- В саду нашего отдохновения, - неторопливо повел Шендерович свою речь, - оставили мы священные предметы. И было их числом четыре. Жезл укороченный, карманный, темного металла, изогнутый и раздвоенный на конце - атрибут мудрости; круг алмазный с коловоротом посредине - символ мироздания, атрибут жесткости; факел самосветящийся, переносной, в воде негаснущий - атрибут прозрения и якорь трехлапый, с тросом привешенным - атрибут… э… заякоривания… да шевели же мозгами, потомок Шемхазая!
- Атрибут соединения, - поспешно подсказал Гиви.
- Истинно так! Атрибут единения и удержания! И без этих предметов Делание будет неполным! Все! Я сказал!
Брат Пердурабо на миг задумался.
- Сие возможно, - сказал он, наконец. - Приманить сюда атрибуты - ничто по сравнению с теми трудами, коими привлек я сюда Скрижаль Силы… ибо, что бы там ни внушал этот ничтожный, это была моя заслуга, а не его…
- Истинно так…
- И если Брат Братьев, Кузен Кузенов соизволит подождать…
- Я подожду, - милостиво согласился Шендерович, вновь опускаясь на подушки.
- Ах, как ты прав был, Всеотец, когда скрыл от этого суетного, этого невежественного свою потребу в атрибутах! Как прав ты был, углядев под блестящей личиной черную суть самозванца и корыстолюбца! Как прав был, столь хитроумно отказавшись от Делания! И как ты прав, Утро Света, что доверился своему брату…
- А то! Мудрость моя безгранична. Михаил, сказал я себе, лишь только увидел этого человека, ему нельзя доверять! Ты погляди на его бегающие глаза, сказал я себе! Он замышляет недоброе! И погляди на Опору Силы, на Столп Правды, что высится рядом с ним, скромно скрывая свою личину под этим небогатым, неброским, выгоревшим одеянием!
- А, по-моему, это очень приличный халатик, - обиженно сказал брат Пердурабо. - Я носил его, еще будучи Розой Келли. На нем такие милые рюшечки…
- Под этим скромно, но со вкусом отделанным облачением!
- Так я пошел?
- Ступай, Кузен. Ибо недолго осталось ждать рассвета.
Брат Пердурабо сложил ладони, поклонился и скользнул во тьму. Шендерович тут же вскочил с подушек, раздраженно пнув их ногой, отчего они разлетелись в разные стороны, и как тень, заметался по пещере, то и дело натыкаясь на какие-то невидимые предметы. Гиви на всякий случай жался к стене - судя по печальному звону, ночной горшок стал одной из жертв бурной активности партнера.
- Да не стой же как столп силы, - раздраженно прошипел Шендерович, - шевелись! Там в углу стоит блюдо с финиками. Увязывай их в эту чертову скатерть. И бутылку туда же.
- Пробку никак не найду… ага, вот она!
- Готов?
- Готов!
- Пошли…
Они двинулись к выходу, но тут же наткнулись на брата Пердурабо, который, тяжело дыша, благоговейно нес на вытянутых руках объемистый сверток.
- Вот оно, о, Светоч! - произнес он, отдуваясь, - извлек я твои атрибуты силы и немало при том потрудился. Ибо если б ты знал, кто наложил на них руку, ты бы подивился моему могуществу!
- Ты воистину могуч, о, брат, - похвалил Шендерович, принимая сверток. - Так… так… все на месте. Порядок… Веди же!
Брат Пердурабо повернулся и, все еще задыхаясь и время от времени приваливаясь к каменной стене, пошел по тропинке. Шендерович следовал за ним, выжидательно замирая, стоило лишь адепту притормозить. Наконец, улучив момент, он коротко размахнулся и аккуратно врезал брату Пердурабо по затылку фомкой, обернутой для милосердия в пышную мантию. Брат Пердурабо зашатался и мягко сполз на руки Шендеровичу.
- Порядок, - еще раз удовлетворенно пробормотал тот.
Он аккуратно выпутал фомку, расстелил мантию на тропинку, уложив сверху беспамятного брата Пердурабо.
- Вот и ладненько, - деловито приговаривал он, стягивая на адепте узлы мантии. - Вот и хорошо… пошли, о, Кузен Кузенов, пока он не выпутался из кокона.
- Эк ты его! - восхитился Гиви.
- Я ж говорил, держись Шендеровича. Шендерович плохому не научит.
Он размахнулся, раскрутил якорь и с завидной ловкостью зацепил его за каменный выступ.
