* * *
А на следующий день Виссарион явился к Раннему Автобусу первым. Самым первым. И встретил его не на шоссе, вдоль которого Валера собирал пассажиров, а на "конечной", в укромном месте позади автостанции, между глухой стеной большого магазина и забором депо. В нужный час тупичок заволокло густым серым туманом, а когда он рассеялся, Виссарион увидел желтый автобус без номера. И лысого водителя с золотым зубом, который охотно распахнул двери первому пассажиру.
– Доброе утро.
– Привет. – Обуза подошел к стеклянной стенке и остановился, положив руки на высокий поручень.
– Ты сегодня не на своем месте, – заметил водитель.
– Хочу поговорить.
– Я так и понял. – Валера медленно вывел автобус на пустынную улицу районного центра. – Слышал, ты прикончил Бергера?
– Не я, а Барадьер.
– Все знают, что ты. Барадьер – наемник.
– Значит, я, – согласился Обуза. – И ни о чем не жалею.
– Вот и хорошо.
Мужчины помолчали.
Старый автобус поскрипывал, позвякивал, иногда даже покашливал, но довольно резво бежал по дороге и вскоре должен был добраться до первой остановки, а Виссарион все мялся, не решаясь задать вопрос, ради которого приехал в дальний тупичок и полчаса дожидался появления Раннего Автобуса.
И Валера пришел букинисту на помощь.
– Бергер не просил остановиться, – произнес он, бросив на Обузу взгляд через зеркало заднего вида. – Я подобрал девчонку по своему желанию.
– Я так и думал! – с облегчением выдохнул Виссарион.
– Почему?
– Ты слишком быстро ездишь, – объяснил букинист. – Бергер не успел бы среагировать и попросить тебя остановиться.
– Ты обдумал это и решил спросить, почему я так поступил?
– Да.
– Потому что в тот день они должны были встретиться вечером, – рассказал Валера, намеренно сбрасывая скорость, чтобы приехать на остановку с небольшим опозданием. – Получилось бы так: Галя возвращается из Москвы на электричке, идет пешком, останавливается у фонаря, чтобы перейти дорогу, проезжающий мимо Бергер замечает ее… Там поворот, и водитель сбросил бы скорость… Бергер приходит в восторг и буквально выпрыгивает из машины, пускает в ход все свое обаяние и добивается результата. Ты бы никогда не узнал об этой встрече, и завтра… Не сегодня, а завтра, Бергер отдал бы Лавричу законченную картину.
– Я ее видел, – неожиданно сказал Обуза. – Замок восхитителен, солнце сияет, совсем как настоящее, а Галя на холсте – идеальна. – Он прищурился, припоминая детали картины, и закончил: – Бергер был гением.
– Но его следовало остановить, – глухо произнес водитель.
И Виссарион согласился:
– Да.
Они снова помолчали, глядя на приближающуюся остановку – там нетерпеливо переминалась вредная Антонина Антоновна, и Валера спросил:
– "Подснежники" у тебя?
– Ага, – подтвердил Обуза.
– Принеси как-нибудь. Хочу посмотреть.
– Завтра. – Виссарион повернулся и пошел в конец салона, он не хотел встречаться с ведьмой.
– И журналы не забудь! – крикнул ему вслед Валера.
Обуза уселся у окна и достал из портфеля книгу.
Он был доволен тем, что сделал.
Макам IX. Черный пес Петербург
Черный пес Петербург – морда на лапах.
Стынут сквозь пыль ледяные глаза.
В эту ночь я вдыхаю твой каменный запах,
Пью названия улиц, домов поезда.
Черный пес Петербург – птичий ужас прохожих,
Втиснутых в окна ночных фонарей.
На Волковском воют волки, похоже,
Завтра там будет еще веселей…
Ingresso
Питер – это дождь.
Это ветер, вольно летящий по проспектам и площадям, рвущий привычные к бурям деревья, забегающий в узкие переулки и даже в парадные. Это низкие тучи, плывущие на Петропавловский шпиль и ниже, на крыши выстроенных в крепость домов, застревающие среди труб, и засыпающие, бросив якорь над городом, пока полуденная пушка не попытается их прогнать. Это запах моря, соль на губах, принесенная с далеких берегов, холодных и жарких, приветливых и злых. Это окно, прорубленное в живой стене мира, чтобы прямым массажем запустить его гигантское сердце.
Питер – это камень, воплотивший дух Империи.
