– Мне не нужна эта зараза по всему замку, – яростно поджал губы он. – И так больны уже пятнадцать человек.
– Пятнадцать?.. – молниеносно побледневшим эхом повторил чародей. – Это так опасно?
– Да, – хмуро выдавил Руадан. – Пятнадцать заболевших и семь покойников. За два дня. Не считая собак и куриц.
Маг мгновенно распахнул веер и попытался зарыться в него лицом.
– А… это у вас не чума, часом? – малодушно попятился он и укрылся за спиной солдата гарнизона, такого же огромного и угрюмого, как и хозяин.
Громила смешно подергал носом и чихнул.
– Л-лекари говорят… что нет, – не особенно убедительно проговорил первый рыцарь.
– И это радует… – загробным голосом пробормотал маг, приподнялся на цыпочки, и из-за крутого плеча стражника попробовал разглядеть лежащего на кровати человека, не выставляя при этом себя на его обзор и дыхание моровой язвы. Хотя, если признать по чести, разглядывать особенно было нечего: лицо, руки и даже шею страдальца покрывали обильно запачканные всеми цветами бурого бинты.
– Это… кровь? – студент нервно дернул подбородком в сторону неподвижно лежащего человека.
– Телесные жидкости, говорит знахарь. А может, еще что… – брезгливо поморщился герцог. – Я в таких тонкостях не силен.
– Какая гадость… Бедный папочка, я хотела сказать! – спохватился Агафон.
– Ну что? Ты удовлетворена? – сурово вопросил Морхольт, чихнул в рукав и крепко взял суженую за плечо. – Пойдем?
– Да! – радостно воскликнул волшебник, но пред внутренним взором его тут же предстала ехидная физиономия Серафимы, справедливо вопрошающей: "И ты даже не попытался прорваться? А ты уверен, что это был не труп? И не кукла?"
Какое это, оказывается, опасное занятие – быть принцессой…
– Нет.
– Что?.. – не понял герцог.
– Да нет, я говорю, – протискивая слова сквозь готовый вырваться стон ужаса, мужественно и почти обреченно повторил чародей. – Не удовлетворены мои дочерние инстинкты. Не отзывается душа песней.
– К нему я тебя не пущу! – стальная хватка сжала хрупкое волшебничье плечо и заставила ойкнуть.
– А я и не рвусь! – так искренне выпалил Агафон, что Морхольт тут же поверил и захват ослабил.
Но не отпустил.
– Я просто хотела… полюбопытствовать… – промямлил маг, экстренно стараясь отыскать безопасный курс между разящим сарказмом Серафимы и разящим дыханием неопознанной инфекции. – Папенька… в сознании? С ним можно поговорить?
– Нет, – отрезал Руадан. – Он не приходит в себя с того момента, как упал в обморок в своей камере. Знахарь говорит, что скорее, чем через пять дней…
Больной чихнул и выругался.
Морхольт выругался и чихнул.
Но этого уже никто не слышал, потому что просиявший как солнышко в полночь чародей, не теряя времени даром, приложил к физиономии скомканный подол верхней юбки, повис на руке солдата и заполошно заголосил:
– Свершилось чудо!!! Папочка, папочка, ты меня слышишь?! Это я, твоя дочечка Эссельте!!! Пока плыли сюда, мы чуть не потерпели кораблекрушение, и я охрипла от крика и простыла так, что развился катарсис верхних дыхательных путей, но ты за меня не беспокойся!!! Мне уже лучше!!! Но самое главное, что ты завтра будешь на свободе, папенька!!! Ты меня понял? Завтра! И даже скорее, чем ты думаешь!!! Потерпи еще денек, и скоро ты будешь волен мчаться куда угодно!!! Понимаешь?
Рука с единственным неприкрытым пальцем – указательным, с огромным бордовым фамильным рубином в стальной оправе, как его и описывал Ривал – еле шевельнулась, и с одра болезни донесся слабый хрип.
– Я… кажется… слышал… голоса?.. Или это пение сиххё, что пришли по мою душу?.. Прочь, окаянные… прочь… я не умру, пока не дождусь своей дочери…
– Твоя дочь – я! И я прилетела… то есть, приплыла к тебе… на крыльях любви… чтобы вызволить тебя из этой дыры!
