– Знаю на собственной шкуре. И… – Галя вдруг подумала, что красавец в дорогом костюме, на которого она обратила внимание еще вчера, взял слишком резвый старт. А ведь маньяк может оказаться не только в машине, едущей по пустынному утреннему шоссе, но и в автобусе. То есть в автобусе он пассажир, а без автобуса – маньяк. А значит, нужно срочно вернуть дистанцию. – Я не очень доверяю знакомствам в транспорте.
– Мы едем в автобусе, который давно разбился и переплавлен, а управляет им призрак, – улыбнулся Бергер. – Ты сейчас серьезно сказала об отсутствии доверия к попутчикам?
– В вашем описании происходящее выглядит безумно, – тихонько рассмеялась девушка.
– То есть как есть?
– Да.
– Тогда давай продолжим безумие, – легко предложил Бергер. – Знаешь, кто я?
– Вы сказали, вас зовут Генрих, – припомнила девушка.
– Генрих Бергер.
– По тону я поняла, что должна вскрикнуть "О Боже, это вы!", но я не хочу лгать: ваше имя ни о чем мне не сказало.
– Я художник.
Девушка подняла брови: она действительно не ожидала, что лощеный франт окажется художником. Скорее он походил на успешного продюсера, в то время как художник, в представлении людей, должен быть безумным не только на словах и выделяться из толпы не чувством стиля, а необычностью.
– Как интересно!
– Полагаю, ты могла видеть мои работы, – Бергер извлек из внутреннего кармана пиджака смартфон и вызвал на экран картинку. – Вот эту, например.
– Я ее видела! – воскликнула Галя. – Честно!
– Верю, – улыбнулся Генрих. – В свое время эта картина наделала много шума.
– Я должна была вас узнать.
– Я художник, а не актер, – мягко ответил Бергер. – Мы, как и писатели, не светим лицами. За нас говорит искусство. А в тебе, Галя, я вижу потенциал…
"Как и в любом другом смазливом личике…" – вздохнул про себя Виссарион.
Разговор перестал быть интересен: Обуза догадывался, что старый бабник предложит девчонке стать натурщицей, переспит с ней во время "работы над эскизами", а после перестанет подходить к телефону.
Не в первый и не в последний раз.
Однако странные нотки в голосе художника заставили Виссариона подумать, что девчонка, возможно, не является для Генриха простым развлечением. Но мысль эта испарилась в тот момент, когда Ранний Автобус остановился у станции метро.
* * *
Картина, которую Генрих Бергер показал Гале, так и осталась его главной удачей.
Нет, у него было множество замечательных работ, которые хвалили и критики, и специалисты, пара из них попала в музеи, остальные украшали частные коллекции, но "Спящие подснежники"…
"Спящие подснежники" стали вершиной.
С тех пор – недосягаемой.
Откровенно говоря, Бергер и сам не знал, как ему удалось ее написать. Какие струны играли тогда в его душе, кто управлял кистью… "Спящие подснежники" снились ему по ночам, и случались дни, когда он мог думать только о них, ни о чем более. Картина поглотила его жизнь.
Разбогатев, Генрих через посредников выкупил свой главный шедевр у тогдашнего владельца, запер в мастерской и часто разглядывал, в надежде понять, чего ему не хватает сейчас. Пытаясь отыскать в душе того гения, который написал эту работу. Иногда завидуя себе молодому. Иногда шепча, что "Подснежники" – распиаренное дерьмо. Иногда напиваясь и рыдая, не веря, что когда-нибудь сможет достичь невероятного мастерства автора "Подснежников".
И даже уникальный магический дар не мог утешить Генриха.
Богатые клиенты из числа сильных мира сего, миллионы, которые они платили за "особые картины", беззаботная жизнь – Бергер убеждал себя, что добился всего, чего хотел. Но "Подснежники" рвали душу. С каждым днем – сильнее, до крови, до ненависти к себе. И может быть, поэтому возникли проблемы с очередной "особой картиной" – Генрих никак не мог создать главную героиню.
