1. Нравственность позитивного исполнения
Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной.
Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой.
Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу; истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта.
Весь этот отрывок настолько пронизан иудейскими образами и выражениями, настолько соответствует иудейскому мировоззрению, что изложить его в соответствии с менталитетом, например, современного западного человека крайне затруднительно. Нравственное поведение переплетается с правовыми инстанциями, самая высшая из которых – "геенна огненная". Жертвоприношение на алтаре, примирение с противником из-за страха перед наказанием – все это для нас звучит весьма непривычно. Но это делается исключительно ради придания иудейского колорита совершенно понятному и простому наставлению.
Убийство всего лишь крайняя и сильнейшая форма проявления возбуждения одного человека против другого. Но для людей, ступивших на путь становления, нравственной виной является не только любая вспышка раздражительности, выливающаяся в желание разрушить благополучие другого, задеть, осудить или оскорбить его, но и даже само состояние аффекта. Это возвышение праведности фарисеев, доселе существующей строгости нравственных норм до их сокровенной сути, углубление заповеди до показа самых основ зла. Но здесь еще нет того исполнения заповеди, которого Иисус ждет от Своих учеников. Этим новое естество в человеке еще не достигнуто, лишь старое приглушено настолько, что он становится предельно невозмутимым и хладнокровным. То всего лишь приглаженный, пребывающий в покое безмолвный хаос.
Исполнение наступает тогда, когда вместо инстинктивного "против других" в человеке оживает непроизвольное "для других". Их притеснения и нападки его к этому и побуждают. Вот что такое новый человек. Жизнь другого больше не отрицается, а утверждается. Мало не совершать зла и сдерживать его, требуется совершать нечто конкретное ради блага другого.
Теперь ясно, почему акцент в словах Иисуса падает на стихи 23 и 24. Важнее всего примириться с братом – перед этим отступает даже самое святое и величественное. Образное наставление, прежде чем принести дар свой на алтарь, помириться с тем, о ком вы вспомнили, что он на вас в обиде, делает данную обязанность почти безусловной, а проявления потребности "жить для других" практически безграничными. Раздражение или ненависть другого против нас не должны сдерживать порывы нашего сердца, бьющегося ради него. Они, напротив, должны побуждать его произнести искупительные слова. Тем самым на позитивное исполнение заповеди возлагается высокая задача. Примирение полная противоположность убийству, одно созидательно, другое – разрушительно.
Но мы просто обязаны дойти до самой сути этого процесса, иначе нам не постичь естественного закона нового человека, проявляющегося в нем. Люди, какими они пока что остаются, имеют обыкновение, сами того не желая, противопоставлять себя друг другу, что выражается в столкновении интересов, враждебной предвзятости и инстинктивной борьбе за существование. В результате они постоянно пребывают в напряжении, которое усиливается из-за разногласий совместной жизни. Когда же это напряжение внезапно достигает определенной амплитуды, наружу вырывается возбуждение, раздражение, гнев, ненависть, люди оскорбляют друг друга, клевещут на других, вредят им, вплоть до того, что у них возникает желание убить кого-то. Иисус учит, что мало лишь помешать этому напряжению смерти вырваться наружу, от него нужно избавиться. То есть сменить его напряжением жизни, стремлением жить для других.
Но на подобное способен лишь тот, для кого внутреннее стремление жить для ближнего так же естественно, как обычно для кого-то напряженные отношения с другими, противопоставление себя им. Стало быть, то исполнение, на которое здесь указывает Иисус, – есть жизненное проявление изначального человеческого естества, каковое, как мы видели, зарождается и проявляется во всей полноте в Заповедях блаженства. Тут возникает неумолимое стремление помогать ближним. Примирение с нашим раздраженным противником – это нечто иное, как мир, который творят своей жизнью чада Божьи.
Стало быть, позитивное исполнение нравственных заповедей, столь важных для старого естества, есть не что иное, как созидательное, действенное проявление нового естества, которое люди в своем становлении не просто развивают в себе как таковое, но и противопоставляют нападкам естества старого. Против старого порядка вещей должен выступить новый – и преодолеть его. Укрощенный и хладнокровный хаос, подобный свирепому, несущему гибель чудовищу, должен быть побежден и преобразован все оживляющими и примиряющими проявлениями изначального естества.
