- Шаг назад - или ты хочешь, чтобы сапог Римской империи обрушился на твой затылок?
Телохранитель резво шагнул в строй.
Римлянин осклабился, точно хрумкающий яблоком мул: его совершенно не волновало, что грек ударил лицом в грязь.
- Так что, Кастор, верно ли я тебя понял? Тебе нужно больше римских рабов, чтобы закончить строительство? Или же правда то, что люди о греках болтают: бичевать мальчиков для них - развлечение, а не наказание?
Поднимаясь на ноги, грек отхаркивался пылью.
- Алфей, тех рабов, что у меня есть, тебе хватит? - Он повернулся к отцу с мольбою во взгляде.
Отец, кажется, попал между двух зол и никак не мог решить, какое из них меньше.
- Вероятно, - наконец выдавил он.
- Вот и славно, - сказал Юстус. - Я рассчитываю получить премию за те сверхурочные, что им приходится на тебя работать. Продолжайте.
Юстус прошелся по стройплощадке, не обращая ни малейшего внимания на то, что все не сводят с него глаз. Перед нами с Джошем он остановился.
- Лепрозная банка верблюжьих соплей, значит? - вполголоса переспросил он.
- Древнееврейское благословение, - отважился я.
- Вам, ребятки, самое место в горах, с другими мятежниками. - И римлянин хохотнул, взъерошил нам волосы и ушел.
В тот вечер - по пути домой в Назарет - закат снова красил холмы розовым. Помимо того, что Джоша вымотала работа, он, казалось, был раздосадован происшествием.
- А ты это знал - что нельзя ничего на песке строить?
- Конечно. Отец про это уже давно твердит. То есть строить, конечно, можно, только все развалится.
Джошуа задумчиво кивнул:
- А на почве? На простой земле? На ней можно?
- Лучше всего на камне. Но и утрамбованная грязь, наверное, сойдет.
- Надо будет запомнить.
В те дни, начав работать у отца, с Мэгги мы виделись редко. Я поймал себя на том, что с нетерпением жду Шабата, когда мы пойдем в синагогу и я смогу потусоваться снаружи, с женщинами, пока мужчины внутри будут слушать Тору или диспуты фарисеев. Только так я смогу поговорить с Мэгги без Джошуа: хоть он и презирал фарисеев уже тогда, но понимал, что у них можно чему-то научиться, а потому собирался весь Шабат просидеть в синагоге. Мне до сих пор не дает покоя мысль: не было ли то время, украдкой проведенное с Мэгги, какой-то изменой Джошу. Но позже, когда я об этом спросил, он ответил:
- Господь не прочь извинить тебе грех того, что ты - дитя человеческое, однако ты и сам должен прощать себя за то, что некогда был ребенком.
- Наверно, так и надо.
- Конечно, так и надо, я ведь сын Божий, балбес. А кроме того, Мэгги ведь все равно хотелось только обо мне говорить, правда?
- Не всегда, - соврал я.
В Шабат перед убийством я наткнулся на Мэгги у синагоги - она сидела в одиночестве под финиковой пальмой. Я подгреб к ней поболтать, но почему-то не мог оторвать взгляда от собственных ног. Я знал, что стоит мне заглянуть в ее глаза - и я забуду, что хотел сказать, поэтому смотрел на нее лишь урывками: так смотрят на солнце в жаркий день, как бы проверяя, на месте ли источник духоты.
- Где Джошуа? - Таковы, разумеется, были первые ее слова.
- С мужчинами учится.
Ответ, похоже, ее несколько разочаровал, но спустя секунду ее лицо посветлело.
- Как ваша работа?
- Трудно. Играть мне нравилось больше.
- А на что Сефорис похож? На Иерусалим?
- Нет, поменьше. Но римлян тоже много. - Римлян она уже видела. Нужно было чем-то ее поразить. - И еще там куча кумиров - статуй разных людей.
Мэгги прикрыла рот ладошкой и хихикнула.
- В самом деле, статуи? Я бы хотела посмотреть.
- Так пойдем с нами. Выходим завтра утром, очень рано, пока никто не проснулся.
