Затем в образовавшейся бреши между ее локтем и грудью появилась, пританцовывая, петля на лыжной палке; при том наклоне, в котором она сидела, ее грудь под велюровым свитером выпирала вперед, представляя собой мишень, по которой промазал бы только полный дурак.
- Я надеюсь, ты меня простишь, - сказал я, коснувшись ее руки.
- Ну конечно же, - рассмеялась она, и в следующий момент петля рванула грудь к подмышке, странно скривив ее, за спиной девушки Меррилл покачнулся на коленях, лыжная палка прогнулась, словно удочка, на которую поймалась крупная добыча; в глазах Овертарфа отражался сумасшедший блеск.
- Сиська-луп! - заорал он.
Затем спортсменка из Вермонта продемонстрировала всю свою кошачью координацию и природную силу. Высвободив грудь из петли, Бигги схватила палку за конец, одним махом перенесла ноги через скамью, где тяжелые бедра чемпионки сшибли Меррилла и опрокинули прямо на задницу. Потом она вскочила на ноги и, демонстрируя умелое обращение с лыжной палкой, стремительно воткнула ее в Меррилла, который скорчился на полу, пытаясь высвободить вывернутые пальцы из петли и парировать удар острия кровоточащей ладонью.
- О, кровь, Боггли! Я заколот! - заорал он, в то время как Бигги окончательно пригвоздила его своим высоким меховым ботинком, придавив им грудь Меррилла, а острие лыжной палки слегка вошло в его живот.
- Это только игра, это игра! - пронзительно закричал Меррилл. - Я тебе сделал больно? Сделал? Клянусь чем хочешь, нет! Нет, я тебе не сделал больно… нет, нет, нет!
Но Сью Бигги Кунфт замерла над ним, давя на лыжную палку ровно с той силой, которой хватало, чтобы удерживать Меррилла распятым; пригрозив ему выпустить наружу все кишки, она бросила на меня сердитый взгляд, как на предателя.
- Скажи ей, Боггли, - взмолился Меррилл. - Мы тебя полюбили.
- Мы бы оторвали башку тому нахалу, который брал у тебя интервью, - сказал я ей.
- Ты выглядела просто красавицей, - добавил Меррилл. - Они хотели показать, что ты прыгаешь от радости, выиграв этот приз, но ты дала им понять, что тебе плевать на это дерьмо! Она уставилась на него, удивленная.
- Это все из-за его сахара в крови, - пояснил я ей. - У него все путается…
- Он написал о тебе стихи, - врал Меррилл, и Бигги взглянула на меня, явно тронутая. - Это очень хорошие стихи, - продолжал Меррилл. - Он настоящий поэт.
- Который когда-то прыгал с шестом, - добавила Бигги с сомнением.
- Он еще был борцом, - выкрикнул неожиданно сумасшедший Меррилл. - И если ты проткнешь меня этой чертовой палкой, он сломает тебе твою проклятую шею!
- Он не понимает, что говорит, - заверил я Бигги, которая не отрываясь смотрела на кровоточащую ладонь Меррилла, пытавшуюся отстранить палку.
- Я могу умереть, - заявил Меррилл. - Кто знает, куда попадет эта палка.
- Ткни его как следует и пошли отсюда, - сказала одна из лыжных товарок Бигги.
- И не отдавай палку, - посоветовала другая, бросив на меня сердитый взгляд.
- Ниже линии живота находятся жизненно важные органы, - стонал Меррилл. - О господи…
- Да не собираюсь я протыкать твой живот, - сказала ему Бигги.
- Когда над тобой хотели посмеяться, мы тебя полюбили, - заявил Меррилл. - В этом уродливом, напыщенном, постоянно соревнующемся мире ты выглядела человеком, обладающим достоинством и чувством юмора.
- Что стало с твоим чувством юмора? - спросил я ее.
Она посмотрела на меня, задетая за живое. Эта фраза тронула ее; казалось, это значило для нее многое.
- Почему фас зофут Бигги? - передразнивая журналиста, спросил ее Меррилл. - Почему, как ви думаете? - обратился он ко мне.
- Это, видно, из-за ее большого сердца, - ответил я. Затем отнял у нее палку. Она улыбалась и покраснела в тон своему ярко-оранжевому свитеру с V-образным вырезом.
