Далее Ашвины описываются как "действенные силы движения, яростно мчащиеся по своим путям", – dasrā nāsatyā rudravartanī. Ведийские эпитеты дасра (dasra) и дасма (dasma) толкуются Саяной одинаково как "разрушительный", или "прекрасный", или "щедрый" в зависимости от его предпочтений или соображений удобства. Я связываю их с корнем das, не в значении "разрезания, разделения", откуда возникают два смысла: "разрушающий" и "дающий", не в значении "различения, видения", откуда возникает приписываемый Саяной смысл: "прекрасный", darśanīya, но в значении "совершения деяния или действия, образования, осуществления" – как в слове purudaṁsasā из второго стиха. Слово насатья (nāsatyā) некоторые считают патронимом, родовым именем; грамматисты древности умело придумали для него значение "истинный, неложный", но я отношу его к корню nas – "двигаться". Нам следует помнить, что Ашвины – конные всадники, что они часто характеризуются эпитетами движения: "быстроногие", "яростно мчащиеся по своим путям"; что Кастор и Поллукс в греко-латинской мифологии оберегают моряков в пути, спасают их при штормах и кораблекрушениях; что и в Ригведе они также предстают в виде сил, которые перевозят риши, как на корабле, и не позволяют им утонуть в океане. Поэтому nāsatyā вполне может иметь значение "повелители пути и путешествия" или "силы движения". Rudravartanī толкуется современными исследователями как "тот, у кого красный путь" – эпитет, который считается применимым к описанию звезд, и при этом приводится в пример аналогичное выражение: hiraṇyavartanī, "имеющий золотой или сверкающий путь". Без сомнения, некогда эпитет рудра (rudra) должен был употребляться в значении "сверкающий, ярко-окрашенный, красный", подобно корням ruṣ и ruś, а также слову rudhira со значением "кроваво-красный" и латинским словам ruber, rutilus, rufus, означающим красное. Родаси (rodasī), ведийское слово, употребляемое в двойственном числе для обозначения неба и земли, вероятно, означало "сияющие", подобно rajas и rocanā, другим ведийским обозначениям небесных и земных миров. С другой стороны, словам этой семьи равным образом присуще и значение причинения вреда или насилия – этот смысл прослеживается почти во всех корнях, входящих в данную семью. В таком случае значение "яростный" или "неистовый", видимо, может также подходить слову rudra, как и "красный". Ашвины одновременно обладатели и золотого, и красного пути (hiraṇyavartanī и rudravartanī), ибо они есть силы как Света, так и нервной энергии; в первом аспекте их движение сияюще-золотое, а во втором – неистовое. В одном из гимнов (V.75.3) мы обнаруживаем сочетание rudrā hiraṇyavartanī – "яростные, движущиеся путями света"; едва ли можно сохранить хоть какую-то связность смысла, если предположить, что это значит: сами звезды красные, но их движение или путь золотой.
Тогда здесь, в этих трех стихах, мы видим, как двум звездам небесного созвездия приписывается поразительная серия психологических функций! Очевидно, что если таково и было физическое происхождение Ашвинов, то они, подобно героям греческой мифологии, давно должны были утратить свою чисто астрономическую природу; они, как Афина, богиня зари, обрели психологический характер и функцию. Они есть всадники, оседлавшие коня, Ашву, являющего собой символ силы и прежде всего жизненной энергии и нервной силы, Праны. Общее в них то, что они – боги наслаждения, стяжатели меда; они – целители, они возвращают молодость старикам, здоровье – больным, восстанавливают искалеченных. Другая их характерная черта – движение стремительное, яростное, неодолимое; их быстрая и неудержимая колесница есть постоянный предмет восхваления, и здесь они описываются как быстроногие и безудержные на своих путях. В своей стремительности они подобны птицам, подобны мысли, подобны ветру (V.77.3 и 78.1). Они везут для человека на своей колеснице полноценные или совершенные услады, они – творцы блаженства, mayas. Эти указания абсолютно ясны. Они говорят о том, что Ашвины есть парные божественные силы, чья особая функция заключается в совершенствовании нервного или витального естества человека в отношении действия и наслаждения. Но в то же время они есть силы Истины, разумного действия, правильного наслаждения, они – те силы, которые появляются с Зарей, эффективные силы действия, рожденные из океана бытия, которые, в силу своей божественности, способны, безусловно, выразить на ментальном уровне радости высшего существования через умственную способность, обнаруживающую или постигающую эту истинную суть и истинное богатство:
Yā dasrā sindhumātarā, manotarā rayīṇām ǀ
dhiyā devā vasuvidā ǁ (I.46.2)
Они дают эту побуждающую энергию для великого труда, которая, будучи по природе и по сути светом Истины, переносит человека за пределы тьмы:
Yā naḥ pīparad aśvinā, jyotiṣmatī tamas tiraḥ ǀ
tām asme rāsāthām iṣam ǁ (I.46.6)
Ашвины на своем судне переправляют человека на другой берег, за пределы мыслей и привычных ментальных состояний, то есть в супраментальное сознание, – nāvā matīnāṁ pārāya (I.46.7). Сурья, Sūryā, дочь Солнца, Владыки Истины, как невеста восходит на их колесницу.