- Не могу. Что я маме скажу?
- Скажи, что идешь в Сефорис с Мессией и его корешем.
Она распахнула глаза, и я быстро отвел взгляд, чтобы не поддаться чарам.
- Нельзя так говорить, Шмяк.
- Я видел ангела.
- Ты же сам говорил, что об этом нельзя рассказывать.
- Я пошутил. Скажи маме, что я нашел пчелиный рой и позвал тебя собирать мед, пока пчелы с утра на холоде еще сонные. Сегодня полнолуние, все будет хорошо видно. Может, и поверит.
- Может, только она же поймет, что я солгала, если я меду домой не принесу.
- Тогда скажешь ей, что это оказалось осиное гнездо. Она все равно считает нас с Джошем придурками, правда?
- Джоша она считает малость тронутым, а вот тебя - да, тебя она считает придурком.
- Вот видишь, мой план действует. Ибо сказано: "Если мудрец всегда кажется глупцом, его промахи никого не разочаруют, а успехи - приятный сюрприз".
Мэгги шлепнула меня по ноге:
- Нигде такое не сказано.
- Сказано-сказано. Имбецилы, глава три, стих семь.
- Нет никакой Книги Имбецилов.
- Тогда, может, Ишакий четыре-пять?
- Ты это сам придумал.
- Пошли с нами, а в Назарет вернешься еще до того, как надо будет за водой утром идти.
- Зачем так рано? Что вы там задумали?
- Будем делать обрезание Аполлону.
Она ничего на это не сказала - лишь посмотрела так, будто у меня на лбу огненными буквами отпечаталось: "Врун".
- Это не я придумал, - сказал я. - Это все Джошуа.
- Тогда пойду, - сказала она.
Глава 5
Аллилуйя, получилось. Я наконец заставил ангела выйти из номера. Все было так.
Разиил позвонил портье и распорядился прислать в номер Хесуса. Через несколько минут наш друг-латинос стоял навытяжку возле ангельского ложа.
- Скажи ему, что мне нужен "Дайджест мыльных опер", - велел Разиил.
Я перевел на испанский:
- Добрый день, Хесус. Как ты сегодня поживаешь?
- Я поживаю хорошо, сэр, а вы?
- Лучше некуда, особенно если учесть, что вот этот человек держит меня тут заложником.
- Вели ему поторопиться, - сказал Разиил.
- Он что - по-испански не понимает? - спросил Хесус.
- Ни бельмеса, но если ты вдруг заговоришь на иврите, мне каюк.
- Вы в самом деле заложник? А я все думаю, почему вы из номера никуда не выходите. Может, полицию вызвать?
- Это не обязательно, но прошу тебя: покачай головой, как будто извиняешься.
- Чего так долго? - спросил Разиил. - Дай ему денег и пусть идет.
- Он говорит, что ему не позволено покупать для тебя печатные издания, но он может показать тебе дорогу туда, где ты их сам сможешь приобрести.
- Это курам на смех. Он слуга или кто? Пусть делает, как я сказал.
- Господи, Хесус, теперь он спрашивает, не желаешь ли ты испытать на себе всю мощь его мужской наготы.
- Он что, спятил? У меня жена и двое детей.
- К сожалению, спятил. Покажи ему, пожалуйста, что тебя его предложение оскорбило до глубины души, и в знак этого плюнь в него и выскочи из комнаты.
- Ну, я не знаю, сэр, все-таки плеваться в гостей…
Я протянул ему пачку банкнот: он уже научил меня, каким должен быть размер чистосердечной благодарности в этой стране.
- Прошу тебя - ему это лишь пойдет на пользу.
- Будет исполнено, мистер Шмяк. - И Хесус запустил впечатляющий харчок, который приземлился на грудь ангельского халата, где разлетелся брызгами и потек струйками.
Разиил вскочил на ноги.
- Хорошая работа, Хесус, теперь выругайся.
- Хуедрочка!
- По-испански, пожалуйста.
- Извините, я хвастался своим английским. Я знаю много неприличных слов.
- Молодец, но все равно будь добр - по-испански.
- Pendejo!
- Великолепно, теперь выскакивай из комнаты.