А заказчик подгонял.
И злить этого заказчика было крайне опасно.
Среди клиентов Бергера простые люди отсутствовали, "особые картины" были им не по карману. Преобладали крупные бизнесмены, известные спортсмены и политики, но нынешнюю картину заказал совершенно исключительный человек: дьяк-меченосец Лаврич из Первой Свиты самого Авдея III, принципала Московского, один из высших иерархов Отражения. Этот заказ Бергер хотел выполнить идеально, но пока не получалось, и художник испытывал неловкость. Не страх, а именно неловкость, поскольку лично обещал Лавричу закончить как можно скорее.
– Я опять услышу о задержке?
– Увы, – вздохнул Генрих. – Увы мне, увы, увы, увы…
– Что мне с твоих вздохов? – поднял брови дьяк. – Где картина?
– Будет, Ваше высокопревосходительство, обязательно будет… Но нужно потерпеть.
Воинский титул не мешал Павлу Аркадьевичу Лавричу прославиться любовью к жизни и роскоши, видимо, так он компенсировал лишения суровой молодости. Войдя в элиту, Павел Аркадьевич обустроил офис в особняке в Чистом переулке, а поселился неподалеку, на Пречистенке, стал завсегдатаем светских мероприятий и покровителем театральных стартапов, раскрашивая холостую жизнь прелестью юных актрис. Выглядел он, несмотря на возраст, атлетом, причем всем довольным атлетом, и потому его обращение за "особой картиной" стало для Бергера неожиданностью.
Как оказалось, мечта нужна всем.
– Ты обещал представить картину две недели назад.
– Я помню.
– Меня не интересует твоя память. Мне нужна картина.
Как и все клиенты, Лаврич жаждал индивидуального кусочка счастья, и в целом для этого почти все было готово: пообщавшись с дьяком, Бергер с легкостью построил мир его мечты, но для завершения работы не хватало важнейшей детали, главного образа, который заставит сердце меченосца сжаться так, как никогда в жизни, потому что до сих пор дьяк Лаврич ничего подобного не переживал.
Он не любил, а без любви мечта мертва.
И даже гениальный Бергер не мог вдохнуть в нее жизнь.
– Я предупреждал, что создание полотна может затянуться, – протянул Генрих, разглядывая висящие на стенах кабинета картины в пышных золотых рамах – батальные полотна из бурного прошлого Павла Аркадьевича.
– А я предупреждал, что у меня лютый нрав, – ответил дьяк. – Да ты и сам об этом знаешь.
– Угроза заставит меня ускориться, но не поможет создать полотно.
– Ты сам назвал срок, – бросил Лаврич.
Он жаждал попасть в мечту.
– Я не предполагал, что вы окажетесь настолько сложным человеком, – честно ответил Бергер. – А вы даже представить не можете, как непросто мне было почувствовать вашу мечту.
Генрих не любил работать с обитателями Отражения – они относились к нему уважительно, но без пиетета, которым проникались обычные люди. Талантом художника восхищались, но он не вызывал трепета – просто уникальная магическая способность, ничего особенного. А уж солдафон Лаврич и вовсе считал творца говорящим приложением к кисточке, чем раздражал. Немного.
– Ты сказал: непросто БЫЛО почувствовать, – молниеносно среагировал дьяк. – Значит ли это, что кризис преодолен?
– Да, Ваше высокопревосходительство, я нашел то, что нужно, – подтвердил Генрих. – Вы останетесь довольны.
– Докажи.
– Поверьте на слово, Ваше высокопревосходительство, ведь я – специалист. Я долго мучился и задерживал исполнение заказа, но теперь готов поставить на кон…
– Докажи.
Бергер знал, что главный меченосец редко повторяет требования дважды и никогда – трижды, поэтому молча достал телефон и вывел на экран сделанную тайком фотографию.
– Я не хотел, чтобы она заметила, поэтому качество снимка оставляет желать лучшего, изображение размыто, но образ…
– Заткнись.
