– На следующий день после крушения на пляж выбросило его корабль. И там он нашел всё необходимое для жизни на ближайшие сорок лет, включая сборно-щитовой домик, ассортимент переезжавшего хозяйственного магазина, свиней с козами, семена полезных растений, и всю команду, – с некоторым облегчением добрался до хэппи-энда лукоморец.
– На ближайшие сколько лет?! – в ужасе вытаращила глаза гвентянка, пропустив остальные подробности.
– С-сорок. Столько он там прожил, радость, – словно оправдывая свою собственную ошибку, развел руками Иванушка.
Эссельте оглянулась по сторонам, изучая придирчивым взглядом недружелюбные каменные россыпи, хмурые холмы и редкий кривоватый лесок с девственностью сомнительного качества, и уж точно не поддающийся какому бы то ни было возделыванию. Полное отсутствие даже самых захудалых пещер шарма их новому обиталищу не прибавляли. А мысль о том, что в ближайшие часы сюда может выбросить оставшийся где-то за горизонтом королевский флагман, просто приводила ее в безотчетную панику.
Нет. Лючинда Карамелли в одном романе слова "кремниевая сковородка" и "возвышенная любовь" никогда не употребляла. И она, Эссельте, дочь Конначты, тоже не собиралась это делать.
Принцесса нервно нахмурилась, комкая в длинных тонких пальцах край плаща.
– Я не хочу оставаться здесь и сорока дней, котенок мой. Я желаю жить среди людей, а не свиней, пусть и мясо-молочных. Мне нужен теплый уютный дом, а не пещера и не сарай. Представив, что мой дядюшка или его приближенные найдут нас здесь, я вся дрожу! И я люблю кушать то, что приготовили мои кухарки, а не семена всяких там растений… Всё. Решено. Сразу же, как только тут появится первый попутный иностранный корабль, мы уезжаем, мой отважный воин.
– Да, конечно, рыбонька. Надолго мы не останемся. Мы… мы… мы что-нибудь придумаем, – робко договорил Иванушка, под расплывчатым "мы", вообще-то, имея в виду свою спутницу, потому что идеи по приманиваю попутных иностранных кораблей к потерянному на просторах пролива Трехсот Островов клочку суши в голову ему приходить упорно отказывались. – Мы можем сесть в нашу лодку и плыть дальше, наконец!
– "Дальше" для таких скорлупок в нашем проливе очень скоро оказывается "глубже", дорогой, – ворчливо вздохнула принцесса с видом бывалого шкипера. – Такое впечатление, что ты ни разу не ходил не только в открытое море, но и по проливу… Не понимаю, как я могла согласиться на твою авантюру с яликом? Что только слепая любовь ни делает с вменяемыми людьми…
– Ты меня больше не любишь? – болезненно встревожился Иван.
– Люблю, солнце моё!.. – лицо принцессы прояснилось, глаза же наоборот заволокло туманом. – Разве я могу тебя не любить?
– И я тебя, радуга моя!.. – успокоился и блаженно просиял лукоморец. – А давай обойдем наши владения по берегу? Может, всё не так плохо, как казалось? В первую очередь нам нужно отыскать приют на ночь и что-нибудь съедобное. Серафима подняла меня бы на смех, если бы узнала, что…
– Серафима? – бездонные очи Эссельте в один миг превратились в две мрачные бойницы. – Кто такая Серафима?
– Это… это…
Иван с озадаченным видом потряс головой, помигал, и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Это же одна моя знакомая! Старая! Если я делал что-то не так, она всегда очень любила надо мной подшучивать, подсмеиваться… подкалывать… издеваться…
– Какой ужас! – всплеснула руками принцесса. – Какая неоправданная жестокость! Ну и знакомые у тебя, мой чирок! И как ты ее терпел?!
– Но ведь это было давно, и неправда, зайка, – широко, слишком широко улыбнулся царевич, словно пытаясь отогнать какую-то беспокояще-навязчивую, как оса под шапкой, мысль. – По-правде говоря, я уже почти не помню, кто такая эта… Серафима… и какая она… хорошая… Или нет?.. Нет… не может этого быть… Она ведь была… была…
– Была? – ревниво подсказала Эссельте.