Хесус развернулся и с неистовым топотом вылетел за дверь, которой громко за собою хлопнул.
- Он в меня плюнул? - Разиил никак не мог поверить своим глазам. - В Ангела Божия? И он в меня плюнул?
- Да, потому что ты его оскорбил.
- Он назвал меня хуедрочкой. Я слышал.
- В его культуре, Разиил, смертельное оскорбление - просить кого-то купить тебе "Дайджест мыльных опер". Нам еще повезет, если он в следующий раз согласится принести нам пиццу.
- Но я хочу "Дайджест мыльных опер".
- Он сказал, что его можно купить в киоске на улице. Хочешь, я схожу?
- Придержи коней, апостол, знаю я твои штучки. Сам куплю. Ты сиди тут.
- Тебе же, наверно, деньги понадобятся? - И я протянул ему несколько купюр.
- Если выйдешь из номера, я отыщу тебя в тот же миг. Тебе это известно?
- Абсолютно.
- От меня не скроешься.
- Даже не мечтаю. Давай быстрей. Он как-то боком прошаркал к двери.
- И не пытайся от меня запираться, я возьму с собой ключ. Не то чтобы он мне требовался - я же все-таки Ангел Божий.
- А также хуедрочка.
- Я даже не знаю, что это такое.
- Иди, иди, иди, - вытолкал его я. - Бог в помощь, Разиил.
- Пока меня не будет, пиши евангелие.
- Будь спок. - Я захлопнул дверь у него перед носом и накинул на нее крючок.
К тому моменту Разиил отсмотрел несколько сотен часов американского телевидения. Мог бы и заметить, что, выходя на улицу, люди надевают обувь.
Как я и подозревал, книга - Писание, однако на этаком цветистом английском, языке, коим я пользуюсь теперь. Перевод Торы и Пророков с иврита иногда кривоват, но первая часть все равно похожа на нашу Книгу. Поразительный все-таки язык - английский. Столько слов. В наше время их было гораздо меньше - от силы сотня, мы пользовались ими все время, и тридцать служили синонимами "вины". А в этом языке можно богохульствовать часами и ни разу не повториться. Целые стаи, косяки и стада слов. Потому я и должен рассказывать историю Джошуа на этом языке.
Я спрятал книгу в ванной, чтобы можно было запираться там и читать, пока ангел сидит в комнате. У меня мало времени на чтение той части, которая называется "Новый Завет", но совершенно очевидно - это история жизни Джошуа. Или какие-то эпизоды.
Изучу ее позже, а пока - продолжаем истинную повесть.
Наверное, стоило хорошенько прикинуть, что именно мы собираемся натворить, а уж потом приглашать Мэгги. То есть имеется же, наверное, какая-то разница, кому делать обрезание - младенцу восьми дней от роду (такое она уже видела) или десятифутовой статуе греческого бога.
- Мама родная, какой, э-э… внушительный, - вымолвила Мэгги, разглядывая снизу мраморный член.
- Кумир, кумир, - прошептал Джошуа. Даже в темноте я видел, что он покраснел.
- Начали, - скомандовал я и вытащил из узелка зубило.
Джошуа обернул молоток в мягкую кожу, чтоб глуше стучало. Вокруг нас спал Сефорис, и тишину время от времени пронзало лишь овечье блеянье. Огонь вечерних очагов давно распался на уголья, туча пыли, что обволакивала весь город днем, улеглась, и ночь стояла ясная и тихая. То и дело я втягивал в себя аромат сандала, витавший вокруг Мэгги, и мысли мои путались. Смешно, какие вещи помнишь до сих пор.
Мы нашли лохань и перевернули ее, чтобы Джошуа залез повыше. Он подвел лезвие зубила к крайней плоти Аполлона и слегка пристукнул молотком. Отскочила чешуйка мрамора.
- Шарахни получше, - посоветовал я.
- Не могу, громко будет.
- Не будет, кожа все приглушит.
- Но тогда весь конец отвалится.
- Ему и так слишком много, - сказала Мэгги, и мы обернулись к ней, раскрыв рты. - Наверное, - быстро добавила она. - Мне кажется. Что я в этом понимаю? Я всего лишь девочка. Чуете запах, парни?
