Как фантасмагорический сон прошла панихида по погибшим в набегах сиххё: только теперь Иван понял, зачем Аед и Амергин брали в разоренных поселениях землю, воду и головни.
Печальный ритуал, равно как и кропотливую к нему подготовку, проводила сама королева Арнегунд – неожиданно молодая, лет двадцати трех от силы, с длинными, припорошенными золой в знак траура серебристыми волосами и прозрачными как у всего ее племени глазами цвета расплавленной платины, подведенными красным – символом слез.
Вообще-то, не без удивления отметил Иванушка, слез на церемонии было немного: погруженные в себя, сиххё стояли со спокойными торжественными лицами, опустив глаза и сложив руки лодочкой перед собой, чтобы души их павших друзей и близких по незримым волнам загробного мира с попутным течением Вечности с легкостью доплыли до Светлых Земель.
До Аэриу.
Ибо сиххё, рожденные как и бесчисленные теперь поколения их предков в Сумрачном мире, твердо знали, куда они обязательно попадут хотя бы после смерти.
Люди, по невысказанному пожеланию хозяев и неозвученному решению гостей в процессии участие приняли тоже, и теперь, когда весь замысловатый и полный многозначительных поворотов и нюансов ритуал закончился, в доме Арнегунд – в королевском дворце, если сторонний наблюдатель решился бы быть дотошным в ущерб фактам – все четверо с такой же возвышенной скорбью, что пронизывала весь вечер, делили с сиххё и тризну.
Когда огонь почти угас и похлебка была доедена до самого дна, кроме одной ложки – мертвым – тихо вошедшая девочка во всем зеленом принесла лепешки на простом глиняном подносе, собрала посуду, и так же незаметно вышла.
Арнегунд поднялась, взяла с медного блюда на полу черпак и принялась так же безмолвно разливать всем присутствующим у очага в ее доме крепкий сладковатый, с горчинкой напиток из трав и коры.
Сквозь дымовое отверстие в черепице были видны крошечные осколки седого неба, обнажаемого на миг порывами ветра, и тут же снова скрываемого плотной листвой исполинских деревьев, и тусклый мутный свет вечера.
– Ночь наступает, – проговорила Арнегунд, и люди поняли, что траурное молчание теперь можно нарушить и им.
– Но… мне показалось… что мастер Аед говорил, что солнце над Сумрачным миром никогда не закатывается, ваше величество? – нерешительно проговорила Эссельте и, спохватившись, торопливо попыталась встать и сделать книксен.
Королева замахала рукой – вторая занята горячей, наполненной до краев глиняной кружкой.
– Не вставай, Эссельте! Сиди! Я не знаю, какие у вас, людей, обычаи, но среди сиххё короли имеют всего две привилегии. Отвечать за всех, и идти в бой и умереть первыми.
Красивое лицо Арнегунд застыло, неуловимо приняло отсутствующее и чуть потерянное выражение, глаза затуманились, будто пытались пробить толщи времени и расстояний… Похоже, печаль иного рода, нежели траур по погибшим соплеменникам тревожила ее душу.
– Ночью у нас становится всего лишь немногим пасмурнее, вот и всё. Сейчас темнее, чем обычно, потому что дождь собирается, – деликатно ответил за женщину Дагда, старейшина Тенистого. – А солнца здесь не видели ни мы, ни старики. Наверняка оно есть… где-то… ведь травы растут, и цветы распускаются, и деревья тянутся ввысь…
– …А зачем бы всё это им, если бы они не знали, или не надеялись всем сердцем корней, всеми прожилками листьев, всеми трепетными своими лепестками, что где-то там, за тучами, обязательно есть солнце? – тихо договорил неоконченную фразу старика Друстан.
Королева улыбнулась сквозь слезы, Эссельте восхищенно вытаращила глаза, Иванушка восторженно ахнул, сиххё одобрительно закивали, и лишь старый Огрин, не рискуя выказать свое отношение к опальному знахарю при всех, молча поморщился, словно чай в его кружке превратился в касторку.