– Она была, – медленно и недоумевающе договорил Иванушка. – А теперь ее со мной нет. И давай не будем о ней больше? Я не помню ее, правда. Давай лучше спокойно и рассудительно поглядим на доставшийся нам остров?
– А если это не остров? – осенило вдруг Эссельте.
– Тогда мы пойдем вперед, моя белочка, и рано или поздно наткнемся на человеческое жилье! – обрадованно подхватил идею Иван. – Там нас покормят, укажут дорогу…
– Куда? – сухо поджала губки принцесса. – Если это не остров, значит, это или Гвент, или Улад, или Эйтн.
– Гвент, или что, или что?.. – недоуменно моргнул царевич. – Что значат эти два последних названия?
Эссельте непроницаемо взглянула на него, вздохнула неуловимо и отвернулась к лесу.
– Ничего, милый. Потом расскажу.
– Ну так пойдем, птичка моя?
– Да, конечно, – рассеянно кивнула гвентянка. – Прости мои капризы, сладкий мой… Просто сердце не на месте… отчего-то… Но ты такой умный! Нам действительно надо найти убежище и еду. План Друстана был переждать на острове время, пока нас не перестанут искать, а потом… потом…
Личико гвентянки закрыло легкое облачко смутного беспокойства и недоумения.
– Что потом, любимая? – встревожился Иван. – Тебя что-то печалит?
– Н-не знаю, милый… – Эссельте неуверенно и зябко пожала укрытыми плащом плечиками. – Просто я упомянула сейчас это имя… опять… и вдруг снова почувствовала… что-то странное… Будто заноза стальная… где-то глубоко… кольнула…
– Он посмел тебя обидеть, солнышко? – воинственно выпрямился во весь рост Иванушка.
– Нет, что ты, милый! Никогда! Друстан был очень добрым, заботливым, нежным, веселым, находчивым, внимательным, романтичным…
С каждым эпитетом лик солнышка хмурился всё больше и больше, пока при "романтичном" его окончательно не закрыла беспросветная дождевая туча.
– …только почему-то я выбрала тебя, утенок… – беспомощно договорила почти шепотом принцесса и в поисках ответа подняла на Ивана голубые глаза, наполненные слезами. – Наверное, потому, что я тебя люблю?.. и жить без тебя не могу?.. А этот Друстан… он… он… Ах, я вспомнила!!! Друстан! Так звали человека из моего вчерашнего сна! Я даже не помню, молодой он или старый, высокий или коротышка, красивый, как ты, или уродец… Просто имя запало в память отчего-то… И сон-то был какой-то нелепый, несуразный, про какого-то знахаря, который хотел куда-то убежать. Невразумительный сон, как кошмар… сумятица, неразбериха, суета… Ночные глупости. Ты же знаешь, как это бывает… А люблю я и вправду только тебя! Только тебя!
– И я! – просиял Иванушка. – И я тоже, кисонька моя!!!.. Я тоже тебя люблю! Больше всех на Белом Свете! Почему-то…
Спокойный и рассудительный осмотр своих новых владений их высочества продолжали недолго. Случайно обернувшись с вершины холма, покрытого зарослями цветущего вереска, где скоропостижно влюбленные пытались соорудить венки друг для друга, потому что это романтично, и так делают все в их состоянии, Эссельте вскрикнула. При звуке ее испуганного голоса Иванушка выронил свое творение, похожее больше на ершик для чистки бутылок, нежели на что-то, что хоть одна девушка в здравом уме согласится добровольно водрузить себе на голову, и выхватил меч.
– Что там? – зашарил он глазами по кустам, готовый не на жизнь, а насмерть рубиться с неведомым противником.
– Смотри! На море! – с выражением предельного отчаяния на лице принцесса ткнула унизанным колечками перстом в аквамариновые просторы.
– Корабль? – еще не видя цели, оптимистично предположил лукоморец.
– Шлюпка! Шлюпка с каравеллы моего отца!
– Это плохо?
– Это ужасно! Его люди схватят меня, и отвезут в Улад, чтобы выдать замуж за Морхольта!
– За… что?
– За уладское чудовище! Уходим скорее, пока они нас не заметили!..
