Из прискорбностей каждая имеет свои особенности и против каждой есть свои приемы; но я говорю вообще о них, разумея общее их свойство – растревоживать и возмущать душу, и имея в мысли предложить тебе общее против этого средство. Средство это – вера в благое Провидение, устрояющее течение нашей жизни со всеми ее случайностями, в личное каждому из нас благо, и благодушная покорность воле Божией, выражающейся в нашем положении, по которой в глубине души взывалось бы: "Да будет воля Божия! как Господу угодно, так и будет во благо нам". Это благо в разных лицах сознается и чувствуется по-разному. Один сознает: это благость Божия ведет меня к покаянию; другой чувствует: ради моих грехов послал мне это Господь, чтобы очистить меня от них, несу епитимью Божию: третьему приходит на мысль: испытывает меня Господь, искренно ли я служу Ему. Смотрящие со стороны на подвергавшегося скорбям могут подумать и четвертое: это ему, чтобы явились на нем дела Божии. Но такое решение может иметь место не иначе, как по окончании прискорбностей, и именно при явной помощи Божией. В душе же скорбящего уместны только три первые чувства. И они все такого свойства и силы, что какое бы из них ни пришло на сердце, всякое сильно утишить поднимающуюся бурю скорби и водворить в сердце мирное благодушие.
И вот тебе общее средство к умиротворению сердца, когда прискорбности покушаются возмутить его: восставив в возможной силе веру в благое Божие Провидение о тебе и оживив в душе богопреданную покорность воле Божией, наводи на сердце сказанные выше помышления и понудь его почувствовать, что настоящей скорбной случайностью или испытывает тебя Господь, или налагает на тебя очистительную епитимью, или подвигает на покаяние, или вообще или частно о каком-нибудь забытом неисправном деле. Как только сердце посчувствует что-либо из этого, скорбь тотчас утихнет, и даст ему возможность вслед за этим воспринять в себя и два другие чувства; все же вместе они скорее водворят в тебе такой мир и благодушие, что ты не возможешь не взывать: "Да будет имя Господне благословенно во веки!" Что масло на волны моря, то эти чувства на скорбное сердце: успокаиваются волны и бывает тишина великая.
Так умиротворяй сердце, когда оно встревожилось в какой бы то ни было степени. Но если ты долгим над собой трудом и духовными подвигами так внедришь в сердце сказанные чувства, что они будут преисполнять его неотходно; то никакая скорбь не потревожит тебя; потому что такое настроение будет для тебя действеннейшим предохранительным средством против того. Не то, чтоб чувства скорбные уж и не подступали; они будут подступать, но тотчас же и отступать, как волны морские от крепкого утеса.
Глава двадцать восьмая
Что делать, когда бываем ранены на брани
Когда бываешь ранен, впав в какое-либо прегрешение по своей немощи или по своему худонравию (есть грехи простительные: недолжное слово сорвалось, рассердиться пришлось, мысль худая промелькнула, желание недолжное поднималось и подобное), не малодушествуй и не смущайся попусту без толку. Первое, что нужно, – не останавливайся на себе, не говори: как я такой потерпел это и допустил?! Это вопль гордостного самомнения. Смирись, напротив, и, воззрев ко Господу, скажи и восчувствуй: "Чего другого и ожидать было от меня, Господи, столь немощного и худонравного". И тут же возблагодари Его, что на этом только остановилось дело, исповедуя: "Если б не Твоя безмерная благость, Господи, не остановился бы я на этом, а несомненно, впал бы в еще худшее что". Однако же, сознаваясь так и таким себя чувствуя, остерегись допустить беспечную и поблажливую мысль, что поскольку ты таков, то будто имеешь некое право делать что-либо неподобающее. Нет: несмотря на то, что ты немощен и худонравен, все неподобающее, делаемое тобой, вменяется тебе в вину. Так как все, происходящее от тебя, одаренного произволением, принадлежит твоему произволению, и как доброе бывает тебе в одобрение, так и худое в осуждение. Потому, сознав себя дурным вообще, сознай вместе и виновным в том грехе, в который впал в настоящий час. Осуди себя и укори, и притом себя одного, не озирайся по сторонам, ища, на кого бы свалить свою вину. Ни окружающие люди, ни стечение обстоятельств не виноваты в твоем грехе. Виновато одно злое твое произволение. Себя и укоряй.