Потом Меррилл Овертарф поднялся на ноги слишком быстро, из последних сил пытаясь сохранить равновесие. Когда он вскочил, как мячик, я подумал, что все свои мозги он оставил лежать на полу. Мы заметили, как побелели его глаза, хотя он всем улыбался. Его руки набрали в воздухе телефонный номер.
- Гоб, Доггли, - произнес он.
Я увидел, как мелькнули его лодыжки, перед тем как он упал словно подкошенный.
Глава 14
ПОДРАТЬСЯ В ХОРОШЕЙ ДРАКЕ
Своим оптимизмом в моей семейной фазе на 918, Айова-авеню я обязан Бесстрашной Мыши. Пять ночей, избегая смерти, она бесстрашно крала приманку из мышеловки. Очередной раз я предупредил ее об опасности. Я принес ей жирную порцию копченой грудинки Бигги, которую расположил как можно более привлекательным образом: не в самой ловушке, а несколькими футами дальше. Давая ясно понять, что я о ней забочусь. Ей нет нужды рисковать своей тонкой бархатной шейкой, засовывая ее в огромную ловушку Бигги, предназначенную для ласок, хорьков, вомбатов и гигантских крыс.
Я никогда не мог понять, что Бигги имеет против этого маленького грызуна. Она видела ее только раз, испугав до смерти, когда однажды вечером спустилась в подвал за своими лыжами. Может, она решила, что мышь становится слишком нахальной и намеревается вторгнуться на верхний этаж. Или сгрызть ее лыжи, которые она отнесла в кладовую спальни. Время от времени они падали на меня, когда я утром искал на ощупь свою одежду. Их острые концы могли нанести глубокую рану. Это стало предметом постоянных раздоров между мною и Бигги.
Итак, однажды ночью Бесстрашная Мышь получила свою грудинку, насчет которой меня одолевали сомнения. Едят ли мыши мясо?
Потом я залез в ванну с Кольмом. Он был таким сонным, что мне приходилось все время поддерживать его за подмышки, иначе он тут же норовил уйти под воду. Купание с Кольмом всегда меня расслабляло, если не обращать внимания на то, что Бигги всегда приходила полюбоваться на нас.
С искренней заботой она всегда спрашивала:
- У Кольма тоже будет столько волос, как у тебя? - Подразумевая: как скоро он начнет превращаться в отвратительную мужскую особь?
- А ты бы хотела, чтобы я был совсем безволосым, Биг? - слегка раздражаясь, спрашивал я всегда.
Тогда она немного отступала:
- Это не совсем так. Скорее мне не хотелось бы, чтобы Кольм вырос таким же волосатым, как ты.
- Все относительно, Биг, - возражал я. - Я не такой волосатый, как большинство мужчин.
- Какое мне дело до остальных? - фыркала она, как если бы ее беспокоило то, что только я был таким.
Однако я догадывался, что у нее на уме: лыжники, блондинистые (если не блондинистые, то смуглые) самцы, никаких следов табака на зубах, безволосые, белоснежные сильные мускулы под нижним бельем, совершенно гладкие по всему телу от постоянного спанья в спальных мешках. Единственная отталкивающая часть тела лыжников - их ступни. Я полагаю, что лыжники потеют только через свои разогретые, сведенные судорогой, слоящиеся ступни. Это их единственная брешь в здоровье.
Я был первым и единственным нелыжником, с которым Бигги когда-либо спала. Должно быть, новизна ощущений сыграла свою роль. Но теперь ее мучило сожаление. Воспоминание о всех заснеженных гладких красавцах.
Моя ли это вина, что я не носил натирающего кожу шелкового белья, от которого вылезли бы все мои волосы? Мои поры оказались слишком большими для катания на лыжах; внутрь меня проникал ветер. Моя ли это вина, что меня наградили жирной смазкой? Могу ли я с этим что-либо поделать, если даже мытье не всегда помогает мне? Я могу выйти из ванны, свежий как огурчик, напудрить все мои члены, намазать подмышки, побрызгать мое свежевыбритое лицо душистым лосьоном, а через десять минут я начну потеть. Вроде как лосниться. Порой, когда я с кем-то разговаривал, я начинал замечать, что на меня таращат глаза, как если бы моего собеседника что-то беспокоило. Я догадываюсь, что это может быть. Он неожиданно замечает мои открывшиеся поры, а может, его внимание приковано к одной-единственной поре, откупорившейся и сочащейся прямо на него. Я имел опыт наблюдения этого в зеркале, поэтому я могу посочувствовать собеседнику, - это лишает присутствия духа.