Вот что хочет сказать нам Иисус своими пояснениями и примерами. Единичный случай не столь важен, нужно постичь общий принцип. Иисус не занимается казуистикой, а приводит примеры всеобщих законов, но мы не вправе останавливаться лишь на этих примерах, нам необходимо познать универсальный принцип. И не так уж важно, чтобы Ищущий на всякий случай помирился с ближним, имеющим что-то против него. Может быть, он внутренне к такому еще совершенно не готов, да у него и нет на то полномочий. И в этом Ищущий лишь внешне имитировал бы проявление изначального естества, но был бы неспособен показать свою созидательную силу, его действия не принесли бы результата, и это имело бы для него губительные последствия. А, может быть, это ему и вовсе не удастся, поскольку он лишь еще усилит гнев другого человека. Подумайте о тех случаях, которые, возможно, подразумевают эти стихи, и вспомните, что даже Иисус, насколько нам известно, совершенно не пытался примирять с Собой Своих рьяных противников. Ведь главное, чтобы в нас господствовал естественный закон новой жизни. Мы должны во что бы то ни стало жить для наших ближних, и любая враждебность с их стороны должна вызывать у нас лишь искреннее сострадание и стремление примириться с ними.
И как именно в отдельных случаях это станет поступком, сказать практически невозможно, ибо все зависит от восприятия положения вещей в сокровенной сути. У нас нет права конструировать его исходя из собственных умозаключений, ибо в таком случае оно утратило бы свою сокровенную суть, в которой и заключена его созидательная сила. Главное, чтобы новый тип ощущения жил и действовал в нас, когда только стремление любить ближнего и будет способно воздействовать на изначальное естество.
Иисус открывает нам одну сторону такой удивительной перспективы, но мы увидим ее со всех сторон, и перед нами откроется все необъятная область нравственного, если не задержимся на конкретном случае, а постигнем сам естественный закон нового естества, о котором здесь и идет речь.
Взять, к примеру, взаимоотношение полов. Бесспорно, подлинная культура основана на их взаимном дополнении, на взаимном влиянии женского и мужского естества. Здесь, конечно, скрыта тайна человеческого будущего. Но пока что между ними нет никакого плодотворного сотрудничества, и причина этого – напряжение в отношениях между полами, отчего они почти всегда при более тесном контакте чувственно воспламеняются. Поэтому нравственная заповедь гласит: никого не соблазняй; не сближайся слишком ни с одной девушкой. Если вникнуть в смысл этих слов, то окажется, по аналогии, что высказывание Иисуса о гневе и презрении как нравственном прегрешении относится и ко всякому кокетству и игре чувственными раздражителями. Однако позитивное исполнение идет намного дальше: если даже при твоем безупречном поведении у другой стороны возникло половое влечение, то ты, будучи далеким от мысли воспользоваться представившимся случаем или боясь прервать общение, обязан скорее погасить его чистотой своего существа и разрядить чувственное напряжение собственной гармонией. Если в дружбе между мужчиной и женщиной один из них оступится, то другой не должен, потеряв голову, вместе с ним катиться в пропасть страсти, но он и не станет позорно убегать, оставляя оступившегося на произвол судьбы. Он должен удерживать его подле себя и руководить им до тех пор, пока у того не пройдет приступ головокружения. Это и есть позитивное исполнение заповеди "никого не соблазняй" – позволять своему изначальному мужскому (или женскому) естеству чисто и непорочно служить другу противоположного пола, стать для него в итоге усладой в жизни и помощником в его становлении.
И так во всем: не пагубно влиять на ближнего, а поскорее избавлять его от всяческих жизненных затруднений, отвечать на недоброжелательство с его стороны благосклонностью к нему и содействием; не завидовать другому, а искренне радоваться его счастью, простодушно принимать любое его коварство и лукавую игру против тебя; не быть недоверчивым, а безоговорочно доверять ему; не наживаться на убытках и потерях других, а управлять своим имуществом, как вверенным нам достоянием, на благо им; не быть эгоистичным, а жить как подобает члену единого целого. Вот что такое нравственность позитивного исполнения, которому не нужно побеждать дурное в человеке, поскольку оно само от него избавлено и живет созидательной правдой.
Подобные нравственные проявления изначального естества не только свидетельствуют о новом порядке вещей, но и способствуют его распространению. Ибо они побеждают хаос и преобразуют его. Под их оживляющим влиянием все рано или поздно станет иным. Поэтому правила новой нравственности являются одновременно и естественными законами человеческого становления, которого мы так ждем.
2. Нравственность изначального чувства
Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.
Противоречие между старым и новым, наглядно показываемое нам в этой заповеди, проясняет и новую сторону "лучшей праведности": прежняя праведность подразумевает жизнь по нравственным принципам, а новая – жизнь по нравственным чувствам. У кого чувства безнравственные, тот и сам безнравствен, какую бы нравственную жизнь он ни вел. Поэтому нецеломудренное чувство равносильно прелюбодеянию, поскольку и то и другое – проявление одного и того же безнравственного естества, между ними нет качественного различия. Если некто решительно и твердо воздерживается от всего противоречащего морали и в своих поступках руководствуется исключительно нравственными требованиями, то он ведет нравственную жизнь. Но истинно нравственным является лишь тот, кто испытывает внутреннюю потребность проводить в жизнь нравственный идеал. Ибо он нравствен по своей сути, а вовсе не потому, что в своем поведении ориентируется на нравственные идеалы. Его поступки определяются изначальными чувствами, которые сами по себе уже нравственны, а не моральными принципами, противоречащими его собственным наклонностям, но вынуждающими его держать их в узде.
Нравственность Царства Божьего есть свободное нравственное бытие с характерными для него внутренне необходимыми жизненными проявлениями. Безнравственное чувство в нем не рождается, оно бьет ключом из поврежденной человеческой натуры, которая нуждается в исцелении и искуплении, иначе новое естество не возникнет. Изначальное естество непорочно в своем чувстве, а где оно властвует, там и непорочен половой инстинкт, играющий важную роль в жизни людей. Уважение к себе и другим делает любое извращение невозможным. Чувственные отношения между полами сохраняются, но они превращаются в чистый живительный источник взаимного притяжения. Грязные вожделения не возникают там, где люди испытывают глубокое уважение друг к другу.
Но и здесь высказывание Иисуса о прелюбодеянии всего лишь пример. Поясняемая им особенность новой нравственности многогранна.
Кто из вас добивается похвалы и одобрения, тот уже похитил славу у Отца Небесного. И ждущий благодарности – тоже. Ведь все жизненно важное мы можем совершить лишь по воле Бога, живущего в нас. Стало быть, если благодарность и похвала, почести и восхищение не вызывают у человека неловкости, значит, у него благоговение перед Богом – чувство отнюдь не изначальное.
Считающий кого-либо своей помехой на пути в душе уже вычеркнул его из своей жизни. Утверждение отнюдь не бессмысленное, такое вполне реально. Ощущающий себя членом единого целого в каждом конкуренте видит того, кто его дополняет, облегчает ему работу или берет на себя ее выполнение в процессе совместного труда на общее благо. И если его примирительная позиция окажется кому-либо хоть чуточку полезной, то одно это должно радовать его ничуть не меньше, чем если бы он оказал ему конкретную помощь. Такой человек никого своей помехой больше не считает.
Завидующий своему ближнему в душе его уже обокрал. Привязавшийся всем сердцем к каким-либо благам, интересам или привычкам и, предал и продал себя. Считающий другого плохим его уже проклял и над ним возвысился. Но тогда все мы – разбойники, убийцы, прелюбодеи, богохульники! Что ж, такие мы и есть, как бы ни старались жить добропорядочно и благочестиво, ибо таковы мы своих чувствах. Но Иисус говорит это не для того, чтобы нас сокрушить. Он разъясняет нам, кто мы такие на самом деле и кем можем стать, если будем честно искать. Это яркие лучи прожектора, указывающие нам землю обетованную, которой мы жаждем.
Чувства, вызываемые жизненными процессами изначального естества, сотканы из правды. Наше предназначение, с которым мы приходим в этот мир, оживает в нас, добиваясь своего воплощения. И тогда робость, самовольство, поверхностность и односторонность, смущающие и искажающие человеческую натуру, оказываются побежденными, и чистый источник возрождающегося бытия изливается мощным и прозрачным потоком. И поэтому пробуждающиеся в нас чувства простодушно-нравственны. Перед изначальностью и энергией их созидательного проявления меркнут все нравственные поступки, даже если ими движут глубочайшее понимание законов морали и самая что ни на есть зрелая воля. Так всякий плод человеческих размышлений и неустанного труда – сущий пустяк по сравнению с творениями гения, подобными вулканическим извержениям.