И Питер, все тот же Питер – это места, куда лучше не соваться.
Мужчина, которого прижали на Васильевском, об этом знал, вел себя осторожно, а когда почуял за спиной смрадное дыхание врага – бросился бежать и почти преуспел. Мужчина выглядел обыденно: лет тридцать пять или сорок, темная кожаная куртка, темные брюки свободного кроя, темные кроссовки – он мог оказаться и таксистом, и бандитом, но стоило ему побежать, как вся обыденность слетела шелухой, потому что скорость, с которой он мчался, сделала бы честь олимпийскому чемпиону, даже тому, кому WADA разрешила жрать любую "химию".
Мужчина бежал с неимоверной скоростью.
Его взяли в оборот на углу Смоленского кладбища, отсекли от машины, от черного "Бентли", шофера которого убили за минуту до нападения, и мужчина помчался по Шевченко, надеясь раствориться среди домов. Почти оторвался, но у Шкиперского сада ему вновь сели на хвост, и погоня возобновилась. Мужчина резко сменил направление, решив спрятаться в промышленных дебрях Балтийского завода. Он мчался нечеловечески быстро, но его преследовали столь же подготовленные люди, или существа, а поскольку их было больше, загонщики постепенно закрыли все возможные пути отхода и прижали добычу к воде, уйти по которой мужчина не мог.
Он остановился, отдышался – время на это было, поскольку четверо преследователей тоже запыхались, – и холодно спросил:
– Возьмете золотом?
– Кровь и мясо, – хрипло ответил главарь преследователей.
– Лучше не надо.
– Мы сами решаем, что лучше.
– Вы знаете, кто я? – Мужчина не боялся, голос его не дрожал и был наполнен уверенностью. Но умирать он не хотел и пытался договориться: – Меня зовут Александер!
– Поэтому и гнались, баал, – с почтением произнес главарь. – Мы хорошо знаем, кто вы.
И стало ясно, что ни золото, ни слово сегодня не имеют силы.
– Кто меня заказал? – устало спросил Александер.
– Я не имею права говорить об этом, баал. Даже перед вашей смертью.
Заказчик, судя по всему, отлично разбирался в реалиях Отражения. Во-первых, убийцы подстерегли Александера на выходе с кладбища, сразу после проведения требующего много сил ритуала, а значит, ослабленного. Во-вторых, волколаки заслуженно считались самыми неудобными для Александера противниками в обычном бою.
– И все-таки вы напрасно согласились на эту работу…
Но время разговоров прошло, и оборотень слева кинулся в атаку. Он медленно заходил жертве за спину, выжидая удобный момент, и ударил, когда решил, что миг настал.
Оборотень прыгнул, в полете кисти его рук вытянулись, на них выросли длинные и крепкие когти, но к жертве они не прикоснулись: Александер сделал маленький шаг назад, и в его руке откуда-то появился клинок. Скорее всего – из рукава. Шаг назад и взмах, за которым раздался оглушительный визг: чудовищно острый клинок срезал волколаку обе лапы. Александер оказался очень быстрым, и, расправляясь с первым врагом, успел повернуться и, продолжая движение кинжала, насадил на его лезвие второго противника. Клинок вошел под вздох, снизу вверх и достал до сердца оборотня.
Но то была последняя удача Александера.
Главарь и второй боец не стояли в растерянности, выжидая своей очереди сразиться с лихим противником, а пошли в бой, и смерть двух друзей их не остановила и не напугала.
В тот самый миг, когда кинжал добрался до сердца второго волколака, коготь главаря разорвал Александеру горло. Мужчина замер, бешено глядя на только что поверженного врага, прохрипел невнятно два слова, возможно, в надежде проклясть убийцу, а затем из раны потоком хлынула кровь, и Александер упал. Немного поскреб по земле ногами и скрюченными пальцами рук да затих, глядя в никуда остекленевшими глазами.
– Он был хорош, – угрюмо признал главарь, набрасывая на окровавленную шею оберег – бронзовый медальон на черном кожаном ремешке. – Не ожидал.
– А ведь мы взяли его после ритуала, – добавил помощник.
– Угу.
– Как же он дерется в полную силу?
– Это баал, – объяснил вожак. – Баалы круты.
Они помолчали, глядя на три трупа, после чего помощник неуверенно уточнил:
– Мы можем сожрать Александера?
– А чего добру пропадать?