- Порядок, - сказал он в третий раз, спуская вниз веревку и дергая ее, чтобы проверить на крепость. - Бери харчи, брат Гиви, и спускайся. Я проверял, тут невысоко. А я понесу атрибуты. Похоже, этот Ленуар, кто бы он ни был, в атрибутах толк понимал. Хорошие атрибуты, пригодятся. Да не боись ты! - прикрикнул он, видя, что Гиви топчется на краю обрыва, не решаясь начать спуск. - Я еще сделаю из тебя мужчину, орел мой горный.
- Эх! - печально откликнулся Гиви, покрепче ухватился за веревку и осторожно полез вниз.
* * *
Солнце поднималось в зенит со скоростью камня из пращи, запущенного могучей рукой гиганта. От невысоких каменных глыб побежали по сухой земле, стремительно укорачиваясь, глубокие синие тени. Лучи, падая отвесно, с изощренной злостью лупили прямо в темя, отчего в глазах пульсировал багровый мрак.
Гиви вздохнул.
- Когда я читал про путешествия, это как-то иначе представлялось. Идешь себе и идешь. Хорошо, тепло, сухо… а тут жарко-то как…
- Нечем нам прикрыть главу от пылающего небесного ока, вот в чем проблема. А посему ждет нас вульгарный солнечный удар. Но я так полагаю, потомок исполинов, что потребно нам идти по следам этих гордых животных… ибо не идиоты же они совокупно с их кормчими.
- Кто их знает… они ж дикие совсем, Миша.
- Верблюды?
- Нет, кормчие.
- Дикие-дикие, а свою пользу знают. Гляди-ка, чего там!
Одинокая птица, промелькнув в раскаленном воздухе, уселась на обломок выветренной скалы. Нагло игнорируя путешественников, она, поглядывая в их сторону черным блестящим глазом, чистила пестрые перья, отливающие охрой и лазурью.
- Птица! - констатировал Гиви очевидное.
- Точно, - согласился Шендерович. - Я, о, мой истомленный друг, не силен в орнитологии, но готов поклясться этой… скрижалью Силы, что где птица, там вода. А где вода - там жизнь. Ну-ка, шугани ее, потомок исполинов!
- К-шш! - сказал Гиви и взмахнул руками.
Птица нагло поглядела на него и не тронулась с места.
Гиви нагнулся, отчего в глазах совсем потемнело, подобрал сухой ком глины и запустил в вестницу небес. Снаряд пролетел по касательной и упал где-то за скалой. Птица неохотно взмахнула крыльями и вспорхнула. Покружившись какое-то время, она медленно полетела по прямой, издевательски поводя из стороны в сторону многоцветным хвостом.
- За ней! - скомандовал Шендерович.
- А верблюды?
- Да хрен с ними! Что эти животные понимают? Они месяц без воды могут продержаться - на чистом самообеспечении.
- Миша, я больше не могу… Давай, вернемся!
Сейчас, в пылающем свете, прохладная пещера с ее клетчатым алтарем и сомнительной чистоты жертвенным камнем казалась Гиви даже уютной, зловещий Мастер Терион - просто безобидным чудаком, а уж брат Пердурабо - просто душкой. Зато там было полным-полно воды, хоть купайся…
- Вернемся. Ну что они нам сделают? Пусть хоть что, пусть хоть змею варят…
Шендерович мрачно заморгал воспаленными веками.
- Ты что, о, мой малодушный герой, совсем умом рехнулся? Они ж нас на куски разрежут!
- Пусть режут… Сначала пусть только попить дадут!
- Да не дойдем мы! - с досадой отозвался Шендерович, - Захотим, а не дойдем! Спечемся! Нет, страдалец, вперед и только вперед! Вон, птичка как чешет!
- Не могу больше, Миша! - повторил Гиви, опускаясь на песок. - Все.
- Вставай, дурень! Они ж нас наверняка хватились уже! Детей этих своих в погоню выслали!
- Вот и хорошо! Пусть догоняют. А не догонят, тоже ничего. Умру лежа.
- Вставай, - прохрипел Шендерович, склонившись над Гиви и, морщась оттого, что солнце било ему прицельно в макушку, - вставай ублюдок.
- Не встану! - пробормотал Гиви, выплюнув сухой песок.
- Встанешь! - угрожающе сказал Шендерович.
- Нет!
- Ты ж южный человек! Грузин, практически грек! Ты ж должен жару любить!
- Какой я южный, - вяло отмахнулся Гиви, не поднимая головы, - я в Питере родился, чтоб ты знал!
- А гены? А горячая кровь? А зов предков? Вставай, сукин сын!
