Тогда Свен встал со своего кресла, подошел к Анне и опустился рядом с ней на колени. Анна тотчас спрятала лицо куда-то ему под мышку, как в тот раз в его охотничьем домике. Свен понял, что она нашла себе убежище и выманить ее оттуда будет не легче, чем сторожкого лесного зверька. Он не понимал робости Анны, но чем больше она робела, тем уверенней и спокойней чувствовал себя он сам Он осторожно ее обнимал, гладил ее волосы, плечи, спину, а если она вздрагивала под его рукой, тотчас убирал руку и начинал все сначала, с легкого прикосновения к волосам. И так шли минуты за минутами, а они все сидели на полу перед раскрытым чемоданом, и Свен никак не мог увидеть ни лица, ни глаз Анны. Но он не торопил ее, спешить было некуда.
У Свена в его тридцать лет было достаточно женщин, были легкие студенческие связи, были и серьезные увлечения. Он был даже женат, но брак оказался неудачным и быстро привел к согласному разводу. Иногда ему было легко с женщинами, иногда – трудно. Порой случалось и так, что он при первой близости с ними был не на высоте. Прежде он боялся, что у него и с Анной может случиться такая оплошность – уж очень она была решительна и смела. Но сейчас, обнимая ее обмирающее от ему не понятного страха тело и в то же время ясно чувствуя, что защиты от этого страха она ищет у него и только у него, а не в себе самой, не в своем сильном характере, он как никогда чувствовал себя мужчиной.
Если бы Анна в эти минуты могла рассуждать, она бы все равно не могла и самой себе объяснить причину своей внезапной робости. Тут было и одиночество последних лет, когда она усилием воли внушала себе, что на Западе уже не ждет ее никакая любовь. Приключений она не хотела и не имела, а потому старалась видеть в мужчинах только друзей или коллег. Но зато она слышала немало разговоров о чужих романах и просто связях. Иногда в откровенных беседах русские мужчины признавались ей, что лишь в отношениях с западными женщинами они сполна познали сексуальную сторону жизни. А уж что именно они там с ними познали, оставалось для Анны тайной за семью замками и любопытства у нее к этому не было. Еще в дороге она думала о том, что, когда у них со Свеном дойдет до главного, не окажется ли она Дунька Дунькой? Но она отмахивалась от этих мыслей, как-то не осознавая, что время идет неуклонно и в конце концов они останутся вдвоем не в машине…
Прошло не меньше часа. Анна поняла, что никакого штурма не будет, и успокоилась. Она хотела было освободиться из рук Свена, но ей сразу показалось, что в комнате очень холодно, и она снова прильнула к нему, сама обхватив его обеими руками. Свен уселся на полу поудобнее и, усадив Анну к себе на колени, стал тихо ее покачивать. Она полностью расслабилась и даже начала дремать, устав от волнения. Услышав ее ровное дыхание, Свен прошептал:
– Так. Мы уже засыпаем. А на полу спать не годится.
Он осторожно поднялся вместе с Анной на руках и понес ее к кровати. Он положил ее на постель и хотел оставить ненадолго, чтобы отойти и раздеться, но Анна, так и не открывая глаз, притянула его к себе.
– Не уходи далеко, мне без тебя холодно.
– Я только разденусь…
– Я сама тебя раздену.
Она ощупью принялась расстегивать пуговицы на его рубашке, одновременно ища губами его губы.
Им было так хорошо друг с другом, как никогда ни с кем другим. По крайней мере, так им показалось. Потом Анна уснула на самом деле, а Свен лежал рядом, совершенно спокойный и счастливый, и ждал, когда она проснется.
Она проснулась, когда в комнате уже начало темнеть.
– Свен, я ужасно хочу…
– Я тоже! – перебил он ее и одним рывком притянул к себе.
И в этот раз он с восторгом ощутил, что Анна, которую уже давно полностью оставил всякий страх, полностью отдает себя в его власть, отвечая с радостью на любое его движение и ни в одно мгновение не пытаясь навязать ему ничего своего.