– Оказывается, ты не только целитель, но еще и поэт, – проговорила хозяйка, по-птичьи склонив набок голову. Друстан стушевался.
– Я… всего лишь любитель. Рифмую звуки с чувствами и получаю ветер…
– Я очень люблю стихи… – мечтательно прошептала принцесса и повернула заалевшее от горячей еды и близости пламени личико к Иванушке. – А ты, милый?
– Я?.. – заглянул внутрь своей книжной насквозь души лукоморец, не обнаружил, несмотря на усилия, ничего нового, и честно ответил: – Я бы предпочел хороший длинный роман про приключения и путешествия, моя радость. Или про животных дальних стран…
– С одним из них ты сегодня уже познакомился, – криво усмехнулся Аед и кивнул на перевязанную руку царевича, где выдрокобра на переправе оставила свои отметины. – Как мечтал.
– Если бы не Друстан, мы бы все остались там! – горячо воскликнул Иван и в порыве благодарности схватил руку лекаря в рукопожатии: – Спасибо большое, вы настоящий знахарь!
Тот подскочил и ойкнул: выдрокобр в Широкой хватило на всех.
– Вы любите стихи? – вернулась из заоблачных миров и снова грустно улыбнулась Арнегунд. – Хотите послушать стихи сиххё?
Не дожидаясь ответа, быстрым ловким движением она поднялась с циновки и принесла лежавший на столике у окна инструмент, на неискушенный взгляд Иванушки похожий одновременно и на лиру, и на арфу. Заняв место у огня, королева поставила инструмент – айволу – на колени, и, прикрыв глаза, тихо заговорила нараспев, нежно касаясь пальцами тонких витых струн:
Почти забыты солнечные блики
Почти забыт чарующий закат
Наш отчий дом – каким он был великим,
Там, наверху, столетия назад.
Хоть и "величие" – пустое слово
Для мест, что лучше сказок и чудес
Мы век за веком вспоминаем снова
О них под гнётом сумрачных небес.
Во мраке мы трудом свой дом создали.
Но мы не сможем позабыть о том,
Как дивны были сказочные дали,
Где каждый лес уютнее, чем дом.
Названий наших не найдёшь на картах,
Хоть были они звучны и легки.
Все думают, что мы ниспали в тартар
Как древние и злобные божки.
Но мы вернёмся! Пусть расставшись с телом -
Мы склеп покинем сумеречный свой!
Ведь то, что называют там "наделом"
Мы называем "Светлою Землёй"…
– По-моему, это очень хорошие стихи, – первым заговорил Иван, когда прощальный аккорд унесся ввысь вместе с прозрачным дымком.
– Это чудо… сказка… – сквозь застившие глаза слезы прошептала принцесса. – И так грустно… прямо сердце щемит… и мурашки по коже…
– Если бы не война… – покачал головой Аед, – может, наши народы сумели бы договориться как-нибудь… по-другому.
– Но это вы нанесли первый удар! – насупился Огрин – дипломат до кости мозга. – Помните, в Закатной бухте, из засады?
– Нет, вы – тем, что пришли на наши земли! – вспыхнул как хитрый порошок Друстана и обиженно вскинулся Дагда.
– Мы не знали, что они ваши! – горячо воскликнула принцесса, задетая за живое. – Вы не показывались, пока не стало слишком поздно!
– Мы не показывались, потому что не считали нужным, потому что это наши земли! – нахмурился Амергин, старые обиды скопом нарисованы на его худощавом лице. – Хотим – показываемся. Хотим – нет.
Цепная реакция пошла.
– Вы не показывались, потому что презирали нас и считали существами ниже себя! – с порцией горькой правды ввязался в перепалку Друстан.
– Мы не показывались, потому что… – приподнялся Аед.
– Стойте, стойте, стойте!!! – вскочил Иван и вскинул ладони, немного опередив помрачневшую и встревоженную зарождающейся ссорой королеву. – То, о чем вы говорите, было давно, сотни лет назад, когда никого из вас на Белом Свете еще не было! И это значит, что ни сиххё, ни люди, здесь присутствующие, не могут отвечать за дела своих предков!