Римлянина мы унюхали, не успев услышать, а услышали, не успев увидеть. Этот народ перед омовением мазался оливковым маслом, поэтому с попутным ветром и в жаркий день от римлянина несло за тридцать шагов. От оливкового масла, которым они мылись, и чеснока с сухой анчоусной пастой, которую лопали с ячменными лепешками, легионы на марше воняли, как целый десант из пиццерии. Если б у них в то время, конечно, были пиццы - но пиццу еще не изобрели.
Джошуа поспешно взмахнул молотком, зубило скользнуло, и аккуратно отчиканный агрегат Аполлона с глухим стуком рухнул в пыль.
- Ой, блин, - сказал Спаситель.
- Ш-ш-ш, - зашипел я.
Мы услышали, как по камням шкрябают римские сапоги. Джош соскочил с лохани и панически заозирался, куда бы спрятаться. Стены греческой бани вокруг статуи уже почти достроили, поэтому спасаться оставалось только через выход, но его уже перегораживал римский солдат.
- Эй, а вы тут что делаете?
Мы окаменели, как сам Аполлон. Но в солдате я узнал того легионера, что подходил к Юстусу в наш первый день на работе в Сефорисе.
- Господин, это мы - Шмяк и Джошуа, помнишь? Парнишка с лепешек?
Солдат вгляделся в темноту, сжимая рукоять короткого меча, уже наполовину вынутого из ножен. Узнав Джошуа, он несколько расслабился:
- Что вы здесь делаете в такую рань? Тут пока никому быть не полагается.
Вдруг солдат резко дернулся назад, упал, и на него навалилась темная фигура. Лезвие блеснуло, вонзаясь в римскую грудь. Мэгги завопила, и фигура повернулась к нам. Я ринулся к выходу.
- Стоять, - прошипел убийца.
Я замер. Мэгги обхватила меня руками и уткнулась лицом в мою рубаху. Я весь затрепетал. Солдат немного побулькал, но остался лежать неподвижно. Джошуа шагнул было к убийце, но я рукой преградил ему путь.
- Это неправильно. - Джошуа едва не плакал. - Ты не прав, что убил этого человека.
Убийца поднес окровавленный клинок к своему лицу и ухмыльнулся.
- Разве не сказано, что Моисей стал пророком, лишь убив египетского надсмотрщика? Нет господина, кроме Господа!
- Сикарии, - догадался я.
- Правильно, мальчик, сикарии. Мессия явится освободить нас, лишь когда вымрут все римляне. Прикончив этого тирана, я служу Господу.
- Ты служишь злу, - сказал Джошуа. - Мессия не требовал крови этого римлянина.
Нацелившись клинком, фанатик двинулся к Джошу. Мы с Мэгги отскочили, но Джошуа не отступил ни на пядь. Убийца схватил его за рубаху и притянул к себе:
- Что ты в этом понимаешь, сопляк?
Под луной высветилось лицо убийцы, и Мэгги ахнула:
- Иеремия!
Глаза ее расширились - даже не знаю, от страха или признания. Убийца отпустил Джошуа и потянулся к Мэгги. Я отдернул ее подальше.
- Мария? - Из голоса его исчезла злоба. - Малышка Мария?
Мэгги ничего не ответила, но плечи ее дрогнули, и я услышал всхлип.
- Не говори никому, - вымолвил убийца. Голос его звучал так, будто он в трансе. Он попятился и остановился над мертвым солдатом. - Нет господина, кроме Господа. - Он повернулся и выскочил в ночную темь.
Джошуа возложил руку на голову Мэгги, и та немедленно успокоилась.
- Иеремия - брат моего отца, - сказала она.
Прежде чем двинуться дальше, вам следует узнать про сикариев, а чтобы узнать про них, вы должны знать про Иродов. Вот, получите.
Незадолго до того, как мы с Джошуа познакомились, умер царь Ирод Великий, больше сорока лет правивший Израилем (под римлянами). Фактически именно смерть Ирода подвигла Иосифа вернуться с семейством в Назарет из Египта, но это уже другая история. Вам нужно запомнить только Ирода.