Однако обрадоваться неожиданному подарку младший оборотень не успел. Едва главарь произнес последнее слово, как над растерзанным Александером стало подниматься черное облачко. Похожее на последний выдох, на последнее проклятие. Настолько черное, что выделялось даже в ночной темноте.
Романтик мог бы сказать, что Александера покидает его злая, нечистая душа, но волколаки знали, что видят, и одновременно издали полный ужаса вопль:
– Черный Пес!
– А как же оберег!
– Нас обманули!
И убийцы бросились в разные стороны.
Главарь – к темным постройкам, в глупой надежде спрятаться, укрыться, уйти берегом. Второй же оборотень кинулся в Неву, потому что слышал, что проточная вода способна остановить призрачного мстителя. И второй умер первым. Когда он прыгал в воду, облачко уже превратилось в невысокого, но очень крепкого мужчину с иссиня-черной кожей. Но не африканца или араба, нет – мужчина был европеец, но черный, будто выкрашенный нефтью, мускулистый, резкий в движениях и злой. Из одежды – лишь набедренная повязка.
Выйдя из небытия, Пес подбежал к берегу, прыгнул так далеко, что дотянулся до бешено гребущего волколака, схватил его за ногу и резко ушел на глубину. А вынырнул один. Вернулся на берег и молча побежал за главарем. Чуть пригибаясь, словно принюхиваясь к следам, и едва слышно рыча. Главарь убийц был быстр, но долго погоня не продлилась: Пес настиг его на заднем дворе Кунсткамеры, прыгнул на спину, сбивая с ног, и в тот самый миг, когда оборотень оказался на земле, свернул ему шею.
Затем вернулся к телу хозяина, уселся подле, задрал голову к равнодушному небу и тоскливо завыл.
Punto
– Ваши мертвые приветствуют вас, госпожа, – негромко произнес Роман Ромеро, и все слуги глубоким поклоном встретили вышедшую из спальни Юлию.
Она появилась в тончайшем пеньюаре черного шелка, прозрачном и невозможно легком, но сбросила его мимолетным движением точеного плеча, и Лотар тут же помог ей облачиться в нежно-розовое кимоно, расшитое поющими птицами, а стоящий справа Фихт сделал шаг, и Юлия взяла с золотого подноса чашечку горячего кофе. Роман дождался, когда Юлия сделает первый глоток, и протянул хозяйке тонкую папку с двумя листами бумаги внутри.
– Отчет за вчерашний день, госпожа. Уверен, вы останетесь довольны.
В комнате остро пахло кофе, но к нему добавлялся аромат шиповника – от Лотара, нарцисса – от Фихта и жасмина – от Романа. Юлии нравилось окунаться по утрам в это сочетание запахов, и она лично подобрала для каждого слуги туалетную воду.
Слуги не противились.
Все они были послушные, исполнительные, напрочь лишенные волос и мертвые. Когда-то – мертвые, а сейчас – переделанные к служению, утратившие чувства и эмоции, приумножившие силу и познавшие холод. Юлия Александер, королева питерских некромантов, Первородная, как сам грех, подпускала к себе исключительно мертвых.
– Какие слухи пачкают мой город? – осведомилась она, сделав второй глоток.
Малюсенькая чашка, произведение фарфорового искусства, опустела, и Юлия чуть отвела в сторону руку, где уже ждал с кофейником наготове Фихт.
– Говорят, баал Тагар ищет против вас союзников в Москве, – доложил Ромеро.
– Виктор никак не успокоится?
– Хочет стать безусловным лидером Санкт-Петербурга, – подтвердил главный слуга. – Мы говорили об этом.
– Я помню, Роман.
Виктор Тагар возглавлял волколаков и тех Первородных, кто не присягнул в верности Юлии. Клан Тагара считался вторым в городе, и Виктор давно поклялся сделать его первым. После смерти Аридора Александера Тагар попытался раздавить его вдову, но получил неожиданно мощный отпор: Юлия сумела объединить большинство союзников мужа и доказала, что была не шлюхой-обольстительницей, как считали все вокруг, но умной шлюхой-обольстительницей, научившейся у супруга и секретам некромантии, и умению управлять. Затем последовала короткая, но весьма кровавая война, по итогам которой Юлия и Виктор заключили новый договор, в Санкт-Петербурге воцарился относительный покой, но все понимали, что рано или поздно баалы вернутся к выяснению отношений.
