- Дети курдов пьют козье молоко и едят овечий сыр. Они - единственная причина моего пребывания здесь, и не будьте вы так богомерзко подозрительны, - добродушным тоном сказал Фландерс.
- Я хочу лишь напомнить, что курды жестоки и мстительны и пустят вам пулю в спину, если им придутся не по вкусу ваши действия здесь.
- Какие действия?
- Уж не знаю там… обман дружеского доверия, шпионаж. Или что-нибудь вроде.
- Клянусь вам, Кэти, у меня все честно и открыто, - улыбнулся Фландерс.
Подымаясь крутой тропой, Мак-Грегор слушал их словесную пикировку. В деревне с Фландерсом стали дружески здороваться крестьяне; Кэти сердито заметила Мак-Грегору:
- Вот видишь. Всем уже известно про эти деньги.
- Поэтому кази и хочет, чтобы я поехал и выяснил, что с ними случилось.
- И про тебя дознаются.
- Пожалуй, - ответил Мак-Грегор. - Но к тому времени, надеюсь, я уже разыщу и верну деньги.
Они замолчали и стали глядеть на Фландерса за работой среди крестьян - он говорил с ними на ломаном, но вполне сносном курдском, даже пошучивал с женщинами. Он объяснял им, что прибыл в горы для подсчета овец, коз и ребятишек.
Он обошел и осмотрел всю деревню, делая заметки, задавая вопросы, а Мак-Грегор следил издали, заметит ли Фландерс оружейный склад. Бросив взгляд на густо смазанный замок, Фландерс коротко рассмеялся, словно угадав, зачем тут навешен замок.
- Все в порядке! - крикнул он Мак-Грегорам. - Вот и покончено со здешними делами. Хотите, подброшу вас в Мехабад на своем "лендровере"?
Фландерс прикатил сюда по той же горной дороге, по которой вез Мак-Грегоров в деревню Таха. Кэти стала подыматься с Фландерсом на дорогу к "лендроверу", а Мак-Грегор за ней - хоть и опасаясь собак на тропе, но приотстав устало: сказывалось бессонное нервное напряжение.
- Побыстрей, пожалуйста, - раздраженно бросила ему Кэти. - Начинается дождь, и я не хочу промокнуть. Здесь и обсушиться негде.
Ускорив шаг, Мак-Грегор взял под руку запыхавшуюся Кэти. Но она не приняла его руки, убрала локоть.
Сидя на переднем сиденье, она продолжала посмеиваться, перебрасываться колкими шутками с ведущим машину Фландерсом. Мак-Грегор сел позади, рядом с персом, и, борясь с дремотой, слушал их голоса. Машина мягко катила с гор, и на спуске к озеру Урмия он уснул, а проснулся лишь у полицейского участка в Мехабаде, где просил Фландерса их высадить.
- До скорого, - весело простился с ними Фландерс. - Ждите меня в гости в Тегеране. У меня куча вопросов, - сказал он Мак-Грегору. И, когда "лендровер" тронулся, крикнул: - …касательно нефти…
Мак-Грегор следил глазами за машиной, пока она не скрылась из виду. Затем вскинул на спину рюкзак, указал рукой вперед, в сторону дома, куда они направлялись теперь. Дом стоял почти на самом краю города, на берегу речки Соудж-Булаг. Владел им курд по имени Хамид-тачальщик - богатый городской неприметный курд, наживший после войны чуть ли не состояние на четырех больших стропильных машинах, купленных из армейского излишка у американцев и тачающих, сшивающих что угодно - от автомобильных шин и парашютов до парусины и шелковых чулок. Уродливо-цементной стройки дом его был хотя и новый, но успел стать сборным местом для курдских политических деятелей, курдских дельцов и для друзей вроде Мак-Грегора.
Хамида, однако, не оказалось дома. Слуга, открывший дверь, повел их в персидскую гостиную с украшениями из цветного стекла и с настенными коврами, среди которых висел и привезенный из Мекки, яркотканый. Минут десять прождали, затем вошел ливанец Аббекр с видом человека, крепко спавшего и только что разбуженного.
- Прошу прощения за негостеприимность, - сказал он с мягкой учтивостью дельца.