Генрих послушно заткнулся, с изумлением отметив про себя, что у беспощадного дьяка, по праву считающегося самым грозным членом свиты принципала Московского, подрагивают руки.
"Я не ошибся!"
– Познакомь нас, – хрипло произнес Лаврич. – Сегодня.
Требование было лишним и неоригинальным – такое уже случалось. Генрих знал, чем закончится встреча объекта с предметом обожания, и знал, как ответить.
– Не путайте мечту с реальностью, Ваше высокопревосходительство, – мягко произнес он. – Вы возьмете девочку, поселите у себя, превратите в куклу, завалите дорогими подарками и, возможно, даже женитесь на ней. Она родит вам ребенка или детей, но вскоре вы станете замечать морщины и лишние килограммы. Ее голос станет резким, надтреснутым и злым, тело потеряет упругость, а нрав – доброту. Она заведет интрижку с вашим адъютантом, а вы снова будете спать с девками…
– Заткнись!!!
Дьяк рявкнул так, что испугал бы кого угодно, возможно, даже самого принципала, окажись он сейчас в кабинете, но Бергер был готов к вспышке и даже не запнулся.
– Не путайте мечту с реальностью, Ваше высокопревосходительство, – повторил он. – Я подарю вам мир, где вы познаете любовь, мир, в котором вы будете абсолютно счастливы. Навсегда.
– Что ты знаешь о счастье? – глухо спросил дьяк.
– Я умею его создавать, Ваше высокопревосходительство, – спокойно ответил художник. – Мне за это платят.
И вынул из руки Лаврича свой смартфон.
– Убирайся, – едва слышно произнес дьяк. – И не возвращайся, пока не закончишь.
* * *
Книжный магазин "Потертые страницы" прятался на Забелина, в старом центре Москвы. Не на пафосном Арбате или открыточной Красной площади, а в тиши, которую так любит купеческая столица, на улице спокойной и немного дремотной, несмотря на шум и суету мегаполиса. Там, где по доброй московской традиции вьется по воскресеньям изящный узор колокольного перезвона: от храма Святого Равноапостольного Князя Владимира к собору Иоанно-Предтеченского монастыря, к Косме и Дамиану на Маросейке, и дальше по всем звонницам, что остались "порфироносной вдове" от знаменитых сорока сороков церквей…
Арендная плата на Забелина отличалась поистине революционной беспощадностью, и трудно было понять, как получилось, что среди блестящих офисов, представительств, организаций и заведений сумел затесаться скромный букинистический магазин. И не просто затесаться: менялись собственники и арендаторы, вывески и власть, а магазин работал, предлагая клиентам редкие, порой – уникальные издания, и уверенно чувствовал себя даже в наступивший цифровой век, потому что умные книги нужно читать с бумаги. В кресле. Медленно переворачивать страницы. Или же листать их в поисках нужной цитаты. Или, закрывая книгу и заложив нужное место пальцем, глядеть ни на что на свете и на весь мир сразу. И думать.
Думать…
Потому что только ради этого следует читать – чтобы думать.
Открыв магазин, Обуза потоптался за прилавком, проверяя качество наведенного вечером порядка, убедился, что все книги находятся на своих местах, расставлены, разложены или спрятаны, в зависимости от того, к какой категории относятся. Сварил кофе, вспомнил, что не дочитал мемуары Коттона Матера, достал том из портфеля, но заняться чтением, как предвкушал: расположившись в кресле, с чашечкой горячего черного кофе, не успел – зазвонил телефон, и, ответив, Виссарион услышал голос Граппы – лидера "его" группы.
– Обуза, бро, привет! – с напором произнес тот в своей привычной, нахраписто расслабленной манере, почерпнутой им то ли из плохих фильмов, то ли "на раёне". – Это будет сегодня? Сегодня, да? Бро, мы в натуре услышим песню по федеральному радио?
– Надеюсь… – признаться, Виссариона несколько сбивала манера общения подопечного, и он до сих пор к ней не привык.