– Но это правда!..
– Это было!..
– Голос крови… – пасмурно пробормотал Дагда.
– Перебивается голосом разума, – строго договорил Иванушка, и все смущенно умолкли, то ли обдумывая, то ли просто сожалея о высказанном в запале.
– А дел мы сами еще наворотим, не хуже прародителей, – первым поднял глаза и усмехнулся Амергин.
– Человек Иван прав, – тихо присоединила свой голос к мнению гостя Арнегунд. – Что было – то было… И вы, и мы наделали немало ошибок и глупостей.
– Это они… – забурчал Огрин.
– Нет, это вы… – процедил Дагда.
– Нет, мы… – подскочила Эссельте.
– Но существует же способ всё изменить и вернуть сиххё в Гвент! – решительно заявил лукоморец, снова не дав поднявшей голову розни еще и разинуть ядовитую пасть. Слова его на сей раз упали на более благодатную почву.
– И нас заодно, – еле слышно пробормотал друид.
– …и в Улад, и в Эйтн тоже!.. – с апломбом продолжал Иванушка.
– А вот это правильно. И побольше. Можно вообще всех, – так же дипломатично – хотя на тот раз так, чтобы никто из хозяев не слышал – одобрил друид. – Особенно в Улад.
– …Если вы попали сюда, значит, по законам магии, должен быть и путь обратно! – оптимистично закончил царевич, и в ожидании поддержки с энтузиазмом окинул всех светлым взором победителя.
Губы королевы дрогнули еле заметно – натянутые как нервы струны вздрогнули вместе с ней – и она отвела глаза.
– Не знаю. Наши ведуны говорили, что для этого нужно очень многое… чего мы никогда не сможем заполучить.
– Что? – нетерпеливо подался вперед лукоморец. – Вы только скажите, мы обязательно поможем! Мы найдем это, достанем, добудем, вырвем из самого громадного логова гайнов, если понадобится! Если есть что-то, что от нас зависит…
Хозяйка смутилась – уже очевидно, пристыженно опустила голову, посмотрела искоса на Аеда, на старейшину Дагду, на Амергина, поджала губы, словно принимая какое-то трудное решение, и уклончиво кивнула.
– Наши ведуны говорили, что клятва, произнесенная на Поляне Совета, была самой страшной, какая только могла быть составлена сиххё и людьми. И то, что свершилось по ее исполнению, назад возвращено быть не может…
Ничуть не обескураженный, чувствуя за всем минорным вступлением одно мажорное "но", Иванушка порывисто сжал кулаки и вытянул шею, готовый, верный своему слову, искать, доставать, добывать и вырывать – и не обманулся.
– …если только кровный потомок того человека, который поклялся, не откроет нам дорогу назад по своей воле.
Лицо царевича разочарованно вытянулось, и он, жестоко обманутый в своих ожиданиях, медленно опустился на место.
Но мигом снова вскочил.
– Эссельте?..
Принцесса встретила было его вопрос изумленным взглядом, но тут же поняла, что он имеет в виду.
– Нет, милый, – с искренним сожалением покачала она головой. – В Гвенте род Морхольта прервался. Наш род – по линии супруги правнука его младшего сына. Он умер, не имея родичей мужского пола, оставив бездетную жену править страной. Королева Прителла взяла в мужья эрла Северного Гвента, и от них ведется теперь наш род, род Грайдлонов.
– А других особ королевской крови с нами нет, – то ли с издевкой, то ли с сожалением закончил ее речь архидруид и развел руками – кружка в одну сторону, желтоватая пресная лепешка – в другую.
Сиххё перенесли удар стойко, не поведя и бровью. Наверное, после стольких веков непрерывной надежды, когда надежда действительно мелькнула на горизонте, уже нет сил ни радоваться, ни огорчаться, сочувствуя, подумал царевич.
А у нас?..
– А мы?.. – с замиранием сердца, словно прочитав его мысль, робко спросила гвентянка. – Мы, люди… сможем отсюда уйти?