Но ты мог бы рассчитывать, что твоя жена не станет пожирать тебя осуждающими глазами, когда твой метаболизм выходит наружу, особенно в тревожное время.
Вместо этого она отпускает замечания по поводу улучшения моего внешнего вида.
- Сбрей усы, Богус. Честное слово, они напоминают лобок.
Но мне виднее. Мне нужны все до единого мои волоски. Без волос чем я прикрою свои чудовищные поры? Бигги никогда этого не понять; никаких пор у нее нет. Ее кожа такая же гладкая, как попка у Кольма. Я знаю, на что она надеется: что Кольм унаследует ее поры, вернее, отсутствие ее пор. Естественно, это задевает меня. Но мне не безразличен мой сын. Честное слово, никому бы я не пожелал таких пор, как у меня.
И все же эти конфронтации в ванной ввергают меня в уныние.
Я отправляюсь в "Бенни", полагая, что, возможно, Ральф Пакер, спорщик, устроил там показательный суд или формулирует какие-нибудь изречения. Но в "Бенни" непривычно пусто, и я, воспользовавшись тишиной, делаю бессмысленный звонок в женское общежитие "Флора Маклей-Холл".
- Какой этаж? - хотел кто-то знать, и я принялся размышлять, на каком же этаже может жить Лидия Киндли. Высоко, под самой крышей, где птицы вьют гнезда?
Набираются разные добавочные номера. Девица подозрительным голосом произнесла: -Да?
- Лидию Киндли, пожалуйста, - попросил я.
- Кто звонит? - хотели знать на том конце провода. - Это ее сестра по этажу.
Сестра по этажу? Вешая трубку, я представил себе "братьев по стенам", "отцов по дверям", "оконных матерей" и написал на штукатурке рядом с писсуаром: "Флора Маклей оставалась девственницей до конца".
В отхожей кабинке, похоже, кто-то попал в беду. Из-под двери выглядывают плетеные сандалии, фиолетовые носки, пара спущенных расклешенных штанин и… явно, беда.
Кто бы он ни был, он плакал.
Да, я знаю, как больно бывает писать, поэтому я могу посочувствовать. Вместе с тем мне не хотелось бы вмешиваться. Может, я смогу купить ему пиво в баре, просунуть под дверь, сказать, что это от меня, и по-быстрому уйти.
В унитазе спускается вода - знаменитые само-спускаюшиеся унитазы "Бенни". В целях экономии воды, как утверждает молва, они снабжены электрическим таймером, чтобы спускать воду во всех унитазах одновременно. Мне пришло в голову, что я присутствую при этом редком моменте!
Но человек в кабинке тоже слышит этот звук; он почувствовал, что тут кто-то есть, и перестал плакать. Я попытался отойти к дверям на цыпочках. Его голос слабо донесся из кабинки:
- Пожалуйста, скажите мне, уже стемнело?
-Да.
- О господи, - простонал он.
Внезапно на меня напал страх! Я оглянулся в поисках кого-то. Кого? Заглянул снизу под дверь кабинки - там прятался мокрый мужчина.
- Кто это был? - спросил я его.
Дверца кабинки открылась, рванув вверх его клеши. Это был худой, смуглый юноша из тех, что могут быть поэтами и иметь склонность носить одежду бледно-лилового цвета; студент, подрабатывающий в; книжном магазине Рута, он может оказаться как великолепным любовником, так и гомосексуалистом, а может, и тем и другим одновременно.
- Господи, они ушли? - спросил он. - О, большое вам спасибо. Они велели мне не выходить, пока не стемнеет, но здесь нет окон.
Взгляд на него вблизи выявил, что он был жестоко избит. Они набросились на него в мужском туалете, заявив, что его место в женском, а не тут. Потом они выпачкали его в моче, натерли нос твердым дезодорантом, ободравшим ему лицо и вызвавшим жгучую боль, как если бы его драили пемзой. От него исходила ужасная смесь запахов; в его кармане оказалась разбитая бутылка туалетной воды "Леопардиха". Если духи вылить в уборную, то и тогда нельзя было бы получить более отвратительного запаха.
