В конце апреля, когда лесные тропинки достаточно подсохли, молодые люди купили велосипеды и принялись изучать окрестности своего нового дома. Объездили со всех сторон озеро, отметив пляжи и тихие, укромные заводи, в которых так хорошо отдыхается вдвоем, побывали в деревне, где стояла старинная, то ли XVIII, то ли вообще XVII века церковь, облазили заброшенную воинскую часть и развалины старого, еще дореволюционного поместья.
И вот в одну из таких весенних, "разведывательных" поездок Таврин и познакомился с Ермолаем. Ну, то есть не совсем познакомился – встретился, познакомились они позже.
Однако встречу ту Николай запомнил крепко.
В воскресенье они с Нютой проехали вдоль границы "старого" района, исследовали примыкающий с запада лес, не найдя в нем ничего интересного, а когда возвращались, наткнулись на приметное дерево. То был старый, раскидистый дуб, нижние ветви которого давно высохли, и зеленела лишь макушка, напоминая вязаную шапочку, натянутую на бородатого брюнета. Дуб привлекал внимание, но стоял в стороне от тропинки, и Таврин заметил его из-за мальчонки лет шести, который с плачем бросился наперерез велосипедистам. Николай затормозил так резко, что едва не свалился, Нюта врезалась ему в заднее колесо, но подходящая ситуации фраза ни у кого с языка не сорвалась.
Вслед за мальчонкой показались его родители.
– Мама, мама! Там дядя! – закричал ребенок, и в его голосе слышался такой ужас, что все взрослые разом повернули головы в указанном направлении.
Посмотрели на старое дерево.
– Где? – тревожно спросила женщина.
– Он к тебе приставал? – взвился отец мальчишки. И его следующий взгляд, весьма недружелюбный, был направлен на Николая.
– Я никого не вижу, – громко произнес Таврин.
– Я тоже, – добавила Нюта.
– Милый, кто тебя напугал? – Мать прижала сына к груди. – Скажи, кто?
– Дядя висит на дереве, – сквозь слезы ответил мальчик.
– Висит?
Все вновь повернулись к дубу, но ни на нем, ни на соседних деревьях повешенных или качающихся не обнаружилось.
– Мне страшно, – ребенок никак не мог успокоиться.
– Дима, там никого нет.
– Висит!
– Посмотри сам, – предложила женщина, но малыш крепко прижался к матери и едва слышно ответил:
– Нет. Я боюсь. Он страшный. Он мертвый.
Такого оборота никто не ожидал. Отец мальчика вздохнул, потер ладонью шею, еще раз огляделся, затем посмотрел на сына, понял, в каком он состоянии, и предложил:
– Пойдем домой?
– Так будет лучше, – согласилась женщина.
Они быстро собрались и направились к "старым" домам, а Николай и Нюта продолжили стоять на полянке, не зная, что делать дальше. То есть разум подсказывал – уехать и выкинуть из головы дурацкий эпизод, но страх ребенка был столь искренним, что смущенные ребята задержались и огляделись, как будто и в самом деле ожидали увидеть повешенного.
– Что это было? – негромко спросил Николай.
– Истерика? – предположила Нюта.
– На пустом месте?
– Ну, может, ему что-то показалось…
– Что должно показаться ребенку, чтобы он это принял за повешенного человека?
– Знаешь, какие мультики сейчас показывают? – не согласилась девушка. – Поверь: повешенный человек – далеко на самое страшное, что в них можно увидеть.
– Ему лет шесть, не больше.
– А может, семь?
– Есть разница?
Ребята рассмеялись.
Чуточку натянуто.
Потому что они знали – мальчик что-то видел. Однако произнести это вслух стеснялись, ведь слишком уж это не по-современному звучало. Потому что одно дело подумать: "Я стал свидетелем необыкновенного!" И совсем другое – сказать кому-то, даже близкому человеку, что веришь в необыкновенное. Разве взрослые люди верят во всякую ерунду? Наверное, нет. А ребята верили, только не могли решиться начать разговор. И потому задержались.
