Текст напомнил ему белые стихи, которые Джозеф нашел в компьютере Шеви после того, как мальчик переехал к матери. Интересно, кто печатает и продает футболки со словами его сына? Вряд ли сам автор или этот парнишка на скейтборде, который свернул в переулок, ведущий к площади Рейгана. Джозеф не слышал криков толпы от центра Поселения - если они вообще не были плодом воображения скейтбордиста. Осталось только эхо от перевода слов "свобода", "любовь" и "жизнь". А он вообще упоминал про "любовь"? Отец бросил смятую банку в мусорный ящик на углу.
* * *
Его бригада расселась на тротуаре, позади электрического муниципального пикапа с четырехметровым прицепом. Островок спокойствия обтекала река торопливых пешеходов - час пик на Площади.
- На тебе ночная смена, Джо.
У Али не было никаких особых полномочий по сравнению с остальными, но он умудрялся перекрикивать городской шум. Сказанное не было вопросом: что-то среднее между предложением и настоятельным советом для самого пожилого члена бригады.
Али продолжал:
- Сегодня твоя очередь, все на тебе.
Джозеф опустил глаза и автоматически коснулся красно-синей нашивки муниципального служащего на своем рабочем комбинезоне.
- Сегодня вторник. Я только в воскресенье отдежурил.
- Ну и что? - рявкнул Али.
Джозеф понимал, что он не в лучшем положении для спора, но все же ответил:
- Нас же тут четверо.
Марта и Гарольд оторвались от возни с неповоротливыми мойками высокого давления и установками по очистке бетона. Они выглянули из-за угла и грузовика так, что уставились на Джозефа противоположными глазами, левым и правым.
- Мы-то почему должны отдуваться? - спросил Гарольд.
- А вот ты, - бросила Марта, - совсем другой компот. Тебе-то отдуваться есть за что и за кого.
Джозеф заставил себя проглотить первый ответ, что пришел на ум, и уткнулся взглядом в тротуар. Остальные решили не продолжать спор - Марта и Гарольд пошли закатывать машины в прицеп, Али глянул сквозь кабину, чтобы убедиться, что поток пешеходов спадает, а на смену ему приходят мрачные батальоны университетских юнцов. В левых руках у них были плакаты с требованиями и призывами признать "мечты", "надежды", "перемены" и "деяния", а также "сломать эти стены", в то время как их правые руки швыряли сигаретные бычки на трещины и люки главной площади Поселения.
- Ну да, - бросил через плечо Али. - Тебе это все убирать, Джо. Твоя работа.
- Одному? Мы договорились о графике, чтобы все честно.
- Честно? - зарычал Али. - Кто обещал…
- Мы все договорились, когда соглашались работать на площади Рейгана.
- Так это было до…
Под немигающими взглядами Гарольда и Али Марта осеклась.
Джозеф поднялся на рампу, чтобы втащить в прицеп кабель одной из машин. Стоя там, он посмотрел на дугу из небоскребов на западе. Блестящие стальные храмы финансов и коммерции, энергетики и управления, нависающие над всем Поселением. Тем или иным образом на них работало восемьдесят процентов четвертьмиллионного населения Поселения. Над шпилями всех небоскребов возвышались батареи цифровых проекционных экранов, с которых завитые и загорелые говорящие головы вещали о том, что происходит в Старом Свете, за стенами Поселения. Джозеф повернулся к небу Скалистых гор, потом обратно к зацикленным сообщениям ползущего по экранам представления. Он смотрел на дату, время и температуру в бегущей строке на башне Международного кредитного банка. Марта и Гарольд спрыгнули с прицепа, покидая отца человека, которого всего два дня назад эта бегущая строка именовала "анархистом".
02.07.2060, 17:13, 20 °C
Джозеф глянул на сослуживцев.
- Я был здесь в воскресенье. После одиннадцати тут так тихо - тянет на размышления. Я помню, детьми мы еще несли на плечах груз Старого Света. Употребляли слова, которых говорить не следовало. Мой отец ненавидел человека в соседнем жилом блоке, а тот парень - кажется, его звали Артуро, отец называл его el chico proximo, - он и вся его семья ненавидели нас, потому что считали чернокожих ответственными за все несчастья Старого Света. Они говорили, что мы испортили все для тех, кто был готов выстроить жизнь с нуля.
- Мы тоже говорили так про los Negroes, - вспомнила Марта, покосившись на Али и Джозефа. - Это нехорошо. Не я сама, это в моей семье так говорили. Не обижайтесь.
- Обижаться? - вспылил Али. - Обижаться на что? Ты чего на меня смотришь? Я похож на los Negroes? Ты ослепла?
Али поднял к глазам руку и медленно повернул кисть, внимательно ее изучая. Его коллеги тоже принялись рассматривать Али, от бежевых тренировочных штанов, заправленных в побитые рабочие ботинки, до жесткой черной щетины на голове, зачесанной к небесам.
- А как должны выглядеть эти los Negroes? - спросил закашлявшийся Гарольд. Он покраснел. - Я не помню.
- А кто помнит? - согласился Джозеф. Он потер мозолистые ладони, положил одну из них на свою бритую голову и продолжил: - Об этом я и думал той ночью. Уберите за скобки все, что, как нам говорят, было в Старом Свете: Бога, разные языки, цвета кожи, кто с кем спит. Единственное, что имеет смысл, верх и низ - это поколения. Мы и наши дети.
Звуки митинга доносились до электрического пикапа за три квартала. Для рабочих они сливались в сплошной гомон.
- И наши отцы. Они, может, и распускали языки, - Гарольд смотрел на центр Площади - или на Али. - Но они все равно могут назвать тебя "мальчиком", и ты ничего не сделаешь.
- Что ты несешь? - Али сплюнул и осклабился, но не решился повернуться к прицепу. - Ты сказал "спит" или "СПИД"? Господи. Вы слышите их? Что это за юбилей такой? До чего все дошло? Джо, тебе это вычищать.
- Кто бы подумал, что это твой собственный ребенок. Писать такие гадости! Твой сын? - Марта говорила себе под нос, и Джозеф был единственным из бригады, кто ее слышал. - Ты себе и представить не мог такого позора.
- Никакого позора. Что они знают? Господи, да парню девятнадцать лет. Он только в университет пошел. Даже проявить себя ни в чем не успел.
Али поднял стальные направляющие с асфальта Первой улицы. Они с лязгом вошли в свои ниши под днищем прицепа, и Джозеф спрыгнул на асфальт.
- Нет такой штуки, как "взрослость". Даже представить ее трудно - на что она похожа? Единственная разница между нами - число прожитых лет.
- Чего они хотят? - Али все не мог успокоиться. - Вернуться туда? Чего они хотят?
Эхо говорящей головы вторило информации на бегущей строке между уборщиками и протестующими:
ПОЛИЦИЯ КОМПЛЕКСА ВСЕ ЕЩЕ
РАЗЫСКИВАЕТ ТЕРРОРИСТА,
ЗАДУМАВШЕГО ВЗОРВАТЬ ПУТИ
СКОРОСТНОГО МИНИ-МЕТРО. ОДНОВРЕМЕННО
НАРАСТАЕТ НАПРЯЖЕННОСТЬ
НА ПЛОЩАДИ РЕЙГАНА
Ближайшее к экрану крыло протестующих тоже прочитало сообщение. Раздались одобрительные вопли. Джозеф слышал, что небольшая часть демонстрантов отчетливо и упорно скандировала имя его сына, как и утверждал парень на скейте.
Джозеф вскарабкался в кабину грузовика, гадая, каким образом экраны связали заговор террористов с протестами. Закрыл глаза, представил себе Шеви и спросил его: если кучка просвещенных студентов университета отвергает все, чему учит их Поселение, почему же эти оболтусы с такой готовностью приветствуют совершенно абсурдную привязку к террористам?
Али, сидевший за рулем грузовика, нарочито громко прокашлялся. Джозеф заметил, что самозваный бригадир смотрит на него в зеркало бокового обзора.
- Ладно, - сказал он и ткнул в свою муниципальную нашивку. - Вычищу я сегодня Рейгана.
- Один?
Джозеф снова кивнул в знак согласия. Электрический муниципальный пикап развернулся и поехал прочь от протестующих. Джозеф сказал себе, что в полуночной тишине на площади Рейгана он постарается понять, есть ли разница между "анархией" и "террором".
* * *
Их семья была в числе первых поселенцев. Когда они переехали, Джозефу было пять лет, в его памяти сохранились лишь слабые отзвуки, обрезанные и потускневшие кадры Старого Света.
Поэтому о месте собственного рождения Джозеф смог рассказать своему единственному сыну лишь то, что слышал от родителей.
Они рассказывали о берегах, с которых прибыли, - обветшалых набережных, причалах, пляжах, у которых жили большинство из них. Они описывали Старый Свет так, словно тот ничем не отличался от теперешнего мира, за исключением стен, опоясывающих пределы Поселения. Границ, что не позволяли заключенным в них ордам выглянуть в мир прошлого и отгораживали от любопытных глаз старого, сословного общества жизнь людей, нашедших свободу за стальными стенами.
В остальном же, как Правительство обещало предкам Джозефа - и они передали эти слова потомкам, - новые поселения являются всего лишь перепланированными спальными районами. Цепочка "просто поселений", как их называли, протянулась вдоль русел рек и горных цепей США. Это были огороженные копии прежних городов, из которых изгнали неравенство и испорченность жизни Атлантического побережья. Остался лишь неон, мигающие плоды цивилизации, доступные беднягам, согласившимся на переезд.
Лишь когда Джозеф уже стал подростком, некоторые упрямые учителя стали рассказывать ему и отпрыскам первого поколения переселенцев неприукрашенные истории о пытках в исправительных учреждениях Старого Света, о чернокожих заключенных, воющих от безысходности и боли, которую часто им причиняли их собственные одержимые руки. О том, как загадка одиннадцати истерзанных и изуродованных негритянских подростков, тела которых выбросило на пляж одной кровавой ночью, привела к бунтам 2015 года. "Осознанная ярость" - так называли это учителя. Никто не был наказан за массовые аресты и убийства, но это уже не имело значения. Находка обезображенных трупов позволила диким ордам за девяносто дней сжечь бетонные джунгли, которые темные души именовали своими уголками американских городов. В этом пламени даже трущобы выгорели дотла, их черный дым поглотил бы и старые города, если бы Высшее Общество не предусмотрело такую возможность заранее, еще пятьдесят лет назад, при разметке городских границ, и не огородило свои башни стеной.
Вот чем, по их словам, занималась молодежь на площади Рейгана: они праздновали юбилей Поселения, требовали воплотить мечты и невыполненные обещания, данные при основании Поселения. В июле 2015 года, когда родился Джозеф, город пожирала массовая ненависть, и рождение ребенка убедило родителей, что они больше не могут мириться с положением вещей в родном Детройте. Тогда Америка придумала решение этой проблемы - проблемы самоидентификации, за которую люди продолжали цепляться, несмотря на тяжелую жизнь. Возмездие пришло в виде добровольного разделения: примирения за стеной, сделанной из китайской стали.
- Джозеф Чарльз?
Федералы не были идиотами, они не пытались полностью очистить города от цветного населения: эти методы слишком сильно отдавали печальной историей Старого Света. Предложения эмигрировать изначально поступали людям, кредитный рейтинг которых был ниже шестисот пятидесяти баллов, бывшим наркоманам и алкоголикам, старым и больным, жителям с историей выселения за неуплату, просроченными кредитами или банкротством, иммигрантам в первом поколении, насильникам, социальным работникам и священникам-евангелистам. Прежде чем высоколобые академики и борцы за идентичность успели заявить, что эти термины всего лишь маскируют выселение из Старого Света темных, лишенных прав орд, федеральное правительство предложило всем желающим "перезагрузить жизненные обстоятельства", перебраться в поселения, стать добровольцами, "переселенцами-менторами".
- Мистер Чарли…
Джозеф наклонил форсунку мойки, чтобы смыть протестное граффити с кафельного цоколя. Он дернул шланг, который зацепился за восьмую ступеньку стремянки, и специальный раствор брызнул на его очки и перчатки. Струя местами выщербила кафель, но спиральные синие символы никуда не делись. Джозеф вспомнил, какими новыми и блестящими казались здания Поселения еще не так давно. Не только в его детстве, но и позже, когда Шеви был лишь улыбчивым карапузом с карими глазами, искрящимися ожиданием чуда.
Джозеф знал, что ему не пришлось бы смывать арабески подростковой злости в половине двенадцатого ночи, если бы Администрация по-прежнему требовала от юнцов поколения его сына читать Конституцию, написанную отцами-основателями старой Америки. Если бы они видели контракт, заключенный некогда людьми со своей историей (с проектами и поправками, дополнениями и странной шестидесятипроцентной арифметикой), то знали бы, что свободные массы обязаны соглашаться с назначенными правителями для собственной же пользы. Тогда они смогли бы оценить отчаянную надежду, которую им предоставляла жизнь в Поселении. Ощутить, что жизнь в Поселении лучше любых бунтарских альтернатив. Но в который раз безумие, не стесненное уроками истории, вырвалось на волю, заставляя молодежь имитировать предания о театрализованном восстании на окруженной стенами Площади. Они стучали по прутьям клетки, требуя старых свобод и выеденной изнутри демократии. Они не понимали, что их протест выхолощен банкротством истории, особенно если учесть, что именно от такого безумия люди и бежали сюда, что они собрались здесь, чтобы его победить.
- Вы Джозеф Чарльз, отец личности, которую они именуют Че?
