Новой нравственности, напротив, присуща чистота и строгость. Ее суть одна и та же во всех измерениях жизни и во всех проявлениях изначального естества. По мере ее возрастания в нас наше поведение и образ жизни начинают соответствовать этим свойствам, и гармония ее чистоты обязательно сказывается на нашем внешнем облике и наших действиях. Оживление в нас нового естества еще не означает быстрого исчезновения старого. Даже будучи свергнутым со своего трона в центре нашего сознания, оно еще долго дает о себе знать, искушая компромиссами, которым надлежит стойко сопротивляться. Если мы хоть чуть-чуть им поддадимся, новое существо не сможет обнаружиться в нас во всей своей чистоте, ясности и силе. Любая нерешительность затуманивает его, а любая уступка равносильна прегрешению. Мы не раз убеждались, что становление нового должно идти естественным путем, но столь же часто выяснялось и другое: человек обязан посвятить собственному развитию всего себя, иначе новое зачахнет, не успев расцвести. Мы должны упорно сопротивляться всем чужеродным соблазнам, возникающим в нас или одолевающим нас со всех сторон. Без этого сопротивления новое естество никогда не проявится в нашем поведении во всей своей чистоте и силе.
Мы не можем служить и Богу, и маммоне, позволять этому служению проявляться в нас и в то же время добиваться почета и уважения к себе; жить как часть единого целого и думать о собственной выгоде; претендовать на свое достояние и всему предпочитать удовольствия. О какой чистоте чувств можно говорить, если мы падки на пошлости и охотно погружаемся в греховные картины нашей фантазии? Как можно быть правдивым, если посторонние мысли и цели мешают нашей непосредственности? Тяга к чужеродному искажает самобытность изначального. Наш облик не будет отличаться чистотой, если о нем не заботиться. Точно так же мы не вправе идти на поводу у господствующих взглядов и стилей жизни, у моды и обычаев, исторически сложившихся нравов и принципов. В своем поведении мы руководствуемся исключительно ощущениями зарождающейся в нас истинной гуманности. И даже если это тысячекратно вступает в вопиющее противоречие со всем традиционным и вызывает неприятнейшее раздражение, мы, не моргнув глазом, делаем то, что является нашей внутренней необходимостью. Мы, к примеру, будем всегда покорны велениям Бога, даже если они потребуют от нас чего-то совсем необычного. И не столь важно, даже если мы при этом дискредитируем себя в глазах общества, главное – не вступить в разлад со своим изначальным естеством.
Не обращать внимания на окружающих людей нетрудно. Пусть наше поведение кому-то не понравится, задевает его, более того, при известных обстоятельствах даже причиняет ему вред. Лишь бы мы не делали этого преднамеренно. Нам, к примеру, не избежать недоразумений со всеми последствиями, которые порой могут быть роковыми. Требования, предъявляемые к нам новым естеством, неумолимо строги, и приходится им безоговорочно подчиняться. Любая оглядка на кого-то искажает ход его развития. Правда беспощадна, как природа. А посему, если она открывается в твоем поведении, смети с ее пути все, что ей может помешать.
Возможно, нам возразят: существуют же и противоречивые обязанности! В рамках нравственного уклада варварского существа, пожалуй, да, но не в жизни существа нового. Здесь все противоречия рождающегося бытия как таковые преодолеваются еще в зародыше, и изначальное чувство очень просто разрешает труднейшие жизненные проблемы единственно возможным и присущим только ему способом: глубоко проникая в их суть и переживая в себе их решение. Так, например, противоречие между эгоизмом и альтруизмом заранее преодолевается в живом ощущении себя членом единого целого, неотделимом от ощущения своего Я. Поэтому все проблемы подобного рода разрешаются сами собой, без каких-либо размышлений и самоанализа. Мы становимся в высшей степени тактичными, а значит, способными на решительные действия.
И уж тем более новая нравственность никак не позволит в отдельных случаях, когда нам что-то уж слишком не нравится или невыгодно, руководствоваться обычными нравственными принципами, пренебрегая нашими подлинными чувствами и побуждениями. Всякая склонность к проявлению инертности заявит о себе еще не раз, но мы ни в коем случае ей не поддадимся, а будем всегда в каждой ситуации оставаться на высоте. И если к нашему естеству добавятся чуждые ему формы, на его облике проступит варварский отпечаток. Выходит, неукоснительная строгость новой нравственности немыслима и без того, чтобы все наши жизненные процессы в своем неразрывном единстве проистекали из живительного источника изначального естества. "Все, что не по вере, – грех". (Рим 14:23) И до тех пор, покуда откровения нового естества в нашей жизни будут всего лишь отрывочными и бессвязными звуками, проникающими к нам из высших сфер и тотчас вновь поглощаемыми варварским шумом, новая мелодия правды никогда не наполнит нашу жизнь.
4. Нравственность непосредственного проявления
Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого.
Здесь подразумеваются не те клятвы, без которых существующему порядку просто не обойтись, не клятвы перед судом или военная присяга – этого Иисус наверняка касаться не хотел, Он ведь не собирался нарушать и отменять закон. Он говорил о клятвах и о торжественных обещаниях в повседневной жизни. Иудейская казуистика разделяла клятвы на более обязательные и менее обязательные, в зависимости от того, клялись ли самим Богом или чем-то иным, но очень дорогим. Иисус сразу же предлагает покончить с лукавством и дурной лицемерной привычкой, подчеркивая при этом, что все высшее, к которому при клятве взывают, в конечном счете возвращается к Богу, и потому любые клятвы обязательны к исполнению, после чего говорит: вам вообще не следует клясться, пусть ваша речь будет правдивой и бесхитростной.
Если бы это наставление касалось лишь только клятвы, то мы вряд ли обратили бы на него внимание. Ибо насколько подобные ухищрения были распространены среди евреев, настолько же они непопулярны у нас и нам не свойственны. Но стоит только снять с этих слов иудейское облачение, как мы тотчас заметим, что оно касается и нас. Клятвы в деловой жизни или при личном общении служили особым поручительством искренности того, о чем шла речь, и заверяли в порядочности намерений. Потому и призывали в свидетели Творца Вселенной для подкрепления своих ничтожных человеческих дел. Какая чудовищная несоразмерность! Разве нам это неизвестно? И восточное незнание чувства меры тут ни при чем. Многие, что бы они ни делали, все сопровождают заверениями в своих добрых намерениях и искренности.
Против этого и возражает Иисус: но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого. Мы должны говорить без обиняков, называя вещи своими именами: да будет речь ваша проста и правдива.
Мы и так знаем, что следует говорить правду. Что тут нового? Но в большинстве случаев мы подходим к этому настолько формально, что произносимое нами только внешне выглядит правдой, а по сути – ложь. Как часто высказывание строится так, чтобы другой непременно понял наши слова совершенно иначе! Как часто нечто можно назвать правдой лишь с некоторой внутренней оговоркой, которая умалчивается. Сложно сформулированная правда на самом деле всегда ложь, какой бы неоспоримой она ни казалась. Но люди с чистым сердцем не станут говорить половинчатую, обманчивую, двусмысленную правду, они честно и прямо выскажут то, что есть на самом деле.
Но и этот частный случай – всего лишь наглядный пример, с помощью которого Иисус подводит нас к пониманию общего принципа. В нашей жизни "да" обязано означать "да", а "нет" – "нет". Она должна быть абсолютно правдивой во всех отношениях, являя собой незамутненный облик нашего существа, открытое выражение наших взглядов и убеждений, ничем не сдерживаемое проявление нашего внутреннего порыва, ясное выражение наших намерений, естественное развитие нашей внутренней жизни. Будь всегда во всем тем, что ты есть, – и для себя самого и на самом деле, и делай всегда то, что должен делать по правде – такова директива. Но для инертных это из области невозможного. Поступать по правде может лишь тот, в ком рождается правда.
Разве могут искренние и прямодушные люди быть в жизни иными, нежели открытыми и честными! В их словах и делах – ясная решимость, для них невыносимы туманные обстоятельства и неопределенные отношения. Где бы такие люди ни появлялись, они уже своим обликом вносят ясность, а о том, чтобы кого-нибудь оставить в неведении или озадачить недомолвками, и речи быть не может. Вся эта дипломатическая возня с ее двусмысленностью, обманчивым блеском и скрытничеством им чужда. На них всегда можно абсолютно положиться, ибо у них "да" неизменно означает "да", а "нет" – "нет". Их открытая натура и ясный взор незамедлительно возвещают каждому, кто вступает с ними в общение: здесь царят правда и ясность.
Мы только тогда будем явно и бесспорно правильными, когда станем людьми абсолютно непосредственными и будем жить бесхитростной жизнью. Что мешает нашей непосредственности, то искажает правду, замутняет ясность. Если происходящее внутри нас сразу же отражается в нашем внешнем облике, если мы тотчас откликаемся на внутреннее побуждение действовать и не скрываем своего впечатления, если благодатное переживание незамедлительно вызывает творческий порыв, как удар вызывает звук, тогда можно сказать, что правда сияет в нас во всей своей чистоте. Но как только нашу непосредственность нарушают сомнения и нерешительность, пугливая предосторожность и размышления с оглядкой на последствия, правда скрывается, и ясность исчезает. Непосредственность нашего бытия – источник искренности и прямодушия нашего естества, а непосредственность наших внешних проявлений – источник правдивости и ясности нашей жизни.
Но такая жизнь обязательно проста и скромна. Правду нужно говорить без стеснения и приукрашиваний, без обиняков, избегая многословия, комментариев и подчеркиваний. Все излишнее бессмысленно и абсурдно, и в чем нет острой необходимости, то и не нужно. Если иное проявление и размышление – следствие каких-то особых намерений, то чтобы оставаться честными и не быть превратно понятыми, нужно обязательно пояснять, какими мыслями мы руководствуемся. Но если у нас нет задних мыслей, а мы лишь просто оригинально выражаем свои чувства, то защищаться от недоразумений не следует, равно как и не нужно подчеркивать свою правдивость. Ведь произносимое нами уже воспринимается как правда, и наш образ мыслей обнаруживает себя самым непосредственным образом. Непосредственные проявления наших чувств, показывающие их исключительную бесхитростность и прямодушие, – простейшие откровения нашего естества, прямое понимание которых нельзя ни улучшить, ни гарантировать никакими дополнительными пояснениями. Ибо даже при всем несовершенстве выражения они напрямую говорят о том, о чем и наши слова, и наши движения, облик, взор, манера держать себя, мимика.
Проявляющееся столь простым образом не требует ни анализа, ни демонстрации перед другими, ибо это в корне противоречило бы сути изначального естества. Оно в своем выражении неприметно и просто, как явления и процессы природы. Оно наивно, девственно, прямодушно и откровенно. Если мы станем слишком пристально приглядываться к нему, то нарушим его очарование, и его цветки не смогут приносить плоды.
Это касается не только отдельных слов, но и всего, что мы произносим в нашей жизни. Новая нравственность есть совершенно прямое, откровенное и непосредственное выражение изначального естества. Нам нужно дать всему свободно плыть по волнам. Мы должны вести себя абсолютно просто и естественно, жить что ни на есть безобидной и наивной жизнью, следуя тому, что у нас на душе, действуя прямодушно и безоружно. Мы должны жить как бы обнаженными, то есть наше поведение в своей наивнейшей правдивости и прямодушии должно соответствовать облику изначального естества. Любые чужеродные примеси, будь то разъяснения или освещение нашего поведения, принятое облачение мыслей в слова и обстоятельность изложения, губят изначальность, поскольку разрушают прямое и ясное впечатление от нашего естества и не дают ему действенно проявиться. Они замутняют чистоту нашего внешнего выражения в его девственном своеобразии. Строгий стиль требует простых выразительных средств.
Конечно, нельзя требовать от всех людей, чтобы они жили исключительно открыто и прямодушно. Иначе начнется такое! Все их уродство и низость выплеснутся наружу! Их варварская сущность освободится от пут, и тогда всему конец. Непосредственность свободна в своих действиях лишь там, где властвует внутренняя необходимость изначального естества. Да ведь Иисус и говорит это лишь тем, к кому обращается в Заповедях блаженства.
А если все выражения нашего естества правдивы и ясны, прямодушны и просты, тогда любые клятвы ни к чему. Они не нужны, и от них мало толку. Это просто не подобает изначальному естеству. Они не более чем подсобное средство жалкого и низкого естества, которое само по себе ничего не гарантирует и лишено неотразимой убедительности, свойственной правде. Чада Божьи к тому же слишком благородны и слишком возвышены. Благородство внутренней правды придает их словам естественный вес, а их делам жизненную ценность. Поэтому не требуется поддерживать их, облекая в принятые формы. И это возвышает их слова над мелочным существом, которое своими неумными стараниями, многословием и суетой старается придать им вес и величие.
Благодаря непосредственному проявлению жизни, свойственному новой нравственности, Ищущие имеют своеобразную личную позицию, и это крайне важно. Прежнее "правосудие" не обходилось без клятв, но лишь требовало их исполнения. Ведь клятвы относились не только к настоящему и прошлому, но и к будущему. Люди клялись вести себя определенным образом, торжественные обещания были необходимы для взаимной гарантии, так как полагаться друг на друга было нельзя. В идеале законность требовала лишь неукоснительного исполнения клятвенных обещаний.
Сегодня все осталось по-прежнему. Люди с варварской натурой не могут обходиться без взаимных клятвенных заверений, иначе, как они считают, нельзя положиться ни на кого, и общественная жизнь разладится. Чиновники обязаны присягать на верность королю и закону, духовенство клянется не отступать от веры, супруги клянутся в верности перед алтарем и учреждением, регистрирующим акты гражданского состояния, а в личном общении люди связывают друг друга честным словом. То есть никому нельзя доверить тайну, нельзя получить гарантии, и приходится опуститься еще на одну ступеньку вниз, оговаривая штрафы за неисполнение обещанного.
Это настоящее варварство. В новом естестве подобное исключено. Поэтому Иисус не говорит: вы должны держать свое слово, а требует, чтобы мы его вообще не давали. Только: "да, да" или "нет, нет". И не более того, ни под каким видом. Для этого вы слишком благородны и клятвами только уроните свое достоинство. Это другим нужно связывать себя взаимными заверениями, вы же будете хранить верность по свободной воле. Ваша честь именно в свободе. Порукой должно быть ваша сущность, но никак не ваши слова. И никаких дополнительных гарантий от вас не требуется, ибо это было бы неправильно: тем самым вы превысили бы свои полномочия. Мы не вправе связывать себя обещаниями на будущее, ибо оно принадлежит Богу. Оно не в наших руках, и мы не можем им распоряжаться. Услышав вопрос, мы, пожалуй, должны сказать так: при известных условиях я это сделаю, если это будет входить в мои намерения и соответствовать моим убеждениям. Но ни в коем случае не говорить: я это непременно сделаю. Я выражаю свою нынешнюю позицию по отношению к чему-то в будущем, но не определяю свою будущую позицию в данном вопросе, так как не имею такого права, ибо она может и должна измениться в соответствии со сложившимися обстоятельствами. Ведь видение и понимание конкретного события, как правило, различны и не совпадают с тем, каким мы его предполагали. В результате мое отношение к нему в будущем может в корне отличаться от нынешнего.
5. Нравственность внутреннего превосходства
Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся.
Поддерживать заведенный среди людей порядок следует только руководствуясь принципом возмездия. Основа всего хорошего и плохого – взаимность, право которой формулируется словами "око за око, зуб за зуб". Ты должен любить своего друга и ненавидеть своего врага, иными словами, отвечать каждому взаимностью. Однако новому порядку вещей возмездие чуждо. Вместо "как ты мне, так и я тебе" оно устанавливает: каков я есть, таков я для тебя всегда, как бы ты ко мне ни относился.
Поэтому Иисус, вовсе не касаясь закона возмездия, полезного, хотя и варварского, говорит следующее: вам вовсе не нужно защищаться от несправедливости, спокойно сносите ее и превосходите ее непринужденной любезностью, что равносильно дать возможность оскорбителю нанести вторую пощечину. Если кто-то выдвигает необоснованные претензии на вашу собственность, лучше пойти еще дальше и удовлетворить его бесстыдные требования, дав ему вдвое больше.
Выходит, несправедливость должна не только оставаться безнаказанной, но даже может вымещаться на нас в любой мере. Пусть она истощается на нашей абсолютной непохожести на других и ее злые намерения разбиваются о нашу безмерную предупредительность. Это и есть активное терпение, которое не только мирится со всем, не защищаясь, но даже принимает агрессивную алчность других, удовлетворяя ее. Мало подавлять в себе желание нанести ответный удар. Навстречу старому естеству, вымещающему на нас свою гнусность и вседозволенность, должно выступить новое, со своими врожденными чувствами и изначальными внешними проявлениями. Стало быть, реагировать обязательно нужно, даже очень энергично, но только по-своему.
Но мы будем на такое способны лишь в том случае, если в нас безраздельно действует изначальное естество, если оно стало силой, которая управляет нашей жизнью. Никому не дано им повелевать, в том числе и Ищущим. Все должно получаться само собой и с безусловной необходимостью, тогда это будет неподдельным. И лишь когда новый образ жизни станет нашей новой натурой, тогда он будет проявляться в нас естественно и непроизвольно, именно так, как того ожидал от нас Иисус. Но если в таком поведении полновластие и своеобразие изначального естества никак себя не обнаруживают, значит оно фальшиво, не более чем жалкое притворство.