А дерево…
Дерево, действительно, казалось мрачным. И его неживая корявость выглядела настолько странно, что Николай и Нюта одновременно подумали о том, что дерево здесь чужое. Именно чужое. Будто рисовавший лес художник неожиданно разозлился и добавил к его ярким, полным сил краскам угрюмого черного. И к краскам, и к чувствам. Стоило приглядеться, как начинало казаться, что старый дуб смотрит в ответ, что его сухие ветви шевелятся, словно бесчисленные конечности чудовищного паука-многоножки, и пытаются дотянуться, прикоснуться, убить…
– Жутко, – не сдержалась Нюта.
– Это просто дерево, – попытался успокоить подругу Николай.
– Не совсем, – неожиданно произнес кто-то, и этим "кем-то" оказался Ермолай.
Таврин с Нютой резко обернулись и увидели толстенького мужчину, лет сорока на вид, в потертом рабочем комбинезоне когда-то синего, а теперь неопределенного цвета. Под комбинезоном мужчина носил клетчатую рубашку с закатанными рукавами и расстегнутой верхней пуговицей, а на ногах – кеды, черные, а сейчас еще и грязные. В левом ухе виднелась беспроводная гарнитура.
Мужчина оказался ярко-рыжим: кудрявые волосы горели огнем, а полное лицо покрывали веселые веснушки. Нос у него был большой и круглый, "картошкой", щеки круглые, лицо круглое, рот широкий, подвижный, видно было, что мужчина умеет улыбаться от уха до уха. Что же касается глаз, то они Ермолаю достались кошачьими: желтыми и хитрыми.
Рыжий сидел на старом пне за густыми кустами, до сих пор оставался невидим, что и вызвало естественную реакцию Николая:
– Это вы напугали ребенка?
– А что, похоже? – лениво ответил Ермолай, не удивившись подозрению, но и не обидевшись на него.
– Вы?
– Нет.
Ответ получился коротким, но сомнения Николая развеяла следующая фраза.
– Мальчик показывал на дерево, – напомнила Нюта. – Не на кусты.
– Мальчик показывал на повешенных, – негромко уточнил рыжий.
Уточнил так, что Таврин вздрогнул. Не удержался и бросил взгляд на старый дуб.
– Там никого нет, – тихо произнесла девушка.
– Да, никого, – протянул Ермолай, потирая правой рукой шею.
Странное дело: рыжий толстяк выглядел очень мягким, добродушным, говорил ровным, спокойным тоном, не использовал резких или грубых слов, но молодые люди не могли избавиться от чувства тревоги, которое родилось в крике мальчишки и усилилось при виде незнакомца.
– Вы из новых домов?
– Да.
– Я так и думал.
– Из-за велосипедов?
– Из-за того, что раньше вас не видел.
– Давно здесь живете? – включилась в разговор Нюта.
– Двадцать лет.
– И всех знаете?
Толстяк ее смущал, а его небрежное замечание насчет "раньше не видел" – возмутило, вот девушка и ответила резко. Но рыжий вновь не обиделся. Посмотрел с улыбкой, признавая право Нюты на возмущение, и неожиданно спросил:
– Хотите знать, что увидел мальчик?
– А он, действительно, что-то видел? – вырвалось у девушки.
– Да, – теперь мужик был очень серьезен. – Думаю, да. Только так можно объяснить его поведение.
И чувство необыкновенного, пришедшее при виде старого дуба, заставило Таврина спросить:
– Тут случилось преступление?
– Да.
– Страшная история? – уточнила Нюта.
– Для тех времен – обыденная.
– Старая страшная история?
– Недавняя местная быль.
– Насколько недавняя?
– Конца прошлого века. – И прежде, чем прозвучал следующий вопрос, рыжий громко заявил: – Здесь двух парней убили. – Сразу сообщил главное, будто боялся, что ребята откажутся слушать. – Тут сейчас не лес, а лесопарк получился, народ гуляет, тропинки протоптаны, убирают… А тогда здесь место глухое было, вот бандиты и приехали… "развлечься"… Звери отмороженные…
Завладев вниманием слушателей, рыжий стал рассказывать неспешно, с паузами, чувствовалось, что старая история до сих пор его "задевает", и считает он ее не просто "недавней местной былью", а чем-то большим, чем-то личным.
