В прошлый их разговор он чувствовал себя неловко, зная, что Джоанна почти наверняка их подслушивает. Сейчас мысль об этом наполняла его странным восторгом. Он спросил Дженни, сможет ли она снова приехать в Кембридж в эту пятницу; она ответила - с удовольствием. Она могла уйти с работы пораньше и приехать во столько, во сколько ему удобно. Кинг задумался; он сказал, что еще не знает, что он может и задержаться… он оставит ей ключ, так что пусть она приезжает, когда ей удобно, ключ будет под ковриком. А в субботу они поедут за город вместе с Робертом и его женой.
- Роберт - это тот самый грубиян?
- Он тебе понравится, когда ты познакомишься с ним поближе. Мы с ним большие друзья.
- Ну, тогда он, наверное, неплохой человек. Значит, до пятницы, Чарльз.
Кинг прислушался, но после того как Дженни повесила трубку, других щелчков не было.
До выходных Роберт так и не позвонил.
12
В субботу Роберт заехал за Чарльзом и Дженни ровно в одиннадцать. Дженни видела из окна кухни, как подъехала белая машина и из нее вышли трое: Роберт, который в их прошлую короткую встречу показался ей таким грубым; женщина с серьезным лицом, чуть выше Роберта ростом - его жена. И их сынишка - мальчик крепко держался за руку Роберта.
Вчера вечером, когда Дженни приехала, она не застала Чарльза дома. Ключ лежал под ковриком, как он и говорил, и она вошла. В квартире было холодно и темно. Она включила свет - все было точно так, как и неделю назад. Она решила немного прибраться к приходу Чарльза. На станции Дженни купила маленький букетик цветов; она поставила его в бутылку из-под молока, которую нашла на кухне, в раковине.
Дженни было трудно убедить себя, что они - они с Чарльзом - не более чем два химических реагента в одной реакции. Она знала его достаточно, чтобы понять, что она его совершенно не понимает; может быть, это все потому, что он знал слишком много. Может быть, если все время думать обо всем на свете, ты только собьешь себя с толку. Из окна кухни она увидела, как подъехал белый "моррис коммонвелс". Машина сверкала в лучах яркого утреннего солнца.
В пятницу вечером она почти два часа провела одна в квартире у Чарльза - пока он не пришел. Сперва у нее было чувство, что он придет с минуты на минуту; она закрылась в ванной и привела себя в порядок после дороги. Потом поискала, куда поставить букетик: ни одной вазы, на полках - сплошь книги, минимум на трех языках, и даже у тех, что по-английски, заглавия были совершенно непроизносимые. Единственными украшениями в комнате были сувениры из поездок за границу - русский самовар, дурацкая зажигалка в виде Эмпайр-Стейт-Билдинг. Дженни нравилось, что Чарльз не курит - курение вредно для здоровья. Но вазы не было ни одной. В конце концов ей пришлось удовольствоваться бутылкой из-под молока, которую она сполоснула под краном.
К тому времени прошло уже полчаса, а Чарльза все не было. Дженни вымыла посуду; на тарелках были присохшие остатки завтрака, который она приготовила в прошлое воскресенье. Она прибралась в кухне, потом - в гостиной, и в конце концов привела в порядок всю квартиру.
Закончив с уборкой, она присела на кровать Чарльза. Кровать почти не скрипела (в отличие от той, что была у нее); кровать Чарльза была мягче и казалась как-то глубже. Когда Дженни присела, матрас спружинил. А когда она лежала на этой кровати, да еще придавленная весом Чарльза, она словно проваливалась в расселину в мягчайшей горе.
Она открыла шкаф, чтобы взглянуть на одежду и обувь - его гардероб. И комод с ящиками; в верхнем - его ужасные старые носки и белье. Есть мысли насчет подарка на день рождения. Второй ящик - свитера. А в нижнем - как Дженни и думала - старые бумаги и письма.