- Пошел вон, - отчеканил Гиви, трепеща от собственной смелости. - Авантюрист недоделанный.
- Свинья малодушная, - отреагировал Шендерович, - аккуратно пиная Гиви носком ботинка под ребра, - я, что ли, тебя сюда притащил?
- Притащил. Ох, не надо!
- Надо! - холодно сказал Шендерович, отводя ногу для следующего пинка. - И учти, третий будет в морду.
Птица вновь уселась на ближайший бархан, поглядывая на них с благожелательным интересом.
- Ладно… встаю я, встаю. Ну что прицепился.
- Ну, вот и умница, - ласково сказал Шендерович. - Давно бы так.
Птица почистилась, аккуратно выдернула перо откуда-то из-под мышки и вновь взлетела, выжидательно оглядываясь на путешественников.
- Животного бы постыдился, - укорил Шендерович.
… Солнце палило уже и вовсе невыносимо. Тени от скал сократились до минимума, а черная крестообразная тень от птицы, колеблясь, скользила по невысоким песчаным дюнам, которых вокруг становилось все больше.
- Это она нарочно, - прохрипел Гиви пересохшим горлом.
- Птицам, о, мой недоверчивый спутник, злокозненность неведома. У них мозгу на копейку…
Птица вновь уселась на камень и принялась чистить перышки.
- Ишь ты, - прокомментировал Шендерович, - старается. Чистоплотная…
Он подобрал горсть песку и бросил ее в птицу. Та опять взлетела, что-то оскорбленно прокричав в сторону Шендеровича.
- Сама дура, - обиделся тот.
- Слушай, да отвяжись ты от нее, - устало проговорил Гиви, - что к животному пристал?
- Соображать должна, - пояснил свое поведение Шендерович, - Пускай к воде выведет.
Он приложил ладонь козырьком и уставился в раскаленный полдень. Воздух дрожал и переливался, дробился на блестящие зеркальца, пустыня вдали казалась вымощенной стеклом…
- Ох, - Шендерович вдруг резко остановился и схватил Гиви за плечо, - глянь-ка туда…
- Мамочка моя, - пробормотал Гиви.
В воздухе воздвигался город. Золотые, зеленые, бирюзовые купола отсвечивали на солнце, гордые белые башни дышали лунной прохладой, холодные искрящиеся струи фонтанов били высоко в небо, осыпая многоцветной радугой пышные пальмы.
- Вот это да! - благоговейно шептал Гиви, таращась на нестерпимый блеск золотых крыш. - Гляди, Миша, какой город! Вот куда нам бы надо!
- Мираж, - прозаично осадил его Шендерович, - типичный мираж… самый что ни на есть обыкновенный.
- Разве такая красота может быть обыкновенной? Ты ж погляди!
- Распространенное в таком вот климате явление. Пустыня, чего ж ты хочешь?
- Пить хочу, - вспомнил Гиви.
- Мираж бывает исключительно в условиях пониженной влажности. Где, кстати, эта чертова птица?
- Вот она…
Птица сидела на кромке очередной скалы и опять чистила перья. При виде Шендеровича она настороженно приподняла и вновь опустила хохолок.
- У-у, курица, - устало прошипел Шендерович.
Птица выразительно пожала плечами и отвернулась.
- Миша! - вдруг сказал Гиви, с трудом отводя глаза от белых стрельчатых арок, которые медленно таяли в голубоватой дымке - глянь-ка, на чем она сидит…
То, что поначалу казалось обломком скалы, обернулось выветрившейся каменной кладкой. Ее порядком присыпало песком, но почва вокруг была темнее по сравнению с окрестной, и сквозь нее там и сям прорастали тусклые зеленые кустики.
- Вода! - Гиви хотел закричать, но из горла вырвался лишь сиплый шепот.
- Ты гляди! - Шендерович был удивлен не меньше, - колодец!
* * *
Птица сидела на краю каменного желоба, время от времени ныряя грудкой вниз и поднимая крыльями тяжелые брызги.
- Животное, а тоже соображает, - одобрил Шендерович.
Он тоже замотал головой, как мокрая собака, стряхивая воду на песок.
- Может, они все-таки нас догонят? - со скрытой надеждой спросил Гиви.
Шендерович, опасно балансируя, взобрался на каменную кромку колодца и из-под руки посмотрел вдаль. Птица покосилась на него черным глазом и чуть отодвинулась, однако же, не взлетела, а вновь занялась своим блестящим оперением.
- Вроде, все чисто, - констатировал Шендерович, слезая.