После обычного персидского ритуала взаимных уверений они сели за кофе, и наконец Аббекр сообщил Мак-Грегору свои сведения о деньгах, о том, куда они были помещены, и о мерах по их розыску. Потом Аббекр положил перед собеседником на инкрустированный столик письма в банк и доверенности на имя Мак-Грегора и желтый конверт с тысячей английских фунтов на расходы.
- Не надо, - сказал Мак-Грегор, отстраняя деньги так, что конверт уперся в сытое брюшко Аббекра.
- Эта сумма вам понадобится, а быть может, и окажется недостаточной, - сказал Аббекр, опять пододвигая деньги.
- Я не возьму их, Аббекр, и не надо настаивать, - сказал Мак-Грегор.
Кэти, сидевшая на стачанной Хамидом тахте, легонько ткнула мужа в бок.
- Бери, - сказала она. - В Европе все теперь намного дороже, чем ты думаешь.
Он не знал, говорит ли Кэти в насмешку или всерьез. И все равно в любом случае он не взял бы этих денег.
- Вы опасаетесь, чтобы не сказали, будто вы платный агент курдов? - мягко спросил Аббекр.
- Допустим, опасаюсь.
- В таком случае не буду настаивать. Но обещайте мне по крайней мере, что вы обратитесь в парижский банк Исмаили, к мосье Ажукиру, если вам понадобятся деньги.
- Если будет в том необходимость, - сказал Мак-Грегор и встал.
Но когда Аббекр вышел распорядиться, чтобы подали автомобиль Хамида, Кэти сказала:
- Ты с ума сошел - тратить свои с таким трудом собранные сбережения на бредовый курдский замысел. Уж если им досталась эта прорва денег, то пусть хоть сами, черт возьми, несут расходы по розыску.
- Обойдусь и так, - ответил Мак-Грегор.
Услышав от Аббекра, что "мерседес" ждет, они вышли во двор. Их встретил холод, сумрак, небо лиловело смутно и бархатно, большой обнесенный дувалом сад полнился тусклыми тенями и захолустной тишиной. Аббекр повел их к высоким деревянным воротам, но еще издали они услышали чей-то голос с дувала. Мак-Грегор разобрал, что кричали по-курдски:
- Рашид, не выпускай их со двора.
- Подождем-ка здесь минуту, - сказал Мак-Грегор жене.
- А что там такое?
- Не знаю еще. Подождем.
Послышалась возня, топот чьих-то бегущих по улице ног. Зафырчал мотор, с ревом отъехала машина.
- Рашид! - крикнул за спиной у них Аббекр. - Где ты?
- Что тут происходит? - спросил Мак-Грегор.
В свете фонаря у ворот возник курд, вооруженный автоматом, запыхавшийся от бега. Увидев их, он сказал со смехом:
- Не бойся, доктор. Все уже в порядке.
Попросив еще чуточку подождать, Аббекр осторожно вышел за ворота.
- Надеюсь, тебе это доставляет удовольствие, - сказала Кэти Мак-Грегору. - Мне же - ни малейшего.
- Обычная курдская драматизация событий, - сказал Мак-Грегор.
- Нет уж. В таких делах курды - настоящие душегубы.
- Кэти!
- Именно - душегубы…
Вернувшийся Аббекр заверил, что все в полном порядке.
- Что поделаешь, такая сумма денег, - сказал он извиняющимся тоном.
- Это не за деньгами охота, а вот за кем, - и Кэти сердито указала на мужа.
- Нет, нет, - сказал Аббекр, усаживая их в гудящий дизелем "мерседес" и заверяя Кэти, что пусть курды и слишком дерзки, слишком шумливы, слишком старозаветны, но они не душегубы. И Аббекр деликатно помахал им вслед кончиками пухлых пальцев, словно демонстрируя, сколь мягкими могут быть курды.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В Тегеране, под низким потолком своей гостиной, в старом скрипучем доме среди сада, обнесенного высоким глиняным дувалом и полного сухих листьев, сухих цикламенов, пыльных бугенвиллей, роз, эвкалиптов, узких арыков, - в Тегеране они попытались достичь какого-то согласия, которое позволило бы им пройти сквозь эту передрягу без разрыва.
- А как ты объявишь Джамалю Джанабу, что уходишь от них и связываешь свою судьбу с курдами? - сурово спросила Кэти.
Джамаль заведовал отделом изысканий и залежей - тем отделом Иранской национальной нефтяной компании, в котором работал Мак-Грегор.
