Так Иисус завершает свое разъяснение новой нравственности. Иного понимания этих слов быть не может. Иначе нам пришлось бы их отвергнуть, или же мы о них споткнулись бы. Как можно требовать от человека быть совершенным, когда несовершенство – органически присуще ему. "Никто не благ, как только один Бог", говорит Иисус. Но если мы все же мы дерзнем соответствовать этим словам и устремимся в религиозном экстазе к безгрешности, то только обманемся своим совершенством, и все закончится плачевно.
Однако смысл этих слов Иисуса вовсе не таков. Совершенство, которого здесь требует Он, выражает собой не бóльшую праведность, обрести которую Он нам настоятельно советует в данной главе, не количественное различие, а качественное. Речь идет об абсолютности не меры, а сути. Изначальная, исполняющая закон, созидательная нравственность нового естества соотносится с несовершенной, скупой нравственностью старого существа как совершенное с несовершенным. Ибо она по-своему совершенна, каким бы маленьким, чахлым росточком еще ни была, в то время как старая нравственность по-своему несовершенна и таковой останется, сколько бы мы себя ни пересиливали в своем стремлении довести ее до абсолютной.
На этом круг разъяснений Иисусом о новой нравственности замыкается, и Он возвращается к тому, с чего начал. Если ваша нравственность не намного превосходит нравственность фарисеев и книжников, то вы не войдете в Царство Божье, ибо там властвует совершенная нравственность. Как только Царство Божье – в его личностном, индивидуальном проявлении в качестве изначального естества – оживет в человеке, тогда в нем родится и совершенная нравственность, в том виде, как ее подробно раскрывает перед нами Иисус. Она тогда начинает проявлять себя с безусловной необходимостью, подобно зарождающейся жизни. Вот почему Иисус говорит: будьте совершенны. Ибо это не приказ, а призыв к Ищущим всеми силами способствовать процветанию того, что пускает первые ростки с пробуждением в них действительно изначального естества. И каждый до конца перерождающийся человек несомненно почувствует в себе зарождение новой нравственности. Но пусть тот, кто почувствует это, всегда содействует ее развитию и неустанно заботится о том, чтобы совершенство правды человека беспрепятственно открывалось в нем и признавалось другими.
Но говоря: "итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный", Иисус дает характеристику абсолютной нравственности нового естества, указывая на ее происхождение. Ей свойственны черты Отца. И особенно это касается любви. Мы должны любить всех без исключения и безгранично, как любит Отец наш, чье солнце светит и злым, и добрым. Его любовь всеобъемлюща. Как кипучая жизнь любви, так и внутреннее превосходство, непосредственность выражения, строгая закономерность, изначальность чувства и творческое исполнение закона свойственны именно Отцу. Каков Отец, таковы и чада, но только те, которые рождены Им. А потому прежде в нас должно возродиться изначальное естество, происходящее от Отца, и тогда в нас оживет Его образ.
Глава третья
Внутренняя жизнь
1. Жизнь внешняя
В шестой главе Евангелия от Матфея Нагорная проповедь обращается к внутренней, индивидуальной жизни человека и показывает все неповторимое своеобразие его первозданного естества – в противопоставлении тому поврежденному естеству, которое и надлежит преодолеть. Мы видим, как живут люди, в корне изменившиеся.
Три первых раздела освещают подобно прожектору три отдельные области внутренней жизни человека: слово о милостыне разъясняет, как ему следует себя вести, когда он ее творит; рассуждение о молитве – как войти в контакт с Богом и, наконец, высказывание о посте – как жить в самом себе. И такая последовательность разделов обусловлена не только их смысловым единством. Есть еще одна причина.
Как бы ни разнились эти три области человеческой жизни, каждый раз мы слышим одно и то же наставление, звучащее совершенно одинаково: творить милостыню следует втайне, молиться и поститься надо не публично, не напоказ, как это делают лицемеры, которые уже получают свою награду. "Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно", – говорит Иисус.
Стало быть, речь здесь идет о некоем общем правиле, имеющем силу во всех областях внутренней жизни человека. Чтобы показать его универсальный характер, Иисус дает тому различные подтверждения, а идентичность используемых Им слов лишь подчеркивает значение этого правила, представляющего собой незыблемый естественный закон первозданного естества. И тем более мы не вправе относить его только к трем конкретным случаям, выбранным Им для обсуждения. Закон действует во всех сферах человеческой жизни, из которой они и почерпнуты. Доберемся и мы здесь до сути объяснений Иисуса, но лишь при условии, что не остановимся на примерах, которыми Он хотел показать это правило более наглядно, а постараемся понять, какое значение оно имеет для всех нас.
У иудеев, чья жизнь в целом утратила самостоятельный смысл, а если что-то еще и значила, то только в том, что касалось религии. Вся их внутренняя жизнь полностью сводилась к набожности. Будучи аскетичной, она стала частью морали и потому приобрела характер религиозной работы в сочетании с выполнением моральных обязанностей. В таком виде набожность слилась с понятием "праведность", объединявшим в себе все устремления иудеев к идеальному.
Однако при подобном смещении центра тяжести внутренней жизни в чисто внешнюю сторону она неизбежно искажалась, отдаляясь от заложенных в ней самой целей и подчиняясь однобоким религиозным интересам. Ее предназначением считалось уже не собственно исполнение, а соблюдение религиозных норм – вот с чем она отождествлялась и до чего была низведена. В результате люди делали то, что им надлежало делать, не ради самого дела, а чтобы угодить Богу и получить за это награду. То есть значимо было не дело, а цель, которой таким образом намеревались достичь. И эта цель была внешней.
К тому же по мере того, как проявления внутренней жизни все больше сводились к формальному соблюдению религиозных норм, оно стало казаться чем-то особенным, необычным, в чем самому человеку не разобраться. Тут возводилось некое особенное сознание, полное пленительного очарования, поскольку в нем, как казалось, отражались заслуги и величие его обладателя. Но каждый хочет, чтобы его заслугу признали другие. И потому необычное соблюдение религиозных норм в обычной внутренней жизни приучило людей, и это вполне естественно, постоянно помнить о том, какое впечатление они производят на других. Постепенно такая поначалу едва уловимая неискренность приобрела более явственные черты и превратилась в то, что Иисус называл лицемерием.
Все эти явления представляли бы для нас чисто исторический интерес, если бы эта болезнь была чуждой нам, а нарушения религиозной жизни, столь распространенные среди нас, не носили характер эпидемии. И в наших христианских кругах внутренняя жизнь верующих сплошь и рядом потонула в ханжестве и несет на себе все признаки вырождения. И там среди нас, где благочестие не спасается от этого глубокой искренностью и ясным осознанием того, что все есть милость Божия, там эта жизнь превращается в лицемерие. Но даже если подобного и удается избежать, ей все равно присуще сознание чего-то исключительного. Вот почему эти рассуждения Иисуса столь интересны сегодня для Ищущих, которые жаждут жизни и правды.
Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного.
Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою.
У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.
Иисус, выражая иудейское представление о награде, выстраивает Свою речь так, чтобы заклеймить позором все безобразие, творимое лицемерием. Противопоставляя затем чистое отражение искаженному, Он Своим конкретным объяснением полностью отметает всякий расчет.
Все сказанное становится простым и понятным, стоит только освободить его от иудейского облачения. Остерегайтесь делать добро напоказ, иначе оно потеряет всякую ценность и в глазах Бога, и в жизни, не добивайтесь награды за это, иначе оно не принесет никакой пользы первозданному естеству в вас. Добро, творимое ради того, чтобы произвести впечатление на других, не имеет силы у Бога. Тогда никакой правды и никакой жизни здесь нет, а одна лишь видимость и чванство, тогда это служит не людям, а нашему тщеславию. Мы не исполняем некое предназначение, а просто хотим чего-то достичь, то есть руководствуемся не изначальным чувством, а расчетом. Но какова суть, таково и воздействие. Искажение смысла делает поступок бесполезным и приносит один лишь вред. Отвлекаясь посторонними мыслями, мы добро превращаем в зло.
А потому не трезвонь о своей помощи нуждающимся, как делают лицемеры, желающие этими деяниями лишь возвеличить себя. И действительно, они уже получили свою награду – произвели впечатление. В мире иллюзий подобное движение жизни, едва возникнув, тут же исчезает. Такие ее проявления остаются бесполезными и никакого значения не имеют.
Вполне очевидно, что данное предостережение Иисуса не утратило своего значения и в наши дни. И сегодня немало людей живут напоказ, только и думают о том, какое впечатление их поведение производит на других. Для большинства это играет определяющую роль. И не удивительно, что подобная озабоченность чаще всего бывает у тех, кто еще не нашел себя и не проникся интересом к своему Я. В таких людях уж очень много поверхностного, показного, слишком уж они зависят от мнения других и слишком неуверенны в себе, чтобы стать выше этого. Чем беднее духовная жизнь иного человека, тем важнее для него престиж, которым он упивается. Это и есть его богатство, которое доставляет ему радость, которым он и живет, инстинктивно заботясь о том, чтобы не ощущать себя духовно нищим, подавляя в себе жажду жизни и правды.
А коли вся наша культура пронизана стремлением к внешнему блеску, живет этими интересами, выстроена в соответствии с ними и ими пользуется, то это говорит о ее варварском характере. Мир иллюзорного ценится выше мира реального. Почет, престиж, имя, слава – вот охватывающие весь мир движущие силы, действующие и в маленькой деревушке, и в сфере искусства, науки и политики. Даже такое общепризнанное понятие, как честь говорит о том, какое значение придают все чужому мнению. А если публичное оскорбление воспринимается как нечто, задевающее нашу честь, то получается, что наша честь – это хорошее мнение о нас, доброе имя, вызывающее восхищение окружающих, а вовсе не ценность нашего Я, умалить которую не может никто, кроме нас, когда мы изменяем самим себе.
Но новому естеству чуждо повышенное внимание к внешнему впечатлению – оно ведь наивно. Кто придает ему значение, пребывает в дискомфорте и испытывает мучительную неловкость всякий раз, когда отблески окружающего мира высвечивают его внутреннюю жизнь. Но человеку, для которого важнее всего своя внутренняя жизнь, безразлично, какое впечатление он производит. Охваченный ощущением своей абсолютной нищеты, он не хочет привлекать к себе внимание, он чувствует себя неуютно, когда его поведение становится предметом обсуждения. Все, что он делает, кажется ему малозначительным и заслуживающим презрения. Ему хочется скрыться, чтобы никто его не видел. Да разве может такой человек что-либо делать и работать ради похвалы и признания! Чем сокровеннее его жизнь, тем равнодушнее он ко всему внешнему, поверхностному. Кто в состоянии сознавать все страдания человечества и одновременно вдохновляться чьими-то рукоплесканиями! Ищущий правды не спрашивает, что о нем думают, ибо в этом не находит для себя ни утешения, ни поддержки, ни подтверждения правоты своего внутреннего сознания. Кто в борьбе за правду одержал пусть даже небольшие победы, тот совершенно утрачивает вкус к иллюзорному. Чем благороднее человек, тем неприметнее он старается жить. Пошло прислушиваться к рукоплесканиям толпы, видеть в ее суждениях мерило ценности своих дел. К тому же ее одобрение подозрительно, поскольку чаще всего в нем кроется недоверие правдивости нашего поведения. Спору нет, мы воздействуем на других тем впечатлением, которое производим на них, но это происходит непроизвольно, без умысла. Ищущие должны светить, не сознавая этого, самим движением пробивающейся в них жизни, не создавая видимости и не выставляя себя в выгодном свете.
Если мы печемся о производимом нами впечатлении, то лишаемся душевного равновесия. Эта забота ослепляет нас и затуманивает взор, лишая его простоты и наивности, отвлекает от подлинной цели и расщепляет движение нашей души, она непроизвольно влияет и на наше поведение. Мы оглядываемся на других, отчего прямодушие и импульсивность проявлений нашей жизни нарушается, появляется неуверенность в себе. Изначальность исчезает. В этом самая суть предостережения Иисуса. Он говорит Ищущим: не мешайте зарождающемуся в вас новому естеству оставаться непосредственным в своих проявлениях, иначе вы погубите его изначальность, первозданность. И поскольку для Него это очень важно, Иисус идет еще чуть дальше: то, что делаете, делайте втайне, и не только от людей, но и от самих себя.
"Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая". Согласованность в действиях левой и правой рук у восточных людей выражает теснейшую общность, основанную на самом глубоком взаимном доверии. И если одной руке не дóлжно замечать действий другой, то это означает, что проявления нашей жизни вообще не должны занимать наше сознание, а проходить сквозь него не задерживаясь, не затрагивая его и не вызывая никаких размышлений. Мы должны жить совершенно наивной жизнью, то есть ничего не домысливать, а оставаться всегда непосредственными, импульсивными, естественными. Когда внутренний порыв воплощается в действие непроизвольно, вот тогда левая рука и не знает ничего о движении правой, поскольку оно совершается инстинктивно.
