Ты видел теплое покаяние, посмотри же и на милосердие отца. Он не дожидается, пока сын дойдет до него, но спешит навстречу сам и обнимает его. Ибо будучи по природе Отцом, Бог есть Отец и по благости. Он обнимает сына, дабы всецело соединить его с Собою, как сказано: и слава Господня будет сопровождать тебя (Ис. 58, 8). Прежде, когда сын сам удалялся, время было и отцу удалиться от объятий. А когда сын приблизился через молитву и обращение, тогда благовременно стало и обнять его. Отец кидается на шею сыну, показывая, что она, непокорная прежде, стала ныне покорной, и целует его, обозначая примирение и освящая уста, прежде осквернившиеся, как некое преддверие, и через них посылая освящение и вовнутрь.
22–24. А отец сказал рабам своим: "принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги. И приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться. Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться.
Под "рабами" можно разуметь Ангелов, так как они служебные духи, посылаемые на служение для достойных спасения (Евр. 1, 14). Ибо они обращающегося от злобы одевают в лучшую одежду, то есть в прежнюю, которую мы носили прежде греха, одежду нетления, или же в одежду лучшую всех прочих, какова одежда крещения. Ибо она первая надевается на меня, через нее я снимаю с себя одежду неприличия. Под "рабами" можешь разуметь Ангелов и потому, что они служат при всем том, что совершается ради нас, и потому что при их посредстве мы освящаемся. Под "рабами" можешь разуметь и священников, так как они обращающегося одевают через крещение и учительское слово, надевая на него первую одежду, то есть Самого Христа. Ибо все мы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись (Гал. 3, 27).
И дает перстень на руку – то есть печать христианства, которую мы получаем через дела. Ибо рука есть знак деятельности, а перстень – печати. Итак, крестившийся и вообще обращающийся от злобы должен иметь на руке, то есть на всей деятельной силе, печать и признак христианина, дабы мог показать, как он обновился по образу создавшего его. Или иначе: под "перстнем" можно разуметь залог Духа Святаго. Бог даст совершеннейшие блага тогда, когда наступит их время, а ныне, для уверения, как бы в виде залога будущих благ, дает нам такого рода дарования: одним – дар чудотворения, другим – дар учительства, иным – другой какой-нибудь дар. Принимая сии дары, мы с твердостью уповаем и на получение совершеннейших.
Дается обувь на ноги – дабы они сохранились как от скорпионов, то есть от погрешностей по видимости малых и тайных, как говорит Давид (см. Пс. 18, 13), однако же смертоносных, так и от змей, считаемых вредными, то есть от грехов. И иначе: удостоенному первой одежды дается обувь в знак того, что Бог делает его готовым благовествовать и служить на пользу другим. Ибо отличительное свойство христианина – быть полезным для других.
Кто есть "откормленный теленок", закалаемый и ядомый, нетрудно понять. Он есть, без сомнения, истинный Сын Божий. Поскольку Он – Человек и принял на Себя плоть, по природе неразумную и скотоподобную, хотя и наполнил ее собственными совершенствами, посему здесь и назван тельцом. Теленок сей не испытал ярма закона греховного, поскольку определен на сие таинство прежде создания мира (1 Пет. 1, 20). Быть может, покажется изысканным то, что еще имеет быть сказано, однако же пусть будет сказано. Хлеб, который мы ломим, по виду своему состоит из пшеницы, посему может быть назван откормленным пшеницею, а по духовной стороне есть плоть, посему может быть назван тельцом, и таким образом один и Тот же есть Телец и упитанный.
Итак, всякий кающийся и делающийся сыном Божиим, особенно же восставленный и вообще от греха очищаемый, причащается Сего упитанного Тельца и бывает причиной веселия для Отца и рабов Его, Ангелов и священников, ибо был мертв и ожил, пропадал и нашелся. В том отношении, что он пребывал во зле, он был мертв, то есть безнадежен, а по отношению к тому, что природа человеческая удобопреклонна и легко от злобы может обратиться к добродетели, он называется пропадавшим. <…>
25–32. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование. И, призвав одного из слуг, спросил: "что это такое?" Он сказал ему: "брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым". Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: "вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими. А когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка". Он же сказал ему: "сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое; о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв, и ожил; пропадал, и нашелся.