– Бандиты двух девчонок привезли. А в те времена "развлечения" частенько заканчивались ямой в лесу… Или так бросали…
– Что вы такое рассказываете? – громко спросила Нюта.
– Рассказываю, как было.
– Здесь людей убивали?
– И здесь, и в других лесах, – подтвердил толстяк.
Девушка посмотрела на Николая, но тот, в силу возраста, историю знал лучше и коротко кивнул в ответ.
– В общем, бандиты собирались развлечься, но неподалеку оказались милиционеры. Были бы опытными – отвернулись, в те времена милиционеры часто отворачивались, но эти двое то ли возмутились наглости – бандиты еще засветло явились, то ли девчонок пожалели… Не знаю. Знаю, что они вступились, и началась перестрелка. Не как в кино, не красивая. Короткая. Милиционеры ранили одного бандита, но попали в лапы остальных. Их зверски избили, а потом повесили на той ветке, что слева.
Николай и Нюта машинально посмотрели на дерево, на толстую ветку метрах в трех от земли, и поняли, что именно на нее указывал мальчуган.
– Утром только сняли, – закончил рыжий.
– Почему утром? – сглотнув, спросила Нюта. – Разве о перестрелке не сообщили?
– Сообщили почти сразу, но в те годы находилось мало дураков ездить по ночам в такие места.
– А куда смотрела полиция?
– Полиция тогда называлась милицией, – шепнул подруге Таврин.
– А-а… – до Нюты только сейчас дошло, что толстяк рассказал им о гибели стражей порядка.
– От этой ветки дуб начал сохнуть, – продолжил рыжий. – Думали, погибнет, но вершина уцелела… Так и стоит теперь. Только иногда пугает…
Николай не сразу понял, что имеет в виду толстяк, а когда понял, хлопнул глазами и недоверчиво спросил:
– Хотите сказать, что мальчик увидел повешенных?
– Дети и кошки видят, – развел руками толстяк. – Дети иногда, кошки – всегда.
– Кого видят? – прошептала Нюта.
Которая боялась признать то, во что уже поверила.
– Призраков, – ответил Николай. И посмотрел на рыжего: – Так?
– Да, – подтвердил тот. – Те ребята, милиционеры, похоронены, но души их неспокойны. Потому что не отомщены. – Он резко поднялся, оказавшись весьма подвижным, несмотря на полное сложение, посмотрел на дуб и закончил: – Есть случаи, когда без мести не обойтись. Никак не обойтись.
* * *
Встреча с городским сумасшедшим – а именно психом Таврин счел рыжего – произвела на молодых людей сильное впечатление, и вернувшись домой, они продолжили обсуждать случайный разговор. Нюта долго не могла поверить, что когда-то в Москве власть принадлежала уголовникам и в любом дворе можно было наткнуться на труп в песочнице детской площадки. Не верила в бессилие полицейских, тогда – милиционеров, и в равнодушие людей. В то, что некоторые члены правительства руководили преступными группировками, а крупные бизнесмены не конкурировали с коллегами, а убивали их. Потом, когда первый шок прошел, ребята задумались над другими словами рыжего – о призраках. И удивительное дело: в рассказ о неупокоенных душах молодых парней Нюта поверила сразу. Нет, не потому что была религиозна или увлекалась мистическими практиками, просто цепочка событий плавно подводила к мысли, что призраки существуют: перепуганный ребенок, пугающий облик старого дерева, история, в правдивости которой не было сомнений… И призраки.
Которых видят дети и кошки.