Что бы мы ни делали, фиксировать на этом свои мысли не следует – ни во время действия, ни после. Рефлексии, сопровождающие, обсуждающие, "ощупывающие" наши поступки, только мешают нам, лишают наши проявления непосредственности, препятствуя ей так же, как и рефлексии нашего окружения. В результате наше поведение становится прямолинейным и лишается гибкости. Любая попытка выставить себя в выгодном свете бросает на нас тень. Являемое нами в жизнь теряет свое особенное очарование, свойственную источнику свежесть и прозрачность, первозданную силу и внутреннюю уверенность. Гениальные устремления всюду и везде неотделимы от непосредственности внутренних процессов. Именно она дает нашему первозданному естеству вспыхнуть во всем своем чистом великолепии и проявиться в созидательной мощи.
Стало быть, вовсе недостаточно делать добро анонимно и незаметно. Мы и сами не должны замечать этого. Конечно, оно неизбежно совершается с нашим личным участием, но испытывать при этом какие-либо чувства не следует. Делайте неприметно для самих себя. Это умеют очень немногие. Совершаемые людьми поступки обычно вызывают у них разные эмоции: они их словно ласкают, оглядываются на них с чувством бесконечного самодовольства. Они никак не могут отстраниться от них и почивают на лаврах, что не сочетается с чистотой и безыскусностью изначальной жизни. То, что люди творят по внутреннему убеждению, отличается целомудренностью. И поэтому мы не вправе превозносить наши достижения даже в собственных глазах, более того, нам следовало бы не просто гасить в себе даже самые слабые проблески самодовольства, думая про себя "ну и что тут особенного!", а совершенно простодушно выполнять то, что внутренне считаем необходимым.
Наше сознание должно в этом участвовать ровно настолько, насколько того требует само действие, но без пристального всматривания в него. Пусть сознание будет начеку, чтобы не допускать в себя ни малейшего впечатления о происходящем. Даже смотреть на свои поступки как бы со стороны уже нехорошо, так же, как и искать себе зрителей. В этом случае нарушается внутреннее единство движения жизни: каждый из нас ведь и герой, и зритель в одном лице. Но по мере превращения в зрителей мы перестаем быть героями, а потом становимся актерами, хотя и играющими для самих себя. Нарушение такого единства лишает наши искания правды, а вместе с ней – силы и плодотворности.
Можно ли, что-то делая, одновременно смотреться в зеркало, чтобы видеть, как ты при этом выглядишь! Движения обязательно станут вялыми, ведь отвлекаясь от дела, мы переключаемся на себя, а это неизбежно отразится на том, что мы делаем, и наша естественность исчезнет. Объективное течение нашей собственной жизни прервется. Если оглядываться на исполненное и упиваться результатами, то мы застынем на месте, жизнь собьется с ритма, и мгновение будет упущено. У нас нет времени праздновать победы. Нам нужно идти вперед, к тому нас побуждает бьющая ключом жизнь.
Люди нового становления никогда не воображают невесть что о характере и достижениях своей собственной жизни, ибо то, что в их глазах ценно, родилось и выросло само, а не придумано и не содеяно ими. Она будет радовать их лишь тогда, когда они превратятся в чистый инструмент Божественной силы. Тот, кто любит, не станет возвеличивать себя. Кто станет благодарить себя за то, что принял человека, пожелавшего помочь ему исполнить его предназначение? Для живущего изначальными чувствами такая неожиданным образом ниспосланная ему поддержка – движение чисто рефлективное. Уже одно это делает его счастливым – как реакция на самый сокровенный жизненный порыв, исключающий всяческое самолюбование. И что необычного в том, когда мы во благо другим добросовестно и тщательно управляем вверенным нам имуществом и делимся с нуждающимися? Смешон кассир, вздумавший ставить себе в заслугу выплату больших сумм! Но кто останется внутренне совершенно спокойным, принося "жертвы"? Ни у кого это естественным образом не получится, но произойдет само собой, если мы займем истинную позицию по отношению к жизни и изменимся настолько, что ощутим свою изначальность.