В данном гимне Ашвины призываются как быстрые в движениях повелители блаженства, которые несут с собой множество радостей, дабы обрели они восторг в побуждающих энергиях жертвоприношения, – yajvarīr iṣaḥ…canasyatam. Эти побудительные силы рождаются, очевидно, от вкушения нектара Сомы, то есть от восприятия божественной Ананды. Ибо особые внутренние изречения или слова, как силы выражения, giraḥ, которые должны создать новые образования в сознании, уже поднимаются, место для жертвоприношения уже приготовлено, выжимаются живительные соки Сомы . Ашвины должны прийти как эффективные силы действия, purudaṁsasā narā, усладиться этими Словами и принять их в разум, где они будут поддерживаться для действия посредством мысли, исполненной лучезарной энергии . Они должны прибыть на приношение Сомы, чтобы обеспечить действенность жертвоприношения, dasrā, в качестве исполнителей деяния, придавая восторгу действия то самое свое неистовое движение, rudravartanī, которое неудержимо несет их по своему пути, сметая все преграды. Они приходят как силы арийского пути-восхождения, властители великого человеческого продвижения, nāsatyā. Мы постоянно видим, что эти Конники даруют силу или энергию; они должны обрести восторг в энергиях жертвоприношения, преобразовать слово в действенную мысль, придать жертвоприношению собственное неистовое движение по пути. Эффективность действия и быстрота совершения этого великого путешествия и есть то, ради чего обращаются за этой энергией. Я бы настоятельно обратил внимание читателя на стройность концепции и цельность структуры, на простоту, ясность и точность изложения, которые обретает мысль риши при психологическом истолковании, столь резко отличающемся от сбивчивости и необъяснимой бессвязности тех интерпретаций, которые пренебрегают высочайшим авторитетом Веды как книги мудрости и сокровенного знания.
Итак, мы приводим следующее толкование первых трех стихов:
"О Конники, быстроногие, многорадостные властители блаженства, возрадуйтесь энергиям жертвоприношения.
"О Конники, носители мужского духа, вершащие многократное деяние, возрадуйтесь речам, о поддерживающие силы разума, посредством светозарно действенной мысли.
"Я приготовил место жертвоприношения, я выжал могучие соки Сомы; о вершители деяния, о силы движения, придите к ним с неистовой быстротою на пути".
