24
Июль
Примерно спустя полгода после начала эксперимента я получил приглашение на сороковую встречу выпускников нашей школы. Вместе с приглашением мне пришёл список бывших однокашников, их адреса и текущие должности. Примерно один из девяти на тот момент уже умер.
А в Нью-Йорке меня нагоняли вести об умирающих коллегах и духовных друзьях. Люк отправился в мир иной, чтобы порадовать небеса дхармой. Марк, серьёзно больной раком, чистый, как звучание храмового колокола, в рамках своей длительной практики тибетского буддизма изучал технологию переноса сознания после смерти, известную как "пхова". А Том, не знающий, доживёт ли до конца месяца, уехал в своё последнее паломничество.
Говорят, если бы нам удалось увидеть полноту истины, мы бы в любой день смогли наблюдать, как сотни тысяч духов покидают землю, подобно бесчисленным молниям, направленным ввысь. Говорят, что из космоса это выглядит как фейерверки в разгар празднования Дня независимости. На случай, если я начну забывать, что в день моей смерти умрут 250 000 людей, в июле умерли многие мои старые друзья и пациенты. Опадающие листья грудой лежали у корней великого древа.
Во время размышления об ушедших друзьях моей юности мой ум с испугом осознал, что "последний год жизни" был прожит больше, чем наполовину, что осталось времени меньше, чем прошло. И он начал выпрашивать дать ему больше времени. Он настаивал, что "последний год" начался лишь спустя шесть недель после Нового года, когда процесс пошёл полным ходом, и я начал писать о нём. Ум доказывал, что у него есть время на жизнь до следующего дня святого Валентина, и нет необходимости уходить до этого. Я предложил своему уму немного печенья и стакан тёплого молока, сказав, чтобы он расслабился и готовился умирать. Он немного поворчал, а затем громко расхохотался. Так я учился доверяться происходящему.
25
Том
Я не видел Тома со времён Хейт-Эшбери.
В записке говорилось, что у него рак ротовой полости.
Он ответил на телефонный звонок, и мы тут же заговорили, как прежде.
Он сказал, что жена и дети "хорошо держатся",
но также упорна была и опухоль. Он обладал лучшим из худшего.
Он сказал, что сделал всё возможное, чтобы вылечиться,
но исцеления не последовало. Он звучал немного растерянно, но,
как он выразился, "держал себя в руках".
Когда я предложил ему заняться совместной медитацией, он сказал,
что, правда, не хотел бы расширять сейчас границы своего мира,
что в его руках едва умещалась та реальность, с которой он взаимодействовал.
Он купил микроавтобус Volkswagen 1967 года, чтобы отправиться в последнее паломничество – обратно к дому детства на Восточном побережье, и уже наполовину отпустил всё, что у него имелось, сказав, что не так уж много всего накопилось, ведь он всегда был оптимистом.
Почти тридцать лет назад, стоя по колено в воде южного рукава реки Ил, я играл роль священника на его свадьбе.
Летописец его жизни,
Фотограф бунтов в Хейте, Вудстоке и Чикаго,
у которого почти не осталось времени.
Теперь они собирали вещи для путешествия.
"Когда тебе говорят, что жить осталось всего пару месяцев,
Кажется, будто нужно безумно много всего сделать.
Но как только я приведу в порядок свой карбюратор,
Я отправлюсь в поездку к неизведанным далям".
26
Кто умирает?