Потом, чуть отстранившись от него, чтобы остыть, Анна засмеялась.
– А я вовсе не то хотела сказать. Я хотела сказать, что я ужасно хочу есть.
– Ты маленькая обжора.
– Неправда! Я большая обжора А ты мог бы спуститься вниз и попросить у нашей хозяйки молока?
– Ну конечно! Ты это замечательно придумала, Ани!
Анна улыбнулась тому, что Свен придумал ей новое имя – Ани. Теперь суровое "Анна" ей и вправду не подходило.
Свен оделся и пошел вниз. Минут через десять он вернулся, сел на кровать и взял Анну за руку.
– Ты знаешь, нам, наверное, снова придется идти в ресторан. Хозяйка сказала, что им запрещено продавать молоко. Сюда тоже дошла радиация.
* * *
Радиационная обстановка на западных границах СССР нормальная, на территории Украины и Белоруссии уровни радиации остаются прежними.
Радио "Маяк", 11 мая, 21.00
Как известно, с 1971 по 1984 год в 14 странах мира имели место 151 авария на атомных станциях, и никогда в Вашингтоне подобной реакции не наблюдалось.
"Правда", 4 мая 1986 г.
Атомную энергетику не остановить. Она будет развиваться.
"Правда", 7 мая 1986 г.
Не будем скрывать, что среди писем, поступающих в газету, есть и такие, в которых высказывается негативное отношение к атомной энергетике.
"Правда", 2 июня 1986 г.
Глава двенадцатая
Анастасия посещает киевскую больницу и обком партии
В областном отделе здравоохранения Киева с Анастасией отказались разговаривать, а когда Алексей добился приема в Министерстве здравоохранения Украины, один из заместителей министра узнал его и сказал с усмешечкой:
– Вы что же, товарищ Петренко, думаете, что мы забыли о ваших заграничных связях? Разумеется, никаких сведений о больных из Чернобыля вы здесь не получите! А вы, товарищ Лебедева, лучше бы вернулись в Ленинград и там ждали, пока ваши родственники сами дадут о себе знать. Если к нам начнет съезжаться вся родня наших больных со всех концов страны и каждый потребует, чтобы с ним разговаривали, то у нас не останется времени на работу. Надо иметь терпение и выдержку!
Анастасия расстроилась, но Алексея отказ начальников от здравоохранения ничуть не обескуражил.
– Я ничего другого и не ждал от них, а вот мы попробуем другой путь.
Он повел Анастасию по коридорам министерства и вошел с ней в чью-то приемную. Их встретила пожилая секретарша.
– Алексей Иванович! Рада вас видеть. А начальника моего нет, он в области.
– А мне ваш начальник и не поможет. Я к вам, Вера Петровна. Беда у меня, и я к вам за помощью.
– Алексей Иванович, миленький, да я в лепешку расшибусь!.. Говорите скорей, в чем дело?
Вера Петровна, слушая Алексея, все данные записывала на листок. Потом задумчиво посмотрела на Анастасию.
– Не скажу, что это легкая задача. Но вы, Алексей Иванович, знаете, чем я вам обязана. А потому садитесь вот в тот уголок, а я буду висеть на телефоне. Вот удача, что моего начальства сегодня нет!
Анастасия пересела в кресло для посетителей и набрала первый номер.
– Городская больница номер один? Это говорят из Министерства здравоохранения, секретарь товарища Александрова. Пожалуйста, выясните скоренько, есть ли в вашем отделении, где лежат больные из Чернобыля, Прихотько Алена?.. Из Припяти. Нет такой? Спасибо, до свидания.
Она обзванивала больницу за больницей в городе и в области. Анастасия напряженно следила за ее лицом, стараясь угадать ответ еще до того, как Вера Петровна повторит его вслух. Потом Вера Петровна позвонила в город Гомель Белорусской республики.
– Это уж на всякий случай, хотя там у них свои больные, из белорусской части тридцатикилометровой зоны.
В Белоруссии, как и следовало ожидать, больных из Чернобыля и Припяти вообще не было.
– Так, что у нас еще осталось? Ах да, детская больница!.. Здравствуйте, говорят из приемной Александрова из министерства. Мне необходимо срочно выяснить, не лежат ли у вас Антон и Алексей Прихотько четырех лет, близнецы из Припяти. Впрочем, может быть, и один из них… Так… Понятно… Да, конечно, я понимаю. Угу.
Анастасия насторожилась, в волнении крепко схватив за руку Алексея. Он успокаивающе похлопал своей рукой ее руку и шепнул: "Спокойно".
– Так… – продолжила Вера Петровна. – Ну так вот что. Сейчас к вам подъедут от нас два товарища, доктор Петренко и родственница, которая может опознать мальчика. Покажите им больного. И благодарю вас за информацию. До свидания.
– Ну, что?
– Там у них есть мальчик лет четырех-пяти в глубоком шоке. Никто о нем не спрашивал, а сам он ничего не говорит. Придется вам туда ехать. Вы сумеете опознать его, если это ваш племянник?
– Ну конечно. Я в прошлом году их видела. Не могли же они за год измениться до неузнаваемости.
– За год не могли, а за эти дни очень многие изменились так, что их от матерей прячут… Желаю вам, чтобы этот мальчик не оказался одним из ваших племянников.
– Кто эта милая женщина, Алеша? – спросила Анастасия, когда они вышли на улицу.
– Мать одного мальчика, которому я сделал операцию. Удачную, одну из тех, которой я и по сей день горжусь.
Через полчаса Алексей и Анастасия входили в детскую больницу. Главный врач провел их в отделение, где лежали маленькие чернобыльцы. Анастасии приходилось бывать в районной детской больнице, навещая порой своих заболевших учеников. Любая детская больница – тяжелое зрелище для посетителей, но везде это впечатление смягчается звуком веселых голосов выздоравливающих детей. Здесь стояла полная тишина и в коридоре, и в палатах, мимо которых они проходили.
Их привели в палату для тяжелых. Дети разного возраста лежали в кроватях. Рядом с некоторыми стояли капельницы с кровью и растворами. На стуле в углу сидела санитарка и что-то вязала. Круглосуточное дежурство, как объяснил главврач.
– А вот тот мальчик, о котором я говорил по телефону.
В кроватке у окна лежал мальчик. Даже в детской кроватке он казался слишком маленьким для предполагаемых четырех лет. Худенькое личико синеватого оттенка, гладкая головка. Его левая рука была привязана бинтами к подставленной рядом табуретке и в вену воткнута игла капельницы. Ему вливали кровь.
– Третий раз вливаем, а своя кровь все не растет и не растет, – шепнул главврач. – Ну, ваш или не ваш?
Анастасия подошла ближе к мальчику и тихо позвала:
– Антоша!.. Алеша!..
Мальчик не реагировал. Глаза его были закрыты.
– Ну? – спросил главврач.
– Он в таком состоянии, что трудно разглядеть, – ответила шепотом Анастасия. – И волосики острижены так коротко, что невозможно определить цвет.
– Они не острижены… Выпали.
– Если бы он открыл глаза!
Главврач наклонился над мальчиком и одним пальцем пощекотал его под подбородком. Синие веки на миг приоткрылись, и Анастасия увидела черные вишенки глаз, будто затянутые тоже синеватой пленкой.
Она с мучительным вздохом покачала головой.
– Нет, это не наш мальчик. У наших глаза были голубые, даже синие. Цвет глаз ведь не мог измениться?
– Нет, не до такой степени. Ну что ж, могу только поздравить вас.
И они на цыпочках вышли из палаты.
После обеда, который прошел в подавленной тишине, Анастасия с Татьяной отправились в областной комитет партии.
Поначалу, узнав, что Анастасия – директор школы из Ленинградской области, их встретили приветливо и направили к одному из секретарей. Тот принял их без очереди, хотя в приемной томилось десятка полтора посетителей.
Стройный моложавый секретарь, явно горбачевской формации, сразу начал по-деловому и конкретно.
– Вы, как мне доложили, по поводу Чернобыльской аварии? Задавайте вопросы, я отвечу на любой. Нам скрывать нечего, мы готовы дать полную информацию. Беды не стыдятся – с бедой сражаются. И надо вам сказать, у нас на этом фронте если не полный порядок, то, во всяком случае, всеобщая полная готовность добиться ликвидации всех последствий аварии и навести порядок в зоне и по всей области в целом. А вы, простите, к нам от какой организации?
– Я сама по себе, а не от организации. Но в партии я состою уже пятнадцать лет, так что, если хотите, и от партийной организации тоже. Но вопрос у меня чисто личный.
– Так, понятно, – несколько разочарованно произнес секретарь. – Что ж, личный вопрос – это тоже партийный вопрос. Вы знаете, какое внимание сейчас уделяется повсеместно человеческому фактору.
– Я – не человеческий фактор. Я – просто человек. И у меня без вести пропала сестра с детьми. Можете вы мне помочь их разыскать?
– Без вести на войне пропадали. А у нас произошла авария, так что давайте без этих паникерских выражений. Расскажите мне, кто такая ваша сестра?
Анастасия рассказала, заодно прибавив к рассказу маршрут своих безуспешных поисков.
Выслушав ее довольно внимательно, секретарь задумался. Потом взял со стола какую-то увесистую папку и покачал ее на ладони.
– Знаете, что у меня здесь?
– Заявления потерявшихся родственников?
– Нет. В этой папке находятся заявления о приеме в партию, написанные теми, кто сейчас работает по ликвидации последствий аварии. Среди них есть и работники АЭС, и не все из них знают, где сейчас их жены и дети. Но пишут они не о женах и детях, а просят срочно принять их в Коммунистическую партию Советского Союза. Как вы думаете, почему они этот вопрос считают важнее?
Анастасия пожала плечами.
– Ну, так я вам отвечу. Потому что они верят, понимаете, верят! Верят, что государство и партия не оставят их родственников в беде, где бы те ни находились. А вы, член партии с пятнадцатилетним стажем, несетесь из Ленинграда в Москву, в Киев, сеете по дороге панику, отрываете врачей, отрываете партийных и государственных работников от того самого дела, которое направлено на благо всех пострадавших от аварии! Всех! И ваших родственников, в том числе. У меня все. А остальное вы можете прочесть в газетах. Вы знаете, что теперь у нас новая линия, наша печать пишет одну только правду.
– А что же ваша печать делала все предыдущие семьдесят лет советской власти, враньем занималась?
– Ну, это вы перебарщиваете. Нехорошо, вы же член партии со стажем!
– Да, у меня стаж пятнадцать лет. И все эти годы я верила партии. А теперь не верю больше ни одному слову. И как раз из-за ваших газет. Заврались вы с Чернобылем, совсем заврались. Сегодня пишете одно, завтра – другое.
– Да вы соображаете, что вы говорите? Да вас за такие слова…
– Что? Расстрелять надо?
– Из партии исключать, вот что. Я сообщу в Ленинградский обком партии, чем вы тут занимаетесь: сеете панику, клевещете на советскую власть. Да вас на пушечный выстрел нельзя к школе подпускать! Вам доверили воспитание подрастающего поколения, а вы!..
Секретарь поднялся за своим столом, как багровая скала, глаза его метали молнии, в голосе громыхал начальственный гром. Но Анастасию он не испугал. Она достала из сумочки партийный билет и подошла вплотную к столу секретаря. Секретарь попятился и снова сел в кресло, будто задвинутый ее взглядом в его кожаную глубину.
– Можете писать на меня донос в Ленинградский обком партии, – тихо и раздельно произнесла Анастасия. – И к доносу приложите вот это.
Она положила билет на стол и вышла из кабинета. В приемной она увидела взволнованную Татьяну и бледную секретаршу. Татьяна подхватила ее под руку и вывела в коридор.
– Что там у вас произошло, Настенька? Вы оба так кричали, что и в приемной было слышно.
– Погоди, дай отдышаться… – Анастасия прерывисто дышала, держась рукой за сердце.