А сейчас уже утро субботы. Из окна кухни Дженни увидела машину, такую блестящую в лучах солнца, из нее вышли трое и, подойдя к подъезду, скрылись из виду. Звонок в дверь; Чарльз пошел открывать. Дженни услышала голоса Чарльза и Роберта и тихий-тихий женский голос. Она вытерла руки и вышла поздороваться. Роберт держался дружелюбнее, чем в прошлый раз, но все-таки довольно натянуто. Дженни наклонилась, чтобы поцеловать мальчика - четырехлетнего Дункана. Он отвернулся и прижался лицом к ноге матери - и это было так забавно, что все рассмеялись. Даже его мать рассмеялась, хотя до сих пор она только сдержанно улыбалась, как будто выдавливала из себя улыбку с большим трудом. Ее звали Энни. И ничто в ее поведении и облике не позволяло даже заподозрить, что когда-то она была любовницей Чарльза.
В машине Чарльз сел впереди, рядом с Робертом, а Дженни и Энни - сзади. Дункана усадили между женщинами. Мужчины заговорили - обсуждали, как лучше ехать до той деревни, где компания будет обедать. Дженни решила, что ей тоже надо поговорить о чем-нибудь с Энни.
Энни работала учительницей в школе, но, забеременев, ушла с работы и пока что сидела дома с Дунканом. Она собиралась снова выйти на работу - со временем. Дженни сочла ее неприветливой: рассказывая о себе, она только перечисляла факты, не упоминая о чувствах.
Роберт посматривал на Дженни в зеркало заднего вида.
- А вы чем занимаетесь, Дженни? Чарльз не так уж и много о вас рассказывал. Вы где-то в органах работаете, да?
Нет, ответила она, в министерстве электроэнергии.
- И как вам нравится в Лондоне?
В общем-то нравится, ответила она. Ей вспомнилась ее крохотная квартирка на Бэйсуотер, с кухней-пенальчиком и спальной нишей, отделенной от комнаты занавеской. Они уже выехали из города; вокруг простирались открытые поля и луга.
Роберт снова поймал ее взгляд в зеркале:
- Вы часто уезжаете из Лондона?
- Когда есть возможность.
- Так здорово съездить куда-нибудь, в гости к друзьям, да? А вы здесь кого-нибудь еще знаете?
- Кроме Чарльза - никого.
Роберт вдруг резко ударил по тормозам. Тяжелый глухой удар в капот. Дженни швырнуло вперед, она едва не ударилась лицом о затылок Роберта.
- Черт, - сказал Чарльз, - кажется, ты его сбил.
Роберт припарковался на обочине и вышел из машины. Чарльз вышел тоже. Они прошли немного назад. На краю дороги лежал мертвый кролик, его мордочка была вся залита кровью. Чарльз потрогал теплое тельце, потом резко выпрямился и пинком сбросил его в канаву.
- На ужин лисам, - сказал он. - Роберт, ты как?
Когда они вернулись к машине, Дункан все еще расспрашивал маму, что это было. Энни рассказывала ему: зайка серенький перед ними пробежал и дальше поскакал, домой, в лесочек.
- Пап, а зачем он туда поскакал?
Роберт завел машину и тронулся.
- Не знаю, сынок. Наверное, он просто перебегал дорогу.
Энни спокойно сказала ему в спину:
- Может, не стоит так гнать.
Проехав еще немного, они остановились и вышли пройтись; Роберт знал хорошее место для прогулки. Для октября было очень тепло - все были просто в кофтах и пиджаках, без пальто. Энни помогла Дункану вылезти из машины и попросила Роберта достать из бардачка фотоаппарат. Дженни подошла к Чарльзу и обняла его. Он отстранился, словно для того чтобы полюбоваться видом. Он заговорил с Робертом, и вскоре мужчины ушли далеко вперед, так что было не слышно, о чем они говорят.
- Так что там в полиции, Роберт?
- Они знают про "Паводок", Чарльз. Там есть один тип, Мэйс, он меня расспрашивал о Ганимеде. Не понимаю, чего он ходил вокруг да около, а не обвинил меня сразу - похоже, пытался поймать меня на вранье.
- Что ты им сказал?
- Ничего. Но они знают, Чарльз.
- Возможно, они не считают, что это настолько серьезно, чтобы принимать какие-то меры.