Мы проживаем жизнь, делая вид, что мы реальны. Из каждого охраняемого угла нам говорят, что мы должны быть "добропорядочными гражданами", достойными людьми. Мы чувствуем облегчение, замечая, что никого, по всей видимости, не заботит, что мы едва существуем, что мы – лишь одна-другая мысль, лишь какие-то чувства, проплывающие сквозь нас, останки выцветших воспоминаний, покалывания в кончиках пальцев, зачарованность противоречивыми желаниями и убеждениями. Мы смело продолжаем разыгрывать роль, изумляясь, что никто не разоблачает нашей уловки. Изображая личность, которая по нашим представлениям является "добропорядочной", мы просто не знаем, что думать, и хватаемся за намёки других участников действа. Все другие люди кажутся нам гораздо более реальными, чем мы сами, и из самого сердца нашей обусловленности, полной противоречий, мы задаёмся вопросом: сможет ли этот спутанный клубок предстать перед лицом смерти, а уж тем более – иного мира.
Мы боимся, что недостаточно реальны, чтобы умереть, и потому начинаем исследовать, что собой на самом деле представляет жизнь. Мы обращаем взор внутрь, подобно полному новичку, ничего не воспринимающему как данность и видящему всё словно впервые, мы вступаем в поток сознания, чтобы понять, кто ответственен за все эти мысли и кто за всем наблюдает.
Подобно идеальному учёному, обладающему "несведущим" умом, не имея никаких предубеждений, открытые любым возможностям, совершенно обнажённые перед истиной, мы исследуем всё происходящее. Одно из первых убеждений, с которым мы сталкиваемся, таково: мы воображаем, будто умрём, единственно по той причине, что мы уверены в своём рождении. Но мы не можем доверять информации из вторых рук! Нам нужно выяснить всё собственноручно. Были ли мы рождены? Или рождён был лишь сосуд, в котором временно пребывает наша вечность? Что на самом деле родилось? И кто умирает?
Когда мы вглядываемся в содержимое сознания, на основе которого определяем себя, то обнаруживаем, что всё здесь достаточно быстротечно. Любая когда-либо возникшая у нас мысль появляется, развивается и исчезает. Всё внутри сознания непрестанно умирает и вновь рождается. Одна мысль растворяется в другой. Одно чувство развивается в другое. Будто нет ничего постоянного, всё уже находится в процессе умирания. И находясь в самом сердце такого непостоянства, мы задаёмся вопросом, существует ли нечто достаточно "реальное", что пережило бы смерть.
Жизнь длится всего лишь миг. Затем наступает следующий миг и исчезает в потоке. Мы живём от мгновения к мгновению, никогда не зная, что произойдёт дальше. Но затем во всём этом нечто привлекает наше внимание. Мы понимаем, что каждое переживание нашей жизни было и остаётся преходящим, кроме одного. Что существует неизменная открытость, в которой пребывают все изменения. Как мы могли совершенно не заметить чего-то столь очевидного? Каждый миг мы сознавали, что сознаём: будь то позавчера, на уровне сердца или нутра, что бы при этом ни происходило, всегда остаётся нечто одно, неизменное. Остаётся непреходящее чувство самого бытия. Не бытия "тем" или "этим", но "таковость", в которой наше драгоценное "то" или "это" неизбежно исчезает. В сущности, это основополагающее чувство бытия присутствует настолько, насколько присутствуем мы сами, и не меняется от рождения до смерти. Это непрестанный гул бытия, звучащий в наших бренных клетках. Когда мы прямо обращаем взор на это чувство таковости, когда мы входим в него, когда мы спокойно в нём пребываем, то обнаруживаем, что оно бесконечно. Если мы спросим себя, можно ли обнаружить у этого чувства бытия начало или конец, родилось ли оно когда-то и способно ли умереть, мы сможем ответить только, что ранее нам сообщали неверные сведения о бессмертной природе нашей сущности, что "слух о нашей смерти был сильно преувеличен", как выразился бы Гекльберри Финн.
Не пытайтесь дать этому имя: так вы лишь положите начало священной войне. Поэтому некоторые зовут его Неименуемым. Это чистое внимание, существующее до начала движения сознания. Это пространство между мыслями. Это океан, в котором плывёт наш крошечный пузырёк. Это бесформенность, от которой зависит форма, то бессмертное, что снова и снова умирает – только чтобы бы доказать, что не умрёт никогда.