Известие о том, что неподалеку от их дома бродят настоящие привидения, стало у Нюты и Николая темой вечера. Сначала они подначивали друг друга, делая вид, что не особенно поверили в услышанное, потом заговорили серьезно, припоминая все подобные истории, когда-либо слышанные или прочитанные, а закончилось тем, что Нюта долго не могла уснуть, ворочалась до двух ночи, потом затихла, но часто вздрагивала, стонала во сне, поднялась за час до будильника, в половине шестого и больше не ложилась. Таврин, разумеется, встал вместе с подругой, и начало трудовой недели оказалось безнадежно испорченным.
Весь день Николай был заторможенным, напутал с отчетом за прошлую неделю, получил нагоняй от начальника отдела, едва не забыл кредитку в кафе, а в довершение всего опрокинул на себя стакан газировки. Учитывая перечисленное, домой Таврин возвращался в дурном настроении, поминая недобрым словом всех городских сумасшедших, особенно рыжих, особенно – в рабочих комбинезонах, а подъезжая к гаражам, заметил возле будки сторожа полицейскую машину и сказал себе, что иначе и быть не могло: этот день не мог закончиться просто так.
Таврин остановил свою "Субару" у ворот, подошел к толпящимся мужикам, поздоровался и поинтересовался случившимся. Не то чтобы ему это было интересно, но Николай понимал, что нужно "становиться своим" в новом окружении, показать, что ему небезразлично происходящее, то есть дышать проблемами коллектива.
И коллектив принял новичка вполне дружелюбно.
– У Ваньки зимнюю резину утащили, – сообщил Костян, владелец пятидесятого бокса, вследствие чего носил кличку "Полтинник".
– Днем? – удивился Таврин.
– Ночью ворота закрыты и по территории кобели бегают, – напомнил Костян. – Днем, конечно, подгадали момент ворюги.
– У Ванька бокс угловой, – степенно произнес "Михал Петрович из заводского дома": так его тут звали, а почему – Николай забывал спросить. – Они замок сорвали, резину вынули и через забор покидали. Ищи теперь концы – все одно не найдешь.
– Найдут, – уверенно возразил Костян. – Сейчас им Ермолай кино покажет, и найдут.
– Кино? – заинтересовался Николай.
– Ага. – Полтинник махнул рукой на угол будки: – Мы же все на видео пишем, даже ночью.
Таврин, разумеется, видел развешенные повсюду видеокамеры, кроме того, о них с гордостью поведал Председатель при продаже бокса, но Николай был далек от мысли считать их серьезным подспорьем при расследовании кражи. По опыту знал, что качество съемки таких устройств вызывает даже не критику – слезы, да и какую запись способен снять с аппаратуры неведомый "Ермолай"? Выросший "почти в центре" Таврин был снобом и искренне верил, что грамотного человека таким именем не назовут.
В общем, Николай не сомневался, что зимняя резина Ванька улетела навсегда, но поделиться с коллективом своими мыслями не успел: вышедший из будки полицейский оглядел мужиков и, отвечая на вопросительные взгляды, сообщил:
– Серега-Тракторист учудил.
Мужики загомонили, а Костян повернулся к "новенькому" Таврину и объяснил:
– Тракторист – наркоман здешний. Видать, совсем скрутило дурака, что к своим полез.
Раз парень местный, хорошо знакомый большинству жителей "старого" района, то вопрос можно считать закрытым: его, действительно, могли опознать на записи любого качества. Но ведь могли и просто "увидеть" его на записи любого качества. Посмотрели на неясную фигуру, прикинули, на кого похож подозреваемый, выбрали наркомана и "назначили" виноватым. Возможно? Возможно. Полицейским лишний висяк не нужен, а то, что резину не найдут, так объяснение готово: наркоман ведь! Продал.
Все эти соображения заставили Таврина, который считал себя приверженцем либеральных взглядов и воспитывался с привкусом недоверия к органам правопорядка, зайти в сторожку и попросить посмотреть запись.
Неожиданная просьба вызвала у Председателя ожидаемое недоумение:
– Зачем?
Но Николай понимал, что ему обязательно зададут этот вопрос, и заранее придумал ответ:
– Вы говорили, что видеонаблюдение у нас отличное, хочу убедиться.