- Может, и так. Только будь очень осторожен, Чарльз. Сам понимаешь, почему я не хотел говорить об этом по телефону… Ух ты, сынок, это что у тебя такое? - Дункан подбежал к ним, размахивая покрытой листьями веткой, которую где-то подобрал. - А маме уже показал?
Дункан ответил "да" и пристроился рядом с отцом, ухватив его за полу пиджака.
Дженни и Энни шли рядом, чуть приотстав от мужчин. Энни спросила, как Дженни познакомилась с Чарльзом. Дженни ответила: в Лондоне, но ей не хотелось рассказывать историю с велосипедом - все-таки знакомство на улице.
- Через общих знакомых.
- А, тоже из физиков?
- Нет, вы ее вряд ли знаете.
- Так это женщина?! Понимаю. - Энни засмеялась. - И сколько сейчас у него всего подружек в Лондоне?
Дженни не ответила. Вчера она сидела на мягкой кровати Чарльза, а он все не возвращался. Искушение порыться в его вещах стало неодолимым. Порыться в его вещах - в нижнем ящике комода. Энни.
Дункан теперь носился кругами в поисках новых веток.
- Думаешь, тебя еще раз пригласят, Роберт?
- Наверное, да. Слушай, Чарльз, я сейчас не о себе, я о тебе беспокоюсь. Если они собираются как-то раскручивать "Паводок", то они и на тебя насядут.
Чарльз кусал губы:
- Черт, да как они могли узнать?! Или, думаешь, они знали все время, а теперь из-за этой твоей книги вдруг зашевелились?
- Ой, Дункан, какая прелесть! Иди покажи маме. Не знаю, Чарльз. У меня в кабинете они ничего не могли найти. Все, что касалось "Паводка", я давным-давно уничтожил. Единственное объяснение - кто-то им стукнул.
- Но кто?
- Кто-то достаточно близкий тебе или мне. Достаточно близкий, чтобы что-то узнать. И еще странно, как все это совпало с прошлыми выходными, когда к тебе приезжала Дженни.
- Ох, Роберт, не будь идиотом.
У них за спиной Энни рассматривала красные цветочки, которые Дункан вырвал вместе с корнями.
- Вы приезжаете в Кембридж каждые выходные, Дженни?
- Я приехала второй раз.
- А давно вы знакомы с Чарльзом?
- Больше двух месяцев, - ответила Дженни.
- Начало - самое лучшее время, правда? - сказала Энни. Она крутила в пальцах стебельки цветочков. Дункану они уже были неинтересны, он искал что-нибудь еще.
Сидя на краю кровати Чарльза, протянуть руку и выдвинуть ящик. Хочу тебя. Энни. Открытка из музея Фитцвильяма. Даты нет.
Двое мужчин по-прежнему шли далеко впереди.
- Чарльз, подумай как следует. Ты говорил Дженни что-нибудь обо мне или о "Паводке"?
- Стал бы я ей о чем-то таком говорить! Роберт, я же ее едва знаю.
- Она когда-нибудь оставалась в твоей квартире одна?
- Нет. Правда, вчера… но ты-то ходил в полицию в понедельник.
- Вы все прошлые выходные провели вместе, так?
- Да, и она все время была у меня на глазах. Печатала мою статью.
- Где она печатала?
- В гостиной, за столом. Я играл ей на пианино.
- Весь день?
- Ну, не весь день. Мы еще кое-чем занимались.
- Чем?
- Роберт, а сам догадаться не можешь?
- Но не целый же день, Чарльз. Когда она была у тебя в квартире, были такие моменты, когда ты не знал, что она делает?
- Ну, не мог же я все время глаз с нее не спускать - но, Роберт, даже если ты прав, что она могла у меня найти?!
- У тебя оставалась копия "Паводка"?
- Не знаю… слушай, Роберт, ты что, правда думаешь, что я стану подозревать Дженни? Да она и мухи не обидит. Или ты хочешь, чтобы я за ней шпионил?
- Ну, мы же не знаем - может, она сама за нами шпионит. У нее была возможность пошарить у тебя в квартире. Представь: она нашла у тебя что-то такое, что ее напугало; она наверняка даже представить не могла, что ты - автор подрывного памфлета. Она поняла, во что вляпалась, - и испугалась, Чарльз. Она вдруг поняла, как мало она тебя знает. Ее воображение заработало, она накрутила себя как могла - и назавтра отнесла находку в полицию.