Нравственные чувства возникают и укрепляются в нас по мере развития изначального естества, наполнения его истинным содержанием в процессе жизни и переживания происходящего, проявления им правды во всей ее полноте. Но все это происходит лишь в беспрестанной борьбе с противоестественными, извращенными и испорченными чувствами, рождаемыми в нас старым естеством, которое необходимо преодолеть и исторгнуть. Вот почему жизнь человека, проникнутая изначальными нравственными чувствами, – это и есть его становление. Они – цветы обновления, которые станут зрелыми плодами жизни.
Тем самым нам тотчас говорят, как к этому прийти: только через развитие в нас новой жизни. Все остальное бесполезно, нам придется снова и снова обращаться к тому становлению, о котором свидетельствуют Заповеди блаженства. Лишь так мы вновь обретем изначальные чувства, полные живого истинного смысла. Наша работа над собой может способствовать их развитию и довести их до полного созревания, но она никогда в нас не вызовет эти чувства, поскольку они должны быть изначальными. Чувства, вызываемые нашей нравственной волей, подлинными не назовешь, в них нет ни стихийно возникшей правды, ни глубокой убежденности, ни бьющей ключом жизненности и безошибочной уверенности, ни созидательной силы и все превосходящего полновластия.
И все остается как было. Лишь через становление изначального естества мы приходим к нравственности изначального чувствования, чем ускоряем развитие в нас нового естества. И это сразу же облегчает борьбу с дурными чувствами, буйствующими в нашем старом естестве. Наша праведность, а также страдания этого мира заставляют многие из них бесследно исчезнуть. Иных наша терпеливость лишает той атмосферы, без которой они не могут жить. Лишь малая часть их остается в человеке, жаждущем правды. Но хуже всего приходится дурным инстинктам, для которых пагубно все, что мы делаем ради непосредственности нашего внутреннего бытия, ради ухода за ребенком, развивающимся в нас. Для этих инстинктов вновь обретаемые нами искренность и простодушие просто невыносимы. И чем активнее заявляет о себе внутренний истинный человек, тем более шатким оказывается их положение.
Тогда что может быть глупее возражения, будто неизбежность обновления автоматически исключает работу над собой. Вовсе нет. Она просто ограничена условиями становления, на которые мы в состоянии повлиять, и тем, что нам под силу предпринять для его успешного развития. Такая работа не созидает новое, а лишь весьма успешно способствует ему. Она может ухаживать за изначальным естеством, лелеять его, но вызвать его к жизни не в ее власти. Оно должно родиться. Ведь Иисус не продолжает так: а посему пробуждай в себе нравственные чувства, Он говорит совсем иное:
Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.
Глаз и рука ввергают нас в соблазн, если вызывают в нас дурные желания. А коли так, то их следует вырвать, чтобы они не лишили нас новой жизни. Лучше потерять их, нежели погибнуть вообще. Глаз всего лишь передает нам раздражения, он орган нашего восприятия. Глаз называется вместо той области, откуда происходят волнующие нас раздражения, отчего создается впечатление, что это требование призывает к радикальным мерам: выплесни вместе с водой из ванны и ребенка! Если увиденное вызывает у тебя хоть какое-то половое возбуждение, то сразу же вырви глаз. Так наглядно и образно показывается нам та абсолютная беспощадность и обстоятельность, с которой следует избегать любых впечатлений, подстегивающих половой инстинкт.
Естественно, данное наставление Иисуса применимо не только по отношению к распутным и безнравственным чувствам, оно универсально. Если мы хотим, чтобы в нас возникли нравственные чувства, которые исходили бы от нового естества, то нам следует лишить подпитки все не совместимые с ними инстинкты, лишить их стимуляторов и раздражителей, той среды и почвы, на которой они растут и процветают. Так мы заставим их умолкнуть. И если это сопровождается сильным негодованием, побуждающим кого-то чуть ли не вырвать сразу глаз, то дурные желания, ничем более не питаемые, умрут, а чистые чувства усилятся.