Здесь задают пресловутый вопрос: как оказывается завистливым сын, который в прочих отношениях жил и служил отцу благоугодно? Но он разрешится, коль скоро сообразят, почему была сказана сия притча. Притча эта вместе с предыдущими сказана была, без сомнения, потому, что фарисеи, считавшие себя чистыми и праведными, роптали на Господа за то, что Он принимал блудниц и мытарей. Если же она сказана потому, что роптали фарисеи, которые по видимости были праведнее мытарей, то считай, что лицо сына ропщущего как бы относится ко всем, кои соблазняются внезапным благополучием и спасением грешников. А это не есть ли досада на излитие человеколюбия Божия, непонятное для нас, а потому рождающее ропот. И Давид не выводит ли лицо соблазняющихся миром грешников (см. Пс. 72, 3), подобно как и Иеремия, когда говорит: почему путь нечестивых благоуспешен? Ты насадил их, и они укоренились (Иер. 12, 1–2). Все это свойственно слабому и бедному уму человеческому, который возмущается и приходит в недоумение при виде недостоинства, особенно благополучия людей порочных. Посему Господь настоящей притчей как бы так говорит фарисеям: "Пусть так, что вы, подобно этому сыну, праведны и благоугодны перед Отцом; но Я прошу вас, праведных и чистых, не роптать на то, что мы устрояем веселие за спасение грешника, ибо и он тоже сын". Итак, отсюда не зависть обнаруживается, но сей притчей Господь вразумляет фарисеев, дабы они не досадовали на принятие грешников, хотя бы сами и были праведны и соблюдали всякую заповедь Божию. И нимало не удивительно, если мы огорчаемся принятием тех, кои кажутся недостойными. Человеколюбие Божие так велико и так обильно подает нам свои блага, что отсюда и ропот может родиться. Так мы говорим и в обычной беседе. Часто оказав кому-нибудь благодеяние, потом не получив благодарности, мы говорим, что все порицают нас за то, что мы столь благодетельствовали. Хотя, может быть, никто не порицал нас, но, желая показать величие благодеяния, мы выдумываем это. Рассмотрим же эту притчу по частям и как бы в кратком извлечении.
Старший… сын его был на поле… То есть в мире сем возделывал свою землю, то есть плоть, дабы она изобиловала хлебами, и сеял со слезами, дабы пожать с веселием (см. Пс. 125, 5). Узнав о случившемся, он не хотел войти в общую радость. Но человеколюбивый отец выходит, зовет его и сообщает ему, что причиной веселия является "оживление мертвого", чего тот не знал, как человек соблазняющийся и обвиняющий отца за то, что он не дал ему и козленка, а для распутного заколол откормленного теленка. Что обозначается "козленком"? Можешь узнать это из того, что всякий козленок причисляется к стороне левой, стороне грешников (см. Мф. 25, 33 и 41).
Итак, добронравный как бы говорит отцу: "Я проводил жизнь во всяком труде, терпел гонения, неприятности, оскорбления от грешников, и ты никогда не заколол для меня и козленка, то есть оскорбляющего меня грешника, дабы я мог найти малую приятность". Например, Ахав был козлищем по отношению к Илии. Он гнал пророка, но Господь не предал тотчас же сего козла на заклание, дабы немного обрадовать Илию и успокоить с друзьями его пророками. Посему Илия и говорит Богу: разрушили жертвенники Твои и пророков Твоих убили (3 Цар. 19, 14). По отношению к Давиду козлом был Саул и все клевещущие на него, которым Господь позволял искушать его, но которых не убивал для удовлетворения Давида. Посему сей и говорит: доколе, Господи, нечестивые, доколе нечестивые торжествовать будут? (Пс. 93, 3.) Так и сей представляемый в Евангелии сын говорит: "Который постоянно в трудах, того ты не удостоил никакого утешения, ни даже не предал на заклание никого из оскорбляющих меня, а теперь так, без труда, спасаешь распутного!"
Вся цель притчи сей, сказанной по поводу ропота фарисеев на Господа за принятие им грешников, состоит в том, чтобы научить нас не отвергать грешников и не роптать, когда Бог принимает их, хотя бы мы были и праведны. Младший сын – блудницы и мытари; старший сын – фарисеи и книжники, предположительно принимаемые за праведных. Бог как бы так говорит: "Пусть вы действительно праведны и не преступали никакого повеления, но неужели же не должно принимать тех, кои обращаются от зла?" Подобных ропотников вразумляет Господь настоящей притчей.
Не безызвестно мне, что некоторые разумели под старшим сыном Ангелов, а под младшим – природу человеческую, возмутившуюся и непокорившуюся данной заповеди. Другие разумели под старшим израильтян, а под младшим – язычников. Но истинно то, что мы сейчас сказали, именно: что старший сын представляет собой лицо праведных, а младший сын – грешников и раскаивающихся, а притча составилась из-за фарисеев, которым Господь внушает, что они, хотя бы сами были праведны, не должны огорчаться принятием грешников. Итак, да не оскорбляется никто судьбами Божиими, но да терпит и в том случае, когда делаются счастливыми и спасаются очевидные грешники.
Ибо, откуда ты знаешь? – может быть, тот, кого ты считаешь грешником, принес покаяние и за то принят. А также может быть, он имеет тайные добродетели и ради них благоприятен в очах Божиих.
Глава шестнадцатая
1–9. Сказал же и к ученикам Своим: один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: "что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем: ибо ты не можешь более управлять". Тогда управитель сказал сам в себе: "что мне делать? господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь. Знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом". И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: "сколько ты должен господину моему?" Он сказал: "сто мер масла". И сказал ему: "возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят". Потом другому сказал: "а ты сколько должен?" Он отвечал: "сто мер пшеницы". И сказал ему: "возьми твою расписку и напиши: восемьдесят". И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде. И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители.
Всякая притча прикровенно и образно объясняет сущность какого-нибудь предмета, но она не во всем подобна тому предмету, для объяснения которого берется. Посему не должно все части притчи изъяснять до тонкости, но, воспользовавшись предметом, насколько возможно, прочие части нужно опускать без внимания как прибавленные для целости притчи, а с предметом не имеющие никакого соответствия. Так нужно поступить и с предложенной притчей. Ибо если мы возьмемся до тонкой подробности объяснять все: кто управитель, кто приставил его к управлению, кто донес на него, кто должники, почему один должен маслом, а другой – пшеницей, почему говорится, что они должны были по сто мер, – и если все прочее вообще будем исследовать с излишним любопытством, то мы сделаем речь темной, причем, вынужденные затруднениями, может быть, дойдем и до смешных объяснений. Посему настоящей притчей должно воспользоваться столько, сколько можно. Поясню немного. Господь желает здесь научить нас хорошо распоряжаться вверенным нам богатством. И, во-первых, мы научаемся тому, что мы не господа имения, ибо ничего собственного не имеем, но что мы управители чужого, вверенного нам Владыкой с тем, чтобы мы располагали имением хорошо и так, как Он повелевает. Потом научаемся тому, что если мы поступаем в управлении богатством не по мысли Владыки, но вверенное нам расточаем на свои прихоти, то мы такие управители, на которых сделан донос. Ибо воля Владыки такова, чтобы вверенное нам мы употребляли на нужды сослужителей, а не на собственные удовольствия. Когда же на нас доносят и мы будем отставленными от управления имением, то есть исторгнутыми из здешней жизни, когда именно мы будем давать отчет в управлении после преставления отселе, тогда мы поздно примечаем, что нужно делать, и приобретаем себе друзей богатством неправедным. Неправедным называется то богатство, которое Господь вручил нам для употребления на нужды братьев и сослужителей, а мы удерживаем оное для самих себя.