– Кто рассказал, что Тагар ищет для меня врагов? – поинтересовалась женщина.
– Авадонна, – ответил Ромеро.
– Он болтун.
– Вы ему нравитесь, госпожа, о вас он не болтает.
– Да, пожалуй, нравлюсь… – Юлия улыбнулась. – Полукровка пытался переспать со мной даже при жизни моего незабвенного супруга. Проявлял настойчивость…
Потому что эта женщина влекла, не оставляя вокруг равнодушных.
Юлия Александер была тонка, но не тоща, невысокого роста, но сложена гармонично, в пропорциях античной богини, и обладала невероятным обаянием. Красивое лицо соразмерно отличалось маленькими чертами, но выделялись глаза – черные, кажущиеся огромными, притягательные.
Вдова Александер была женщиной миниатюрной, и вышедший из спальни мужчина показался на ее фоне настоящим гигантом.
– Юля, ты здесь? – Он появился, зевая, полностью обнаженный, но, увидев слуг, ойкнул и прикрыл руками пах, показывая, что еще не набрался опыта или испорченности. Красавцу было лет двадцать. Его плечи покрывали свежие царапины, оставленные острыми женскими ногтями. – Извини, не знал, что ты занята.
Роман вопросительно посмотрел на госпожу, та улыбнулась, припоминая подробности ночи, и распорядилась:
– Мальчик меня порадовал. Заплати ему и отпусти.
– Да, госпожа.
– Я думал, мы позавтракаем вместе, – начал было любовник, но вдова Александер уже повернулась к нему спиной.
– Ты все слышал, – негромко сказал Ромеро Лотару.
Все направились в столовую, а Лотар втолкнул парня в спальню и холодно сообщил:
– Тебе пора.
– Но Юлия…
– Ты больше неинтересен госпоже. – Голос слуги был холодным, руки крепкими, словно каждая кость прошла армирование титаном, и еще более холодными. – Если ты появишься вновь, мы тебя крепко накажем. Если госпожа когда-нибудь захочет тебя, мы отыщем и привезем. Все понятно?
– Да.
– Это подарок. – Лотар бросил на кровать несколько крупных купюр. – Уходи.
Молодой крепыш стал покорно одеваться.
А Юлия расположилась в столовой со вновь наполненной чашкой в руке и поинтересовалась:
– Что-нибудь еще?
Роман едва заметно кивнул, понизил голос, как будто стоящий в шаге Фихт мог его не услышать, и сообщил:
– Говорят, в город вернулся Аскольд.
Юлия поморщилась:
– Он нашел союзников?
– Серьезных – нет. Его сопровождает Порча.
– Порча… – Юлия вспомнила, о ком идет речь, и уточнила: – Одна?
– Больше никто не рискнул.
– Одна – она телохранитель, а не союзник.
– Согласен, госпожа, – склонил голову Ромеро.
– Но если Аскольд не нашел союзников в Москве и там, где был до Москвы, он пойдет к Виктору, – продолжила размышлять вслух вдова.
– Я тоже об этом подумал.
– Аскольд не отвечал на мои письма и звонки, а теперь приехал в город, не поставив меня в известность, – Юлия посмотрела на маленькую чашку, но пить не стала. – Это невежливо.
Воспитание не позволяло вдове использовать выражение крепче, но она была очень, очень разочарована поведением Аскольда.
– Да, госпожа, – согласился Роман.
Он был единственным слугой, имеющим право спорить со вдовой Александер и пользовался этим правом, но сейчас Ромеро искренне разделял негодование Юлии.
– И еще это значит, что он готов к глупостям.
– Вне всяких сомнений, госпожа.
– Но в нем течет кровь Аридора, – вздохнула вдова. – Я не хочу убивать пасынка.
– Я вас понимаю, госпожа.
– Может, соблазнить его? – Юлия повернулась к зеркалу и с удовольствием посмотрела на свое красивое лицо, дышащее свежестью даже после бурной ночи и короткого, в пару часов, сна.
– Вы прекрасны, госпожа, но с Аскольдом у вас не получится, – дипломатично произнес Ромеро. – Этот юноша не станет спать с мачехой.
– Знаю, Роман… – вдова помолчала. – Увы, ты прав.
– Рад служить, госпожа.
– Что бы я без тебя делала… – Юлия одним глотком выпила кофе, распорядилась: – Подайте завтрак через пятнадцать минут.
И углубилась в отчет.