Высоко над стремянкой Джозефа, перед плоскими экранами небоскреба, парило женское лицо. Натянутая серая кожа складывалась в глубокие морщины у глаз и губ и снова натягивалась на горле, где соединяются череп и шея. Светлая, по-военному короткая стрижка, подрубленная чуть ниже ушей. Напряженные аквамариновые глаза.
Губернатор Уэстгроув прочистила горло, поджала губы и ждала, пока чистильщик на Площади прервет борьбу с граффити и поднимет глаза от своей муниципальной стремянки. Она говорила отрывисто, как ангелы и судьи из ее строгого племени, которое в форме плазменной голограммы всегда взирало с высоты черного горного неба на Джозефа и Площадь.
- Шевроле, - поправил Джозеф. - Моего сына зовут Шевроле Чарльз. Как марка машины из Старого Света. Не Че, нет. Уменьшительно мы зовем его Шеви.
- Вы встречались с сыном в последнее время?
Голос женщины не был таким жестким, как казалось по лицу. В ее тоне Джозеф уловил намек на извинения - или ему так показалось. Если не извинения, то хотя бы неожиданное сочувствие.
- Нет, давно уже нет, - быстро ответил Джозеф, надеясь не выдать своих эмоций. - Ни с ним, ни с его матерью.
- Но вы знаете, где они?
Джозеф выпрямился и посмотрел прямо в лицо третьей голограмме с правой стороны.
- В Детройте, полагаю, - сказал он, прежде чем отвести взгляд.
Морщины на правой стороне лица Уэстгроув поползли вверх.
- Джозеф, это очень важно, чрезвычайно важно для нас. Шеви может понадобиться тут.
- Он не вернется. Парень заслужил свой пропуск, и прошлая Администрация его выдала. Ему и его матери.
- На всякий случай. Чтобы знать, где его найти, если понадобится. - Уэстгроув поправила нитку жемчуга на голой шее. - Джозеф, вы можете сделать для нас очень важное дело. У меня у самой дети, две девочки… Могу я называть вас Джо?
Уличный уборщик отвел глаза от средней голограммы, прежде чем ответить:
- Валяйте.
- Джо, я знаю, как трудно их растить: мы можем только надеяться, что они выберут правильные дороги в жизни. Даже когда мы обнесли… эм… огородили… ограничили…
- Я понял.
- Их пути. Мы делаем что можем так долго, как можем. А потом, когда они заходят слишком далеко, мы пытаемся вернуть их назад, всеми силами. Приходится быть строгими. Порядок и власть. Старый Свет утратил эти понятия, брат мой, что и вынудило переселенцев покинуть свои дома, когда насилие банд разрушало целые города.
- Меня не нужно убеждать.
Джозеф закрепил шланг на лестнице и спустился по ступенькам, оглядываясь через плечо на мокрые камни тротуара. Уэстгроув произнесла слово "насилие", словно это был музыкальный инструмент, издающий старинную изысканную мелодию сквозь плотно сжатые губы.
- Я виню его мать. Она всегда была неблагодарным радикалом - с годами стало только хуже. Разве человек с возрастом не должен успокаиваться? В любом случае она не успокоилась. Разумеется, это отразилось и на парне.
Правая рука Уэстгроув протянулась к Джозефу, словно она собиралась схватить его за бритую голову и утешительно прижать к своей полупрозрачной груди.
- Это трудно. Но мы движемся вперед. Мы знаем, что наш путь - лучший. Стены дают нам безопасность.
- Стальные стены высотой двенадцать метров… - Джозеф не мог скрыть волнения в голосе. - Безопасность от кого?
Уэстгроув закатила глаза и тихо щелкнула языком.
- Ваш сын был блестящим студентом, вундеркиндом, как мне говорили. Он заработал свой пропуск. Но в этом-то и проблема: они уходят за пределы стены, и ты уже не знаешь, какими идеями их там заразят.
- Это все мать, - настаивал Джозеф.
- Кто знает, что там творится, - повторила губернатор. - Он не успел уйти далеко, есть время для перезагрузки. Мы надеемся вернуть его домой.
- Если вы хотите вернуть его в Поселение, я уже сказал: он не захочет. Или вы просите, чтобы я привел вас к нему? Чего вы хотите?
- "Дом" я имела в виду в переносном смысле, простите меня, Джо. Если вы сможете вывести нас на сына, мы сумеем ему помочь. Мы сможем очистить все.
Лицо Уэстгроув посерьезнело, и руки исчезли за пределами проекции.
- Думаю, вы слышали о планах террористов атаковать наше Поселение? Атаковать наш народ - ни в чем не повинных людей, детей - по какой-то дутой, надуманной причине.