Но поздно мы ощутим, куда нам обратиться и что в этот день мы не можем ни трудиться, ибо тогда не время делания, ни милостыни просить, ибо это уже неблагоприлично, так как девы, просившие милостыни, названы неразумными (см. Мф. 25, 8). Что же остается делать? Разделить с братьями это имение, дабы, когда перейдем отселе, то есть переселимся из здешней жизни, нас бедные приняли в вечные обители. Ибо нищим во Христе назначены в удел вечные обители, в которых они могут принять явивших им любовь здесь через раздачу богатства, хотя оное, как принадлежащее Владыке, сначала нужно было раздать бедным. Они суть должники, по сказанному: всякий день милует и взаймы дает (Пс. 36, 26), – и в другом месте: благотворящий бедному дает взаймы Господу (Притч. 19, 17). Итак, предварительно нужно было все раздать добрым должникам, которые уплачивают во сто крат. Впрочем, когда мы оказываемся управителями неверными, несправедливо удерживая за собой то, что назначено для других, нам не должно навсегда оставаться в этом бесчеловечии, но должно раздавать бедным, дабы они нас приняли в вечные обители.
Когда мы так будем уяснять эту притчу, то в объяснении не встретится ничего ни лишнего, ни изысканного, ни гадательного.
Впрочем, выражение сыны века сего догадливее означает нечто другое, не неудобопонятное или странное. "Сынами века" сего называет тех, кои придумывают все, что на земле полезно для них, а "сынами света" – тех, кои из любви к Богу должны преподавать другим духовное богатство.
Итак, здесь говорится, что люди, поставляемые в управители человеческим имением, всячески стараются о том, чтобы после отставки от управления иметь утешение, а сыны света, поставляемые, то есть получающие в доверие управление духовным имением, нисколько не думают о том, чтобы после сего получить себе пользу. Посему сыны века сего суть те, коим вверено управление человеческими делами и кои в своем роде, то есть в жизни сей, умно ведут свои дела; а сыны света – те, кои приняли имение с тем, чтобы управлять им боголюбезно. Но оказывается, что, управляя человеческим имением, мы умно ведем свои дела и стараемся, чтобы иметь какое-нибудь убежище жизни и тогда, когда будем отставлены от сего управления. А когда управляем имением, коим должно распоряжаться по воле Божией, мы, кажется, не заботимся о том, чтобы нам по преставлении из здешней жизни не подпасть ответственности за управление и не остаться без всякого утешения. Потому мы и называемся неразумными, что не думаем о том, что будет полезно для нас после сего. Но будем приобретать себе друзей в нищих, употребляя на них неправедное богатство, данное нам от Бога в оружие правды, но нами удержанное в свою пользу и потому превратившееся в неправду. Если же богатство, праведным путем доставшееся, когда им управляют нехорошо и не раздают нищим, вменяется в неправду и в маммону, то тем более богатство неправедное. Будем же сим последним приобретать себе друзей, дабы, когда умрем и переселимся из здешней жизни или и в другом случае будем малодушествовать от осуждения, они приняли нас там в вечные обители.
10–13. Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше? Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне.
Господь еще учит тому, что богатством нужно управлять по воле Божией. Верный в малом, то есть хорошо распоряжавшийся вверенным ему имением в мире сем, и во многом верен, то есть и в будущем веке достоин истинного богатства. Малым называет земное богатство, так как оно поистине мало, даже ничтожно, поскольку скоропреходяще, а многим – богатство небесное, так как оно всегда пребывает и прибывает. Посему кто оказался неверным в сем земном богатстве и данное на общую пользу братьев присвоил себе, тот не будет достоин и того многого, но будет отвергнут как неверный.
Поясняя сказанное, прибавляет: итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? "Неправедным" богатством назвал богатство, которое остается при нас, ибо если бы оно не было неправедно, оно и не было бы у нас. А теперь, поскольку оно у нас, то очевидно, что неправедно оно, так как задержано нами и не роздано бедным. Ибо похищение чужого имения или принадлежащего нищим есть несправедливость. Итак, кто нехорошо и неверно управляет сим имением, как тому доверять истинное богатство? И нам кто даст наше, когда мы неверно распоряжаемся чужим? А оно чужое, так как назначено для бедных и так как мы ничего не принесли в мир, но родились нагими. Наш удел – богатство небесное и божественное, ибо там есть жилище наше (см. Флп. 3, 20). Имение и приобретение чужды для человека, сотворенного по образу Божию, ибо из них ничто не похоже на него. А наслаждение божественными благами и общение с Богом – это сродно нам. Доселе Господь учил нас, как должно верно управлять богатством, ибо оно чужое, не наше, а мы – управители, но не господа и владыки.