- Господи, - сказал он. - Так вышло, что они не ошиблись. Я голубой, но я мог им и не быть. Я хочу сказать, они не знали, кто я такой. Я просто зашел отлить. Это же естественно, разве нет? Я хочу сказать, что я не пристаю к парням в мужском туалете. У меня есть все, что мне нужно.
- А как насчет туалетной воды?
- Они даже не знали, что она у меня есть, - ответил он. - Господи, она не для меня. Это для девушки - моей сестры. Мы вместе живем. Она позьонила мне на работу и попросила купить ей какую-нибудь по дороге домой.
Ему было больно идти - они действительно разделали его под орех, - поэтому я сказал, что помогу ему выбраться отсюда.
- Я живу неподалеку, - вздохнул он. - Вам не нужно идти со мной. Они могут подумать, что вы тоже такой.
Но я проводил его, поддерживая под руку, мимо косящихся парочек у двери. Полюбуйтесь на двух дружков! Один из них выжрал бутылку духов, а затем обоссал свои штаны!
Сам Бенни занял позицию у стойки бара с блестящими глиняными кружками, делая вид, будто его ничто не касается.
- Твои унитазы спустило разом, Бенни, - заявил я ему. - Поставь галочку в календаре.
- Спокойной ночи, мальчики, - откликнулся Бенни, и тщедушный художник за угловым столиком ткнулся носом в свое пиво, потопив в нем момент, когда мы миновали двери.
- Я знал, что в Айове может быть плохо, - пожаловался мне гомик, - но мне и в голову не приходило, что будет так ужасно.
Мы стояли на улице возле его дома в конце Клинтон-стрит.
- Ты был очень мил, - сказал он мне. - Я бы пригласил тебя зайти, но… Я сейчас очень связан, понимаешь. Я никогда раньше не хранил верность до такой степени, честное слово, но этот парень… ты понимаешь, он совершенно особенный.
- Я не такой, как ты, - ответил я ему. - Я хочу сказать, что я мог бы быть таким, но ты ошибаешься.
Он взял меня за руку.
- Это ничего, - сказал он мне. - Я понимаю. Как-нибудь в другой раз, посмотрим. Как тебя зовут?
- Забудь об этом, - улыбнулся я ему. И зашагал прочь, стараясь оставить его зловоние позади вместе с ним. На этой убогой улочке в своем ярком прикиде он походил на некоего голубого рыцаря, только что явившегося в вымерший от чумы город, отважного, нелепого и обреченного.
- Не нужно задирать нос! - крикнул он мне вдогонку. - Никогда не оправдывайся, но и не задирай нос!
Необычный совет от страннейшего из провидцев! Вниз по темной Айова-авеню, где орды мучителей гомиков таятся в каждой подворотне. Оставят ли они меня в покое, если я докажу им, что я правильный? Если мне попадется девушка, должен ли я ее изнасиловать? Посмотрите на меня! Я нормальный!
Или мне следует оставить отдернутыми занавеси на окнах, когда я вернусь домой к моей рыжеватой львице, растянувшейся на нашей скомканной постели среди журналов и маленьких подушек с вышитыми на них альпийскими пейзажами.
- Господи, чем это ты пахнешь! - уставилась на меня Бигги.
И ужас предстоящего объяснения охватил меня, не менее сильный, чем пары сдобренной духами мочи, исходившие от меня после контакта со служащим из книжного магазина Рута. Я представлял собой разжиженную версию его ужасного запаха.
- В чем это ты? - спросила Бигги. - Кто это был? Ты, подонок…
- Я всего лишь был в "Бенни", - пытался оправдаться я. - Там в мужском туалете был один гомосексуалист. Знаешь, тот, что работает в книжном магазине Рута? - Но Бигги подползла к краю кровати, обнюхивая меня всего и поднося к носу мои руки. - Честное слово, Бигги, - начал я, пытаясь ущипнуть ее за щеку, но она оттолкнула меня.
- Ах ты, сукин сын, чертов ублюдок, Богус…
- Я не сделал ничего плохого, Биг, клянусь…
- Господи! - воскликнула она. - И ты посмел притащиться с ее запахом ко мне домой!