Однако же не будь похож и на тех, которые говорят: "Да, я это сделал, и что ж такое?" Нет, после сознания и самоукорения, поставив себя перед лицом неподкупной правды Божией, поспеши возгреть и покаянные чувства: сокрушение и болезнование о грехе не столько по причине унижения себя грехом, сколько по причине оскорбления им Бога, явившего тебе лично столько милостей: в призвании тебя к покаянию, в отпущении прежних грехов, в допущении ко благодати таинств, в хранении тебя на добром пути и руководстве по нему.
Чем глубже сокрушение, тем лучше. Но как бы ни было сильно сокрушение, и тени не допускай нечаяния помилования. Помилование уже совсем готово, и рукописание всех грехов разодрано на Кресте. Ожидается только раскаяние и сокрушение каждого, чтобы и ему присвоить силу крестного заглаждения грехов всего мира. С этим упованием пади ниц душой и телом и вопи: "Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей", – и не переставай вопить, пока не посчувствуешь себя виновным-милуемым, так, чтобы вина и милование слились в одно чувство.
Эта благодать нисходит, наконец, на всякого кающегося. Но ему должна сопутствовать обетом скрепленная решимость не поблажать себе потом, а строго блюсти и охранять себя от всяких падений, не только больших, но и малых, с присовокуплением усердной молитвы о благодатной к тому помощи. После столь близкого опыта неблагонадежности своих сил и усилий, сами собой пойдут из сердца воздыхания: "Сердце чисто созижди во мне Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Дух Твой благий да введет меня в землю правды".
Все это – самоосуждение, сокрушение, уповательную молитву о помиловании, воодушевительное решение хранить себя впредь и молитву о благодатной к тому помощи – должно тебе проходить внутри всякий раз, как погрешишь оком, слухом, языком, мыслью, чувством; и на мгновение одно не оставляй в сердце греха не исповеданным Господу и не очищенным перед Ним сердечным покаянием. Опять падешь – и опять то же сделай, и хотя бы тебе многократно пришлось погрешить, столько же раз и очищай себя перед Господом. Вечером же, если есть возможность, перескажи все духовному отцу своему, а когда нельзя в тот же вечер, перескажи при случае. Такое исповедание, или откровение, всего духовному отцу – самое благотворное действие в деле нашей духовной брани.
Ничто так не поражает врага-душегубца и не разоряет козни его, как такой образ действования. Почему он всячески усиливается препятствовать ему и внутренне, и внешне: внутренне – мыслями и чувствами, а внешне – напущением разных встреч и случайностей. Какие именно эти препоны, сам увидишь, когда возьмешься за дело. Об одном только упомяну: враг усиленно старается внушить не тотчас, как замечено прегрешение, приступать к делу внутреннего очищения себя от него, а подождать немножко, не день и не час, а немножко. Но только согласись на это, он подставит другой грех, после греха языком грех оком и еще каким чувством, а очищение этого греха поневоле уже отложишь, потому что надо прежде очистить предыдущий. И пойдет, таким образом, отлагание на целый день, и грех за грехом наполнит душу. Вечером, до которого обычно откладывается дело покаянного очищения себя, ничего не видно в душе определенного – там шум и смятение и мрак от множества допущенных падений. Душа похожа на очи, набитые пылью, или на воду, помутившуюся от множества упавшего туда сора. Поскольку ничего не видно, то дело покаяния совсем оставляется; но вместе с тем и душа оставляется мутной и смятенной. От этого вечерняя молитва бывает неисправна, а далее и сны нехороши. Так никогда ни на одно мгновение не отлагай внутреннего очищения, как только сознаешь за собой что неисправное.
Второе, что внушает при этом враг, – это не сказывать духовному отцу случившегося. Не слушай и наперекор ему открывай все: потому что сколько много благ от такого открывания, столько же, или даже больше, зла от скрывания того, что бывает в нас и с нами.
Глава двадцать девятая
Какого порядка держится диавол в ведении духовной брани со всеми и как прельщает людей разных нравственных состояний
Знай, возлюбленный, что диавол ни о чем другом не печется, как о погибели каждого из нас, и что не одним и тем же способом ведет со всеми брань. Чтобы тебе было это яснее увидеть и понять, представлю тебе пять нравственных состояний людей и опишу соответственные им козни, обходы и прельщения вражеские. Состояния эти следующие: одни пребывают в рабстве греху, не имея и помышления об освобождении от него; другие, хотя помышляют об этом освобождении и желают его, но ничего не предпринимают, чтобы достигнуть его; есть и такие,
которые по освобождении от уз греха и стяжания добродетелей попадают опять в грех с большим нравственным растлением. Из этих последних одни в самопрельщении думают, что, несмотря на то, все еще идут к совершенству, другие в беспечности оставляют путь добродетели; третьи самую добродетель, какую имеют, превращают в повод и причину зла для себя.