- Не знаю, что ему сказать, - признался Мак-Грегор.
Сидя в гостиной дома, где он родился и вырос, где отовсюду на него тысячелико глядела Персия, Мак-Грегор пожалел, что с ними нет сейчас дочери или сына, - не потому лишь, что соскучился по ним, но и потому, что при детях Кэти была бы с ним не так строга.
- Тебе неизбежно придется солгать Джамалю, - продолжала она безжалостно.
- Солги я - и он тут же распознает ложь, - сказал Мак-Грегор.
- А что же тебе остается - ведь ты поклялся курдам хранить тайну.
- Ну не сердись, Кэт, - мягко успокаивая, подошел он к ней. - Я не стану обманывать Джамаля, старого нашего друга.
- Он столько лет защищал и ограждал тебя.
- Знаю, - вздохнул Мак-Грегор, пропуская сквозь пальцы ее стриженые волосы, а мыслью уходя куда-то далеко. - Жаль все-таки, что ты остриглась. Стала похожа на своего брата.
Он с удивлением увидел, что глаза ее наполнились слезами. Она отстранилась, сказала:
- Оставь свои нежности. Ты просто хочешь уклониться от неприятной темы.
- Ты права, - сказал он, отходя.
Днем у Джамаля Джанаба он постарался обойтись без лжи. Джамаль - толстый, пухлощекий, встревоженного вида перс - своим обостренно-нервным чутьем тотчас угадал, что Мак-Грегор хочет и не решается сказать что-то важное. Выйдя из "геологоразведочной", где Мак-Грегор показывал Джамалю схемы четырех скважин из намеченных к бурению в курдских районах, они поднялись на верх стеклянной коробки - здания ИННК, в кабинет Джамаля. Сели с краю длинного стола, за которым вот уже пять лет проводили свои еженедельные совещания, и Мак-Грегор, сняв очки, сказал просто:
- Хочу на время уехать в Европу, Джамаль.
От удивления у Джамаля отвисла мясистая челюсть.
- Дорогой мой, - произнес он. - Прямо сейчас и уехать?
- Я знаю, следовало предупредить заблаговременно, - продолжал Мак-Грегор, - но решение я принял только после приезда Кэти.
- А-а, дети… - с надеждой в голосе сказал Джамаль. - Детям потребовалось твое присутствие.
Сам Джамаль был нежный семьянин. У него было двое упитанных сынишек и пухлая дочурка с голубыми - от дурного глаза - перстеньками на пальцах, кудрявая, с пухлыми ножками. Джамалю приятно было обнаруживать ту же семейную нежную струнку у своих друзей. Ведь в этом же и радость дружбы!
- Нет, дело не в детях, - сказал Мак-Грегор. - Просто хочу на время уехать.
- Надолго?
- На полгода. Быть может, на дольше.
- Неужели!.. - Джамаль встал, подошел к окну за спиной у Мак-Грегора, бросил нервный взгляд на улицу сквозь пластиковые рейки жалюзи. Затем уставился на рисунки дочери, изображающие женщин в чадрах и прикрепленные к листьям большого каучуконоса в кадке. - Полгода, - повторил он. - Значит, дело серьезное.
Мак-Грегор сидел, не оглядываясь на Джамаля.
- Возможно, будет даже лучше, если я уволюсь, - сказал он.
- Но зачем? - воздел обе руки Джамаль. - Зачем, во имя аллаха, тебе увольняться? По какой причине?
- Ну скажем, по причине конфликта убеждений, - сказал Мак-Грегор помедлив.
- Опять политика? - проговорил Джамаль упавшим голосом. - О господи…
В тот раз, когда Мак-Грегора вторично подвергли домашнему аресту, Джамаль был на год брошен в тюрьму. Иранские нефтепромыслы были тогда денационализированы, возвращены иностранцам, и те позаботились о том, чтобы все ярые поборники национализации были упрятаны за решетку. И теперь прежний пыл и неподдельное мужество Джамаля были укрыты глубоко под панцирем презрения к политике, и, зная это, Мак-Грегор не пытался взломать защитный панцирь. Но он понимал, что без объяснений не обойтись.
- Чего мы, собственно, хотели в молодости, Джамаль? - спросил он.