– Ништяк, бро! Это круто. Во сколько?
– Не знаю точно…
– Фигня – не пропустим. Ждем вестей! До встречи, бро!
– Увидимся.
Виссарион улыбнулся, сделал глоток кофе, шагнул к креслу, но приступить к чтению опять не получилось – раздался очередной телефонный звонок.
– Висси, милый, приветики-приветики!
На этот раз Обузу потревожила очаровательная Жанна, редактор "mystiPlex" – крупной компании, раскручивающей бесчисленное множество якобы инди-каналов. Несколько лет назад Авадонна рассчитал, что в Сети обязательно возникнет бум на блогеров и независимых авторов, которые "честно делают свое дело", инвестировал в создание контента по всем основным направлениям, и теперь большинство "независимых" топовых блогеров сидели у него на зарплате.
– Висси, милый, ты задолжал мне сценарий, – прощебетала Жанна в своем обычном стиле, выдавая желаемое за действительное.
– Дорогая, если я обещал подумать над сценарием, это не значит, что я подписал контракт, – улыбнулся в ответ Обуза. – А вот ты мне задолжала за прошлую работу.
– Тебе не перечислили деньги? – удивилась Жанна.
– Только не делай вид, что ты этого не знаешь.
– Висси, милый, наша бухгалтерия – это филиал ада, где валькирии обращают в тлен все, к чему прикасаются. Но я обещаю, что обязательно напомню им о долге перед тобой.
– Тогда и обсудим новую работу.
– Но зачем ждать? У меня сроки…
– Папа всегда говорил, что в наш суетливый XXI век возможны лишь короткие кредитные линии.
– Твой папа, если не ошибаюсь, умер в XX веке.
– Он был великим предсказателем.
– Висси!
– Дорогая, не отвлекай меня, а то прокляну.
– Я каждый день работаю с авторами, – хихикнула Жанна. – У меня стоит защита от проклятий класса "ультра". Даже Молох неспособен пожелать мне ничего, кроме доброго утра.
– Предусмотрительно, – оценил Виссарион. – Звони, когда обратишь в тлен бухгалтерию.
– Подкинь идейку для блога "Призрачная Москва".
– Идеи стоят гораздо дороже сценария.
– У тебя их миллион.
– И я надеюсь когда-нибудь на них разбогатеть, – отрезал Обуза, которому нетерпелось вернуться к мемуарам Матера. – Чтобы было на что жить на старости лет.
– Ты и на старости лет будешь пить мою кровь, – проворковала девушка.
– Спасибо на добром слове.
– Я пну бухгалтерию.
– Какая же ты милая, когда злишься.
– Не уезжай из города. – Жанна отключилась.
Обуза улыбнулся ей, с сожалением посмотрел на остывший кофе, вздохнул, прошел в заднюю комнату, вылил остатки в раковину, заварил новую порцию, но в тот самый миг, когда Виссарион вновь отправился к креслу, звякнул дверной колокольчик, сообщая о появлении клиента.
– Да что же это такое, – вздохнул несчастный, сделал торопливый глоток, обжег небо, топнул ногой, выругался, понял, что выпить кофе сегодня не получится, поставил чашку в раковину и вышел в зал.
И с трудом сдержался, чтобы не скривиться, поскольку у прилавка мялся не клиент, а Неизвестность. Именно так – Неизвестность. Ее, странную, Обуза видел за версту.
Сегодня в роли Неизвестности выступил молодой, едва за двадцать, мужчина, неуверенно чувствующий себя в непривычной ситуации. Об Отражении мужчина не знал, но явно столкнулся с чем-то необычным, что и привело его в "Потертые страницы". С чем именно необычным, тоже было понятно: в руке мужчина держал пакет, внутри которого прятался увесистый, явно старинный том.
– Добрый день, – поприветствовал Неизвестность Обуза.
– Доброе утро, – отозвалась Неизвестность приятным баритоном. – Я…
– Интересуетесь старыми книгами?