– Ах, где же она… моя милая… э-э-э-э… Эзельта?..
Агафон возмутился.
– Слушай, батя, ты что – глухой? Во-первых, не Эзельта, а Эссельте. Это даже я запомнила. Во-вторых, это я и есть. А в третьих, я принесла тебе добрую весть о том, что уже завтра ты будешь резвиться на свободе, потому что я приехала сюда… только ради тебя. Понял?
– Кто… здесь?..
Волшебник раздосадованно крякнул.
– Вы мне не говорили, что эта ваша зараза дает осложнение на уши, ваша светлость.
Морхольт покривил презрительно губы.
– Зато я говорил, что он не в себе. Он бредит.
– Бредит он… – пробурчал чародей. – Ты ради него на такие жертвы идешь, а он, видите ли вы, бредит…
И тут же снова приподнялся на цыпочки, оперся на преграждающую ему дорогу пику, и завопил:
– Папенька, папусик, папандопуло! Ты меня слышишь?!..
– Тихо… – одышливо пропыхтел больной.
– Ничего себе – тихо! Я ору, как оглашенная!!!
– Тихо стало… наверное, показалось… Один, один… всегда один…
– П-пень глухой… – скрипнул зубами маг, выдохнул устало, с чувством выполненного долга отступил в коридор, опустил смятую юбку и снова раскрыл свой противоинфекционный веер.
– Пойдемте, изверг. Я должна поведать дядюшке, до какого плачевного состояния вы довели некогда гордого монарха величайшей после Сабрумайского княжества державы Белого Света. И ужин, наверное, остывает?
– Если бы у меня была такая дочь, я бы удавился, – пробормотал Руадан вполголоса. А погромче добавил: – Идемте. Дорогая.
– К счастью, вас, дражайший герцог, ожидает нечто лучшее, чем такая дочь, как я, – не удержался и мстительно молвил волшебник.
– Что? – остановился рыцарь.
– Такая жена, как я. Ну не стойте же, милый. Перебирайте ногами, – обворожительно улыбнулся во всю помаду и прощебетал шелковым голоском Агафон. – Чума-чумой, как говорится, а обед по расписанию.
Брат королевы побагровел, резко повернулся и яростно загрохотал сапожищами по гулкому полу коридора, словно хотел вколотить их в серый холодный камень. Удовлетворенный специалист по волшебным наукам показал спине брата королевы язык, подобрал юбки и вприпрыжку поскакал вслед.
В ожидании намеченного генштабом времени проведения спецоперации "Побег" ее участники собрались у окна, выходящего на крепостную стену с ее одиноким часовым, меланхолично взирающим на лениво перелаивающуюся собаками и перекликающуюся селянами деревушку, рассыпавшуюся по склону холма, будто раскиданные ребенком кубики.
Воздвигнутое за околицей в преддверии выходных шантоньское шапито соблазняло крестьян выцветшими сценами из цирковой жизни на поношенном брезенте стен, хриплыми голосами невиданных зверей и бессвязными отрывками манежной музыки. Выводок детишек, от мала до велика, казалось, прописался на вечное жительство под его хлипкими стенами.
– Ярмарка у них завтра… – отрешенно проговорил Олаф. – Еще из пяти соседних деревень люди придут. А цирк вчера приехал… Говорят, в первый раз за всю историю Улада. Раньше их не пускали… закон даже такой был… дурацкий… А сейчас одумались, видать. Солдаты сказывают, из замковой знати циркачей кто-то перекупил – они хотели на другую ярмарку свернуть. А теперь тут выступать будут. Вот бы поглядеть…
– Будет у нас сегодня ночью цирк, – кисло фыркнул Ривал. – Свой собственный. Бесплатный.
– Если не поймают, – оптимистично добавил Кириан.
– Чудные они, эти ваши соседи… – дивясь неожиданной мысли, покачал головой Агафон. – У них чума, а они цирк приглашают.
– Помирать – так с музыкой? – предположил отряг.
– Не понимаю, чего тут чудного, – пожал пухлыми плечами бард. – Деньги были заплачены. Обратно их никто не отдаст. Так пусть выступают.
– Цирк во время чумы… – пробормотала Сенька и снова погрузилась в молчаливую задумчивость – не иначе, как о своем, о женском…
Планы были составлены, маршруты сначала отхода, а затем и отлета, прописаны, роли распределены, ужин съеден, вылазка Агафона к одру внезапной хвори Конначты обсужена-обряжена не по разу, обширнейшая коллекция звериных голов, украшающих покои, осмотрена вдоль и поперек, а темнота, напуганная радужным майским вечером, порыкивающим дрессированными львами и позвякивающим оркестровыми тарелками, всё не наступала и не наступала. И поэтому всё, что оставалось рвущимся в дело отважным искателям приключений – смирно стоять у окна и глядеть на отходящую ко сну природу Улада.
За деревней и шапито в неохотно подступающих майских сумерках виднелись бесконечные холмы, покрытые весенней травкой и редким кустарником – точно такие же, как тот, на котором знаменитый, но забытый архитектор с именем, а, может, и фамилией на "Н" поставил когда-то замок Руаданов. В низинах, собираясь неуклюжим белесым дымком, из дневного убежища понемногу появлялся туман.
– Скучноватый пейзажик… – рассеянно проговорила Серафима, взирая на застывшее столетия назад земное море. – Скучноватый народ… Скучноватая страна…
– Совершенно точно! – истово закивал Ривал. – Нудное и маетное место. Гвент гораздо интереснее!
– Да? – вяло усомнилась царевна.
– Конечно! – горячо подтвердил приемный дядюшка Агафона. – Вот, к примеру, месяца не прошло, как дома праздник урожая справили!
– Чего-о?.. – забыла скучать и вытаращила глаза Сенька.
Ривал принялся добросовестно загибать пальцы.
– Овса, проса, ржи, гороха, чечевицы…
– Да нет же! Я хотела спросить, чего праздник? Или я не то расслышала?
– Ах, это! – хитро ухмыльнулся эрл. – Правильно-правильно!
– Но урожай… в апреле… пусть даже гороха?.. – как самый подкованный в области агротехники, волшебник сомнений своих упорно не оставлял.
– Может, озимых? – порылся в своем сельскохозяйственном багаже Олаф и выдвинул результат поисков на всеобщее обозрение.
– Нет-нет, что вы! Мы ж не в Тарабарской стране живем, откуда у нас озимой урожай в апреле, – снисходительно-добродушно усмехнулся Ривал. – Всё объясняется гораздо проще. Этот праздник – Первого Колоса, как мы его точнее называем – обманный.
– Уже и вправду интереснее, – царевна заинтригованно склонила набок голову.
– Наши далекие предки изобрели это торжество, чтобы надуть сиххё.
– Кого? – недопонял отряг.
– Сиххё. Но это уже другая история. Я расскажу ее после.
– До темноты как раз успеем, – подтвердил Кириан, тоскливым взором наблюдавший за неспешным сошествием усталого светила к месту ночного покоя. – Перебрать все истории, географии, алхимии, алфизики, алматематики и алприродоведения…
– Не будь таким трусом, сикамбр, – презрительно надул мясистые щеки Ривал. – Не позорься перед державами.
– Я не трус! – истерично дернул плечами музыкант. – В самом деле, чего тут бояться?! Подумаешь, чума! Подумаешь, фальшивая невеста-мужик! Подумаешь, похищение короля из-под носа первого рыцаря Улада!..
– Вот и подумай, – эрл прицыкнул на распереживавшегося не на шутку музыканта, откашлялся и продолжил:
– Праздник этот… Хотя, нет. Начну, всё-таки, лучше с самих сиххё – чтоб понятней было. Итак, много сотен лет назад первые люди пришли на земли Гвента, Улада и Эйтна. Но просторы эти бескрайние, для житья человеческого шибко пригодные, как водится по всемирному закону подлости, были немного заняты.
– Другими народами? – полюбопытствовал немного знакомый с упомянутыми законами маг.
– Можно сказать и так, – промычал неопределнно эрл. – Народ этот был не человеческого рода. Это были… Они сами называли себя "сиххё". Мы их поначалу – "демоны" или "духи". Хотя тела-то у них были. Но всё одно потом их самоназвание в нашем языке прижилось.
Ривал потер покрытый жесткой щетиной подбородок, поправил ус, крякнул и покачал головой.
– Сперва они смотрели на то, как наши предки осваивают их земли, сквозь пальцы. Фигурно выражаясь. Они не воспринимали нас всерьез, я так полагаю. Или им не было до людей особого дела. Ковыряется там кто-то в земле, вроде кротов или червей, и пусть себе… Но потом, когда число людей расширилось и увеличилось, и стали они распространяться по всем краям, куда их нога не ступала с начала времен, когда принялись они распахивать луга, вырубать леса, разрабатывать недра… Вот тогда-то сиххё от своего равнодушия и очнулись.
– И грянула война, – быстро ввернул Кириан.
В приподнятом настроении или опущенном, он физически не мог выносить, когда какая-то история рассказывалась без его участия.
Иванушка назвал бы это профессиональным заболеванием. Эрл же, бесчувственный к страданиям поэта, одарил его убийственным взглядом и продолжил сам, как ни в чем не бывало.
– Силы у противников были равные. У людей – мечи, копья, конница, отвага. У сиххё – стрелы, хитрость и их вредоносная предательская натура. Двести лет шла война. Ни та, ни другая сторона перевеса не достигала ни на миг. Но вот однажды военачальник армии людей – его звали так же, как и теперешнего Руадана – Морхольт – встретился с тогдашним предводителем сиххё на поляне Совета, это где-то в южном Эйтне сейчас, и предложил поделить земли пополам. Тот раскинул мозгами – и согласился. И поклялись тогда они страшной клятвой, что обе стороны примут решение того, кто найдет самый точный способ разделить территорию раздора ровнехонько на две половины. Встретиться договорились через месяц.
Затянувшегося как петля молчания не вынесла душа поэта. Отбросив страхи и недопитую кружку эля и призвав на помощь всё красноречие, в повествование незаметным ручейком речитатива влился Кириан.
– Ровно месяц сиххё во главе со своим вождем лазили по лесам и долам, полям и болотам, холмам и оврагам Гвента, Улада и Эйтна – размечали, рассчитывали, делили. Пальцев на руках и ногах у всего нелюдского племени уж не хватало, мозги закипали, в глазах от зелени да воды дрожало и рябило. А противники их за это время палец о палец не ударили. Правда, роптали людишки, веру в Морхольта Великого потеряв. Но тот и в ус не дул, если даже он у него и имелся. И вот наконец настал день и час встречи. На круглой поляне Совета сиххё землю вытоптали, выровняли, и карту огромную трех земель нарисовали. Стали палками тыкать, мол, это, что получше да покрасивее, наше, а это – буераки да овраги да болотины – всё ваше. Хорошим людям, дескать, ничего не жалко. Забирайте. И ведь не придерешься – всё ровнехонько поделили. Закручинились тут морхольтовы приближенные. Стали думать, как всё своим соплеменникам обскажут, чтобы те их хоть сразу на копья не подняли, или на суках не вздернули. А Морхольту всё смешно. Поглядел он на эту сиххову возню, и молвит таковы слова: "Как же это вы говорите, будто поровну разделили, ежели у вас тут холмы высокие, а у нас трясина ровная? У вас долины глубокие, а у нас буераки корявенькие? Ведь площадь поверхности конуса или призмы при равных основаниях по определению превышает аналогичные характеристики тела двухмерного, каковым вышеозначенная болотина по сущности и является!" Признали тут окаянные свое поражение. Но гонору не растеряли. А вы, скалятся, людишки ленивые, что за месяц ног своих на озерах не замочили, рук по лесам не исцарапали, одежды по оврагам не изорвали, и того предложить не можете! Значит, наше деление единственно верное есть, и выметайтесь-ка с наших лощин да в свои неудобья на два счета. А Морхольт тут снова похохатывает: "Ну, как говорит наша поговорка, отсутствие ума компенсируется ходьбой. Это только вам, сиххё скудоумным, нужда была ноги изнашивать да плащи драть. А люди – мозговитый народ, своим умом до всего дойдут, без помощи ботинок".