– Ведь проникали же вы в наш… общий… мир? – оживился Друстан.
– Нам очень надо! Причем срочно! – умоляюще взглянул Иван на королеву.
Та перевела взгляд на Аеда. Аед – на Дагду, Дагда – на Амергина, тот снова на королеву, как на истину в последней инстанции…
Она неохотно качнула головой.
– Не знаем…
– Вряд ли…
– Я никогда не слышал о людях, которые попав сюда, вернулись бы в Аэриу…
– Боюсь, что нет…
Воспрянувший было духом Огрин снова поник бородой.
– Значит, королева Арнегунд, не только вы, но и мы, люди, застряли в этом отвратительном месте?
– Сумрачный мир вовсе не отвратителен! – выступил на защиту приемного дома, ставшего родным, старейшина Дагда. – Он дик, большей частью непригоден для проживания сиххё, опасен, непредсказуем, но отвратительным я бы его никогда не назвал!
– Он красив, – согласно кивнул Амергин.
– Как красив старый воин, покрытый шрамами, – поддержал его Аед.
– А ты, случайно, не поэт? – улыбнулась невольно хозяйка старику.
– Нет, – усмехнулся тот в ответ. – Я всего лишь хорошо слушаю старые баллады.
– Баллады?.. Я люблю баллады, – утирая рукавом намокшие глаза, прошептала Эссельте. – Как хотелось бы услышать какую-нибудь еще… Если бы кто-нибудь из нас мог играть и знал такие слова, мы бы спели вам что-нибудь свое, что поют люди, когда им грустно и страшно и хочется домой.
– На сегодня баллад хватит, девочка, – непререкаемо произнес друид, припечатав свирепым взглядом к месту Друстана, уже было потянувшегося просить хозяйку разрешения взять айволу. – Надо спать. Неизвестно, что будет завтра.
– Так и проспите последнюю в жизни ночь, – колко проговорил Амергин, от которого не укрылся демарш старика. – А я бы тоже не прочь послушать, какие звуки сейчас разносятся над Светлыми Землями, когда нет нас.
– Амергин, – предупреждающе нахмурила брови королева, и воин с видом "ну, что я могу поделать против такого", капитулировал.
– А что гайны? – встревоженно вернулся мыслями Иванушка из древней истории чуждых держав ко дню сегодняшнему.
– Не волнуйся, – успокаивающе кивнул Дагда. – Наши патрули следят за тем берегом неотрывно. Незамеченными они сюда не попадут.
– Будем ждать, пока попадут замеченными, – оптимистично пробормотал друид и, засунув в рот оставшуюся лепешку, с кряхтением стал подниматься с жесткого земляного пола.
Несмотря на дневную карусель событий и встреч, скачек и усталости, сражений и купаний, Иванушке упорно не спалось.
Сначала он был не одинок в своем полуночном бдении: с дальнего конца отведенного им гостевого домика, где расположились гвентяне, то и дело доносились приглушенные обрывки горячей ссоры:
– …сделай сейчас!..
– …потом, когда…
– …зачем ждать?..
– …какая теперь разница?..
– …вот поэтому я и говорю…
– …а я говорю…
– …расскажу ей!..
– …не посмеете!..
– …раньше надо было думать…
– …нет сердца…
– …нет мозгов…
Потом препирательства прекратились, спорщики уснули, отвернувшись носами к разным стенам, а Иванушка всё равно не мог, как ни силился.
Сначала он посчитал овец.
Потом овцы в Лукоморье и сопредельных державах, занимающихся этим видом промысла, закончились, и он принялся считать лошадей.
Когда закончились лошади – кур.
Куры не хотели быть сосчитанными, постоянно разбегались, перемешивались в пестрые бестолковые кучи, перелетали с забора на завалинки и обратно, кричали петухами, и царевичу это, в конце концов, надоело. Бесплодно прокрутившись на матрасе, набитом свежими листьями и духовитыми травами в общей сложности часа три, он капитулировал перед превосходящими силами бессонницы и тревоги, поднялся, оделся, и тихо ступая, чтобы невзначай не потревожить беспокойно ворочавшегося и постанывавшего во сне Друстана и редко, но болезненно всхрапывающего Огрина, вышел наружу.