Нас научили, что для существования мы нуждаемся в нашем теле, но всё обстоит как раз наоборот. Когда наша истинная сущность покидает самость, которой мы себя считали, тело поникает и мгновенно начинает представлять собой проблему, от которой надо избавиться. Это основной принцип естественного сохранения, в процессе которого отбрасывается оболочка, а содержимое вновь пускается в оборот.
Всё, что может умереть, умрёт. То, что не способно умереть, не умрёт. Поймите, как можно извлечь для себя уроки из всех этих граней бытия и вместить целое в сердце, полное заботы и служения. То, что преходяще, привлекает сострадание. То, что вечно, даёт мудрость.
Что заставляет вас думать, что вы были рождены, и что заставляет вас думать, что вы умрёте? Внимательно наблюдайте за такими мыслями и отмечайте необъятность, в которой они разворачиваются.
Мы потеряли разум в поисках устойчивого центра, но его нет. Наш центр – это ширь пространства. Ничто не умирает, и не за что держаться.
27
Изначальное лицо
Некоторые люди убеждены, что сердце человека останавливается, когда он умирает. Другие чувствуют, что его жизнь продолжается. Что заставляет нас вопрошать не только о том, что, или кто, умирает, но и о том, что бессмертно? Что происходит с тем, что наполняло жизнью тело? Откуда оно возникает и какова его дальнейшая судьба?
В ходе обучения в дзен-буддизме учитель иногда спрашивает: "Каким было твоё лицо до того, как ты родился?". Какова ваша изначальная природа? Что в вас никогда не рождалось и не умрёт? Этот вопрос часто застигает учеников врасплох. Они пытаются изо всех сил напрячь глаза, чтобы увидеть внутри какой-то образ. Они видят только растерянность, приобретённую ранее.
Наше изначальное лицо – это лишённое лица присутствие. Отражённое в зеркальных порождениях ума, это то, что переживает мысли и чувства. Это свет, которым зажигается сознание. Оно смотрит сквозь маску личности и даёт жизнь.
Обнаруживать своё изначальное лицо – значит, видеть то, что за маской. За пределами мышления, за пределами известного, за пределами непостоянства есть вечносущая безымянная таковость бытия: наша вневременность, бессмертие, энергетическая сущность. Всего один взгляд на наше изначальное лицо может быть столь же пугающим, сколь и освобождающим. Он расширяет нашу жизнь до вечности. Он трансформирует смерть.
Вы тысячу раз глядели в зеркало, чтобы увидеть то лицо, из которого смотрите на мир. Вы изучили и оценили это лицо, приобретённое благодаря рождению, со всех перспектив, доступных той личности, которая вам досталась вместе с ним. И всё же вы не можете увидеть большую часть себя: лик своей изначальной природы.
Многие рассказывают о "внетелесном опыте", в котором они парили над своей телесной обителью и наблюдали за событиями с лёгкостью и удивлением. Подобное иногда происходит с людьми, страдающими от серьёзных заболеваний, а особенно с теми, кто находится при смерти. Они убеждены, что в своём существовании не зависят от разрушающегося тела. Они замечают, что внутри их физического тела будто бы есть более тонкое тело, даже тело света, которое независимо от плотной внешней оболочки.
Возможно, ещё более значимо то, что происходит с человеком, когда он переживает опыт, "отличный от телесного". Бесконечная открытость простору бытия, не считающая себя вообще никаким телом – астральным или иным. Исцеление, не знающее конца.
Это непосредственный опыт динамического покоя нашей бесформенной сущности, не зависящей ни от какого тела, тонкого или грубого. Как говорят буддисты: "Пустота не ничто, она просто не нечто".
Более глубоко изучить этот вопрос можно, обратившись к книге "Сознание дзен, сознание начинающего" Судзуки Роси, человека огромной души.