На каждого из них враг действует, соображаясь с его настроением.
Глава тридцатая
Как диавол утверждает грешников в рабстве греху?
Когда диавол держит кого в рабстве греху, то преимущественно заботится о том, чтобы все более и более омрачать его духовным ослеплением, отгоняя от него всякий добрый помысл, могущий привести его в сознание пагубности своей жизни. И не только отгоняет от него добрые помыслы, которые могли бы подвигнуть его на покаяние и обратить на путь добродетели, но вместо них влагает помыслы злые и развращенные и тут же подстраивает подручные поводы к обычному ему греху и увлекает его часто впадать в него или в другие более тяжкие грехи. От этого бедный грешник становится все более и более омраченным и ослепленным. Ослепление это укореняет в нем навык и непрестающий позыв все грешить и грешить, так что он, несчастный, влекомый от дела греховного к большему ослеплению и от ослепления в большие грехи, кружится, как в водовороте, и прокружится так всю свою жизнь до самой смерти, если не привнидет особенная Божия благодать во спасение ему.
Кто находится в таком бедственном состоянии, тому, если он пожелает от этого избавиться, надлежит не медля, как только придет ему благое помышление, или лучше сказать, внушение, зовущее его из тьмы во свет и от греха к добродетели, тотчас принять его со всем вниманием и желанием, тотчас усердно приступить и к делу, взывая из глубины сердца к щедрому Подателю всякого блага: "Помоги мне, Господи Боже мой, скоро помоги и не оставляй меня более в этой греховной тьме". Пусть не знает утомления, взывая таким или иным каким словом; но вместе с тем пусть взыщет и земной помощи, обратясь к знающим дело за советом и руководством, как бы успешнее освободиться от томящих его вражеских уз греховного рабства. Если это невозможно сделать тотчас, пусть исполнит то, как только откроется возможность, не переставая прибегать к распявшемуся за нас Господу Иисусу и к Его Пречистой Матери Богородице Приснодеве, моля Их благоутробно смилостивиться над ним и не лишить его скорой подобающей помощи. Да знает он, что в этом неотлагании дела и скорой готовности последовать доброму внушению – его победа и преодоление врага.
Глава тридцать первая
Как враг удерживает в своих сетях тех, которые осознали свое бедственное положение и хотят избавиться от него, а к делу не приступают. И отчего наши добрые намерения нередко не приводятся в исполнение
Тех, которые познали худость и бедственность жизни, которой они живут, враг успевает удерживать в своей власти наибольшей частью следующим простым, но всесильным внушением: "После, после; завтра, завтра". И бедный грешник, прельщаясь тенью доброхотства, представляемого таким внушением, решает: "В самом деле, завтра; теперь же я закончу свое дело и потом с полнейшей беспопечительностью предам себя в руки благодати Божией и неуклонно пойду путем духовной жизни; теперь сделаю то и то, а завтра покаюсь". Сеть это вражеская, брат мой, которой он уловляет многих и премногих, и держит в своих руках весь мир. Причина же, по которой эта сеть так удобно опутывает нас, – это наше нерадение и ослепление. Ничем другим, как нерадением и ослеплением, нельзя объяснить того, что в таком важном деле, от которого зависит все наше спасение и вся слава Божия, мы не беремся тотчас за самое простое и легкое, чтобы с полной решимостью и энергией сказать себе: "Сейчас! Сейчас начну духовную жизнь, а не после; теперь же покаюсь, а не завтра. Ныне, сейчас в моих руках, а завтра и после в руках Божиих. Но если и благоугодно будет Господу дать мне завтра и после, могу ли я быть уверенным, что и завтра найдет на меня это благое и понудительное помышление об исправлении жизни?" К тому же, что за бессмыслие говорить, например, когда предлагается верное средство от болезни: "Погоди, дай еще поболею немного"? А отлагающий дело спасения совершенно походит на такого.
Итак, если желаешь избавиться от вражеской прелести и победить врага, тотчас берись за надежное против него оружие, тотчас послушайся делом добрых помышлений и Божиих тебе внушений, зовущих тебя к покаянию, не допускай ни малейшей отсрочки и не позволяй себе сказать: "Я положил твердое намерение покаяться немного после и не отступлю от этого намерения". Нет, нет, не делай так. Такие решения всегда оказывались обманчивыми, и многие-премногие, понадеясь на них, оставались потом нераскаянными до конца жизни по разным причинам.
а) Первая та, что собственная наша решимость не бывает основываема на неверии себе и на крепком уповании на Бога. Потому не бываем чужды гордостного мнения о себе, неотложным следствием которого всегда бывает удивление от нас благодатной Божией помощи и вместе с тем неизбежное падение. От этого решающий в себе: "Завтра непременно брошу путь греха", – встречает всегда противное тому – не восстание, а большее падение, а там опять падение за падением. И Бог промыслительно иногда попущает это, чтобы привести самонадеянного в сознание своей немощи и побудить ко взысканию Божией помощи, единой надежной, с отвержением и попранием всякой надежды на себя. Хочешь ли знать, человек, когда крепка и благонадежна будет твоя собственная решимость? Когда не будешь держать никакой надежды на себя, и когда она у тебя основана будет на смирении и крепком уповании на единого Бога.
б) Вторая та, что при такой нашей решимости имеется в виду преимущественно красота и светлость добродетели, и они-то привлекают к себе нашу волю, сколько бы она ни была слаба и немощна; причем, конечно, трудная сторона добродетели ускользает от внимания. Но сейчас она ускользает потому, что желание красоты добродетели сильно влечет волю; завтра же, когда между тем наступят обычные дела и заботы, оно не будет уже так сильно, хотя принятое намерение еще помнится. При ослабшем желании и воля слабеет или вступает в естественную свою немощность, вместе же с тем и трудная сторона добродетели выступит вперед и предстанет перед глазами; потому что путь добродетели по существу своему труден, и труднее всего бывает он при первом шаге. Пусть теперь положивший вчера сегодня вступить на этот путь приступит к нему; он уже не будет иметь в себе никакой опоры к исполнению этого: желание не напряжено, воля ослабла, перед очами одни препятствия – и в себе, и в порядках его обычной жизни, и в обычных сношениях с другими. Он и решает: подожду пока, соберусь с силами и пойдет таким образом ждать день ото дня, и не удивительно, если прождет и всю жизнь. А приступи он к делу вчера, как только пришло воодушевительное желание исправиться, сделай то или другое по требованию этого желания, введи в жизнь что-нибудь в духе его – ныне и желание, и воля не были бы так слабы, чтобы отступать перед лицом препятствий. Препятствий не миновать, но, имея в себе опору, он, хоть с трудом, но преодолел бы их. Проведи он весь день в этом преодолевании, на другой день они оказались бы гораздо менее чувствительными, а на третий еще менее. Дальше и дальше – и установился бы он на добром пути, в) Третья – та, что добрые возбуждения от греховного сна не только неохотно опять приходят, после того как были оставлены без исполнения, но и когда приходят, не производят уже того действия на волю, которое оказали в первый раз; воля не настолько быстро склоняется следовать им, и вследствие того решимость на то, если и появится, бывает слаба, не энергична. Но если более сильное возбуждение человек смог отложить до завтра и потом совсем потерять, то тем удобнее поступит он также и со вторым и еще тем удобнее с третьим. И так далее: чем чаще отлагается исполнение добрых возбуждений, тем слабее бывает их действие; потом дело доходит до того, что они совсем становятся бездейственными, приходят и отходят бесследно; а наконец и приходить перестанут. Человек предается в руки падения своего; сердце его ожесточается и начинает иметь отвращение к добрым возбуждениям. Так отлагательство делается прямым путем к конечной погибели.
Замечу тебе еще, что отлагательство бывает не только когда чувствуется внутреннее понуждение к перемене дурной жизни на добрую, но и когда кто ведет жизнь исправную, именно: когда кому представляется случай сделать добро, и он отлагает это или до завтра, или неопределенно до другого времени. И к этому отлагательству приложимо все, что говорилось о первого рода отлагательстве; и следствия от этого могут быть подобные же следствиям от того. Знай, что кто пропускает случай сделать добро, тот не только лишается плода от добра, которое бы сделал, но и Бога оскорбляет. Бог посылает к нему нуждающегося, и он говорит: "Отойди – после". Это хоть он говорит человеку, но то же что говорит Богу, пославшему его. Бог найдет для него другого благодетеля, но отказавший ему небезответен.