Если бы не фонарное дерево со странными светящимися оранжевыми плодами размером с огромный арбуз, возвышающееся посреди деревенской площади и подпирающее своими изогнутыми ветвями тяжелое мрачное небо, под густой сенью крупной округлой листвы было бы совсем темно.
"Как настоящей ночью," – не успел подумать Иван, как откуда-то из-за соседнего домика к нему подошел высокий сиххё с настороженно-любопытным взглядом и нейтральной, но постоянно соскальзывающей в вопросительные, улыбкой. В одной руке его был то ли крендель, то ли бублик.
"С маком и кокосовой стружкой", – отчего-то подумалось Иванушке.
В другой – фонарь, сделанный из такого же оранжевого плода, как на дереве, только поменьше.
"Размером с дыню", – дотошно подыскало подходящее сравнение подсознание царевича, и желудок его тоскливо вздохнул: непривычная пища сиххё по нраву ему, похоже, пришлась не слишком.
– Добрый вечер, – вежливо прошептал царевич товарищу по бессоннице, и тут же оглянулся на только что покинутый домик: не разбудил ли его уход остальных. Но всё было спокойно.
– Хорошей тебе ночи, человек Иван, – уважительно склонил голову сиххё и сделал радушный жест свободной от фонаря рукой. – Хочешь прогуляться? Я могу проводить тебя, показать деревню…
Только теперь Иванушка заметил, что то, что он поначалу принял за бублик, был закрученный колесом рог. У пояса сиххё висели меч и кинжал. Ночной сторож!
– Нет, что вы, спасибо! Не отвлекайтесь из-за меня от своих дел, – виновато улыбнулся лукоморец. – Я не хотел никого беспокоить. Просто не спится… что-то… Думал, может, если вы не возражаете, посмотрю на ваше поселение, на лес, подышу свежим воздухом, может, и засну?..
– Да, конечно, – приветливо кивнул сиххё. – Иди. Заблудиться у тебя не получится – на расстоянии трехсот метров от деревни дозоры вокруг. Дальше не заходи – для зверья, гадов, птиц ночных – самое время сейчас.
– Я не боюсь! – выпятил грудь Иван.
– Зря, – неодобрительно заметил сторож.
Отдав стушевавшемуся Иванушке свой фонарь, он поднял к плечу правую руку открытой ладонью вперед в знак прощанья, и молча скрылся там, откуда пришел.
Прогулка Ивана по сонным – в отличие от него – улицам, состоящим из разнокалиберных округлых строений, обложенных ребристой древесной корой, с конусообразными черепичными крышами и круглыми окошками, занавешенными шторками, украшенными разноцветными деревянными бусинами, кончилась довольно быстро: лесная деревня, похоже, была гораздо меньше Рудной, и даже Полевой. Впрочем, за стенами последнего дома под своды могучего векового леса во тьму убегала дорога – две неровные колеи – словно приглашая неприкаянного лукоморца не тушеваться и продолжить изыскания.
Пока Иванушка решал, стоит ли продолжить ознакомительный тур, из крайнего дома вышла Боанн и с радушной улыбкой вручила ему глиняный кувшин с чем-то холодным и едко пахнущим.
– Спасибо, – сказал царевич.
При этом из соседнего дома выглянула незнакомая старушка и протянула ему завернутую в широкий лист булочку.
– Большое спасибо, – смущенно проговорил Иванушка.
Тут дверь дома, расположенного в паре метров от старушкиного, заскрипела и начала приоткрываться.
Это и решило вопрос о планах на вечер.
Быстро поклонившись и проговорив торопливо: "Спокойной ночи, до свидания", сконфуженный лукоморец проворно повернулся, сунул булочку в карман, и резво зашагал в чащу, глухо побулькивающий при каждом шаге кувшин подмышкой.