Но, кажется, предосторожность несколько запоздала: не заметить на серо-зеленом склоне пологого холма метрах в пятидесяти от берега ярко-красное пятно эссельтиного плаща было невозможно, и люди в шлюпке побросали весла, повскакивали с мест и закричали что-то резко и отрывисто, указывая пальцами в их сторону. Потом, похоже, по команде кого-то в сером балахоне и с длинной бородой, снова бухнулись на банки и принялись грести с удвоенной энергией.
– Айвен, скорей, я тебя умоляю!..
Но лукоморца не надо было уговаривать.
Схватив предложенную Эссельте руку, он кинул меч в ножны, и они опрометью помчались с косогора вниз.
Путаясь в юбках, цепляясь ими за все попадающиеся на пути ветки и колючки, подворачивая ноги на каблуках, испуганная не на шутку гвентянка бежала рядом с возлюбленным. Но, непривычная к таким экзерсисам, задыхаясь и замедляясь с каждым метром все больше, она запнулась о камень и растянулась на траве, уронив рядом за компанию и Ивана. Тот мигом вскочил на ноги и нетерпеливо протянул даме сердца еще и руку.
– Быстрее, ласточка, бежим!
– Я… не могу… дальше… – судорожно хватая ртом напоенный ароматом цветущих трав воздух, в изнеможении простонала она. – Я… принцесса… а не скаковая лошадь… Если я сделаю… еще хоть шаг… мое сердце… разорвется… Теперь… всё в твоих… руках… воитель мой…
Иванушка на секунду задумался, но тут же физиономия его просветлела.
– Конечно, дорогая! Естественно, я могу с ними поговорить! Я объясню им всё про нашу роковую любовь, и они обязательно поймут…
– Айвен!!! – Эссельте подскочила, словно увидела Морхольта, недавняя слабость забыта и рассеяна. – Ты надо мной… издеваешься?!..
– Я?!.. – опешил царевич.
– Ты!!! Кто, по-твоему, вступает в переговоры со своими противниками?!
– Я?.. – нерешительно предположил Иван.
– О, боги милосердные!.. – гвентянка воздела к небесам дрожащие поцарапанные шиповником ручки. – Ты не разговаривать должен! Время действовать!
– А-а-а, прости, любовь моя!.. – хлопнул себя по лбу лукоморец. – Какой же я… несообразительный! Давай, я тебе помогу!
И, не говоря больше ни слова, опустился перед ней на колено и принялся усердно отрывать полосу от расшитого золотом подола.
– Что ты делаешь?! – взвизгнула принцесса, рванула раздираемую юбку на себя, и кусок оборки шириной сантиметров двадцать и длиной раза в три больше остался зажатым в ивановом кулаке.
– Но ты же сама сказала, что я должен действовать! – на бедного, потерянного Иванушку больно было смотреть. – А она мешала тебе бежать!
– Так уж начал бы тогда с каблуков!!! – гневно выкрикнула смертельно раненная в самое живое Эссельте.
– Извини, я не подумал… – пробормотал Иван и потянулся за принцессиными туфлями.
– Не будь таким болваном, любимый!!! – резво отскочила гвентянка.
Лукоморец покраснел как рак и торопливо поднялся, втянув голову в плечи.
– Я… что-то не то делаю, дорогая? – еле слышно пробормотал он. – Мне почему-то так кажется…
– Да! В жизни своей я не встречала еще таких… рыцарей… как ты! Или ты никакой не рыцарь? – закралось в ее сердце страшное подозрение.
– Рыцарь, – без колебаний выпалил Иванушка, хотя на самом деле был витязем. – Рыцарь!
– Тогда, как у честного рыцаря, у тебя сейчас есть только два выхода! – принцесса сердито уперла руки в бока. – Запиши или запомни! Ты должен или уносить меня на руках, пока мы не оторвемся от погони, или остаться здесь и сразиться с ними!
– До последней капли крови! – горячо воскликнул вдохновленный на подвиг царевич, не менее горячо желая, чтобы в карманах у него всё же оказалась и записная книжка с грифелем.
– Не бойся, мой рубака, – положила ручку на усаженное репьями плечо кавалера Эссельте и начала инструктаж. – Хоть их и много, но они все без оружия. А у тебя есть…
– Что?! – воскликнул царевич.
– Меч? – Эссельте нерешительно ткнула пальчиком в называемый предмет для наглядности.
– Нет, я хочу узнать, действительно ли ты призываешь меня убить беззащитных людей, дорогая, или я что-то не так понял? – требовательно задал вопрос лукоморец.
– Если ты не убьешь этих так называемых беззащитных, – воинственно уперла ручки в бока принцесса, – они разлучат нас навеки! А что они сделают с тобой, за то, что ты похитил меня, я боюсь даже помыслить!
– Н-но… я тебя не похищал, – недоуменно вытаращил глаза Иванушка. – Это была твоя идея… Ну, про ялик… и побег…
– Какая разница? – брюзгливо фыркнула гвентянка. – Если даже идея и принадлежала женщине, отвечать всегда приходится мужчине. Всемирный закон. Статья сто двадцать шестая.
– Я не стану убивать безоружных людей, мое солнышко, – голова Иванушки склонилась, губы упрямо выпятились, брови нахмурились. – Придумай что-нибудь другое.
– Тогда возьми меня, наконец, на руки, как поступают все нормальные рыцари во всех нормальных романах, и неси!!!
Поставленный перед таким выбором, царевич остановился на варианте втором, крякнув, подхватил на руки девушку ростом с него, сделал три шага, споткнулся о не замеченную вовремя корягу, грохнулся, вскочил, взвалил свою драгоценную ношу на плечо как мешок картошки, и, вихляя и петляя, словно нетрезвый прямоходящий бегемот, и отчаянно желая, чтобы рядом оказался Олаф, со скоростью галопирующей улитки устремился к ближайшему леску.
Кипящей от праведного возмущения Эссельте хватило нескольких метров, чтобы с горечью убедиться, что или не всё в романах соответствует правде жизни, или ей в силу какого-то родового проклятья достался кавалер, к поднятию тяжестей даже в положении стоя абсолютно не пригодный.
– Айвен, отпусти меня! Я всё прощу! – взмолилась она, когда в очередной раз ее ноги встретились с неопознанным, но чрезвычайно колючим кустом, оставляя на ветках клочки шелковых чулок, а на икрах – царапины.
Иванушку долго уговаривать было не надо.
– Ты уже отдохнула, радость моя? – с облегчением выдохнул он, и бережно и мягко поставил принцессу на муравейник.
А в это время на верхушке покинутого ими в такой спешке холма, среди кустов, материализовалась сначала черноволосая голова, потом седая, а за ними еще с полдюжины – покрытых разноцветными платками. Седая задержалась на миг, покрутилась, но тут же выкрикнула нечто радостное. Через мгновение ее счастливый обладатель вынырнул из зарослей ежевики и, хватаясь попеременно то за грудь, то за бок, и опираясь на сучковатую длинную палку, пошкандыбал по широкому следу из изломанных веток и притоптанной травы, оставленному беглецами, к ярко-красному пятну, виднеющемуся сквозь ветви ближней рощи.
– Бежи-и-и-и-им!!! – задрав юбки и проворно ухватив туфли в руки, Эссельте помчалась так, что Иван за ней еле поспевал. – Это Огрин!.. Архидруид!.. Он прикажет… вернуть меня… на корабль!
Иванушка оглянулся на бегу, рискуя встретиться в лобовом столкновении с одним из зеленых патриархов леса, его отпрыском, или огромным валуном, занесенным сюда когда-то эмигрирующим ледником, и отчаянно простонал сквозь зубы.
Преследователи были так близко!.. Убежать от них теперь было делом почти невероятным. Уничтожить? Вопрос так даже не стоял. Спрятаться?.. Но какой смысл? Их моментально най…
И тут царевича осенило.
Спрятаться, пропустить погоню мимо себя, вернуться, сесть обратно в свою лодку, прорубить дно в лодке чужой, и попытать счастья в другом месте, что бы его милая ни изрекала про риск и опасности коварного пролива.
– Дорогая… стой! – не без труда поравнявшись с принцессой, лукоморец схватил ее за руку, и едва снова не был повален наземь волшебной силой инерцией.
– Ты… будешь… драться? – остановилась, ловя ртом воздух, и оживилась гвентянка.
– Нет! – радостно мотнул головой Иван. – Мы укроемся!.. За теми камнями!.. Скорей!
И не говоря больше ни слова, он потянул ее назад, к исполинской каменной россыпи, поросшей редким, но настырным молодым подлеском, сумевшим отыскать скудные порции земли в их неровных боках и макушках. Издалека это неприступное сборище валунов казалось почти однородным массивом, но, пробегая мимо, лукоморец к радости своей и изумлению вдруг заметил, как в глубине широкой трещины мелькнул отголосок слабого солнечного света. Значит, камни скрывают за своими громоздкими тушами пустоту! А если в нее еще и можно пролезть…
Проверить весьма своевременную и чрезвычайно полезную гипотезу было недолго, и уже через несколько секунд царевич проталкивал недовольно пыхтящую гвентянку сквозь открывающийся меж глыбами узкий проход.
Оказавшись в безопасном и укромном месте, принцесса рухнула в изнеможении наземь, и замерла, прерывисто дыша. Иванушка облегченно вздохнул, и хотел было опуститься рядом, как вдруг вспомнил нечто важное, молниеносно оторвал от края плаща Эссельте лоскут, подобрал с земли камень и ужом на четвереньках выскочил обратно. Пробежав, пригибаясь, несколько метров в противоположную от их убежища сторону, он изо всех сил метнул свой обернутый алым снаряд в глубь леса, и торопливо вернулся назад.
Эссельте, почти без сил, оперевшись на руки, полулежала на сырой земле, покрытой прошлогодними листьями, кое-где приподнятыми бледной чахлой травкой, и пыталась восстановить дыхание.
– Что… это… ты… сделал? – свистящим тихим шепотом проговорила она.
– Военную… хитрость… – гордо взглянул на нее Иван, так же судорожно заглатывая влажный холодный воздух вечной тени.
Казалось, в этот оплот каменных великанов не только не добралась весна, но даже солнце, пробиваясь неохотно сквозь переплетенные над их головами ветки худосочных деревцев, светило по-иному – бледно, серо и тускло.
– Какой… ты… умный!.. – старательно восхитилась принцесса.
– Не я… – вспыхнул горячей волной и скромно потупился лукоморец. – Это мне рассказывала… рассказывала…
Он растерянно умолк и принялся нервно тереть ладонью лоб, страдальчески морща нос и беззвучно шевеля при этом губами, словно пытаясь выговорить то, чего отродясь не знал и, наконец, сдался.
– Это мне кто-то рассказывал… давно. Как они тоже… убегали от врагов… и бросили в сторону… платочек… для отвода глаз… Это сбило неприятеля… со следа…
– Тс-с-с-с! – пугливо прошипела Эссельте ему в ухо, и Иван незамедлительно и послушно захлопнул рот. – Они близко!..
Царевич прислушался. И верно. Невдалеке, слегка приглушаемый окружившей их каменой стеной, послышался топот нескольких пар ног, направлявшихся в их сторону. Беглая парочка отпрянула от узкого просвета и, затаив дыхание, прижалась к холодным гладким бокам исполинских валунов.
Пробегут?..
Остановятся?..
Разгадают?..
Не додумаются?..
Шаги промчались на несколько метров вперед, потом постепенно – одни за другими – остановились.
– Где… они? – сердито хрипя и свистя, словно порванные мехи гармошки, вопросил надтреснутый и запыхавшийся старческий голос почти рядом с каменным прибежищем влюбленных. Его обладатель явно не претендовал на призовые места в кроссах по пересеченной местности.
– Не знаю… – растерянно отозвался другой – сиплый и грубый – похоже, из самого авангарда. – Не видать нигде…
– Надо… следы искать! – осенило третьего, недалеко от него.
– Ищи, – с готовностью согласился четвертый.
– Кхм, – сказал третий и умолк.
– А может, вам… поглядеть… эту штуку?.. Она подска… – спешно начал было голос пятый, нервозно подкашливающий, но тут встрял шестой, дрожащий и сбивающийся от гиперпотамовой дозы адреналина и возбуждения погони.