Пытаясь оценить влияние его работ, поклонники Кастанеды стали приписывать ему введение в общедоступную культуру богатых и разнообразных традиций шаманизма, с их выразительным вхождением в необычные миры и столкновением с незнакомыми и иногда враждебными духами-силами, что дает возможность восстановить равновесие и гармонию тела, души и общества. Вдохновленные применением доном Хуаном для обучения Кастанеды искусству сновидения пейота, дурмана и других растений, дающих силу, бесчисленное множество первооткрывателей бросились с помощью психоделических средств расширять свои собственные горизонты - с самыми разными результатами.
Критики Кастанеды, со своей стороны, стали утверждать, что "путь знания" разоблачает его работу как псевдоантропологическую фальшивку, полную сфабрикованных шаманов и основанных на чувственных ощущениях религиозных обычаев коренных жителей Америки. Неразборчивый в средствах автор, утверждают они, возводит клевету на самые священные обычаи коренного населения с единственной целью - хорошо заработать. То, что представил нам Кастанеда, пишет Ричард де Милль в "Путешествии Кастанеды", "рассчитано на повышенный спрос читателя на мифы, магию, древнюю мудрость, истинную реальность, самоусовершенствование, другие миры или воображаемых союзников".
Кастанеда, которого я встретил, весь состоял из контрастов. Его поведение было неформальным, спонтанным, он был очень оживлен и сразу заражал своим весельем. В то же время, его явно выраженный акцент (перуанский? чилийский? испанский?) придавал ему аристократическую официальность посла королевского двора: неторопливый и хорошо владеющий собой, серьезный и уравновешенный, горячий и решительный. Опытный.
Такое обилие несоответствий в человеке может показаться утомительным. Но это было совсем не так. Если вы перечитаете книги Карлоса Кастанеды (что, не переставая удивляться, сделал я - все девять книг), то вы ясно увидите - может быть, в первый раз, - что несоответствие как раз и является той силой, которая скрепляет его литературный гордиев узел. Как сказал мне автор во время нашего ланча, "только столкнув друг с другом два представления, можно, виляя между ними, попасть в реальный мир".
Я думаю, он дал мне понять, что его крепость хорошо защищена - и несмотря на это предложил приступить к ее штурму.
"ЕСЛИ ВЫ ПОСТЕПЕННО ОКРУЖАЕТЕ СЕБЯ ГУСТЫМ ТУМАНОМ, ВАС НЕ БУДУТ ПРИНИМАТЬ КАК НЕЧТО САМО СОБОЙ РАЗУМЕЮЩЕЕСЯ".
Кейт Томпсон: В то время как ваши книги принесли герою по имени Карлос всемирную известность, автор по фамилии Кастанеда становится все менее доступным для публики. В последние годы было больше нашедших свое подтверждение появлений Элвиса, чем Карлоса Кастанеды. Легенда по меньшей мере трижды приписывала вам самоубийство; ходят упорные слухи, что вы двадцать лет назад погибли в автокатастрофе в Мексике; мои попытки найти подтверждающие ваше существование фотографии и магнитофонные записи оказались бесплодными. Как я могу быть уверен в том, что вы действительно Кастанеда, а не человек из Вегаса, выдающий себя за Карлоса? Есть у вас какие-нибудь отличительные родимые пятна?
Карлос Кастанеда: Нет! Просто мой агент ручается за меня. Это его работа. Но вы свободны задавать мне любые вопросы, направлять яркий свет мне в глаза, продержать меня здесь всю ночь - как в старых кинофильмах.
К. Т.: Вас знают как неизвестного. Почему вы теперь согласились на беседу, после того как в течение стольких лет отказывались давать интервью?
К. К.: Потому что я подхожу к концу тропы, на которую ступил тридцать лет назад. Будучи молодым антропологом, я отправился на юго-запад за сбором информации - провести полевые исследования лекарственных растений, которые используют местные индейцы. Я собирался написать статью, закончить обучение и стать профессионалом в своей области. У меня не было ни малейшего интереса к встрече с таинственным человеком, похожим на дона Хуана.
К. Т.: Вы можете точно описать начало своего пути?
К. К.: Я ожидал автобуса на станции Грейхаунт в Ногалесе, в Аризоне, и разговаривал со своим коллегой-антропологом, который был моим гидом и помогал мне в моих изысканиях. Вдруг он нагнулся ко мне и указал на седого старого индейца в противоположном конце помещения - "Тсс, он не должен заметить, что ты на него смотришь" - и рассказал, что этот индеец является специалистом по пейоту и лекарственным растениям. Это было все, что я хотел услышать. Я набрал в легкие побольше воздуха и направился к этому человеку, которого называли дон Хуан, и сказал ему, что я сам большой авторитет по пейоту. Я предложил ему вместе позавтракать и поговорить со мной - или что-то столь же самонадеянное.
К. Т.: Старая уловка с завтраком. Но ведь на самом деле вы были не слишком сильны в этой области, не так ли?
К. К.: Я почти ничего не знал о пейоте! Но я продолжал болтать - хвастался своими знаниями, стараясь произвести на него впечатление. Помню, что он просто смотрел на меня и изредка кивал головой, не проронив ни слова. Все усиливающаяся жара заставила меня успокоиться. Я был сражен его молчанием. Так я и стоял, среди обступившего меня хаоса мыслей, пока не подошел автобус дона Хуана. Он попрощался, слегка помахав мне рукой. Я чувствовал себя самонадеянным идиотом, это был конец.
К. Т.: Но также и начало.
К. К.: Да, тогда все и началось. Я узнал, что дон Хуан известен как брухо, что означает "человек, занимающийся медициной, целитель, маг". Теперь моей задачей было узнать, где он живет. Как вам известно, я очень хорошо взялся за это дело, и я добился своего. Я нашел его и однажды пришел к нему. Мы почувствовали симпатию друг к другу и вскоре стали друзьями.
К. Т.: Вы ощутили себя слабоумным в присутствии этого человека, и тем не менее вы страстно стремились его найти?
К. К.: То, как дон Хуан выглядел на автобусной станции, показалось мне чем-то совершенно исключительным - беспрецедентным событием моей жизни. Было что-то замечательное в его глазах, которые, казалось, светились своим собственным светом. Видите ли, мы - хотя мы, к сожалению, и не хотим этого признать - всего лишь обезьяны, антропоиды, обезьяноподобные. Существуют первичные знания, которые несем мы все, - знания, непосредственно связанные с укоренившейся в нашем мозгу личностью, которой два миллиона лет. И мы изо всех сил стараемся подавить их, что приводит к тучности, сердечным болезням, раку.
Именно на этом архаическом уровне меня покорил пристальный взгляд дона Хуана, несмотря на мою досаду и раздражение, которые он не мог не заметить, когда я на автобусной станции пытался выдать себя за знатока.
К. Т.: В конце концов вы стали учеником дона Хуана, а он вашим наставником. Как это произошло?
К. К.: Прошел год, прежде чем он начал мне доверять. Мы уже успели хорошо узнать друг друга, когда однажды дон Хуан повернулся ко мне и сказал, что он хранит определенные знания, полученные им от безымянного бенефактора, который провел его через особый вид обучения. Слово "знания" он употреблял чаще, чем слово "магия", но для него они имели один и тот же смысл. Дон Хуан сказал, что он выбрал меня в качестве своего ученика, и я должен быть готов к долгому и нелегкому пути. Но я не имел ни малейшего представления о том, каким удивительным и необычным будет этот путь.
К. Т.: Через все ваши книги красной нитью проходит ваша борьба за ощущение "отдельной реальности", где комары вырастают размером до ста футов, где человеческие головы превращаются в коровьи, где одни и те же листья падают с дерева по четыре раза, где по приказанию магов при ярком свете дня исчезают машины. Хороший гипнотизер на сцене может добиться удивительных эффектов. Не мог дон Хуан делать то же самое? Может, он просто обманывал вас?
К. К.: Очень может быть. Он учил меня тому, что мир гораздо больше, чем мы обычно это осознаем, что наши естественные ожидания относительно реальности создаются общественной договоренностью, которая сама является обманом. Мы учимся видеть и понимать мир в процессе социализации, который, если он работает правильно, убеждает нас в том, что те интерпретации, с которыми мы соглашаемся, определяют пределы реального мира. Дон Хуан прервал этот процесс в моей жизни, показав мне, что мы обладаем возможностями входить в другие миры, которые постоянны и не зависят от нашего крайне обусловленного осознания. Магия включает перепрограммирование наших способностей ощущать мир как реальный, единственный, абсолютный, так называемый земной мир, засасывающий своей повседневностью.
К. Т.: Дон Хуан всегда старается предоставить вам возможность дать собственное объяснение реальности и высказать свои предположения относительно того, что может стоять в скобках, так что вы можете видеть, насколько эти объяснения произвольны. Современные философы назвали бы это "разрушением" реальности.
К. К.: Дон Хуан интуитивно понимал, как работает язык как система - как эта система создает картины реальности, которые, как мы ошибочно считаем, раскрывают "истинную" природу вещей. Его учение было подобно клюшке, бьющей меня по голове, пока я не увидел, что мои любимые представления - это просто объяснения, сплетенные из всевозможных закрепившихся интерпретаций, которые я использовал для того, чтобы защитить себя от чистого чудесного восприятия.
К. Т.: Но тут иногда встречаются противоречия. С одной стороны, дон Хуан "десоциализировал" вас, обучая видеть мир без заранее составленных мнений. Но это можно рассматривать и как "ресоциализацию", потому что он окутывал вас новым набором представлений, просто давая вам другие интерпретации, новый виток реальности - хотя бы "волшебной реальности".
К. К.: Это как раз то, что мы постоянно обсуждали с доном Хуаном. По сути, он говорил, что он "остановил мое вращение", я же утверждал, что он "закрутил меня в другую сторону". Обучая меня магии, он давал мне новые очки, новый язык, новый способ видеть и находиться в мире. Я оказался заключенным между моим прежним уверенным представлением о мире и новым его описанием, магией, и прилагал все усилия к тому, чтобы сохранить одновременно новое и старое. Я чувствовал себя совершенно увязшим, как машина, у которой проскальзывает коробка передач. Дон Хуан был в восторге. Он сказал, что это означает, что я скольжу между описаниями реальности - между своим новым и старым восприятием.
В конце концов я увидел, что все мои предыдущие допущения основывались на представлении о мире как о чем-то, от чего я по существу отделен. В тот день, когда я на автобусной станции встретил дона Хуана, я был идеальным научным сотрудником, совершенно оторванным от жизни, пытающимся доказать свою несуществующую компетентность в вопросах, связанных с психотропными растениями.
К. Т.: И по иронии судьбы именно дон Хуан позднее ввел вас в мир "Мескалито", зеленокожего духа пейота.
К. К.: Дон Хуан ввел меня в мир психотропных растений в середине моего ученичества, потому что я был слишком глуп и самоуверен, что я, конечно, считал признаком своей искушенности. Я держался за свое обычное описание мира с невероятной силой, убежденный, что только оно является истинным. Пейот помог усилить едва уловимые противоречия в моих интерпретациях, и это помогло мне преодолеть типично западный способ видения мира вне себя и обсудить это с самим собой. Но за использование психотропных средств приходится платить - физическим и эмоциональным истощением. Мне потребовались месяцы, чтобы полностью прийти в себя.
К. К.: Если бы вы могли начать все сначала, сказали бы вы сразу "нет"?
К. К.: Мой путь - это мой путь. Дон Хуан всегда говорил мне: "Делай пассы". Пассы - это не что иное, как преднамеренное действие, предназначенное для накопления силы, которая приходит в результате принятия решения. В конечном счете вхождение в необычное состояние, которого вы достигаете с помощью пейота или других психотропных растений, - это как раз то, что вам нужно, чтобы охватить всю необъятность обычной реальности. Как видите, путь с сердцем не есть дорога непрерывного самоанализа или мистического полета, это путь привлечения радостей и печалей мира. Этот мир, где каждый из нас связан на молекулярном уровне с любым другим удивительным и динамичным проявлением существования, - этот мир является истинными охотничьими угодьями воина.
К. Т.: Ваш друг дон Хуан учит тому, что существует, тому, как узнать, что существует, и тому, как жить согласно тому, что существует, - онтология, эпистемология и этика. И это заставляет многих утверждать, что он слишком хорош, чтобы быть реальным, что вы его создали из случайно набранных черт в качестве аллегорического инструмента для произнесения мудрых поучений.
К. К.: Утверждение, что я состряпал образ, подобный дону Хуану, звучит нелепо. Я - продукт европейской интеллектуальной традиции, и такой образ был бы для меня чужеродным. Реальные факты кажутся более странными: я репортер. Мои книги были признаны необычным явлением, что заставило меня изменить свою жизнь для того, чтобы встретиться с явлениями в положенные для них сроки.
К. Т.: Некоторые из ваших критиков выдвигают довольно злое обвинение, что Хуан Матус иногда говорит скорее как выпускник Оксфорда, чем как индеец. Кроме того, известно, что он много путешествовал, и источники, из которых он черпал свои знания, не ограничиваются его индейскими корнями.
К. К.: Позвольте мне сделать признание: меня приводит в восхищение мысль, что дон Хуан может быть не "наилучшим" доном Хуаном. Но, вероятно, правда и то, что я не являюсь наилучшим Карлосом Кастанедой. Много лет назад я встретил совершенного Кастанеду во время приема в Саусалито, совсем случайно. Там, в центре патио, я увидел красивого мужчину, высокого блондина с голубыми глазами, босого и совершенно прекрасного. Это было в начале 70-х. Он подписывал книги, и хозяин дома сказал мне: "Я рад представить вам Карлоса Кастанеду". Окруженный тесным кругом прекрасных женщин, он был воплощением Карлоса Кастанеды. Я сказал: "Мне очень приятно с вами познакомиться, мистер Кастанеда". "Доктор Кастанеда", - ответил он. Он делал очень хорошую работу. Я думаю, он показывал мне, каким должен быть Кастанеда, идеальный Кастанеда, со всеми выгодами, которые дает его положение. Но время проходит, а я все еще тот Кастанеда, какой я есть, не слишком подходящий для его голливудской версии. Так же, как и дон Хуан.
