* * *
Гиви оглядывал новоприбывших со смешанным чувством страха и восторга. Свирепые загорелые лица, свирепые взоры, сверкающие из-под белоснежных тюрбанов, свирепые ятаганы и кинжалы, способные украсить любой кавказский ансамбль народного танца вызвали у робкого потомка Шемхазая естественный трепет. Не в меньший трепет повергала грозная красота могучих боевых животных, богато изукрашенных колокольчиками и горящими на солнце медными пластинами.
Бежать было некуда.
Гиви вздохнул и судорожно вытер ладони о штаны.
Шендерович одарил сгрудившийся вокруг них отряд благожелательно-рассеянным взором привычного ко всему землепроходца.
Верблюды лениво переступали мощными копытами и роняли пену с морд, в свою очередь, кидая в сторону Шендеровича презрительные взгляды.
Один из всадников, самый, как показалось Гиви, высокий и красивый, со смуглым свирепым лицом, затененным особенно пышным тюрбаном, спрыгнул с верблюда, звякнув при этом многочисленным вооружением, и ленивой походкой враскачку приблизился к путникам.
Гиви попытался расправить плечи.
Шендерович продолжал бросать по сторонам снисходительные взгляды.
Предводитель в свою очередь, скрестив руки на груди, уставился на беззащитных путешественников.
Гиви не выдержал первым.
- Б-исми-лляхи-ар-рахман-ар-рахим, - выкрикнул он, чувствуя, как распирает грудь незнакомый прежде язык, - Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Даруй нам облегчение, а не затруднение, о, владыка тысячи верблюдов, да благословит тебя Аллах и приветствует!
- Да пребудет Аллах и с тобой, чужеземец, - хладнокровно ответил предводитель, - ибо он - защитник всех путников и проводник всех путей.
- Что он говорит? - прошипел из-за спины Шендерович.
- Типа, привет, - пояснил Гиви.
- Скажи ему, что с нас нечего взять. Скажи, мы бедные путники.
Гиви вздохнул. С его точки зрения это было и так видно. Но покорно завел:
- Милостив будь к нам, о, шейх, ибо стеснены мы ради Всевышнего. А бедность, о, повелитель сотни всадников, достойная стоянка, бедность - плащ благородства, одеяние посланников, рубаха праведников…
- Верно, - согласился предводитель, - но бедность еще и крепость покорных…
- Добыча познавших, цель ищущих…
- Тюрьма грешников…
- Гиви, что он говорит?
- Типа, сам разберется.
Предводитель, озирая путников тем же задумчивым взглядом, медленно обошел их по кругу. Гиви и Шендерович поворачивались на месте, не желая подставлять незащищенные спины.
- Сдается мне, это они! - сказал, наконец, предводитель.
Он обернулся и лениво щелкнул пальцами. Несколько дюжих молодцов в свою очередь соскочили с верблюдов и кинулись к пленникам.
- Но мы воистину имеем только то, что на себе, о, Шейх Пустыни, - завопил Гиви. - С нас нечего взять.
- А мне от вас ничего и не надо, о, беспокойный путник, - ответил предводитель. - Не тревожься, я вас и пальцем не трону, ибо я дал такое слово, а слово мое крепко. Более того, скажу, с вами будут обращаться по-царски, ибо богатый выкуп за вас положили мне, коли я вас доставлю живыми и здоровыми.
- Куда? - взвыл Гиви, увлекаемый в сторону верблюдов, - куда доставят?
- Гиви, что он говорит? - орал Шендерович, которого уже затаскивали на верблюда, впрочем, пока без особого успеха.
- Что ему обещали бонус! Доставят нас кому-то.
- Кому? - бушевал Шендерович, - кому мы на фиг понадобились? Может, этот нас заказал… Педро… Или Мастер его. Спроси еще раз!
- Он разгневается!
- А ты вежливо спроси!
- Да уж куда вежливей! Тьфу ты! Куда ты нас намереваешься доставить, о, повелитель правоверных?
Предводитель, поставив ногу в стремя, обратил к нему мрачное лицо.
- Не к лицу тебе задавать подобные вопросы, ибо, как ты сам верно заметил, в бедственном положении находитесь вы, тогда как бедность предполагает стоянку терпения. Ибо, сказал аш-Шабли, когда его спрашивали о терпеньи, такие слова:
"к тебе, что терпеньем своим превосходишь терпенье само,
терпенье воззвало о помощи, утомлено,
терпи же - велел ты терпенью, - со мной заодно…"
- Истинные слова ты говоришь, о шейх, - согласился Гиви, - и стоянка терпения - достойная стоянка, ибо терпенье предполагает упование на Всевышнего. А значит, стоянка упования - тоже достойная стоянка.
- Верно ты говоришь, - согласился шейх, - но как сказал Зу-н-нуна, когда его спросили об уповании: "Уповать - значит, запасать пищу на один день, не заботясь о дне завтрашнем". А значит, перестань задавать вопросы, раздражающие меня, о, путник, и покорись своей судьбе.
- Ну? - вопил Шендерович, в очередной раз скатываясь с крутого бока, поросшего неровной, точно траченной молью, шерстью, - что он сказал?
Погонщик его верблюда, цокая и покачивая головой, наконец, потерял терпение и выхватил из ножен сверкающий ятаган. Шендерович поспешно отпрянул, но погонщик лишь плашмя ударил оружием по коленям верблюда и тот, неохотно кряхтя, медленно подогнул передние ноги.
- Лезь, сын ишака, - мрачно сказал погонщик.
- Что он сказал? - продолжал вопить Шендерович.
- Лезь, сын ишака, - отозвался Гиви, карабкаясь на своего верблюда.
- Нет, не этот… тот!
- Чтоб мы не суетились. И если мы не будем дергаться, он нам ничего не сделает, поскольку велено ему обращаться с нами по-царски.
- По-царски, - задумался Шендерович, - это мысль.
Он в очередной раз скатился со своего верблюда, оттолкнул погонщика и неторопливо, вразвалочку приблизился к предводителю. Рука его сделала неопределенное движение, запахивая невидимую мантию.
- Скажи ему, что этот… Бык Пустыни, Повелитель Света, Гроза Демонов приветствует его. Скажи, что сам демон Бауэр трепетал перед моим грозным ликом. Скажи, я путешествую инкогнито, типа того, чтобы проверить, благоденствуют ли мои подданные…
- Миша, а ты уверен, что они отреагируют адекватно?
- Переводи! - прошипел Шендерович.
Гиви вздохнул, безнадежно углубившись в перечисление заслуг Шендеровича и подвывая для пущего величия. Лицо предводителя вдруг выразило некоторую заинтересованность.
- Царь? - переспросил он.
- Да, о, Вождь тысячи копий. Со стоянки уверенности своей готов я подтвердить - скрытый царь перед тобою. А потому следует обращаться к нему со всем надлежащим почтением.
- Так, говоришь? - Предводитель вновь спустил ногу на землю и неторопливо приблизился к Шендеровичу. - Будь внимательней, ибо перед тобой, быть может, скрытый Царь? Дурак! Ежели он Царь, что ему сделаешь?
Он задумчиво поглядел на свою ладонь, коротко размахнулся и врезал Шендеровичу под дых. Шендерович согнулся пополам, хватая ртом воздух.
- А потому бей посильней и ниже, - прокомментировал он, - ибо тот, кто позволяет себя ударить не есть скрытый Царь никоим образом. Лезь на верблюда, сын шакала!
Как ни странно, Шендерович его понял…
* * *
Бубенцы на попоне звякали, бляхи сверкали, Гиви трясся и подпрыгивал - все, на что он был способен, ибо верблюд его двигался сам по себе, будучи приторочен к переднему. Под копыта так и бросались песчаные барханы, бросались и уходили назад…
- Миша! - отчаянно вцепляясь связанными в запястьях руками в высокую седельную луку, кричал Гиви Шендеровичу, который скакал сбоку при точно таких же печальных обстоятельствах, - Миша! Куда нас везут? Обратно к братьям?
- Нет!!! - орал в ответ Шендерович, - к братьям налево!
- Что?
- Не к братьям!
- А куда?
- Понятия не имею!!!
Всадник, волочивший за собой в поводу гивиного верблюда, не выдержал и обернул к Гиви свирепое загорелое лицо.
- Умолкни, о, шакал! - сказал он.
- Что он сказал? - вопил Шендерович, ныряя головой вперед.
- Сказал, прекратить разговоры! - вопил в ответ Гиви, оказавшись меж двух огней.
- А-а! - понимающе протянул Шендерович и действительно замолчал.
Солнце уходило за горизонт, бросая на пустыню последние лучи. Барханы отливали золотом, охрой и глубокой синевой. Верблюды неслись, целеустремленно вытянув шеи.
Эх, думал Гиви, и почему они, эти разбойники так людей не уважают? Хоть бы объяснили - куда, зачем? А то тащат, как скотину бессловесную…
Он приподнялся на изукрашенном седле, вглядываясь вдаль. На горизонте появилась темная точка, которая без всяких фокусов постепенно увеличивалась в размерах, обретая дополнительную расцветку и формы. Впереди по курсу лежало нечто, в приключенческих романах называемое "оазисом" - несколько не слишком гордых пальм с потрепанными листьями и квадратные строения с плоскими крышами - вероятно, ангары и гаражи. Тайная база тут у них, наверное… Ничего, успокаивал себя Гиви, они нас выкупят. Или обменяют. Юрий Николаевич наверняка этого так просто не оставил… Он же капитан, серьезный человек. Разве он даст им с Мишей пропасть бесследно? Такой шум поднял, вот они и зашевелились. Очень даже просто - поменяют на какого-нибудь ихнего мукаллафа… да откуда я такие слова знаю?
- Ну и хазы у них! - удивился Шендерович - ты гляди, мой Миклуха, что деется!
Ангары оказались войлочными шатрами - у стены одного, привязанный к колышку, стоял еще один верблюд и мрачно жевал сухую траву. Отряд въехал на крохотную площадь в центре лагеря, вожак соскочил со своего верблюда, небрежно бросив повод в услужливо протянутые руки подбежавшего часового.
Рядом располагался открытый очаг - еще несколько человек сидело вокруг него, с интересом глядя, как потрескивают над угольями, капая жиром, насажанные на вертелы бараньи тушки.
Гиви сразу захотелось кушать.
Шендерович, с некоторым вызовом оглядываясь на сопровождающего, сполз со своего верблюда и, пошатнувшись, опустился на колени, бессильно поникнув головой. Глаза у него закатились, челюсть слегка отвисла.
- О, Покровитель вездесущих, - как можно тверже произнес Гиви, укоризненно глядя в обтянутую атласом могучую спину предводителя, - этот человек умирает от голода.
- А! - воскликнул Предводитель, не оборачиваясь, - скрытый царь?
- Да, о, верный среди верных. Он страстно желает вкусить пищу. А страстное желание - достойное состояние.
Предводитель остановился и скрестил руки на груди, явно располагаясь к долгой беседе.
- Рассказал мне Абдаллах, - завел он, - рассказалРаРП мне отец, рассказал нам Кутаиба Саид со слов Акила со слов Салима Абдаллаха со слов отца "Бедствия - соль для правоверного и когда соли не хватает, правоверный портится".
- Надежда - настаивал Гиви, - тоже достойное состояние. А упование, как было сказано, - достойная стоянка.
- Рассказал мне Абдаллах, рассказал мне отец, рассказал Абд-ас-Самад, со слов Абу-Бурды, со слов Абу-Мусы: "Молодую верблюдицу перегоняют на новую стоянку некормленой". Верно говорят, - вздохнул Гиви - эта жизнь - рай для грешника, но ад для праведника.
- Красота дня, о, Жалующийся - тут же отбил удар Предводитель - полезна лишь в сочетании с сумраком ночи, и потому в них обоих благо вселенной.
- Так ты будешь кормить нас, о, Колеблющийся? - не выдержал Гиви, - Ибо, согласившись принять за нас, живых и здоровых, выкуп, но, не заботясь о нашей жизни и здоровье, ты совершаешь рискованную продажу, ибо грешит человек, продавая то, чего не имеет, как сказал Абдаллах, а ему отец, а ему Мухаммад аб Джафар, со слов Матара, со слов Амира - оба сказали ему.
- Не продажу я совершаю, о, нечистый, но беру фай, ибо фаем, добычей, добытой без боя, в отличие от ганимы, добычи, добытой с боем, называю я вас. Ибо вы - добыча, добытая без боя, поскольку позорно не оказали мне никакого сопротивления. А уж как я распоряжусь фаем - мое дело.
- Ошибаешься, о, Преступивший, ибо фай принадлежит не тебе, но всей общине этих благородных людей. Позволив нам умереть голодной смертью, ты лишаешь их полагающейся им доли.
Достойные люди с интересом прислушивались, обступив спорящих полукругом.
Предводитель пожал плечами.
- Да что мне, жалко для вас куска, что ли? - сказал он. - Просто захотелось мне пуститься с тобой в изысканный и высокоученый разговор, поскольку уж больно ты хорошо излагаешь, пес шелудивый.
- Что он говорит? - простонал Шендерович, совершенно опадая на песок.
- Типа, ладно уж, накормит, раз обещал.
Шендерович перестал стонать, распрямил спину и выкатил глаза обратно. Всадники соскальзывали с верблюжьих спин, попутно облегчая верблюдов от каких-то загадочных свертков, тюков и переметных сумок. Гиви открыл, было, рот, но потом осторожно закрыл его - за одним из разбойников, точно плащ, волочился по песку алый алтарный покров с вышитым на нем золотым солнцем…
* * *
- Кислое молоко, - сказал Шендерович, оторвавшись от бурдюка, - Тьфу!
- Наверняка верблюжье, - печально отозвался Гиви, - молоко молодой верблюдицы, да еще голодной, поскольку ее перегоняли со стоянки на стоянку.
- Типичные разбойники, - мрачно окинул Шендерович компанию сидевших у костра мужей битвы, - у братьев лучше кормили.
- У братьев ты был царь.
- А ты - исполин, - Шендерович на миг задумался. - О! Идея! Ты им про Шемхазая говорил?
- Про царя говорил…
- С царем накладка получилась. А ты про Шемхазая расскажи.
- А если он опять проверит?
- Брось! После еды?
- О чем это вы совещаетесь между собой скрытно, о, Заблудшие? - поинтересовался Предводитель.
- Мой друг и спутник, который несмотря ни на что есть скрытый царь, просит, чтобы я поведал честному собранию историю о Шемхазае и его потомках, дабы скоротать вечер и напитать умы, подобно тому, как твой барашек, о, Благословенный лев пустыни, напитал наши желудки - заунывно пропел Гиви.
- Просьбы этого человека, который никоим образом не есть скрытый царь, стоят недорого, но и я, чье слово весит тяжеле злата, тверже алмаза и режет острее стали, прошу тебя - поведай же нам о Шемхазае, о, Пришелец, - благосклонно кивнул предводитель, вытирая жирные руки о развившийся край чалмы. - Ибо славное это имя, и звучит оно гордо и грозно.
История о Шемхазае, или Повесть о соблазне, грехе и раскаянье,
рассказанная у костра Гиви Месопотамишвили предводителю разбойников
О, вожак отважных, слушай же, что рассказал мне мой дед, которому рассказывал его дед, которому рассказал один старый мингрел, у которого был друг-иудей. Давным-давно, когда еще не было на земле человека, провел Господь черту круговую по лику бездны, и сотворил моря, и реки и озера, и населил их рыбой…
- И ничего не рыбой, - вмешался один из разбойников, - ибо то, что ты по неграмотности своей именуешь рыбой, звучит на языке иудеев, как "танИн", что означает - "морское чудовище", "змей", "дракон". Ибо, говоря "большая рыба", создатели Священной Книги, явно и очевидно имели в виду гигантских ящеров, попиравших некогда землю…
…Населил рыбой. И рыба играла в реках и озерах, и тем славила Господа, и совокупно с ней пели моря и озера. "Пуще гула вод могучих в небесах могуч Господь" - вот, что пели они. И рек Господь: "Если так славит имя мое стихия, лишенная живой речи, каким же сладостным пением во славу мою огласит вселенную человек, которого я сотворю. И сотворил Господь человека и пустил его в мир. Но отвратил человек лице свое от Бога и стал служить идолам. И скорбел Господь скорбью великой. И вот предстали тогда, видя скорбь Предвечного, перед его лицом два ангела - Шемхазай и Азаил. И вот что сказали они тогда: "Властитель вселенной! Когда Ты создавал этот мир, разве не предупреждали мы Тебя, что сын праха причинит тебе огорчение великое? Достоин ли человек, чтобы Ты помнил его?". И сказал тогда Господь: "Что же теперь с миром делать?". "А Ты отдай его нам - сказали тогда Шемхазай и Азаил, - Мы найдем ему другое применение". "А мне, - сказал тогда Господь, - ведомо и несомненно, что, если бы на земле на месте людей жили вы, ангелы, искушение бы одолело вас и легче, и скорее, чем это случилось бы с родом человеческим". "А Ты испытай нас, Господи, - сказали они тогда, - позволь поселиться нам на земле, и увидишь, как мы возвеличим имя Твое".
И спустились ангелы на землю, и были они исполнены самых благих намерений, но тут поглядели на дочерей сынов человеческих и увидели, что они красивы. И решили взять себе их в жены, кто какую изберет.