает".
"Я тебя растерзаю!"
"Сам себя?"
"Ты – никто!"
"Я не хочу умирать!"
"У нас нет выхода!"
"Вы двое скоро окончательно исчезнете! Отродье обезьянье!"
"Я буду драться!"
"Ты ничего не сможешь!"
"Уже смог!"
"Проклятье!"
А дальше борьба слов перешла в борьбу тел. В борьбу силы. В отчаянную схватку за обладание Говардом.
Сидящие в мужчине души схлестнулись в жесточайшем сражении.
Он остался у зеркала, вцепившись в столешницу комода так, что побелели руки, а его красивое лицо исказила чудовищная гримаса. Еще одна. Еще! А глаза то и дело наполнялись безупречно-черной тьмой… Снова становились обычными… И снова исчезали в непроглядной черноте…
Говард напоминал натянутую струну…
Он сражался…
Кричал…
Ругался…
Из его рта шла пена, а из глаз – кровь. В какой-то момент Кириллу показалось, что Говард хочет разорвать себе горло… Потом он попытался удариться головой о стену… Потом вцепился в руку, в попытке перегрызть вену…
Говард сражался.
И замерший в гардеробной Кирилл знал, с кем идет бой – "Шаб выскочил из клетки и сейчас он в Говарде. Понял комизм ситуации?", – и от всей души пожелал несчастному смерти. Тот, похоже, мечтал о том же, потому что несколько раз пытался добраться до петли, но не преуспел.
В конце концов раздался рык: "Ненавижу!"
И сражение прекратилось.
Плечи Говарда поникли, руки безвольно повисли вдоль тела. Он издал несколько вздохов, больше похожих на всхрипы, на некоторое время затих, затем поднял голову, повторил: "Ненавижу!" – и расхохотался.
Его глаза стали красными от крови, в которую обратилась Тьма.
А дух был полностью захвачен.
Продолжая хохотать, Говард взял в правую руку черный меч и быстрым шагом покинул комнату.
* * *
– Виталик, ты где? А где я? – Голос задрожал, сорвался, Маша сглотнула, выждала несколько секунд и повторила: – Виталик!
Но друг не отозвался.
Вокруг было тихо и темно. Неестественно темно, без единого просвета, без намека на то, что свет существует. Девушка даже испугалась, что ослепла. Она нащупала телефон, достала его из кармана и надавила на кнопку, оживляя экран. Тот засветился, но так, словно в батарейке оставался минимальный заряд, а поверх экрана набросили черный шелковый платок.
Тьма была настолько густой, что мощности телефона едва хватило дать понять, что с глазами все в порядке.
"Хоть так…"
Маша выключила телефон, вернула его в карман и задумалась.
Она хорошо помнила, как провалилась сквозь пол, стоя в башне. Ждала приземления на этаж ниже, машинально готовилась к удару, но не случилось. Она пролетела перекрытия, даже не почувствовав их, и оказалась в этой темной, абсолютно темной комнате. Целая и невредимая. Не поцарапалась о края пролома и слышала только один треск – в начале пути. О чем это говорит? О постановке. Пролом в башне специально подготовлен, а во всех остальных перекрытиях проделаны закрытые люками отверстия, через которые участник игры безопасно попадает в следующую локацию.
То есть их догадка насчет квеста – правильная.
– Здесь кто-нибудь есть? – громко спросила Маша.
Ответом вновь стала тишина.
– Если есть, пожалуйста, появитесь, я достаточно напугана и ваша шутка удалась. Я хочу выбраться отсюда.
Тишина.
Тьма и… Нет, уже не тишина. Точнее – не абсолютная тишина. Тьма осталась тьмой, полностью поглотившей все вокруг, а вот тишину разрезал тончайший шорох, прозвучавший подобно грому.
Маша поняла, что не одна.
И что за ней наблюдают.
И, возможно, прикасаются, потому что тьма как будто колыхнулась под порывом ветра, как будто приласкала ее… Или мягко ощупала, подобно слепцу… Или решила поиграть…
– Кто здесь?
Показалось или шорох на мгновение сменился смешком? Кто-то прячется во Тьме или это видения? Галлюцинации, вызванные полетом через три этажа и ударом головой о пол?
"Вдруг я умерла? И тьма вокруг – ад, а шорохи издают подбирающиеся черти? Вдруг ада нет и я обречена вечно жить во тьме, с ужасом прислушиваясь к ее подозрительным звукам? Вдруг…"
А затем девушка вздрогнула, услышав металлический лязг, повернулась и увидела ярко освещенную кабину старинного лифта. Достигнув пола, кабина остановилась, лифтер услужливо распахнул металлическую дверцу, и в темноту комнаты шагнул высокий черноволосый мужчина. Его правая рука висела плетью, белоснежная сорочка на правом плече промокла от крови, а в левой руке он держал меч.
* * *
Говард вел себя так, словно разговаривал с отражением, но когда Кирилл встал на его место, он с удивлением обнаружил, что зеркало в комнате ничем не отличалось от трюмо в спальне: гладкая, но холодная и абсолютная мертвая поверхность, не способная открыть зазеркалье.
Только чернота…
Получается, Говард стоял перед Тьмой?
Или Шаб?
Или они видели в мертвом стекле больше, чем дано человеку? То есть та тварь, Шаб, которого называют Древним, способен смотреть сквозь мрак?
Кирилл до сих пор не мог осознать, что в тело взрослого, сильного мужчины вселился некто чужой. Или нечто чужое. В общем – паразит или демон, способный вытеснить душу владельца и завладеть телом. Ведь одно дело – сражаться с врагами, с чудовищами, с воинами – не важно. Важно, что поражение означает смерть. Ты проиграл и покинул сей мир. И совсем другое – потерять себя, уступив законное место инородной твари, – это ужасно. Отвратительно. Так же мерзко, как обратиться в шакала.
В защитника, как назвал зверей мертвец.
Впрочем, сам мертвец, по его собственному признанию, собой тоже не управлял. Что-то пряталось в его голове…
"И сгорело, чтобы не оставлять следов? Глупость! Зачем ему убивать себя? Получается, в шофере жил не паразит, а… Кто?"
Ответа на этот вопрос не было, и Кирилл заставил себя отвлечься от мыслей о говорящей голове. В конце концов, у него достаточно своих проблем, чтобы тратить время на чужие. Тем более – на проблемы мертвеца.
Дважды мертвеца.
"Кто я такой? Почему голова назвала меня Амоном? Это мое имя? Кличка? Так называла меня Элизабет в видениях… И кто я был для Элизабет? Рабом? Слугой? И почему Амон? Что означает это имя? Почему я назвал себя Кириллом?"
Задавать вопросы легко, находить на них ответы не в пример сложнее. Особенно, когда ответы невозможно найти – их нужно знать. И мучиться от беспамятства, понимая, что те, кто знает, – твои смертельные враги. Кажется.
"Почему я думаю, что Шаб – враг? Потому что кто-то написал, что он должен сдохнуть? Потому что так сказала мертвая голова? Неужели с ним нельзя договориться? Или с Элизабет?"
Задумавшись, Кирилл потерял всякую осторожность, рывком распахнул дверь на лестничную площадку и замер:
– Говард!
Говард стоял в пяти шагах, не больше. Он поднялся на несколько ступенек, к третьему этажу, но, услышав шаги и звук открывающейся двери, остановился и развернулся. В правой руке он по-прежнему держал черный хопеш, по которому змеилась золотая цепочка символов.
Несколько секунд мужчины молча смотрели друг на друга, а затем по губам Говарда скользнула усмешка:
– У тебя снова не получится, Амон!
И Кирилл понял, что слышит Шаба.
И промолчал, ибо не знал, что ответить. Кирилл видел, что враг его побаивается, и промолчал, боясь испортить ситуацию. До тех пор пока Шаб думает, что перед ним настоящий, помнящий все Амон, его уверенность в победе не будет полной.
– У тебя снова не получится, Амон, – повторил Шаб. – В прошлый раз ты был в миллиметре от победы, но сам все испортил. В этот раз мы не дадим тебе пощады, ни я, ни Элизабет. Ты уже понял, что происходит, и знаешь, что сегодня мы с женой обязательно расстанемся.
Шаб чуть отвел в сторону меч. Жест едва заметный, но для опытного воина принципиальный. Жест, означающий, что Шаб готовится. В ответ Кирилл плавно извлек из кобуры револьвер, направил его на врага и взвел курок. Металлический щелчок прозвучал громом. А черные пули, те, что виднелись из других камор, обещали смерть.
Ноздри Шаба раздулись. В глазах – тьма. Но в ней Кирилл чувствует нерешительность. В клетке Шаб ослабел и видит в противнике серьезную угрозу.
– Предлагаю мир, Амон, – твердо произнес Шаб, не сводя глаз с Кирилла. – Встань на колени и прими мою власть, а я дам клятву, что не поступлю с тобой, как Элизабет. Ты возвысишься рядом со мной, обретешь могущество и мое покровительство. Иначе я убью тебя прямо на этих ступенях, и твоя кровь…
Кирилл плавно нажал на спусковой крючок, и пуля…
Проклятье!
Их разделяло пять метров, не больше, промахнуться с такого расстояния сложнее, чем угодить в цель, но Кирилл промахнулся. Точнее, Шаб оказался невероятно быстр! Кирилл выстрелил – он увернулся! Еще один выстрел – тот же результат. "12" великолепен, но скорострельностью не отличается, поэтому Кирилл отступил, вспомнив мудрый совет мертвой головы.
Третий выстрел!
Мимо!
Шаб прыгнул на стену, оттолкнулся от нее, прыгнул на другую стену и все – с молниеносной скоростью, не позволяя сосредоточиться, "зацепиться взглядом", прицелиться…
Четвертый выстрел!
Мимо!
Шаб рядом. Точнее, прямо здесь. Поднял меч, намереваясь снести стрелку голову, но в последний момент Кирилл отшатнулся назад и клинок со свистом рассек воздух в миллиметре от кончика носа.
И одновременно с этим Кирилл нажал на спусковой крючок.
Пять!