- Что-то это странно, Миша…
- А раз так ты трепещешь, о, демон пустыни, - сказал Шендерович, иезуитски улыбаясь, - вставай! Пошли! Будем бежать погони, пока хватит наших слабых сил!
- Нет! - заорал Гиви, покрепче вжимаясь в песок.
- Ну, так не трепыхайся. Да не дрейфь ты, - сжалился Шендерович, наблюдая за противоречивой гаммой чувств на лице спутника, - они, небось, только к утру расчухались, братишки эти. А днем никакой дурак по пустыне добровольно не попрется. Потому пребудем мы тут до сумерек, переждав палящий зной, испускаемый огненным оком, а потом, когда падет на иссушенную землю благодатная прохлада, нальем воду в благословенный сосуд, в просторечье именуемый бутылкой и пустимся…
- Я ее выбросил, - виновато сказал Гиви.
- Что-что?
- Она тяжелая была, и я ее выбросил. Все равно воды не было…
- Ты что, о, мой неизлечимый друг? Ты, хранитель воды, коему был доверен сей жизненно важный предмет, взял и как последняя салага, выкинул бутылку? Ну и кто ты после этого?
Гиви виновато моргал.
Шендерович задумался, почесывая мокрый затылок.
- Ладно, чего там… Ближе к ночи омочим свои одеяния в этом источнике жизни и чухнем… Может, к утру куда-нибудь и выйдем…
- Куда?
Шендерович только молча пожал плечами. Он устроился в скудной тени колодца, подложив под голову мешок с жесткими и угловатыми атрибутами, и через минуту уже храпел. Гиви маялся - незагорелое тело было жестоко опалено солнцем. Вот Миша, ему хоть бы что! Он же загорелый, Миша. Тренированный. Что бы я делал, если б не Миша, думал Гиви… впрочем, если бы не Миша, меня вообще бы тут не было.
Он уселся поудобней, стараясь держаться крохотного клочка тени - остальное занял Шендерович. Все равно, уговаривал он себя, спать на такой жаре вредно. Мама всегда так говорила. А потому он моргал обожженными глазами, вглядываясь в колеблющийся воздух в надежде вновь увидеть что-нибудь эдакое. Но зной воздвигал вдали лишь ослепительные зеркала, огромные сверкающие линзы, распахнутые в охру и синеву. Рядом с храпящим Шендеровичем Гиви вдруг почувствовал себя последним бодрствующим человеком в мире…
Птица, которая сидела в самой сердцевине неприглядного колючего кустика, вдруг зашевелилась и выпростала голову из-под крыла.
- Эй, - сказал Гиви, - ты что?
Птица отряхнулась и взлетела. Сделав низкий круг над головой Гиви, она взмыла вверх и полетела по прямой, круто забрав на восток.
- Ну, вот… - опечалился Гиви.
Разумеется, птица создание бессловесное, но какая-никакая, а все ж компания.
Гиви стало совсем одиноко.
Он вздохнул и прикрыл глаза.
Потом вновь открыл их, потому что что-то изменилось. Тень какая-то набежала, что ли.
Он вновь прикрыл глаза, потом протер их ладонями, потом помотал головой.
Не помогло.
Ломаная темная линия на горизонте вдруг распалась на отдельные пятна, и эти пятна стремительно увеличивались в размерах, пока из дрожащего марева не выплыли огромные оскаленные пасти, гигантские бурые туши, мерно перемалывающие пространство мохнатыми голенастыми ногами. На скачущих чудовищах громоздились не менее огромные всадники; каждый - с башню, белые полотнища одежд развевались на ветру… ни звука не доносилось оттуда и оттого казалось, что призрачная кавалькада плывет по воздуху.
- Мамочка! - прошептал Гиви.
Он поднялся на слабеющие ноги и, подскочив к Шендеровичу, отчаянно затряс его за плечо.
- Миша! Проснись!
- А? - Шендерович приподнял голову, морщась оттого, что атрибуты порядком наломали ему шею.
- Миша! Там! Ужас что такое!
- А! - отмахнулся Шендерович, широко зевая, - Опять мираж! Нервы у тебя ни к черту, друг Гиви.
- Да, но…
- Бу-бум!
Гиви вздрогнул. Земля под ним тоже содрогнулась. Глухие удары сотрясали ее.
- Бу-бум… Бу-бум…
- Да, - признал Шендерович, почесывая шею, - не мираж. Опять мы с тобой влипли, о, скиталец, потомок скитальцев.
Всадники обступили Гиви и Шендеровича, заслонив собой солнце.