– Отчасти.
– Художественная литература? Мемуары? Атласы? – Виссарион прекрасно знал, что клиент прибыл не покупать, а продавать, но специально давил, лишая его последних граммов уверенности. – У меня есть превосходная коллекция атласов XIX века. Знатоки в восторге.
– Нет, атласами я не интересуюсь. Мне… – Мужчина заранее продумал разговор, сбился под напором Обузы, но сумел вернуться к выбранной линии поведения. – Моя бабушка умерла.
– Сочувствую.
– Она была старой.
– Восхищаюсь вашим терпением.
– Что?
– Выразил соболезнования.
– Спасибо.
– И что вы нашли на чердаке? – полюбопытствовал букинист.
– На даче.
– Но все равно на чердаке?
– Не угадали: в сундуке.
– Что-то интересное?
– Вы мне скажите. – Мужчина достал из пакета старую книгу, выложил ее на прилавок и зачем-то добавил: – Я нашел ваш сайт в интернете.
Господин Неизвестность был слишком молод, неопытен и недостаточно спокоен из-за необычных обстоятельств, да к тому же изрядно смущен напором букиниста. Все это и помешало ему понять, что при виде книги Обуза впал в ступор. Господин Неизвестность продолжил что-то врать о бабушке и дедушке, известном библиофиле, но Обуза не слышал. Да и плевать ему было на невнятную ложь клиента, потому что он видел перед собой то, чего не должен был. И не мог поверить своему счастью.
Или несчастью.
Потому что на прилавке лежала одна из Пяти. И не список, а оригинал, что подтверждал причудливый оттиск на обложке человеческой кожи. Оттиск, который не смогли повторить ни принципалы, ни Древние, не поддающаяся копированию печать таинственного автора. На прилавке лежала книга, за которую убивали в прошлом и будут убивать впредь. Одна из Пяти.
Книга Жизни.
– Что это? – осведомился он, не прикасаясь к раритету.
– Я не смог понять, – честно ответил господин Неизвестность.
– Почему?
– Не знаю этого языка.
"Неудивительно, дружок, ведь тот язык давно мертв, а изучают его специально для чтения Пяти Книг. Изучают только те, у кого есть доступ к этим драгоценностям…"
– Раскройте, – попросил Обуза.
– Раскройте, – предложил мужчина, разворачивая книгу к букинисту.
– Мы еще не настолько доверяем друг другу, чтобы я оставлял на вашем товаре отпечатки пальцев, – улыбнулся Виссарион. И повторил: – Раскройте.
Мужчина прищурился, понял, что букинист будет стоять на своем, и молча исполнил просьбу.
Все правильно – она! Язык флектратиш, каллиграфия в стиле "зурот" и великолепные иллюстрации Лео Гильмаргена – художника, рехнувшегося еще в утробе матери. Именно он принес из пустыни Пять Книг и умер тем же днем, так и не назвав имя автора.
Умер, потому что рисунки были выполнены кровью. Его кровью.
– Откуда вы взяли книгу? – тихо спросил Виссарион.
– Я слышал, такие книги называют инкунабулами, – вместо ответа сообщил мужчина.
На самом деле не "слышал", а вычитал в сети и плохо понял прочитанное.
– Ваша книга не напечатана, – мягко произнес Обуза. – Это рукописная книга, а значит, по определению не инкунабула. Откуда вы ее взяли?
– Это важно?
– Я тоже не могу понять, что это за книга, – попытался солгать Виссарион, но мужчина оказался внимательнее, чем он ожидал.
– Вы ее узнали, – твердо произнес он, глядя букинисту в глаза. – Я, может, и не самый умный человек на свете, но, открывая книгу, я смотрел на вас и все понял. Вы ее узнали.
– Какая разница?
– Что это за язык?
– Не важно, что это за язык, – буркнул Обуза. – Важно то, что вы напрасно взяли ее там, где нашли. А раз уж взяли, то самым умным для вас было бы выкинуть ее и обо всем забыть.