- К чему напоминать! - Джамаль сжал руки в мусульманском жесте омовения, похрустел толстыми пальцами. - Хотели революции, освобождения, социализма, национальных прав. Зачем спрашиваешь?
- Затем, что, мне кажется, слишком рано мы ослабли духом.
- Ну зачем такое говорить? - воскликнул Джамаль. - Как-никак мы отстояли кое-что. Отстояли вот это… (Они отстояли Иранскую национальную нефтяную компанию - менее трети иранских нефтяных ресурсов.)
- Но ты взгляни. - И уже Мак-Грегор вскинул руки, указал на стеклянные стены, окружавшие их. - Разве в этом была суть наших устремлений?
- Борьба еще не кончена, - не уступал Джамаль.
- Вот именно, не кончена.
Джамаль понял.
- В таком случае я не хочу и знать, зачем ты едешь в Европу. И не говори мне.
- Не сердись, Джамаль.
Джамаль подошел к своему тикового дерева столу, выдвинул ящик и взял оттуда листок бумаги, покрытый машинописной вязью.
- Вот послушай-ка, - сказал он и прочел по-персидски: - "Сообщите, соответствует ли действительности, что один из ваших старших сотрудников, доктор Мак-Грегор, находился вместе с шеркийским курдом Затко Джелалем Заибом в момент, когда тот убил двух турецких солдат вблизи пограничной заставы Синдой. Сохраняя в тайне цель данного расследования, выясните по возможности точнее, где был и что делал доктор Мак-Грегор четырнадцатого и пятнадцатого сего месяца".
Мак-Грегора так и обдало горячим ветром погони, но он знал, что скрытничать с Джамалем не годится.
- Ты обязан ответить на это? - спросил он Джамаля.
- Что скажешь, то я им и напишу. Но зачем ты впутался? Зачем тебе курды, хабиби?
- Курды ли, другие ли… - сказал Мак-Грегор. - Последние лет десять мы все ждем, что вот случится некое таинственное и своевременное чудо и все переменит. Но чуда не произошло. Ничего не случилось.
- А что может случиться? - вскинул плечами Джамаль.
- Не знаю, но должно же где-то начаться снова.
- Пусть так, пусть так. Но я перс, и для меня всякий курд, где бы он ни был, - это бич и наказание. Пусть получают все. Все, что хотят. Но, ради бога, не связывай себя с ними.
- Не тревожься, - сказал Мак-Грегор. - Я буду осторожен.
- Ты говоришь успокоительные слова, - возразил разгоряченно Джамаль, - и вид при этом у тебя такой английский. Но ты пугаешь меня своей примитивной решимостью.
- Вот и уволил бы меня, Джамаль, - сказал Мак-Грегор, усмехнувшись.
- Я не допущу, чтоб ты уволился, - сказал Джамаль. - У тебя есть шесть месяцев отпуска, мы тебе их задолжали. Как ты проведешь время отпуска - дело не мое, а твое личное.
- Это подход неразумный, - предостерег Мак-Грегор.
- Тебе следует меня уволить. Я как будто дал тебе достаточные основания.
- Нет. Нет. Категорически отказываюсь. Да и Кэти - как она ко всему этому относится?
- Отрицательно.
- И слава богу. Она совершенно права. Как и мне, ей это причиняет страдания - я знаю. Она никогда не согласится. Но я не допущу, чтобы ты уволился. Твое место здесь, со мной. Нас много лет морочили, обманывали, игнорировали, ущемляли, но в нынешнем году состоится большая конференция по нефтяным ресурсам, и, думаю, наконец-то мы займем подобающее нам положение.
- Кэти хочет, чтобы я навсегда уехал из Ирана.
- Э-э… это она просто так. Вот я поговорю с ней. Ты не можешь покинуть нас сейчас. Как раз когда нас начинают хвалить и признавать. Теперь тебя у нас ждет нечто значительное, я уверен. Да и что ты станешь делать в другом месте?
- Не знаю. Собственно, не знаю даже, что будет по приезде в Европу.
- Тогда не надо больше об этом. Поезжай. Бери отпуск, и пусть будет, что будет. А затем возвращайся. Но только будь поосторожней - я ведь знаю курдские повадки.
Мак-Грегор хотел сказать что-то, замялся.