"Великим" Ирода звали не потому, что он был любимым правителем. В действительности Ирод Великий был жирным параноиком, тираном-сифилитиком, он извел тысячи евреев, включая собственную жену и кучу сыновей. "Великим" Ирода называли потому, что он строил. Разные потрясающие штуки: крепости, дворцы, театры, гавани - даже целый город Кесарию, держа в уме идеальный римский город. Для еврейского народа, который Ирода ненавидел, он сделал одно - перестроил Храм Соломона на горе Мориа, центр нашей веры. Когда И. В. откинулся, римляне разделили царство между тремя его сыновьями: Иродом Архелаем, Иродом Филиппом и Иродом Антипой. Это Антипа в конечном итоге вынес приговор Иоанну Крестителю и сдал Джошуа Пилату. Антипа, сопливая ты хуедрочка (ах, если бы в те времена у нас было такое слово!). Именно из-за его жабского пресмыкательства перед римлянами банды еврейских бунтовщиков сотнями восставали и уходили в горы. Римляне называли всех этих повстанцев зилотами, как будто не только методы, но и цели их были едины. На деле же они были разрозненны, как сами еврейские селяне. Одна из таких банд - выходцы из Галилеи - называла себя сикариями. Римское владычество их не удовлетворяло, и они демонстрировали свое недовольство, убивая римских солдат и чиновников. Численно далеко не самая большая группа зилотов, зато самая активная. Никто не знал, откуда они приходят и куда уходят, кого-нибудь убив, но всякий раз, когда они наносили удар, римляне изо всех сил превращали нашу жизнь в ад - только бы мы выдали им убийц. А если зилот им в лапы все-таки попадался, они не просто распинали вожака банды - они распинали всю банду, их семьи и всех, кого подозревали в содействии. Не раз мы видели, что вся дорога из Сефориса уставлена крестами с трупами. Трупами моих собратьев.
Мы бежали по спящему городу и остановились, только выскочив за врата Венеры, где задыхаясь повалились наземь.
- Надо отвести Мэгги домой и вернуться на работу, - сказал Джошуа.
- Можете остаться, - сказала Мэгги. - Я и сама дойду.
- Нет, нам всем нужно. - Джошуа развел руки, и мы увидели на его рубахе кровавые отпечатки пятерней убийцы. - Мне нужно это отстирать, пока никто не увидел.
- А ты разве не можешь заставить их исчезнуть? - спросила Мэгги. - Это же просто пятна. Мессия ведь может обычное пятно вывести.
- Не говори гадостей, - сказал я. - У него мессианские дела еще не очень хорошо получаются. В конце концов, там же твой дядюшка был…
Мэгги подскочила:
- А ты зато придумал эту дурацкую шутку…
- Стойте! - скомандовал Джошуа, вытянув руку и словно осыпая нас молчанием. - Без Мэгги нас бы уже не было в живых. А может, мы по-прежнему в опасности - если сикарии поймут, что осталось три свидетеля.
Через час Мэгги уже спокойно сидела дома, а Джошуа вылезал из купальни за синагогой - вся одежда мокрая, с волос текут ручьи. (У многих из нас дома имелись такие миквы, а у Иерусалимского храма их были сотни: каменные бассейны, с двух сторон в них вели ступеньки, чтобы с одной стороны можно было зайти и погрузиться с головой, а после ритуального омовения выйти на другой край. По Закону любой контакт с кровью требовал очищения. Джошуа счел, что это хорошая возможность и пятна с рубахи отстирать.)
- Холодно. - Джош весь дрожал и скакал с одной ноги на другую, как по раскаленным угольям. - Очень холодно.
(Над купальнями строили каменные беседки, чтобы на воду не попадали прямые лучи солнца, поэтому вода никогда не прогревалась. А испаряясь в сухом галилейском воздухе, остывала еще сильнее.)
- Может, ко мне зайдем? Мама уже развела огонь, завтрак готовит, хоть согреешься.
Он выжал подол рубахи, и вода потекла ему по ногам.
- И что я ей скажу?