Последняя пуля влетела Шабу в правое плечо и отбросила на несколько метров назад. Он взвыл, врезавшись спиной в стену, выронил хопеш, тут же подхватил его левой, хотел броситься в атаку, но увидев, что Кирилл вставляет в револьвер патроны, передумал.
– Увидимся! – рявкнул Шаб и взлетел по лестнице на третий этаж.
– Увидимся, – проворчал Кирилл, складывая и одновременно вскидывая "12", в надежде зацепить убегающего врага.
Увы, не получилось. Кирилл выстрелил дважды, но обе пули врезались в ступеньки, и оставалось одно – продолжить преследование.
Кирилл вновь переломил "12", добавил в каморы патроны и с крайней осторожностью продолжил путь наверх.
Весь третий этаж – это один большой кабинет. Массивный письменный стол с золотым чернильным прибором. Кресло во главе. Удобнейшие стулья. Огромный глобус, расписанный прекрасным художником. Картины в тяжелых рамах. Вдоль стен – книжные шкафы.
Все разгромлено.
Стол сломан, будто в его центр прилетела баллистическая ракета. Части чернильного прибора валяются под ногами, а сами чернила залили стены и пол. И даже потолок. Кресло и картины разорваны когтями… И вообще – следы когтей повсюду: на полу, стенах и мебели. Шкафы перевернуты, стекла дверец разбиты, бесценные книги разорваны…
Под ногами шуршат бумага, папирус, пергамент…
В кабинете хранилось богатейшее собрание уникальных книг, и в какой-то момент Кириллу показалось, что он бредет по развалинам Александрийской библиотеки. Бредет медленно, стараясь не наступать на разбросанные страницы, а некоторые из них Кирилл поднимал и клал на стол – он не знал, действительно ли они бесценные, но испытывал к ним уважение. Это книги.
Их нельзя рвать.
А Когтистый рвал, потому что был в ярости.
Или в ужасе.
Он разорил все, до чего мог добраться, но что владело им в тот миг: гнев или отчаяние?
Ответа нет.
"Стоп! Когтистый – Шаб? – растерялся Кирилл. – Но я только что его видел. Его единственное оружие – хопеш! – А через секунду в голове прозвучал голос мертвой головы: – "Шабу нужны жертвы, чтобы вернуть Истинный Облик!" Вот в чем дело: Шаб прячется в Говарде, а рехнуться я должен был при виде Элизабет…"
В Истинном Облике сейчас Элизабет. И она не выйдет из него, пока работает "Кокон", а "Кокон" работает, пока жив Шаб.
Цепочка замкнулась.
"Сегодня мы с женой обязательно расстанемся…" – сказал Шаб, и это не было фигурой речи.
В самой дальней стене кабинета Кирилл разглядел дверцу еще одного лифта. Не большого, идущего от подвала на второй этаж, и не кухонного, маленького. Дверца третьего лифта. И, судя по следам крови на полу, именно им воспользовался Шаб, чтобы покинуть кабинет. Кирилл ускорил шаг, но почти сразу остановился, увидев справа ростовое зеркало в причудливой бронзовой раме. Первое живое зеркало на его пути.
Кирилл остановился, потому что увидел себя.
В чужой одежде. С чужим оружием. С подведенными черным глазами, залитыми жутким лунным серебром. С черной татуировкой на левом плече. Широкоплечий. Русоволосый. С лицом воина.
"Амон! – и тут же: – Элизабет! Как нелепо все получилось…"
Кирилл заглянул в зеркало и замер. Или потерял сознание. Застыл столбом, не видя и не ощущая ничего. Память не хлынула вдруг, заполняя "белые пятна", она лишь осторожно, нехотя, приоткрыла один из пологов, но этого хватило, чтобы удар получился крепким, наотмашь.
"Я должен был их убить!"
Элизабет и Шаба, Древних. Владельцев Земли.
Не королей, не герцогов, не покровителей – владельцев. Потому что много тысяч лет назад именно им досталась небольшая, но перспективная планета на окраине Галактики.
"Я должен был их убить!"
Амон, рожденный по предначертанию и выросший в пустыне. Скрытый меч тех, кто не желал Тьмы. Воспитанный ради одного удара. Точнее – ради двух ударов, которые мог нанести только он. Искренне верящий в свое предназначение. Но Элизабет… Прекрасная Элизабет… Древнее зло, жаждущее любви… Восхитительная Элизабет расплавила беспощадное сердце из лунного серебра.
"Я был первым! – с гордостью вспомнил Кирилл. – Я совратил чудовище!"
Но потерял осторожность и однажды превратился в игрушку на каминной полке. Вскоре рядом появилась вторая фигурка, потом третья, четвертая… Шаб смотрел на развлечения жены сквозь пальцы, игры с рабами не задевали гордость Древнего, но страсть к Говарду затмила Элизабет разум, и законный муж отправился в клетку…
Из которой его выпустил тот, кто управлял шофером.
Взрыв нарушил узор символов, заклинания вспыхнули вулканом, включился "Кокон", и среди бушующих магических призывов промелькнул тот всплеск, что сбросил древнее заклятие с Амона…
Кирилл улыбнулся себе: