Секрет этой отваги прост. У Хелен муж банкир и пять домов на элитных окраинах Сиднея. Три сдаются, а в двух они живут. Иногда я думаю: хорошо быть с начальством на равных. А главное, чтобы равенство это выглядело естественно. Хорошо не прогибаться даже внутри себя. Криво усмехаться и рискованно шутить, зная, что в любую секунду можешь послать их вдаль. И захлопнуть дверь ногой. С другой стороны, зачем она вообще работает? Вот. Чтобы демонстрировать наряды, которых много, только обуви сорок пар, где зрителей напасёшься? А в офисе ежедневное дефиле. И тут всё хитро. Если Хелен явилась в бирюзовом платье с оборками – туфли на ней абсолютно в цвет. И маникюр с педикюром, и тени. А если, допустим, в оранжевом с искоркой, то вся, натурально, апельсиновая и блестит.
Раз Хелен подвозила меня в центр, значит, ехала не домой. Я спросил:
– Ужин в ресторане?
– Лучше. В театральной студии.
– Ты ещё и актриса?
– Драматург.
– Ого. Много пьес написала?
– Одну.
– Богатые тоже плачут?
– Что?
– Шутка. Дашь почитать?
– Она м-м… не совсем готова. Не могу закончить.
– Что так?
– Творческий поиск, кризис… Ты не поймёшь. Это тебе не цифирь гонять.
– А. Ну да.
После ухода Джефа Хелен перевели в другой кампус. Или она сама перевелась. При нечастых встречах мы обнимаемся. Зачем – объяснить не могу.
Пол, начальник.
Я помню, как его назначили вторым замом Джефа. Назначение было тихим, а должность – придуманной. Тогда Пола не особенно замечали. Тем более что на службе он появлялся редко. Когда Джеф, подобно старой актрисе, уходил в окончательный раз, всех изводила мысль: кто? Либо Стив (первый зам и редкостный гондон, пакуйте коробки, господа), либо кто-то извне. Тут наверху легонько щёлкнуло, повернулись скрытые механизмы… И начальником стал Пол.
И мы его впервые как следует разглядели. Оказался похож на матёрого ловеласа с оттенком голубизны. Волосы цвета грязного сена – модно торчат. В ухе серьга. Приталенные сорочки расстёгнуты а-ля мафиози, тесные брюки и комично остроносые штиблеты.
Секретарша бывшего шефа – это проблемное наследство. Это как обувь из секонд-хенда – нестарая и размер подходящий. Но. По чужой ноге разношено, не своим пахнет. Короче, Пол берёт в секретари мальчика неясных лет. Мальчик – его зовут Крейг – напоминает самого Пола, уменьшенного размера на два. Брючки в обтяжку, негромкий голос, ускользающий взгляд. Вроде смотрит в глаза, а получается мимо.
Может, они и правда гомики? Но у Пола жена, дочь и якобы любовница. Мой друг Антон сказал бы, что это для маскировки. И оказался бы не прав. Здесь эти ребята в таком почёте, что маскироваться скоро будем мы. С воцарением Пола народу в офисе удвоилось. Причём для всех новеньких изобретены тёплые должности. А народец мутный, ясно только одно – все они знали Пола раньше. Вот, например…
Джанель, старший менеджер чего-то там.
У неё самая фальшивая улыбка в офисе. Настолько фальшивая, что в улыбку эту хочется плюнуть. Я долго сдерживался, затем привык. Тем более что улыбается Джанель постоянно. Кто её выучил этому гадству? Кто натаскал сочувственно заглядывать вам в лицо? И ласково кивать всякому слову? Так ведут себя чудики-психиатры в голливудских комедиях. Ещё она любит декадентские стрижки, костюмы покроя шестидесятых, всяческие заседания и коллективные обеды. И чтобы каждый рассказал о своих трудовых успехах и планах. Я давно заметил – чем туманнее у людей обязанности, тем больше им нравится говорить об успехах и планах.
Но за подножку Стиву я простил ей всё. А дело было так. Джанель объявилась в конторе вслед за Полом. Затем легко пересела в нагретое место второго зама. Слишком легко. Умные головы сделали выводы. И в отпуск ходят вместе, не иначе как тинтель-минтель. Правда, он летит на Гавайи, а она в Европу. Плюс малыш Крейг… хм, неувязка. Может, он их внебрачный сын? Или они всё-таки подруги?
Через два года Пола назначают и.о. проректора. За какие такие доблести – это отдельный риторический вопрос. И.о. на шесть месяцев – а значит, это время нами будет руководить тоже какое-то и.о. В теноре Стива зазвучала победная гнусавость. Однако наверху снова повернулись колёсики, и мы узнаём, что и.о. шефа – упс! – назначена Джанель. Вот тебе и Джанель номер пять!
Я давно привык, что мной командуют профессора и академики. Даже Пол имеет степень. А тут – левая бабенция с натянутым оскалом. Одна радость – Стива бортанули дважды. Мало того, он у неё в подчинении – ха-ха-ха. Столько лет – верой и правдой, от рассвета до заката, без единого отгула. И такой облом.
Стив, главный менеджер чего-то там ещё.
Вообразите сутулую единицу, кол – в мятых брюках, унылой рубашке и галстуке. Получится Стив и его длинный нос. Если бы не редкая смена галстуков, могло бы показаться, что он в офисе живёт. Когда приходит и уходит – неизвестно. Ест, не отрывая глаз от монитора. Испытывать нежность к четырём арифметическим действиям – это перебор. Даже в таком фатальном случае, как Стиви. Вряд ли он мазохист – скорее, обычный придурок. Либо дома тошно человеку. Кстати, версии не исключают одна другую.
И хрен бы с ним, его проблемы, так? А вот и нет. Кабинет его напротив входа. Дверь всегда открыта. Утром коллеги идут мимо, Стив здоровается и – как бы ненароком – бросает взгляд на часы. Вечером та же история.
Иногда говорит:
– Уже домой? Так рано?
– Так я раньше пришёл сегодня, – оправдывается пойманный, – а ты, Стив, как обычно, допоздна?
– Как обычно, – укоризненный вздох, – у меня всегда полно дел.
Меня эти вздохи и косяки, сознаюсь, раздражают. Но если б только они. На любой говорильне Стив подолгу отчитывается о своей титанической работе. За один тембр голоса удавил бы. Джанель радостно кивает, хотя мало что понимает, как и все остальные. Общая идея такая, что без него университету кранты. Что он тут самый важный человек, а мы, значит, груши околачиваем. Иногда говорит:
– У меня столько отгулов, что, если бы их разом взять, ушёл бы на год. Но я и одного не беру. Дела.
Или:
– В других университетах мои обязанности выполняют трое. А здесь – я один.
Ну и мудак, думают все. А Хелен однажды сказала:
– Ещё бы понять, чем ты, собственно, занимаешься.
Раз встречаю даму из соседнего отдела.
– Как вы, – говорит, – с ним общаетесь? По-моему, ваш Стив – идиот.
– Не исключено. А что случилось?
– Заходит вчера к нам в офис, спрашивает: "Ну как вы тут, заняты?" "Очень, – говорим, – заняты". Он сделал морду: "Вы – очень? Вы эти забавы называете работой? Да вы не представляете, что такое заняты". И всё на полном серьёзе. Нет, он больной.
Точно, есть у нашего вечного зама эта милая привычка. Шататься по офису и заглядывать в кабинеты:
– Ну как, – усаживается напротив, – работа идёт?
Я теперь ему не подчиняюсь и могу быть кратким.
– Идёт.
– Над чем трудимся?
– Над разными задачами. А что?
Тут он вспоминает, что больше мне не супервайзер и даёт задний ход:
– Да так, ничего. Просто спросил.
– Ну и вали отсюда, – телепатирую я.
Он слушается.
Голос Стива оживляет в моей памяти непечатные идиоматические конструкции, актуальные в школьные годы. А я-то думал, что совсем их забыл. Он даже "окей" не способен выговорить по-человечески. У него получается "а-кяяй".
Терри, компьютерщик.
Слово "шестерить" я узнал в начальных классах. И впоследствии более-менее удачно избегал этого занятия. Один только случай меня беспокоит. Расскажу, а вдруг станет легче. В аспирантуре мною научно руководила Ольга Павловна, дама блатная и жёсткая. У неё бы табуретка защитилась, везде схвачено насмерть. Ольга Павловна дала мне работу на кафедре (это начало девяностых, время самое голодное). То есть от неё серьёзно зависело моё настоящее и будущее.
Зная это, начальница требовала от меня всяких безвозмездных услуг. Главным образом, подмены себя на лекциях и выгула по Москве иностранных гостей. Шесть раз за казённый счёт я посетил Большой театр. Дважды ездил в Загорск. После визита в Звёздный городок нашу делегацию из трёх англичан, шофёра и меня обсчитал ресторанный халдей. Шельмец отлично понимал, что скандалить при иностранцах я не буду.
И всё бы ничего. Но в какой-то момент я осознал себя таким же примерно халдеем при Ольге Павловне и её заграничных гостях. Друзья и раньше шутили на эту тему, но я отмахивался. Помню, сижу в кабинете – один. Вдруг телефон – она, настроение злобное. Надо срочно ехать в издательство за макетом её книги. То есть это надо было вчера. Как ничего не знал? Ноги в руки – и бегом! По исполнении доложить. Конечно, Ольга Павловна. Никаких проблем, уже еду. До свидания. Вдруг я понимаю, что стою. Навытяжку – в пустом кабинете, и трубкой отдаю честь.
Неприятное открытие. Всё-таки надо тщательней отслеживать себя. Контролировать постоянно, хотя бы внешне. Внутри мы едва ли изменимся. Полжизни в стране рабов, стране господ отменить нельзя. Здесь жополизов действительно мало, почти нет. И усердия, энтузиазма не замечал в самом процессе. Пока не встретил Терри.
Но вот занятный парадокс. Если в нашем офисе и есть незаменимый человек, так это он – Терри. Уволься он завтра – проблем возникнет больше, чем в случае пропажи всего начальства. А хорошо бы им пропасть куда-нибудь на месяцок. Терри изобрёл множество хитроумных компьютерных полезностей. Естественно, как они устроены, знает только он. Весной купили новый аналитический пакет IBM. Толком не доведённый, работает через задницу, как всё у плохишей Билла Гейтса. Терри его наладил так, что мальчиши долго чесали репы. Все боялись, что они его переманят. А им такие умники без надобности. Тогда ведь, по сравнению, они-то сами кто?
Не понимаю, зачем Терри лебезит перед начальством так, что стыдно делается мне. Бегает советоваться о всякой мелочи, лепечет, розовеет. Мнётся на пороге, будто школьник. Ежедневно пишет доклад о сделанной работе. Использует такие обороты, как: "всего за два часа мне удалось…", "было трудно, но я сумел…". А также: "итог моих усилий превзошёл ожидания".
Он любит нервно шутить об увольнениях и сокращениях. Я в этих шутках чувствую страх. Почему он боится? Ежу ясно, что при самом худшем раскладе Терри уволят последним.
Но чашка кофе в три пополудни меня добила. Приметил я это не сразу. Мало ли народа болтается с чашками по офису. В основном пьём растворимый, без суеты. А Терри приволок навороченную машину. Действуя, она испускает такой аромат, что пить кофе уже не обязательно.
Однажды замечаю, как Терри с лакейским видом и чашечкой на блюдце заходит к Джефу. А выходит без неё. Потом увидел ещё раз. Присмотрелся, а это ежедневный ритуал! Помню, работали у Джефа в кабинете. Он диктовал мне что-то, взгромоздив ноги на стол. Аккуратный стук, вплывает Терри с чашечкой.
– Твой кофе, Джеф.
И ставит её рядом с руководящим ботинком.
– Спасибо, мой мальчик, – говорит начальник, не отрывая глаз от бумаг.
А на поверхности кофе – сердечко.
Недавно я окликнул Джефа в супермаркете. Бывший начальник обрадовался. Сели в кафешке, заказали вина, поговорили. Когда я упомянул Терри, Джеф криво усмехнулся, обронив: "забавный малый". И больше ничего не сказал.
Пол и Джанель ходят за кофием в буфет, а Стиви вообще не употребляет. Здоровье бережёт, надеется хоть когда-нибудь побыть директором. Так что кофейные услуги оказывать некому. Что добавить о Терри? Упитанный, лысый, часто краснеет. Интересно, что лысина краснеет первой. Щёки – самая заметная часть лица.
Остальные.
И ещё мы. Человек двадцать невидимых тружеников мыша и экрана. Утром мы общаемся. Говорим:
– Хай. Как дела?
– Хорошо. Как сам?
– Неплохо.
Вечером говорим:
– Бай.
– Бай. Увидимся завтра.
В офисе есть люди, которым я за шесть лет не сказал ничего, кроме "хая" и "бая". Думаю, это всех устраивает. Кое-какие имена вспоминаю не сразу, мягко говоря. Особенно – у лиц индийской национальности. Число их за последнее время явно увеличилось. От ноля до пяти-семи. Это Джанель заигралась в народную принцессу. Фамилии у ребят – вообще не подходи. Забор с колючей проволокой и током, например Suriyarachchi. А имена сократили до более пристойных: Читра, Шрини, Сафи… Ещё бы угадать, кто перед тобой – Читра, Шрини или Сафи.
Нет, лучше не гадать, всё равно ошибёшься. Лучше просто: "хай-бай-как дела". Иногда одному и тому же человеку по три раза в день. Потому что забываешь, когда ты его видел: сегодня или вчера. Или месяц назад. Дни и лица одинаковые, как пустые товарные вагоны. А ведь это моя жизнь уходит порожняком.
Была у нас такая Розмари, одна из секретарш Джефа. Тихая офисная мышка: старомодные очки, бесформенные платья. А потом как-то узнаю – собирают ей деньги… на венок.
– Это как понять? – спрашиваю.
– Чего тут непонятного? Умерла от рака. Завтра отпевание. Ты идёшь?
– Да как же так? Я её на прошлой неделе видел…
– Ты уверен, что не в прошлом месяце? Она давно болела, вообще-то.
Вот тебе на. Зато дела всегда были "хорошо". Ну что, похоронили Розмари. Устроили поминки, людей собралось много. Она давно в нашем здании работала. А я на поминки чуток опоздал. Иду и сомневаюсь: удобно ли входить? Там сейчас прощальные речи, скорбные лица. На подходе слышу галдёж. Народ, собравшись кучками, активно жуёт и беседует. Не об усопшей, нет. О погоде и футболе, как раз чемпионат мира шёл.
Я задумался: а ведь со мной получится так же. Не появлюсь в офисе неделю, другую, месяц. Большинство сослуживцев не заметит. А потом будут собирать на меня деньги и лопать бутерброды. Не хочу я их денег. Надо оставить письмо, чтобы не собирали.
Индонезия плюс
Знаменитых драконов с острова Комодо мы так и не увидели. На утренние экскурсии мест не хватило, а после обеда у меня сиеста. Кроме того, надо ли час таскаться по джунглям в самое пекло…
– …чтобы увидеть торчащий из-за пальмы хвост? – сказал я жене.
– Почему хвост?
– Потому что у них тоже сиеста. В такую жару все здоровые и сытые организмы… а-а-а-э, – я зевнул.
– Может, всё-таки поедем. Я так давно хотела… Какой ты мелкий эгоист!
Если моей жене в чём-то отказать, сразу выясняется, что именно этого она хотела с детских лет.
– Ну, поезжай одна.
– Очень умно. А если меня там похитят? Убьют? Изнасилуют?
– Сомневаюсь, что это будет в таком порядке. И потом кто изнасилует – драконы?
– Аборигены!
– Легче поверить, что это сделают драконы, – пробормотал я, засыпая. – Ну, кричи, если что. Я приплыву.
– Ты же не умеешь плавать.
– Да? Тем более. Давай-ка лезь ко мне под бочок. И кондишен сделай посильнее.
Последние слова ударились о захлопнутую дверь.
Я проснулся, умылся. Глянул в сомнениях на минибар. Потом ещё раз. Лифт в стиле ампир вознёс меня на открытую палубу. Я окунулся в плотный зной. Испытал ощущения пирога в духовке. Остров Комодо напоминал умело отфотошопенный снимок. Складчатые холмы в оттенках зелёного казались мягкими, будто кто-то накрыл их гигантским вельветовым халатом. Над холмами зависли комкастые подушки облаков. Внизу примостилась деревня: узкие лодки, хижины на сваях. Вода слепила, как фольга. Возвращаться в каюту за тёмными очками не хотелось. Потрогав нос, я убедился, что очки на месте.
Малочисленные туристы изнывали в шезлонгах. Другие мучили фото и видео технику. Ногастая шатенка, опасно перегнувшись за борт, выцеливала что-то тяжёлым, словно гиря, кэноном. Я залюбовался аккуратной, обтянутой шортами попой. "Симпатяга… – думал я, – и ведь какой-то охламон живёт с ней. Спит, трогает, целует каждый день".
Уступая соблазну, я бесшумно приблизился, изготовил ладонь.
– Не вздумай, – твёрдо сказала жена (она меня чувствует спиной). – Люди кругом.
– А так? – я протиснул руку в задний карман и легонько ущипнул.
– Отстань немедленно.
– Не отстану, пока не скажешь "ой".
– Ой. Вон смотри, к нам местные приплыли.
Далеко внизу белели три лодки. Темнокожие худые люди в цветных рубахах что-то кричали из них. Я разобрал "сувенир" и "мани". Туристы с нижней палубы махали в ответ. Сочетание белого, чёрного и цветного на искристо-зелёном манило палубных фотографов. Там и сям раздавалось "кржжик", "кржжик"…
– Подростки, что ли? – спросил я жену. – Дай посмотреть.
Набросив на шею ремень кэнона, я навёл резкость. И увидел в руках туземцев чёрные фигурки ящериц или змей. Или – скорее всего – местных драконов. Возраста островитян я не понял. Не помогла даже японская линза (цену забыть!). Интервал от пятнадцати до восьмидесяти. Один выглядел тинейджером, у которого, по недоразумению, отросла седая борода. И ещё я не понял, как они собираются торговать. Даже если кто-то захочет купить их "сувенир". Мне стало грустно. Я сказал жене:
– Может, пойдём в бар, а? Выпьем чего-нибудь освежающего.
– Типа двойной водки? – в ответе звучал сарказм.
– Зачем сразу водки? Можно взять бренди. Хотя оно дороже.
– Он.
– Что?
– Не пойду.
– Почему?
– Потому. Они тебя издалека узнают и наливают двойной "Смирнов". И улыбаются, подлецы. Меня от их улыбочек тошнит. И здесь успел прославиться. Алкаш несчастный.
Видимо, она всё ещё сердилась из-за драконов. Я хотел произнести какую-нибудь бяку, но силы вдруг оставили меня. С женой хорошо ругаться в кондиционированном помещении. Допустим, в прохладном баре. На сорокаградусной жаре это дохлый номер.
– Против слова "несчастный" решительно возражаю, – сказал я. – А халдеи… Знаешь, это у них фишка такая рабочая. Узнавание клиента. Профессион де фуа.
– Оставь свой трёп. Неси мне шампанского за столик, а сам пей что хочешь.
Устроившись у окна, мы наблюдали возвращение последних экскурсантов. Их доставляли на борт спасательные шлюпки, похожие на батискафы. Навстречу двинулись лодки туземцев. Безо всякого желания я переместился в одну из них. В скучный, нищий быт рыбацкой деревни. В неизменность лиц, зноя, вони, изнурительной работы, средневековых удобств типа дырки в полу. А шансов выбраться из этого дерьма – ноль.
И три раза в год приходит белый корабль.
Иной, недоступный мир, где смех, чистота и холодные коктейли. Туда нельзя попасть, но можно хотя бы рассмотреть его вблизи. Вот зачем они плывут. Не торговать – смотреть.
В сумерках, когда небо становится фиолетовым, а облака тянутся вдоль горизонта мохнатым зверьём, корабль исчезает. Уходит другая жизнь, стихает музыка, теряются в бездне огни. Кто-то уезжает. Другие остаются. Я был по обе стороны этой воды. Их чувства мне знакомы. Вернее, это уже давно одно чувство, только понять его я не могу.