Так же как и второй, свой третий гимн риши начинает с обращения к божествам, действующим в сфере нервных или витальных сил. Только там он призывал Ваю – божество, которое поддерживает витальные силы и приводит с собой скакунов жизни, здесь же он обращается к Ашвинам, которые используют витальные силы, мчатся на этом скакуне. Как и во втором гимне, риши от витального или нервного действия переходит к ментальному – он взывает, во второй части гимна, к мощи Индры. Выжатые соки наслаждения стремятся к нему, sutā ime tvāyavaḥ: они желают, чтобы светоносный ум обрел их в своих действиях; они очищены "пальцами и телом", aṇvībhis tanā – при помощи тонких мыслительных сил чистого ума, как поясняет Саяна, и через расширение физического сознания, как полагаю я. Ибо эти "десять пальцев" – если это вообще пальцы – есть десять пальцев Сурьи, дочери Солнца, невесты Ашвинов. В первом гимне девятой мандалы тот же риши Мадхуччхандас раскрывает эту идею, которой здесь касается столь кратко. Он говорит, обращаясь к божеству Соме: "Дочь Солнца очищает твой нектар, когда вливается он в ее цедило с непрестанным расширением", vāreṇa śaśvatā tanā. И тут же добавляет: "Те тонкие вбирают его в свой труд (или – великое деяние, сражение, устремление, samarye), десять Невест, сестер в небесах, что предстоит пересечь", – это тотчас вызывает в памяти судно Ашвинов, несущее нас за пределы мыслей; Небо в Веде есть символ чистого ментального сознания, тогда как Земля – сознания физического. Эти сестры, что обитают в сфере чистого ума, тонкие – aṇvīḥ, десять невест – daśa yoṣaṇāḥ, в другом месте описываются как десять "Толкающих" – daśa kṣipaḥ, поскольку они подхватывают Сому и ускоряют движение нектара по его пути. Вероятно, они тождественны десяти Лучам, daśa gāvaḥ, иногда упоминаемым в Веде. По-видимому, это они описываются в качестве внуков или потомков Солнца, naptībhir…vivasvataḥ (IX.14.5). В их очистительном труде им помогают семь форм Сознания-мысли, sapta dhītibhiḥ (IX.9.4). Кроме того, нам говорят о том, что "приближается Сома, герой, со своими быстрыми колесницами, влекомый силой тонкой мысли, dhiyā aṇvyā, к совершенной деятельности (или совершенному полю) Индры, и принимает множество форм мысли для достижения того широкого пространства (или плана) божественного, где пребывают Бессмертные":
Eṣa purū dhiyāyate, bṛhate devatātaye ǀ
yatrāmṛtāsa āsate ǁ (IX.15.1-2)
Я остановился на этих строках, чтобы показать, насколько символичен нектар Сомы для ведийских риши и каким богатством психологических концепций он окружен, – в этом убедится любой, кто возьмет на себя труд прочитать девятую мандалу, которая изобилует великолепием символической образности и полна намеков психологического толка.
Но как бы то ни было, главное, на чем здесь сосредоточено внимание, это – не Сома и его очищение, а психологическая функция Индры. К нему обращаются, как к Индре с множеством ярких сияний, indra citrabhāno. Соки Сомы устремляются к нему. Он является, побуждаемый мыслью, движимый изнутри озаренным мыслителем, dhiyeṣito viprajūtaḥ, на душевные помыслы того риши, который выжал нектар наслаждения и стремится выразить эти свои помыслы в речи, через вдохновенные мантры, sutāvataḥ upa brahmāṇi vāghataḥ. Индра приходит на эти помыслы с быстротой и силой озаренной умственной энергии, хозяином своих сверкающих скакунов, tūtujāna upa brahmāṇi harivaḥ, и риши молит его утвердить или сохранить наслаждение во время излияния Сомы, sute dadhiṣva naś canaḥ. Ашвины привнесли и дали силу проявиться наслаждению витальной системы в действии Ананды. Индра же необходим для того, чтобы прочно закрепить это блаженство в озаренном уме, дабы оно не ускользнуло из сознания.
"Приди, о Индра, с богатством сияний, эти соки Сомы жаждут тебя; они очищены тонкими энергиями и разрастанием в теле.
"Приди, о Индра, побуждаемый умом, движимый озаренным мыслителем, к моим помыслам души, ибо выжал я сок Сомы и стремлюсь выразить эти помыслы в речи.
"Приди, о Индра, с мощной скоростью к моим помыслам души, о повелитель сверкающих коней; прочно утверди блаженство в нектаре Сомы".
Затем риши переходит к Вишвадэвам, всем богам или всем-богам. Было много споров по поводу того, образуют ли Вишвадэвы собственную группу богов, или это просто боги в их совокупности. Я считаю, что это выражение обозначает универсальную общность божественных сил, поскольку мне представляется, что такой смысл наилучшим образом укладывается в контекст тех гимнов, где к ним обращаются. В данном гимне они призываются ради общего действия, которое поддерживает и завершает функции Ашвинов и Индры. Они должны прибыть на жертвоприношение в своей общности и поделить между собой – очевидно ради божественного и радостного исполнения собственного действия каждого из них – Сому, которым наделяет их приносящий жертву; viśve devāsa āgata, dāśvāṁso dāśuṣaḥ sutam. В следующем стихе призыв повторяется с большей настойчивостью; они должны явиться скоро, tūrṇayaḥ, на приношение Сомы, или же это может означать: пересечь все уровни сознания, "воды", которые отделяют физическую природу человека от их божественности и исполнены препятствий, мешающих сообщению между землей и небом; apturaḥ sutam ā ganta tūrṇayaḥ. Они должны прийти, словно стада, спешащие вечером на отдых в свои стойла, usrā iva svasarāṇi. Охотно прибыв на место, они должны с радостью принять жертвоприношение и поддержать его, направляя его на пути к цели, при восхождении к богам или к обители богов, к Истине, к Безбрежности, medhaṁ juṣanta vahnayaḥ.