Размышление об изначальном лице
Спокойно сидя, ощутите себя сидящим.
Изучите тело, в котором вы сидите.
Наблюдайте за мерцающим полем ощущений, которые мы называем телом.
Отмечайте внесловесный характер ощущения.
Чувство, что оно просто гул, проходящий сквозь тело.
Погрузитесь в ощущение, чтобы пережить то тонкое присутствие, которое позволяет познавать ощущение. Почувствуйте это ощущение внутри ощущения.
Утвердитесь в этом чувстве бытия, жизни, вибрирующей в каждой клетке.
Пребывайте в бытии.
В тишине ощущения обнаруживается чувство присутствия.
Отмечайте, как каждая возникающая мысль привносит хаос в эту простую таковость и заставляет её полагать, что именно чему-то устойчивому, кому-то устойчивому присуще страдание. И она утрачивает свою пространственность.
Пребывайте в бытии.
Просто спокойно сидите и понимайте. Пусть сознавание погрузится само в себя. Познайте то, что познаёт.
Непосредственно переживайте это чувство, с помощью которого вы воображаете, что существуете.
Войдите в него всем сердцем. Пребывайте в центре этого гула.
Есть ли у него начало? Есть ли у него конец?
Или это просто чувство бесконечного бытия, нерождённого и неумирающего?
Не спрашивайте ум, который всегда ограничивает себя определениями, спросите сердце, которое не может дать этому чувству имени, но неизменно им является.
Пребывайте в бытии.
Почувствуйте внутри себя это безвременное присутствие, простор бытия, неименуемую сущность, из которой рождается сознание. Это простое переживание нашей универсальной тайны.
С момента рождения существует лишь одно переживание, которое никогда не менялось: переживание чистого бытия. Не бытия тем или другим. Просто бытия.
С того момента, как мы осознали, что сознаём, присутствует одно непрерывное переживание, лежащее в основе всех других. Это наше изначальное лицо. Костёр, из которого вылетела наша крошечная искра.
Пребывайте в сущностном сиянии бытия.
Отпуская всё, что непостоянно, включая и саму идею непостоянства, вступите непосредственно в шум бытия.
Признавая, что даже наше бессмертие не может бросить вызова нашей смертности, отпустите всё, что умирает, и раскройте, что остаётся.
Когда восьмидесятиоднолетний тайский учитель медитации посещал центр в Новой Англии, он спросил собравшихся учеников: "Что остаётся, когда просветлённый человек умирает?". Когда один монах дал традиционный ответ, что ничего не остаётся, учитель остановил его и сказал: "Нет, остаётся истина!".
Что это за истина, которой мы являемся по существу и которая не умирает? Какова наша изначальная природа?
И каким образом погружение в присутствие, благодаря которому мы пребываем в присутствии, отвечает этому вопрошанию?
Признайте, что внимание – ваша изначальная природа, существующая до рождения сознания. Это сознание зависит от присутствия внимания, однако внимание не зависит ни от чего, оно просто присутствует.
Пребывайте в бытии.
Увидьте то, что смотрит глазами нашего изначального лица.
Наблюдайте своими истинными глазами за появлением сущностной мудрости и сострадания – настолько великих, что никто из тех, кого вы любите, снова не умрёт одиноким.
Как и вы.
28
Переживания после смерти
Многие говорят о "переживаниях после смерти", но так их называть неправильно. То, что люди имеют в виду – это переживания "после умирания" или, возможно, переживания "во время смерти". Переживанием после смерти будет новое рождение.
В последнее время вокруг таких переживаний ведётся много дискуссий. Раймонд Муди, Кеннет Ринг и многие другие изучали истории людей, вернувшихся к жизни после "клинической смерти". Они взяли интервью у сотен людей, которые рассказывали о том, что свободно парили вне своего тела, слышали, как их объявляют мёртвыми, и проходили через какой-то барьер или сквозь туннель, мимо давно ушедших любимых людей, магнетически притягиваемые сияющим светом, излучавшим всепоглощающий покой и всеохватывающую любовь. Большинство людей считали, что в этом великом свете олицетворён Христос или Будда, или сам Бог. Некоторые дети рассказывали, что повстречались с Санта-Клаусом. Несколько подростков описывали, что встретились с любимым супергероем из мультфильма. А изумлённого атеиста, который ошибочно верит, что посмертное существование зависит от существования Бога, в то время как на самом деле оно зависит только от существования как такового, возможно, ждёт улыбающийся седовласый Эйнштейн с чашкой чая, готовый сесть и обстоятельно всё обсудить. Большинство из тех, кто вернулся после такого опыта, возвратились с тремя очень ценными осознаниями: они стали больше наслаждаться жизнью, меньше бояться смерти и обрели новое понимание цели. Вот вам и пересмотр жизни!
Как бы чудесно и успокаивающе всё это ни звучало, тем не менее в этом есть трагическая нота. Разве многие из вернувшихся были так хорошо подготовлены к этому опыту, настолько знакомы со своей собственной великой природой, что узнали своё изначальное лицо, сияющее перед их глазами? Многие ли знали, что нужно сорвать с себя все привязанности к "имени и форме" и без колебаний принять эту уникальную возможность? Многие ли из тех, кто до своей смерти страдал от болезни ложного отождествления, сумел вырваться из её оков после смерти?
Большинство людей совершенно не готовы встретиться со своей необъятностью. В смерти, как и в жизни, большинство идёт привычной дорогой, какой бы болезненной она не была, лишь затем, чтобы оказаться в узнаваемом окружении – пусть даже совсем неудовлетворительном. Мы мыслим слишком узко. В сущности, мысль как таковая недостаточно обширна, чтобы охватить истину. Истину, как и своё изначальное лицо или неопределимое чудо бытия, мы никогда не можем полностью "узнать", но всегда можем полноценно ею быть. В Ветхом Завете говорится, что мы можем познать Бога, но не можем быть Богом. По моему опыту, всё в точности наоборот. Мы можем переживать этот уровень сознания, этот простор бытия, восторг от которого, за неимением лучшего слова, можно называть Богом, но впоследствии мы не можем описать, каким было это переживание. Мы склонны описывать его не таким, каким оно было. Но дело не в том, что это нельзя ухватить мыслью. Оно было не формой, но и не отсутствием формы. Оно было не во времени, но в безвременности, из которой исключено время. "Это было не похоже ни на что, что я переживал прежде, но было мне совершенно знакомо".
Целую истину невозможно удержать в мысли, однако её послевкусие может длиться всю жизнь. Мысль по отношению к уму – то же, что ваше преходящее лицо по отношению к изначальному лику. Мысль просто описывает себя. Для истины мы нуждаемся в чём-то большем и более интуитивном – что, даже когда ум в растерянности, найдёт путь домой по памяти.
Обнаружение нашего изначального лица – это работа, которую необходимо совершить сейчас, пока наше нынешнее лицо ещё не опало безжизненно на лицевых костях черепа, беспомощно взирая на нас снизу вверх, со смертного одра.
Как говорилось ранее, в различных священных книгах описываются методы, с помощью которых мы можем избежать олицетворения нашего непрестанного страха смерти даже после того, как мы умрём. Наш страх быть раненными, по всей видимости, усиливается за счёт всякого отождествления с любым телом, каким бы тонким или сиятельным оно ни было. Ваше изначальное лицо не обладает формой. У этого лица даже нет лица.
Многих бросает в дрожь, когда они рассуждают о возможности того, что загробный мир окажется жесток. Мы подозреваем, что наша жизнь при внимательном изучении не будет признана достойной. Мы боимся воздаяния. Мы воображаем, будто смерть во всём отлична от жизни, хотя она состоит из тех же проекций ума.