– Ну, убедись, пока не выключили, – хмыкнул Председатель и кивнул на мониторы: – Подходи, убеждайся.
Таврин воспользовался приглашением, прильнул к экранам и… и пережил короткий, но весьма сильный шок – он увидел "кино" высочайшего качества. Картинка оказалась настолько четкой, что лицо вора читалось без всякого труда.
– Ого.
– У нас, как в этом долби сараунде, – хмыкнул Председатель, перепутав аудио с видео.
– Так что за свою машинку не боись, – раздался знакомый голос, и Николай снова вздрогнул. Повернулся и понял, что не ошибся: в углу будки сидел рыжий.
– Ермолай. – Рыжий резко, как в лесу, поднялся и протянул руку. Таврин, помедлив всего секунду, ее пожал.
Толстенький коротышка оказался обладателем крепкого, абсолютно мужского рукопожатия, твердого, как слесарные тиски. И кисть у него была не розовой, как у большинства знакомых Николая, а темной от въевшейся смазки. Рабочая кисть.
– Чтобы получить такую картинку, нужна хорошая аппаратура, – заметил Таврин, кивая на мониторы.
– Необязательно.
– Как это?
– Все дело в грамотном использовании имеющихся ресурсов, – объяснил Ермолай. – Камеры у нас не позор, но и не идеальные. Так что пришлось придумать для видео толковую математику. А до звука все никак не доберусь, то одно, то другое… Поэтому видно Тракториста хорошо, а слышно – никак. – Он помолчал. – Не сложнее релятивистской механики.
– Обработали изображение? – прищурился Николай.
– Ага.
– Нужен мощный компьютер.
А в сторожке ничего похожего не наблюдалось. Разве что какой-то ободранный, из самых первых.
– Необязательно, – махнул рукой рыжий. – Нужна нормальная программа.
– Какой вы пользуетесь?
Ответить толстяк не успел. Председателю наскучило слушать малопонятный разговор, и он громко напомнил:
– Машина, ты обещал движок посмотреть.
Рыжий улыбнулся:
– Помню. – Махнул рукой Таврину, мол, увидимся, и они покинули сторожку.
Николай на несколько секунд замер – не ожидал, что разговор оборвется на полуслове, – затем тоже вышел и остановился рядом с покуривающим на солнышке Костяном.
– Полюбовался? – хмыкнул тот.
Судя по всему, Полтинник догадался, зачем Таврин заходил в сторожку.
– Не ожидал, – признался Николай. – Качество записи шикарное.
– Лет десять назад сюда днем стали лазить, когда собаки в вольере, боксы вскрывали и крали все, что плохо лежит, – рассказал Костян. – Народ скинулся на камеры, а Ермолай их настроил…
– Десять лет назад?
– Да, – кивнул Полтинник. – Машина, правда, сказал, что камеры мы купили дрянные, поэтому картинка получится так себе, но нам хватило: воров тогда переловили и о каждом сняли кино для полиции.
– Камеры с тех пор поменяли?
– Нет, те же стоят.
– А кино…
– А кино ты видел. Машина, как систему настроил, так больше ничего не переделывал. Сказал, что лень ему тратить время на нас, жадных баранов, и смотреть будем то, что получилось, хотя могло быть лучше.
"Могло быть лучше…"
Таврин почесал затылок, и веря, и не веря услышанному. Получается, десять лет назад, если не больше, рыжий толстяк в замызганном комбинезоне сумел оптимизировать изображение с дешевых камер до профессионального уровня. Написав для этого программу, которую "потянул" замызганный компьютер из сторожки, чуть ли не ровесник Нюты.
– Кто он?
– Ермолай Покрышкин.
– Покрышкин?
– Однофамилец героя-летчика, – подтвердил Костян. – Правда, поговаривают, будто Ермолай его двоюродный внук, но точно никто не знает.
– Кто он? – повторил Таврин, и теперь Полтинник понял вопрос.
– Никто.
– Как это?