Кириан примолк и с самодовольным видом воззрился на гостей.
– И как вы полагаете, что он придумал?
– Я бы на его месте, пока ваши сиххё репу чесали, накинулся бы на их вождей да перебил бы к бабаю якорному, – убежденно предложил мудрое решение Олаф.
– Поддерживаю, – авторитетно кивнула Сенька.
– Ага, я вижу, он так и сделал! – воскликнул волшебник, заметив хитрое выражение бардовой физиономии.
– А вот и нет, – удовлетворенно изрек певец. – Воистину говорят, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток, и мышление восточных народов в корне от нашего отличается.
– Ну так что же он предложил, этот ваш премудрый Морхольт? – несколько уязвленно спросила царевна.
– А предложил он предельно простое решение. Как все предельно простые решения оказавшееся, естественно, заодно и предельно эффективным. Он предложил отдать людям поверхность оспариваемых земель, а сиххё – подземный мир. То бишь, точно такую же поверхность, но с другой стороны. Точнее раздела не придумаешь. И поднялся грохот тут великий и стон, и где стояли сиххё – там под землю и ушли. И этаким манером – по всей земле нашей. Через несколько минут ни одного нелюдя на поверхности не осталось.
Отряг хохотнул так, что караульный на стене – задремавший или погрузившийся в сладкие мечтания о завтрашней ярмарке – вздрогнул и выронил пику.
– Не так делили! Вот это молодец! Закопали их всех без единого удара!
– И они не возражали? – недоверчиво расширились очи чародея.
– А куда деваться, – пожал плечами Ривал. – Клятва есть клятва. Будет им урок вперед – когда говоришь, что думаешь, думай, что говоришь.
– И с тех пор вы от них избавились? – спросила Серафима.
Вместо ответа на сей простой вопрос гвентяне переглянулись и кисло вздохнули.
– Если бы…
– Клятва клятвой, – продолжил эрл, – но хитрые демоны, видать, в память о той круглой поляне, обрели способность выходить по ночам на наш свет там, где предметы в круг собрались.
– Это как? – недоуменно моргнул отряг.
– Ну, к примеру, цветы выросли кружком. Или грибы. Или деревья. Или камни…
– Выросли? – уточнил волшебник.
– Умник, да? – скривился Ривал. – Не выросли. Они, крапивное семя, видишь, чего удумали: как унюхают, где чего полезным им манером вылезло, так выходят там по ночам и камнями то место огораживают. Цветы-то они что – сегодня есть, завтра нет. А камни – стоят, чего им делается…
– И выходили они через те демонские круги по ночам, и нападали на людей – путников ли запоздалых, пастухов ли, пьяниц ли загулявших… – снова присоединился Кириан. – И стали тогда люди такие круги отыскивать – что каменные, что из поганок, что из деревьев ли – и изничтожать. До сих пор в каждом королевстве есть охотники за сиххё, которые ничем другим не занимаются.
– Даже те круги, которые друиды наши сейчас используют для всякой чихни, не при Огрине будет сказано, вроде предсказания закатов-восходов, поначалу были построены гвентянами как ловушка для сиххё, – с гордостью проговорил Ривал. – Они чуют – круг, выходят, лапушки, а тут их наши молодцы из арбалетов ка-а-а-ак приветят!.. Это мой предок измыслил. Пра-пра-пра-пра-прадед глубокий Эссельте…
Невзначай молвив имя сбежавшей племянницы, эрл загрустил.
– Да найдется она, не переживай ты так, – сочувственно похлопал его по плечу отряг, и тут же эрлу и впрямь стало не до переживаний – принялся проверять, не сломано ли у него чего и не вывихнуто ли.
Серафима тоже поторопилась внести свою лепту в воодушевление гвентянина путем переключения предметов разговора.
– Так что там насчет праздника фальшивого, ты нам не досказал?