- Она не могла ничего отнести в полицию.
- А ты провожал ее на вокзал?
- Ради бога, Роберт, что ты несешь?! На каком основании…
- Чарльз, они знают про "Паводок". Так что с нами теперь что угодно может произойти. Как-то они узнали.
Дженни и Энни теперь говорили о Дункане. Мальчик вприпрыжку бежал рядом.
- На следующий год уже в школу пойдет. Может, тогда и я снова выйду на работу.
- А вы не думаете второго родить?
- Да нет. Я и так вполне счастлива. - Однако Энни не производила впечатление счастливой женщины.
- Это ведь Чарльз познакомил вас с Робертом?
Энни вспыхнула:
- Это вам Чарльз так сказал?
- Просто он как-то упомянул, что был дружен и с вами, и с Робертом.
Мужчины остановились перед воротами. Дункан помчался к ним, чуть позже подошли и женщины. Створки ворот были обмотаны цепью, на которой висел замок. Чарльз предложил помочь женщинам перелезть через ограду.
- А это можно? - спросила Энни.
- Не вижу причин, почему нельзя. - Чарльз уже взобрался наверх. - Давай руку, Энни.
Дженни наблюдала за тем, как другая женщина взялась за руку Чарльза; он поддерживал ее за талию, пока она забиралась на ворота. Потом Роберт подсадил Дункана; настал черед Дженни. Все в порядке, сказала она Чарльзу, она и сама справится.
- Пожалуй, не будем уходить далеко, - сказала Энни. - Дункан уже устал. Еще немножко - и вернемся к машине, поедем обедать.
- Я не устал, мам!
- Но ты, наверное, уже кушать хочешь?
- Не хочу кушать.
Они пошли дальше. Роберт и Чарльз теперь приотстали.
- Так чего ты от меня хочешь, Роберт?
- Будь осторожен, очень осторожен. Убедись, что у тебя дома нет ничего, что можно будет использовать против тебя - обыщи всю квартиру сверху донизу, пока за тебя это не сделал кто-нибудь еще.
- Ты серьезно считаешь, что они будут что-то предпринимать?
- Это уж им решать. Может быть, все обойдется, настоящих улик у них нет - даже если им принесли копию "Паводка" из твоей квартиры, надо еще доказать, что ты или я имеем к ней какое-то отношение. Ну, лежит у тебя чье-то там сочинение - может, удастся отделаться штрафом. За хранение запрещенной литературы.
- Но ведь расспрашивали-то тебя. С чего они взяли, что ты с этим как-то связан?
Роберт замедлил шаг:
- У меня есть одна версия. Когда я к ним пришел, мне сказали, что они меня не проверяют, что им просто нужна моя помощь, чтобы найти кого-то другого - словом, что им нужны мои показания по совершенно другому делу. А потом стали расспрашивать о Ганимеде. По-моему, они хотели вытянуть из меня сведения о тебе, Чарльз. Если Дженни нашла у тебя дома копию "Паводка" и отнесла ее им, они наверняка заинтересовались, откуда она у тебя взялась, кто это написал, кто распространял, ну и все остальное. И тогда они стали искать людей, кто мог бы рассказать им о тебе как можно больше. И вышли уже на меня. Чтобы я на тебя донес. Думаю, именно этого они от меня и хотели. Конечно, я им ничего не сказал.
- А как насчет Дженни?
- Чарльз, они используют все возможные способы надавить. Они могут любого заставить на них работать. Она замужем?
- Чушь какая.
Женщины снова остановились. Дункан заявил, что устал и хочет кушать. Энни сказала, что пора возвращаться к машине.