- Бигги, это все из-за того проклятого гомика в мужском туалете. Его вываляли в моче, разбили туалетную воду, которая была у него в кармане… - "Вот дерьмо, - подумал я. - Это звучит слишком невероятно, чтобы кто-то мог поверить". И я добавил, совершенно ни на что не надеясь: - Это был очень сильный запах, он впитался…
- Могу поклясться, что это был сильный запах! - набросилась на меня Бигги. - От нее несло как от сучки, у которой течка! Она оставила свой запах по всему твоему телу!
- Я ничего такого не делал, Бигги…
- Это одна из тех индианок в хламиде, с вихляющими бедрами, пахнущая как целый гарем! О, я знаю тебя, Богус! Ты всегда бегал за такими, разве нет? Ты всегда заглядывался на чернокожих, восточных извращенок и смуглых евреек! Черт бы тебя побрал, я вижу тебя насквозь!
- Ради бога, Биг…
- Это правда, Богус! - выкрикнула она. - Честное слово, ты всегда бегал за такими, я знаю. За шлюхами с длинными патлами… поганым университетским дерьмом.
- Господи, Бигги!
- Ты все время хотел, чтобы я была другой, - заявила она, ударив кулаком. - Посмотри, что ты мне покупаешь. Ты покупаешь мне ужасные тряпки. Повторяю тебе, они мне не идут! У меня слишком широкие бедра. "Не носи лифчик, - говоришь ты мне. - У тебя потрясные титьки, Биг", - уверяешь ты. Но если я не стану носить лифчик, то буду шлепать ими как корова! "Ты выглядишь потрясно", - говоришь ты. Господи, я отлично знаю, как я выгляжу. Да у меня соски больше, чем у некоторых девчонок титьки!
- Это правда, Биг. Они такие. Но я люблю твои соски, Бигги!
- Нет, не любишь! - выкрикнула она. - И ты все время повторяешь, что ты не любишь блондинок. "Я не люблю блондинок, как правило", - твердишь ты, а потом грубо хватаешь меня за разные места. "Как правило", - говоришь ты, заставляя меня чувствовать себя…
- Я сейчас заставлю тебя почувствовать кое-что, - заорал я, - если ты не заткнешься!
Она отступила назад, между нами оказалась кровать.
- Только тронь меня, негодяй…
- Я ничего такого не делал, Биг…
- Ты, вонючка! - выкрикнула она. - Ты, наверное, занимался этим в сарае! Валялся со свиноматкой в… в навозе!
Я сорвал с себя рубашку и навис над ней.
- Понюхай меня, черт бы тебя побрал, Бигги! Пахнут только мои руки…
- Только твои руки, Богус? - с ледяным спокойствием произнесла она. - Ты что, трахал в сарае пальцем козу, а? - Это было выше моих сил, поэтому я сбросил ботинки, сорвал с себя брюки и набросился на нее, пытаясь стянуть трусы с колен.
- Ты, животное! - завопила она. - Убери от меня свою грязную тыкалку, Богус! О-о-о-о! Ты не знаешь, какую заразу ты подцепил! Я не хочу из-за тебя иметь то же самое.
Она увернулась, кинулась к кровати, когда я рванулся за ней, зацепилась подолом своей нелепой вздувшейся ночнушки из отвратительной фланели, которая разорвалась по шву до самого горла, и упала плашмя на кровать. Я почти накрыл ее собой, когда она изо всех сил лягнула меня своими мощными ногами лыжницы прямо в грудь, оставив в моих руках лохмотья ночной рубашки, и рванула в коридор. Я поймал ее сзади у дверного проема, но она через мое плечо вцепилась одной рукой прямо мне в волосы, просунув другую меж своих ног, она потянулась в сторону моего мужского естества. Я произвел быструю и точную подсечку - самую лучшую, уверен, за всю мою карьеру борца. Я был уверен, что она будет ошарашена, но она резко ударила локтем мне по горлу и вцепилась в меня руками и коленями. С Бигги всегда нужно следить за ее ногами. Я запоздало попытался отбиться от нее, брыкаясь, но она вскочила и потащила меня на спине через комнату, ковыляя к комоду, перед которым ловко скрутила меня, стараясь засунуть мою голову и плечи в выдвинутый ящик.