Ветрянка, скарлатина
Ноябрьским вечером мы уютно сидели с детьми за низеньким столиком, смотрели картинки, вырезали, рисовали, я читала мальчикам что-то вслух. Симочка и Витя притихли, повесили головки. "Что с вами, ребятки?" - спросила я. Они пожаловались на головную боль. Поставила я им гра-ДУсники, у обоих мальчиков температура оказалась выше Ридцати восьми градусов. "Или у вас клопы завелись? - спросила я Витю. - Ты весь в прыщах".
На другой день приехал врач и обнаружил у Вити ветрянку, а у Симы скарлатину. В больницу Симу не могли положить, так как был контакт с ветрянкой. "Ну, теперь открывайте ворота для болезней всех и надолго: поочерёдно весь ваш детский сад переболеет", - сказал врач.
Мы дали знать об этом моим родителям. Мамочка моя, всегда скорая на помощь, тут же приехала и увезла к себе в Москву моих дочек. Она меня всегда очень жалела, говорила: "Прислуги у тебя нет, а надо и дров, и угля, и воды принести! Ты беременна, береги будущего ребёнка, не уставай. Закрой дверь и не пускай пока к себе племянников, а то заразятся скарлатиной. Болезнь тяжёлая! Я увезу внучек, а у тебя только два мальчика останутся. В школу их теперь не провожать, теперь у вас надолго карантин. А к Рождеству все приедете к нам в Москву, будем ждать появления на свет Феденьки". Собрала я платьица дочуркам, простилась с ними надолго, но они были рады, что едут к бабушке и дедушке, не унывали.
А дом наш погрузился в непрерывную тишину. Симочка лежал больше недели, не поднимая головку, спал и терпеливо переносил боль в горле. Коля был всегда с ним, приносил братцу пить, ухаживал за больным, не шумел. Батюшка не велел мне в те дни вообще выходить на улицу* почему-то (как никогда раньше) боялся, что я поскользнусь и упаду и зашибу животик. Весь вечер Володя заносил в дом воду, уголь, дрова, а на машине, возвращаясь из храма, доставлял мне все необходимые продукты. Ни о каких гостях не могло быть и речи. И все же мне было очень тяже-до: огромный живот мешал наклоняться, а воздуха мне не хватало, я задыхалась. Хотелось лежать на полу, но муж не давал, боялся простуды. "Неужели будет время, когда я стану снова нормальным здоровым человеком?" - мечтала я и так, в мирной тишине уютного дома и без общества, не видя никого, кроме мужа и двух детей, я проводила в молитве последние два месяца беременности, когда складывался характер будущего нашего сына Федора, тихого, уравновешенного, миролюбивого, терпеливого, но настойчивого и аккуратного во всем. Хоть и пятая беременность была у меня, но в предыдущие я почему-то ясно не осознавала, что внутри у меня - будущий человек. Мне раньше не приходило в голову молиться о том, кто ещё не родился. Но, вынашивая Федю, я любила его уже тогда, когда он был в моем огромном животе. Я поглаживала его, ласкала, возносила к Богу молитвы о Феде: "Да будет дитя сие избранным сосудом Твоей благодати..."
Вскоре и Колю свалила ветрянка, так что хламить в доме было уже некому. Но Коля перенёс ветрянку легко, не так, как Сима. Последний получил болезнь на болезнь, организм его, ослабленный скарлатиной, плохо сопротивлялся. Симочка покрылся сыпью с головы до ног, прыщи были крупные, с гнойными головками, чесались невыносимо. Врач говорил: "Как настоящая оспа!". Я сосчитала количество оспинок от уха до середины лба, их было тридцать. И так у сынка было усыпано все тельце! Чесались язвочки сильно, и Симочка будил меня по ночам: "Мамочка! Сил нет терпеть, помажь меня зелёнкой". Я вставала и раскрашивала все его горящее тельце. Но за жизнь Симочки никто не опасался - мальчик был крепкий, спокойный, кушал с аппетитом. Девочки в Москве тоже на двадцатый день приезда покрылись ветрянкой. Володя заезжал к нам постоянно,
Симочка как-то сказал: "Передайте бабушке Зое, как я терплю, ведь ни одного прыщика не сколупнул!"
Дело в том, что Зоя Веньяминовна всегда восхищалась эленькой, его живостью, находчивостью. Зоя Веньяминовна говорила: "Это мне замена (сына). Ведь весь внук мой старший - вылитый Колюша, убитый на фронте, только глазки у Соколика не голубые". Я не разделяла мнения бабушки, но разрушать её иллюзию не старалась. На Серафима же бабушка всегда удивлялась: уж очень он был сдержанный, задумчивый и молчаливый. Поэтому Симочка старался понравиться бабушке, замечая, что она частенько смотрит на него с подозрением чего-то в нем неладного. Когда мальчики были совсем ещё крошки, был такой случай. Готовлю я обед на первом этаже, но слышу наверху топот, смех и голосок Симы:
- Ну, Колька! Ну, Колька!
В ответ только хохот. Понимаю, что Коля Симу донимает, но отойти от плиты не могу. Слышу опять:
- Ну, Койка! Вот уж как дам, так уж дам тебе! Топот, смех и, наконец, голос Коленьки:
- Что ты, братец! Драться нельзя! Ведь я же играл с тобой!
Слышу - чмоканье, поцелуи и смех:
- Ну, ядно (ладно), пйощу (прощу), - лепечет Сима, и братцы чмокаются.
За обедом я спросила:
- Коля, чем ты братца донимал? Плутишка со смехом рассказывает:
- Симка не знает ещё, на какую ногу какой башмак надеть. Вот он их поставит рядышком перед собой, разглядывает, а я как подфутболю его башмачки, так они и разлетятся! Сима найдёт их, опять усядется на пол, а я опять его ботиночки поддам... Он за ними бегает, а я их поддаю. А как он сжал кулачки, так я его расцеловал - вот и все!
Благодарение Богу - детки мои между собою никогда не дрались, не ссорились. "Мир имейте между собою" -эти слова Господа Иисуса Христа были всегда девизом нашей семьи. Видно, благословение отца Митрофана да молитвы родителей и друзей благодатью Святого Духа охраняли мир семьи.
Рождественский Божий дар
Оставалось около недели до Нового 1959 года, когда У Симы снова заболело горло. Такой страшной ангины с высокой температурой врач наша никогда ещё не видела, поэтому предположила дифтерит. Немедленно сделали вливания сыворотки, брали у всех анализы, но дифтерийных палочек не обнаружили. Тогда сноха Варвара отправила Митю и Витю в школу. Мы предостерегали Варю, уговаривали выдержать детей дома. До каникул оставались считанные дни, а дети были ослаблены ветрянкой. Но нас не послушали, дети четыре дня проучились и сильно закашляли. А поскольку племянники приходили к нам, то занесли коклюш, который подхватили за эти дни в школе. Но коклюш сразу распознать невозможно, ошибочно его принимают за простуду. Так у нас и было. А так как срок моих родов был недалёк, то я в первых числах января переехала со своими детьми в Москву.
Покашливали мальчики, закашляли и девочки, но внимания на это мы не обратили. Хоть и очень тихо стало в нашей старой квартире, однако поставили ёлочку, встретили Рождество Христово. На третий день Рождества нам принесли билеты на ёлку в Лужники. Меня в те дни тоже разобрал кашель, я очень ослабла, все время клонило ко сну. Я осталась с Любочкой дома, а мама моя с тремя внучатами поехала в Лужники. Любочку мы обманули, чтобы она не плакала, сказали, что старшие уходят к врачу делать уколы, что это им надо для школы. Люба не плакала. Она сидела на высокой табуретке и вилкой кушала жареную картошку, когда вечером дверь распахнулась и в кухню ввалились трое наших заснеженных, румяных, закутанных ребятишек. Бабушка начала их раздевать, а Катюша подскочила к Любочке и стала с жаром ей рассказывать о ёлке. Но четырехлетняя Люба ничего не поняла, так как верила, что дети были у врачей.
"Вас там так кололи?" - сказала малютка и взмахнула вилкой. Острый конец вилки попал в Катюшин носик. Крик, слезы, кровь! То ли шубку снимать, то ли кровь унимать, то и Любочку утешать, которая испугалась крови и плакала больше, чем Катя. Ну, тут и дедушка помог. Раздели всех, Умыли, усадили рассказывать о поездке: "Колюшка ликовал от восторга, готов был спрыгнуть вниз к Деду Морозу. Катюшка удивлённо жалась ко мне, расспрашивала обо всем, что видела впервые в жизни. А Серафим никак не реагировал: сидит, развалившись на стуле, да уплетает гостинцы, его ничем не удивишь. Один раз только спросил: "А много денег этим артистам платят? Всё ведь понял!" - рассказывала бабушка.
Я видела, что мамочка моя очень устала и мечтает отдохнуть. Но, как ни жалко мне её было, все же мне пришлось сказать: "Спасибо тебе за все, родная моя, дай тебе Бог силы, потому что отдыхать тебе не придётся - я уезжаю, пора..."
То был третий день Рождества, мой отец Владимир был в Гребневе. Хотя он меня ни разу не провожал, всегда провожала мамочка, однако проститься с ним хотелось. Ну что делать? Папочка мой сходил за такси, мы оставили на деда детей, велели им ложиться спать, а сами вдвоём поехали... Ближайший образцовый роддом меня не принял, мамочка моя вернулась домой, а меня повезли на "скорой" куда-то далеко-далеко... Около двенадцати ночи меня наконец водворили в отделение для больных, так как у меня была повышенная температура. А я и не знала, что у меня тоже коклюш, думала - простуда. Я знала, что у папы моего горит лампада перед чудотворным образом Богоматери, а потому надеялась, что как и девочек родила легко, так и теперь Господь не оставит.
Около четырёх часов утра появился на свет Федюша. Он закричал и сразу погрузился в глубокое обморочное состояние, в котором пребывал больше суток. Думается мне, что душе его показан был рай с его блаженством, потому что за Фединой душой я замечала с младенческих лет: "звуков небес заменить не могли ей скучные песни земли". Волосы новорождённого были чёрные, кудрявые. А утром бабушка Зоя, усадив внуков завтракать под наблюдением дедушки, сама побежала на улицу к телефону. Она быстро вернулась и с сияющей улыбкой объявила:
- Ребята, в вашем полку прибыло, Феденька родился.
- Ура! - дружно закричали дети, а дедушка благоговейно перекрестился.
Силою Иисуса Христа
В роддоме мне сообщили, что у старших детей врач установил коклюш. Особенно сильно болела Катенька, потому что её парили, делали ингаляции, натирали, ставили горчичники, в то время как коклюш лечится только свежим воздухом. Тогда я поняла, почему и у меня уже до родов и после родов по временам были сильные приступы кашля. В роддоме меня лечили, но никто не догадывался, что это коклюш. Феденька наконец начал активно брать грудь, а в первые четыре дня своей жизни был инертный, вялый, как будто погруженный в глубокий сон. Но я объясняла это тем, что его, наверное, в "детской" подкармливают. Но на седьмой и восьмой день он сосал хорошо, соски мои треснули, и боль, когда он брал их, была невыносимая. Я молилась, прося у Господа терпения. И как-то показалось мне, что Спаситель склонился ко мне низко-низко, а любящий взор Его смотрит на меня с состраданием. Это утешило меня.
Но вот мы поехали домой. Снегу выпало столько, что машины не могли подъехать к крыльцу. Дедушка Николай Евграфович взял на руки новорождённого и бережно понёс его впереди нас. Бабушка Зоя Веньяминовна сказала мне: "Смотри, как дед несёт младенца, с каким благоговением, будто святыню несёт, еле-еле шагает".
Я понимала, что папа идёт с молитвой, вносит в дом дар Божий. Мы просили детей не дышать на Федю, боялись заразы, но чувствовали, что болезнь неизбежна. Мне приснился сон. Сижу я с Феденькой на диване, а из коридора через открытую дверь на нас надвигается фигура смерти. Она похожа на огромного запелёнатого ребёнка. Я оцепенела от Ужаса, не могу ни сдвинуться, ни шевельнуться. С трудом протягиваю вперёд одну ногу и делаю ногой в воздухе крест, а сама говорю: "Силою Иисуса Христа! Силою Иисуса Христа!" Я сама бессильна, как окаменела, но силою Бога Иисуса Христа как бы перегораживаю путь смерти. И она Становилась на пороге, будто не смея противиться Господу. Я в ужасе проснулась. "Всё-таки не взяла она у меня Феденьку", - подумала я.
Крестить младенца пришли Понятовские - отец с дочерью, у которой не было своих детей. Она была женой священника отца Анатолия, служившего вместе с отцом Владимиром. А крёстный, Николай Павлович Понятовский, был знаменитым гомеопатом и глубоко религиозным человеком. Он был другом Николая Евграфовича. Семье казалось, что с крещением Феди они ещё больше сблизятся с нами, хотя и бывали у нас почти ежедневно, так как жили рядом. Они искренне скорбели, когда увидели, что мы уезжаем в Гребнево. Но оставаться в Москве нам было уже совестно и невозможно: комнат было всего три, а нас с детьми было уже девять человек, да ещё наплыв гостей, так как были Святки, да ещё врачи... Бабушка очень уставала. Однако она оставила при себе Катеньку: "Где ты там в Гребневе воды натаскаешься с колодца на эти кучи белья?" - говорила она. Мучительный коклюш тянется шесть недель. И каждый вечер Катюша просыпалась от спазмов кашля со рвотой, после которой и простыню, и пододеяльник приходилось менять. Царство Небесное самоотверженной бабушке Зое Веньяминовне. Если б не она, то не выходить бы мне ребятишек.
В конце января закашлял и Федя. Отец Владимир поместил меня с ним в своём кабинете, а сам спал в детской. Только спать-то нам с ним почти не приходилось. Началось круглосуточное дежурство у кроватки Федюши. Он был настолько мал, что мог захлебнуться рвотой, вызванной кашлем. Понятовские приехали на своей машине, привезли крестнику знаменитого детского врача. Тот велел раздеть догола новорождённого, катал его по постели, внимательно смотрел, слушал. Младенец был полненький, как бочоночек, но, охладившись, залился кашлем. "Типичный коклюш!" -сказал врач, велел держать форточки открытыми день и ночь и почаще выносить ребёнка на улицу. Но стояли сильные морозы, была опасность получить воспаление лёгких. Вообще же врачи считали, что коклюш у ребёнка до года, да ещё зимой - это смертельно.
Предоставив все на волю Божию, все уехали, оставив меня одну с четырьмя больными детьми. Но отец Владимир приезжал (у нас была машина) ежедневно, весь вечер носил с колодца воду, топил печь, колол уголь, дрова и т. п. В общем, помогал мне, как мог: кормил из бутылочки Федю, выносил его на улицу, чтобы остановить мучительный приступ кашля. Батюшка тоже заразился от детей, хотя в детстве, как и я, болел уже коклюшем. Однажды приступ кашля у батюшки случился в алтаре. Настоятель отец Михаил отнёсся к нам с отеческой любовью: "Уж коли на всех вас напасть такая, - сказал он, - то посиди недельки две, отец, дома со своей семьёй". Спасибо ему!
Наступила самая тяжёлая пора. Мы с отцом две недели вообще не раздевались, в постель не ложились. Старших уложим, уберёмся, один из нас не отходит от Феди.
Непрерывно капаем ему из пипетки в ротик молочко, тёплый чай, прислушиваемся, как он глотает. Крошка наш уже не кричит, грудь не сосёт (сил нет), ручками и ножками не шевелит. С сильным приступом кашля питание его вылетает на пелёнки, но мы перепелёнываем и опять кормим. "Ничего, что-нибудь уже впиталось", - успокаивает меня муж. Стараемся предупредить рвоту, быстро заворачиваем кашляющего младенца, выскакиваем скорее на мороз. Валенки, тулуп и шапки стоят наготове: один из нас сам одевается, другой заматывает ребёнка и открывает двери - боремся за каждую секунду. Ночь, метель, вьюга, ветер - выйти нельзя. Тогда стоим в дверях террасы. Ребёнок как только вдохнёт свежего воздуха, в ту же секунду успокаивается и засыпает. Тихонько заносим его в тёплый дом, разворачиваем, стережём. Батюшка мой, видя, что момент критический, решил причащать Федюшу ежедневно Святых Христовых Тайн. Благо, что отец сам священник, что храм Рядом, что отец знал, как это делать. Так и остался жить на свете наш Федюша, поистине только чудом - силою Иисуса Христа.
"Только с чистою совестью..."
В то тяжёлое время приснился мне в подкрепление духа Ратец мой Николай, убитый на войне. Как всегда, он был оживлён и радостен, уверял меня, что он жив. Братец обещал не оставлять меня и помогать растить детей. На мой вопрос "Как же ты можешь помогать, когда тебя с нами нет?" он ответил: "Сохраняя и соблюдая (детей) во имя Его". Эти слова остались в моем сердце как звуки утешения, надежды.
Сестра Марфо-Мариинской обители Ольга Серафимовна Дефендова привезла мне в Гребнево для помощи по хозяйству молодую верующую няню. Ольга Серафимовна наставляла няню Катю молиться, говоря, что, находясь в нашей семье, девушка может спасать свою душу. Катя эта была из деревни, из недавно пришедших к Богу. Ей в селе не давали паспорта, что практиковалось в 50-е годы, чтобы удержать молодёжь, убегавшую в города.
Я видела, что Катя никакого понятия не имеет о жизни в большой семье. Она мне говорила: "Давайте делать все по очереди: например жарить картошечку, помешивать её, а самой в это время читать про себя молитву. Это надо так делать, чтобы не рассеиваться, а быть сосредоточенной в молитве. Гладишь белье - молись и т. д. В общем, одно дело сделаем, потом другое, ведь спешить-то нам некуда". Я с удивлением слушала Катю. Хотелось ей ответить, да сдержалась я, думала, что она сама потом все поймёт. Эх, не одно, а четыре-пять дел сразу делает хозяйка! Надо помнить о том, что печь разгорается и через десять-пятнадцать минут надо начать засыпать уголь. Надо одновременно следить, чтобы дети одевались и умывались, иначе опоздают в школу. Тут же жаришь, готовишь завтрак. Вдруг все бросаешь и летишь на второй этаж, где закашлялся Федя. Так целый день и кидаешься из одного угла дома в другой: там пол подтираешь, там Любочку переодеваешь, белье без конца замачиваешь, полощешь, так как рвота при коклюше детей мучает все шесть недель.
Да, Катя скоро заметила, что у нас не до непрестанной молитвы: обед варится, а в это время стираешь, гладишь белье, но слушаешь, как школьник урок свой долбит. А тут ещё племянников трое в дом врываются, батюшка просит подать еду больной бабушке (свекрови) и т. п.
Екатерина повесила голову. Что с ней? Оказалось, что пятилетний племянник наш украл у неё всю её месячную зарплату, но она постеснялась нам это сказать. Уже прошло четыре дня, когда я спросила Петю: "Ты взял деньги у нас? Скажи, а то няня плачет". Малый уже потерял деньги, но показал сам, где они лежали: внизу шкафа, на полочке, дверка туда была не заперта, легко открывалась. На вопрос мой, зачем ему деньги, он сказал, что хотел купить себе телевизор. А телевизор тогда только что появился, и у нас в доме тоже. Родственники наши, никогда не ходившие к нам в прошлые годы, теперь спешили к нам, как только до них доносились звуки телевизора. Батюшка мой догадался поставить телевизор над лестницей, освободив все три комнаты от этого чуждого православной семье предмета. Однако шуму в доме прибавилось. Впоследствии мы строго выключали телевизор на время постов, но бывали и исключения. В те годы ничего безнравственного мы по телевизору ещё не замечали, а если показывали что-то по Чехову, Гоголю, Островскому или тому подобное, то и мы с батюшкой смотрели телевизор с удовольствием, Правда, я замечала, что после сидения у телевизора трудно бывает молиться, даже сон пропадает. Я каялась, но противостоять всем в семье не могла, да и сама порой надеялась увидеть что-то хорошее. Увы, хорошее пропало!
А в начале 1960 года, когда я в батюшкином кабинете сидела над больным Федюшей, то я молилась со слезами о его выздоровлении, и детские программы по вечерам не могли прервать моего слёзного вопля перед Богом.
В апреле, когда болезнь утихала, около двенадцати часов дня я услышала Федин кашель. Я прибежала на второй этаж, взяла на руки двухмесячного младенца - и вдруг...