На обратном пути Дункан восседал на плечах у Роберта. Он подобрал где-то длинную травинку, которой щекотал остальных. Однако его игру поддержала только Дженни: она шла впереди Роберта, и с высоты отцовских плеч Дункан дотягивался стебельком травы до ее волос и шевелил их, пока она не делала вид, что ее беспокоит непонятно что, и не начинала ловить травинку, не поворачивая головы. До машины дошли быстро. По дороге почти не разговаривали.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
13
Дорога из Кремоны в Милан и обратно занимает около часа в один конец. Каждый день, с понедельника по пятницу. За неделю набирается прилично часов, проведенных в поезде, - но это все равно лучше, чем жить в Милане. Тем более что в поезде я пишу - мы уже дошли до тринадцатой главы, а я работаю над своей книгой всего лишь месяц! Если так пойдет дальше, я закончу роман еще до лета.
Я всегда любил поезда; мои самые ранние воспоминания - как мы с отцом ходили смотреть на паровозы. Неподалеку от дома, где мы тогда жили, как раз проходила узкоколейка. Я почти не запомнил тот дом; смутно помню узор на коврике в прихожей; и еще - как я однажды увидел, как из-под крышки оставленного без присмотра чайника вырываются тугие вьющиеся струйки пара (и этот пар навел меня на мысль, что наш дом и все наши вещи однажды могут сгореть дотла). Зато наши "походы на узкоколейку" я помню гораздо отчетливей. Мы смотрели с холма на рельсы, проложенные внизу, причем всегда старались встать так, чтобы видеть семафор. Вокруг было тихо; я замирал в ожидании, и как рыбак ждет, когда дернется поплавок, так и я ждал сигнала семафора. "Горит! Горит!" - кричал я, когда семафор загорался, и вскоре по рельсам проходил паровоз, выпуская клубы дыма. Я изо всех сил махал ему рукой (за другую руку меня крепко держал отец), и нередко случалось, что машинист, высунувшись из кабины, глядел на вершину холма и махал мне в ответ. Я до сих пор помню этих машинистов - или, может, я помню лишь одного машиниста, чье лицо сохранилось у меня в памяти после стольких лет, но пририсовываю ему разные лица и разные жесты; не важно - так вот, машинист, которого я помню, был одет в синий комбинезон и кепку, и даже с вершины холма я отчетливо видел грязные полосы смазки у него на лице и на руке, когда он мне махал. Может быть, именно поэтому поезда и привлекают мальчишек - ведь машинисту не просто можно ходить по уши грязным, извозиться в грязи с головы до ног - это его прямая обязанность.
Я точно не знаю, что делал мой отец во время этих "походов". В те минуты он был для меня немым якорем, который держал меня на вершине холма, не давая свалиться вниз, да и просто на всякий случай - если я вдруг начну бегать и прыгать в радостном возбуждении. Как я понимаю уже сейчас, поезда были ему совершенно неинтересны; его радостью в этих прогулках было мое удовольствие, мой восторг. А может быть, эти минуты на вершине холма над железной дорогой были для него удобной возможностью побыть наедине со своими мыслями. Будь у меня свои дети, я бы, наверное, знал ответ на эту загадку.
Но Элеонора с самого начала ясно дала мне понять, что на роль матери она годится не больше, чем я - на роль священника. А это вопрос не из тех, которые можно решить уговорами или спорами. Иногда мне казалось, что она все-таки поддалась на мои уговоры; я же видел, как она восхищалась чужими детьми и с какой теплотой говорила о беременных подругах. Но потом-то я понял, чем ее так умиляли чужие дети - именно тем, что они чужие.
Я познакомился с Элеонорой в поезде, совершенно не похожем на тот, в котором я еду сейчас. Это было вскоре после того, как я перебрался сюда; моя "иностранность" и плохой итальянский превращали любую житейскую мелочь в сложное и затруднительное мероприятие, требующее немалого напряжения мысли. Поэтому я был рад, что сижу в купе один и мне не надо общаться с попутчиками, не надо мучительно думать над каждой фразой, чтобы они меня поняли. Но когда Элеонора вошла в купе, села напротив меня и вежливо мне кивнула, мне, как никогда, захотелось облечь свои мысли в слова - тем более именно в те слова, которые я хотел ей сказать.
Я рассказал ей о внутренней политике Британии, о том, почему я решил бросить все, что у меня было там, и уехать в Италию. В изгнание. И еще я рассказал, что хотя там, на родине, я читал лекции по математической физике, здесь я зарабатываю на жизнь уроками английского.