К. Т.: Признайтесь, вам когда-нибудь приходилось сглаживать эксцентричность вашего учителя и, чтобы сделать его лучшим носителем этого учения, представлять его более обычным человеком?
К. К.: Я никогда не использовал такого подхода. Сглаживание шероховатостей для того, чтобы образ больше соответствовал фабуле, - это роскошь, которую могут себе позволить авторы романов. Я же хорошо знаком с писаным и неписаным законом, на который опирается наука: "Быть объективным". Иногда дон Хуан пользовался жаргоном простолюдина. "Черт возьми!" и "Шариков не хватает!" - два его любимых выражения. В других случаях он давал пояснения на великолепном испанском языке, что позволило мне получить подробное объяснение его очень сложной системы убеждений и той логики, на которую они опираются. Если бы я намеренно изменил дона Хуана в своих книгах, так, чтобы он стал последовательным и не обманывал ожиданий той или иной аудитории, это внесло бы в мои работы "субъективность" - демона, которому, согласно утверждениям моих самых лучших критиков, не место в этнографических произведениях.
К. Т.: Скептики выражают сомнение в том, что вы, представив на публичное рассмотрение полевые заметки, основанные на ваших встречах с доном Хуаном, раз и навсегда изгнали этого демона. Может ли это уменьшить сомнения относительно того, являются ли ваши произведения подлинной этнографией или замаскированным вымыслом?
К. К.: Чьи сомнения?
К. Т.: Для начала, ваших коллег антропологов. Комиссии Уотергейта при сенате. Геральдо Риверы...
К. К.: Было время, когда за просьбами показать мои полевые заметки не скрывалась никакая идеологическая подоплека. После выхода в свет "Учения дона Хуана" я получил очень содержательное письмо от Гордона Уэссона, основателя этномикологии - науки, которая занимается использованием грибов человеком. Гордон и Валентина Уэссон открыли существование до сих пор еще действующего культа грибов у шаманов, живущих в горах близ Оахаки, в Мексике. Д-р Уэссон попросил меня разъяснить некоторые аспекты использования доном Хуаном психотропных грибов. Я с удовольствием отослал ему несколько страниц моих полевых заметок, которые касались этого вопроса, и дважды встречался с ним лично. Потом он называл меня "самым честным и серьезным молодым человеком", или что-то в этом роде.
Но несмотря на это, некоторые критики продолжали утверждать, что все полевые заметки Кастанеды - созданная впоследствии подделка. И тогда я понял, что невозможно угодить людям, сознание которых не приспособлено для того, чтобы принять ту документацию, которую я могу им предоставить. На самом деле это было освобождением от необходимости отдать себя на суд публики - что, по сути, являлось насилием над моей натурой - и возвращением к полевым работам с доном Хуаном.
"ЛИБО ВАС ЗАРОЮТ НА ГЛУБИНУ ШЕСТЬ ФУТОВ, УСЫПАВ ЖАЛКИМИ ЦВЕТАМИ, ЛИБО ВЫ СГОРИТЕ В ОГНЕ ИЗНУТРИ. ДОН ХУАН ВЫБРАЛ СГОРЕТЬ".
К. Т.: Вы, должно быть, знакомы с заявлением, что ваша работа способствует опошлению местных духовных традиций. При этом выдвигались аргументы типа: ваши книги читают жалкие представители бледнолицых, коммерческие спекулянты и самозваные шаманы и черпают в них вдохновение. Что вы скажете на это?
К. К.: Я не ставил своей целью дать исчерпывающее описание духовных традиций местного населения, так что это заблуждение - судить мои работы с этой точки зрения. Напротив, мои книги - это хроника особых переживаний и наблюдений в конкретном контексте, изложенная в полную меру моих способностей. Но я признаю свою вину в сознательном совершении преднамеренных этнографических действий, которые являются не чем иным, как переводом культурного опыта в письменный труд. Этнография - это всегда письменный труд. Именно это я и делаю.
Что происходит, когда произнесенные слова становятся написанными словами, а написанные слова становятся опубликованными словами, а опубликованные слова проглатываются читателем, незнакомым автору? Согласитесь, что ответить на этот вопрос довольно трудно. Мне повезло иметь широкий и разнообразный круг читателей по всему миру. Основное требование повсюду одинаковое - грамотность. Кроме этого, я несу ответственность за добродетели и пороки моей анонимной аудитории точно так же, как ее несет любой писатель во все времена и во всех странах. Что является основным, об этом говорит моя работа.
К. Т.: Что думает дон Хуан о вашей всемирной известности?