И эпитеты Вишвадэвов, указывающие на их характер и функции, ради которых их приглашают на приношение Сомы, имеют также общее качество; они универсальны для всех богов и без различия применимы к любому из них или к ним всем во всей Веде. Они описываются как вскармливающие или взращивающие человека, как поддерживающие его в трудах и усердии в работе, то есть в жертвоприношении – omāsaś carṣaṇīdhṛtaḥ. Саяна толкует эти слова в смысле защитников и помощников человека, которые служат ему опорой. Мне нет нужды подробно излагать здесь доводы в пользу тех значений, которые предпочитаю я, поскольку ранее я уже обрисовал филологический метод, избранный мной. Саяна и сам оказывается не в силах постоянно приписывать значение защиты словам, произведенным от корня av, – avas, ūti, ūmā и т. д., столь часто встречающимся в гимнах, и вынужден наделять одно и то же слово в разных отрывках весьма различными и не связанными между собой значениями. Точно так же, несмотря на то, что легко приписывать значение "человек" двум родственным словам carṣaṇi и kṛṣṭi, когда они встречаются в форме отдельных слов, однако это значение, кажется, непостижимым образом исчезает в сложных формах типа vicarṣaṇi, viśvacarṣaṇi, viśvakṛṣṭi. Даже Саяна вынужден толковать viśvacarṣaṇi не как "всемужчина" или "всечеловек", а как "всевидящий". Я не допускаю возможности существования таких крайних вариантов для твердо установленной ведийской терминологии. Корень av может означать "быть, иметь, хранить", "содержать в себе, защищать", "становиться, творить", "взращивать, увеличивать, процветать, благоденствовать", "радовать, быть счастливым", но мне кажется, что в Веде доминирует значение увеличения или взращения. Carṣ и kṛṣ первоначально были производными корнями от car и kṛ – и то, и другое значит "делать", – а значение напряженного действия или движения все еще сохраняется для корня kṛṣ в значении "тянуть, пахать". Следовательно, carṣaṇi и kṛṣṭi означают усилие, напряженное действие или работу, или же того, кто выполняет это действие. Они входят в число множества слов (karma, apas, kāra, kīri, duvas, и т. д.), которые употребляются для обозначения ведийского деяния, жертвоприношения, труда человечества, устремленного ввысь, арийского продвижения, arati.
Вскармливание или взращивание человека во всем его существе и во всех его владениях, его непрестанное расширение к полноте и богатству безбрежного Сознания-Истины, поддержка человека в его великой борьбе и труде – это и есть общая забота всех ведийских богов. Кроме того, они есть apturaḥ, те, кто переправляются через воды, или, по мнению Саяны, те, кто посылают воды. Он понимает это в значении "подателей дождя", и, действительно, все ведийские боги являются подателями дождя, изобилия (ибо vṛṣṭi, дождь, значит и то, и другое) небес, именуемого иногда светозарными водами, svarvatīr apaḥ, – водами, несущими в себе свет лучезарного неба, svar. Но как подсказывает само выражение, океан и воды в Веде выступают символами сознательного бытия в его субстанции и в его движениях. Боги изливают полноту этих вод, главным образом, горних вод, вод небес, потоков Истины, ṛtasya dhārāḥ, в человеческое сознание, минуя все препятствия. В этом смысле все они есть apturaḥ. Но и человек описывается как переправляющийся через воды к своему дому в Сознании-Истине, а боги – как проводящие его; весьма большая вероятность того, что это и есть подлинный смысл данного выражения, особенно при наличии двух слов apturaḥ…tūrṇayaḥ, стоящих рядом в сочетании, которое вполне может быть смыслоопределяющим.