- Нет. Нет, - произнес Джамаль, вертя рубиновый перстень на мизинце. - Пожалуйста, не объясняй мне ничего. Не вынуждай к поспешным действиям, прошу тебя. Просто оставим все как есть. - И он горячо взмахнул обеими руками, рубя воздух.
- Хорошо, - сказал Мак-Грегор и встал.
Джамаль поскорей проводил его к дверям, чтобы ничего больше не было ни сказано, ни решено.
- И когда же ты в путь? - спросил на прощанье Джамаль.
- Откладывать не буду.
Джамаль махнул толстыми пальцами, прикрыл веками черные глаза, сказал: "Пусть так. Пусть так. Я все устрою" - и затворил за Мак-Грегором дверь.
Мак-Грегор вернулся в свой кабинет. Там ждала его Кэти, чтобы ехать с ним домой. Он запер новый немецкий сейф с документами, сунул свернутые трубкой карты в отведенные им длинные черные пластиковые гнезда, выключил свет, закрыл дверь на ключ и вслед за Кэти пошел коридорами к выходу, к автомобильной стоянке.
Была предвечерняя тегеранская пора, час "пик", и Кэти молча вела машину в потоке транспорта. Мак-Грегор смотрел, как стертый в пыль конский навоз сухой поземкой метет, завихряясь, по мостовой. Впереди то и дело такси "пежо" (персы называют их "сосущие время") круто сворачивали из заторов, чтобы попасть в новые заторы.
- Ненавижу этих дураков таксистов с их петляньем - сердито проговорила Кэти. Затем спросила, что он сказал Джамалю.
- Я сообщил, что уезжаю, и мы поговорили о политике. Но я не лгал Джамалю, - поспешил он прибавить.
- Но сказал же ты ему что-нибудь?
- Очень мало. Об остальном он догадался.
Еще одно такси свернуло перед самым носом у машины, и Кэти зло сказала:
- И догадался, что ты убил двух турок? - И тут же, шумно вздохнув, произнесла: - О, черт! Не то сказала. Извини.
Мак-Грегор промолчал.
Кэти нажала на клаксон.
- Не сжимай ты зубы, не отмалчивайся, - сказала она. - Ну, сорвалась у меня с языка глупость. Что он тебе все же сказал?
- Ничего особенного. Но он знает про тех турок. К нему пришел запрос из армейской или политической разведки. Я даже предложил уволиться, но он не стал и слушать.
- Дельное предложение, нечего сказать.
Кэти вела машину умело, сосредоточенно. Но у очередного светофора она нетерпеливо хлопнула ладонями по баранке руля, сказала:
- Что же. Придется мне, видимо, смириться с этим. - И, воздев руки к небу: - Но бог ты мой! Курды - в Европе!
- В Европе не курды, - поправил он как мог шутливей, - а их деньги.
- А за деньгами последует насилие, - сказала она мрачно. - Ну и как же ты собираешься искать эти деньги?
- Не знаю.
- Хочешь, я возьмусь за это?
- Нет, не хочу.
Кэти подала машину вперед шага на три.
- Ты все станешь делать не так, - сказала она. - Ты пойдешь открытый, невинный и чистый - как ягненок под нож. Если ты способен мыслить здраво, то дашь мне использовать все рычаги и связи, какими располагаем мы: моя родня…
- Нет, - перебил он.
- …мои друзья, - продолжала она, - все их влияние. Со своей скромностью ты мало чего добьешься.
- Я хочу сам и по-своему.
- Что ж, - сказала она. - Изволь. Все что угодно, только бы вырвать тебя отсюда.
Он не проронил больше ни слова, не желая, чтобы Кэти своей английской бессознательно-презрительной иронией сбила его с принятых решений. Ему хотелось напоследок еще раз раствориться в атмосфере старых тегеранских улочек. Это ведь были лучшие минуты дня. Каждый раз, когда он ехал вот так с работы, ему казалось, что голые вершины Эльбурса скользят к нему в вечерней пыльной дымке, замыкая собой день, обволакивая мозг мглой тускло освещенного города. Порой мелькала болезненная мысль, что там, в лиловых горах, ему и суждено, наверно, умереть. Но всерьез он этому не верил.
Большой "мерседес", следуя примеру такси, свернул прямо перед их машиной, и Кэти простонала:
- О господи! И все, и все петляют. Как я рада буду распроститься с этим идиотским восточным анархическим сумбуром.