– Тебе что, нехорошо? Давай хоть в кафе зайдем, оно тут на втором этаже.
– Нет уж, хватит с меня этих номенклатурных закоулков, кабинетов, кафе с икрой! Идем домой.
По дороге, успокоившись, Анастасия рассказала подруге все, что произошло в кабинете секретаря. Закончив рассказ, спросила озабоченно:
– У вас с Алексеем не будет из-за меня неприятностей?
– Еще неприятности? – улыбнулась Татьяна. – Пожалуйста, мы к ним уже привыкли. Он врач, я педагог, что мы, работу себе не найдем в другом городе? Дадим объявление: "Меняем двухкомнатную квартиру в Киеве на однокомнатную в любом другом городе. Хиросиму и Нагасаки не предлагать". Между прочим, Алексей тоже вернул им свой партбилет еще два года назад. Только он и разговаривать с ними не стал, а послал его по почте.
Вечером, когда с работы пришел Алексей, все трое пили чай и обсуждали события этого дня.
– И все-таки я одного не понимаю, чего они боятся? Вот в этом замалчивании, газетном вранье, истериках по поводу западной реакции, хамстве, с которым они разговаривают с людьми, – во всем этом за агрессивностью так и чувствуется какой-то подпольный страх. Уж если кто больше всех паникует, так это сами власти. Причем везде: здесь, в Москве, в прессе, – сказала Анастасия.
Алексей задумчиво посмотрел на нее.
– Чего они боятся? Они, собственно, не паники боятся, а неожиданной какой-нибудь реакции. С одной стороны, каждый начальничек боится своего вышестоящего начальства. Вы не думайте, что эта авария обойдется без номенклатурных жертв. Полетят, полетят еще партийные головушки! Это сейчас, поначалу все изображается так, будто и в самом деле все необходимые меры были сразу же приняты, все оставались на своих постах и геройски руководили спасательными работами. Как бы не так! Некоторых начальничков по сей день найти не могут. Между прочим, даже из врачей кое-кто сбежал, не успев попрощаться. И бежали-то как раз те, кто хорошо понимал, что это за катастрофа и чем она им грозит, их личному здоровью. Как же им не бояться паники среди простых людей, если специалисты так паниковали? Но еще больше, чем паники, они боялись народного возмущения. Еще неизвестно, как повели бы себя отцы, если бы знали, чем грозит в будущем их детям схваченная доза радиации. И власти сделали все, чтобы оглушить людей сначала полным молчанием, потом внезапной эвакуацией под надзором милиции, а теперь глушат успокаивающей информацией. Знаете шуточку киевских журналистов?
– Я-то знаю, – улыбнулась Татьяна. – А ты расскажи для Настеньки.
– Наши журналисты такую пустили шуточку: "Передаем репортаж из Чернобыля. Радиационная обстановка на Чернобыльской АЭС стабилизируется, обстановка стабилизируется… обстановка стабилизируется… обстановка стаб… Доктора!.. Дорогие радиослушатели, после недолгого перерыва наш репортаж продолжит другой корреспондент. Он расскажет вам о том, что обстановка в Чернобыле уже стабилизировалась".
– Неужели у людей еще хватает мужества шутить на эту тему? – удивилась Анастасия.
– Ну, Настенька, да, неужели ты не помнишь, что большинство советских анекдотов, если они не про баб, так обязательно про какие-то тяжелые события или про власти родимые. Помнишь, еще про Брежнева шутили, что он коллекционирует не только иностранные машины, но и анекдоты про себя – три лагеря насобирал. Помнишь?
– Нет, не помню. Это моя сестра Анна такими анекдотами забавлялась. Кстати, друзья мои, раз уж мы пустились во все тяжкие, можно я от вас закажу разговор с Анной в Стокгольме? Может, она еще там, а если вернулась в Германию, то мне дадут ее телефон.
– О чем разговор? Давай номер, я сама закажу, – сказала Татьяна.
В ожидании вызова все снова принялись за чай. Чтобы отогнать невеселые мысли, Анастасия спросила: