* * *
Они пришли забрать своё сокровище. "Оно наше, – говорили они, – вы не имели права забирать его! Он должен был отдать его нам!"
Друзей связали, посадили в автомобиль и повезли куда-то в неизвестном направлении. Потом выволокли из машины и бросили в тёмный вонючий подвал с крысами. Потекли долгие дни и ночи. Их морили голодом, несколько раз допрашивали и жестоко избивали. Самое ужасное заключалось в том, что бандиты были абсолютно уверены: Григорий с Борисом украли у них какие-то ценности и не хотят их возвращать.
– Странно это всё! Почему они нам не верят? – задумчиво проговорил Гриша, когда они остались одни. – Неужели думают, что мы из-за каких-то денег будем сидеть здесь вечно? Да и кто им мог сказать, что мы что-то прячем? Кому нужно было играть с нами такую злую шутку? Я думал, что у меня нет врагов, может, ты кому-то насолил?
– Может, и насолил, – протянул Борис, – но дело не в этом! Я тут думал-думал, и вдруг понял: это всё он, это всё отец Пётр подстроил! Его рук дело!
– Да ты что, с ума сошёл? Зачем ему было так над нами издеваться?
– Не знаю. Но кроме него некому! Я тут в темноте много о чём думал. Жизнь всю пересмотрел свою. Может, для этого он всё и устроил. А может, чтобы мы о нём не забывали, чтоб молились ему, как он апостолу!
– Всё равно, я не могу понять, какое отношение могут иметь эти ублюдки к нашему отцу? Добрее и мягче человека я никогда не знал, а тут такое…
– Ну, насчёт мягкости, по-моему, ты не совсем прав! Знаешь, иногда, если по-настоящему любишь человека, приходится ему и боль причинять, и весьма жёстким с ним быть! В другой раз надо силой человека от пропасти оттащить, а не сюсюкаться с ним. Так что мягкость мягкости рознь!
– Да ты прям философом стал, как я погляжу! – не без иронии сказал Гриша, но, подумав, добавил:
– В общем, может, ты и прав! Хотя непонятно, как и зачем он всё это устроил. В любом случае, помолиться ему не помешало бы. А то я из-за всей этой передряги совсем о нём позабыл…
Попросив у отца Петра помощи и вразумления, обессилившие и вымотанные, оба наконец уснули. Во сне они вновь оказались в бывшей келье старца. Он, ещё живой, говорил им какие-то хорошие слова. Что-то вроде: "Женщина, когда раждает, терпит скорбь… Терпите, дети мои, ибо претерпевый до конца, той спасен будет, и любовь Божия да пребудет с вами вовеки! Молитесь за меня усердно!"
* * *
Когда пришли они, монах был готов. Ему нечего было больше терять. Он умер уже тогда, когда решил служить Христу, а теперь это был лишь последний, заключительный аккорд. Он желал одного – прославить своего Отца Небесного! Ибо жизнь для него была – Христос, а смерть – приобретение! Это был акт свободной воли, дар ответной любви, апофеоз всей его жизни и борьбы с самим собой. Много лет он лелеял мечту хоть в малой степени искупить своё страшное преступление – убийство человека, и теперь время наконец настало.
Он не боялся, так как знал, что Христос освятил Собою весь наш путь, в том числе и смерть. На Голгофу мы идём уже не одни, а с Ним, на кресте страданий Он висит рядом с нами, и ни один человек в мире уже не может воскликнуть: "Боже мой, Боже мой, зачем Ты меня оставил?!"
Монаху было уже не важно, кто они такие, и чего от него хотят. Он радовался, молился, благодарил. Вспоминал апостола Петра и всё, что тот перенёс ради любимого Господа. Старец готов был благословлять бившую его руку, ведь за этой рукой он видел Христа. Не вред, а огромное благодеяние оказывали ему те, кто терзал его плоть. И тут он услышал глас, долетевший до него оттуда, из глубины веков: "Свершилось!" Душа его затрепетала от восторга и готова была сорваться и полететь на зов, но он знал: время ещё не пришло, ещё не все дела закончены здесь, на Земле. Сознание покинуло его, но дух, пламенеющий любовью, не переставал молиться Богу!
* * *
Легко пойти на муку, если знаешь, что скоро ей настанет конец, и тебя ждёт несказанное блаженство. Но если срок не определён, если боль поглощает всего тебя и не отпускает ни на минуту? Да, он сам, добровольно пошёл на всё это, но знал ли он, что именно его ожидает? А главное, неизвестно, когда придёт освобождение! Он даже не может просто, по-человечески, облегчить свою боль слезами, пожаловаться, поплакаться в жилетку. Те, кто находится сейчас рядом с ним, ещё более слабы, чем он сам. Это ему надо их жалеть и успокаивать, а не наоборот. Зачем прибавлять им ещё больше скорби и увеличивать их отчаяние? Нет, ему надо сдерживать свои чувства ради них, а иначе бессмысленным окажется всё то, что он сделал! Лишь одному человеку может он теперь излить своё горе, лишь один человек поймёт его и не осудит. Ведь святой Пётр всегда был рядом с ним, всегда утешал и ободрял его. "Он и сам много страдал в жизни и наверняка поймёт мою боль!" – думал старец, прижимая к груди иконку апостола Петра.
– Отче, ты знаешь мою душу, знаешь, что я ничего от тебя не скрывал! Скажи, почему Господь так долго не забирает меня? Чего Он ещё хочет от меня, ведь я уже всё Ему отдал?
– Возлюбленные! Огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного, но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете!
– Но почему милосердный Бог так мучает тех, кто предан Ему до последней капли крови?
– Потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: "Авва, Отче!" Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божии. А если дети, то и наследники, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться. Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас.
– Теперь я знаю, для чего Господь послал мне эту боль! Ведь я, даже лёжа на смертном одре, не могу перестать жалеть себя и принять посылаемые мне страдания как особую милость Божию!
Бог наш – Бог ревнитель. Он хочет, чтобы мы всецело принадлежали Ему, чтобы доверяли Ему полностью, вне зависимости от того, понимаем мы причины Его действий или нет. Но выбор наш должен быть свободным. Поэтому иногда Господь отнимает от нас Свою любящую руку, отдавая нас на время во власть сатаны, чтобы испытать наше желание быть с Ним. Мир тогда кажется бессмысленным и ужасным. Больше того, мы чувствуем себя пригвождёнными к этому страшному миру, связанными с ним теснейшими узами. Мы не можем даже пошевелиться, не можем сами освободиться от пут греха. В такие моменты как никогда ясно осознаёшь, насколько человек беспомощен и мал. И перестаёшь считать себя богом…
Но выход есть – надо разглядеть за тьмой и хаосом этого мира настоящего Бога, который может освободить нас, поверить в Него даже тогда, когда кажется, что Его нет. Если в эту страшную минуту перестать рассчитывать на свои слабые силы, довериться единственному истинному Творцу и Промыслителю, воскликнуть: "Да будет мне по слову Твоему!", – то пелена упадёт с глаз, и Господь вновь воцарится в душе. Это – последнее, решающее испытание, выдержав которое, мы становимся истинными Чадами Божиими. В огне страданий сгорает ветхий наш человек, а воскресает новая тварь. Бог не мстит нам, не забывает нас, не обижается на нас – Бог не изменяется. Поэтому наши скорби – это очищающий огонь Божественной любви. Болью Господь приобщает нас Себе, делает свободными, лёгкими, независимыми от всего земного и готовыми к вступлению в Вечность!
"Какое это счастье, что я могу страдать вместе с Тобой, за Тебя и ради Тебя! Нет, ни за какие сокровища мира не откажусь я теперь от этой скорби – от этой радости! Лишь одного теперь прошу у Тебя, Господи, – даровать мне смирение, терпение и веру!" – шептал монах и радостно, по-детски улыбался.
Есть в мире одна великая тайна, которая открывается далеко не всем. Многие сильные и могущественные люди не знают её, и лишь тем, кто ищет истину, она сама летит в руки. Немощный умирающий старик смог открыть потайную дверцу и обрёл власть над собой и миром. У него был ключик – он понял, как надо относиться ко всему, что с ним происходит. Он стал видеть во всём Промысел Божий и поверил, что приемлет достойное по делам своим. И он возблагодарил Господа и со смирением принял чашу страданий из рук Его. Он не просил Бога, чтобы Тот избавил его от скорби и муки. Он хотел одного: умереть для мира и жить со Христом. Он искал Царствия Божия и обрёл счастье и покой. И радость затмила собою боль, и все скорби прошли, точно их и не было. Ведь все они нужны лишь до тех пор, пока человек не смирится, не перестанет считать себя праведником. Тогда Господь исполнит любое его желание, ведь Он прежде нас знает, чего мы хотим!
* * *
С лёгким сердцем, без забот и тревог входил монах во врата смерти, чтобы за ними обрести Жизнь. Святой Пётр практически не отходил от постели больного. Он держал умирающего за руку, шептал утешительные слова, поддерживал, как только мог. Они стали близки как никогда, понимали друг друга без слов, говорили порой одними глазами. Раньше монах мог неделями и даже месяцами обходиться без своего духовника, часто вообще забывал о нём. Теперь же он и минуты не мог прожить без его ясного взора, без этого, так полюбившегося ему лица. Когда боль становилась особенно сильной и сковывала язык, он, как дитя, склонял голову на грудь к отцу и тихо плакал, не скрывая перед ним своего бессилия и немощи. И тогда телесное страдание отступало на второй план, и в сердце просыпалась такая любовь и нежность, каких монах никогда не чувствовал раньше. И он молился за весь мир, за всех несчастных и незнающих Бога, за всех, лишивших себя любви и радости. Два старца, таких похожих, но и таких разных, соединённых любовью во Христе Иисусе, единым сердцем и едиными устами возносили свою хвалу Творцу. Как это было прекрасно и величественно! Вся вселенная радостно вторила их молитве. И ни в чём им не было отказа от любимого ими Господа! Все преграды рухнули, земля и небо соединились в едином порыве, в единой Церкви, в едином Боге. Плоть умирала, а дух торжествовал. И в эту минуту ликования монах вдруг как никогда остро осознал свою нищету и наготу, ущербность души без Бога, неспособность самому достичь полноты и счастья. И он возжаждал и взалкал так, как никогда прежде! Он устремился к Богу со всей силой своей ненасытной любви, пал пред Ним на колени, смиряясь под руку Его, отказался от себя и предоставил всё Ему, Благому Судии. Совершенно обнажённым входил монах во врата смерти, не держась больше ни за что земное, даже за свою праведность. Но невидимые руки обняли его, облачили в сверкающие одежды, осыпали драгоценностями и напоили вином радости. Он стоял пред престолом Божиим уже без страха, с горящим любовью сердцем. Он наконец-то понял слова, сказанные когда-то Сыном Человеческим: "И возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас; и в тот день вы не спросите Меня ни о чём".
От переполнявшего его счастья, монах не сразу заметил двенадцать других престолов, стоящих рядом с троном Христа. Один из сидящих на них вдруг поднялся и подошёл к монаху. Это был он – его духовник, апостол Пётр. Они поглядели друг другу в глаза и засмеялись, как заговорщики, как старые боевые товарищи, сообща празднующие свою победу. "Наконец-то мы вместе!" – сказал монах, с любовью смотря на своего тёзку. "Ну, нечего нам тут с тобой рассиживаться! Нас многие ждут! А ну вперёд, айда на работу! Тебе там двое ребят с Земли что-то кричат. Помочь им надо!" – с озорной улыбкой подмигнул другу апостол.
* * *
Тут молодые люди проснулись. Сон был такой яркий, словно они перенеслись туда и были незримыми свидетелями всего происходящего. Более того, им казалось, что они и всегда знали то же, что сейчас, просто не хотели в это верить и задвигали всё куда-то в глубь своей души.
Не сговариваясь, они стали с жадностью и ненасытностью молиться Богу и отцу Петру. Они молились друг за друга, за своих мучителей, за труждающихся и обременённых, за всех людей и всю тварь. Ведь любящая Господа душа хочет молиться даже о врагах спасения. И тогда все преграды рухнули, Церковь Торжествующая и Церковь Воинствующая соединились, и Сам Христос стал посреди них.
А когда в сырой подвал вошли они, всё вдруг разом изменилось в восприятии братьев. Мир перевернулся, и их взору открылась удивительная картина. Всё вокруг пронизывали лучи света. Эти лучи были живые – они струились, пульсировали, переплетались в какой-то сказочный прекрасный узор. Не было больше ни подвала, ни бандитов, ни боли и страдания. Счастье и радость царили вокруг и окутывали друзей, словно волшебное покрывало. То, что казалось им раньше бандитами, обратилось в светящиеся шары, которые цепочкой взмыли в небо. Да и сами Григорий с Борисом стали другими: более лёгкими, светлыми, воздушными. Они даже не могли понять, в теле они сейчас находятся или нет. Да это было и не важно, главное, что они теперь вместе с отцом Петром были в теле Христовом!
– Это всё он! Это всё наш отец! – умилённо шептал Борис.
– Значит, не зря! Значит, всё не зря! – восторженно восклицал Григорий.
* * *
Потом пришли какие-то люди. Развязали их, повели куда-то, стали поить чаем и укутывать в одеяла, что-то спрашивали, галдели. Только Григорий с Борисом почему-то молчали, смотрели друг на друга и улыбались. Когда их оставили одних, Борис сказал:
– Гриш, что с нами происходит-то, может, ты знаешь?
– В Духе мы Святом сейчас, вот что! Теперь я наконец-то понял слова отца Петра о том, что значит быть в Духе Святом и молиться за весь мир!
– Я, конечно, ещё много чего не знаю, но уверен теперь в одном: я был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся!.. Слушай, брат, – после минутной паузы добавил Борис, – а давай возьмём имена Косма и Дамиан и станем странниками и бессребрениками. Пойдём по городам и весям, станем проповедовать: "приблизилось к вам Царство Небесное!" Или поедем куда-нибудь на восток: к арабам или китайцам. Будем миссионерами, будем людей в веру Христову обращать! Может, если Господь сподобит, мучениками удастся стать! Давай, а?
– Ты только не спеши. Может, мы, с Божьей помощью, и получше чего выдумаем! Главное, что отец Пётр теперь всегда будет с нами! Мы теперь никогда не расстанемся! Вот оно счастье, правда, Боря?
– Правда, Гриша!
* * *
Через несколько дней братья снова встретились в домике старца, чтобы обсудить планы на будущее. Едва войдя в дверь, Борис стал возбуждённо рассказывать:
– Гриш, ко мне тут Коля заходил – это тот самый паренёк, который мне тогда с потолка помогал спускаться, – так вот, он мне вчера притащил ещё какие-то записки нашего старца! Оказывается, он после того случая несколько раз с батюшкой встречался, и отец Пётр отдал ему эту тетрадь "на хранение" и велел до своей смерти никому её не показывать. А после похорон Коля подумал, что она нам дороже, чем ему, и при первом удобном случае передал её мне. На вот, сам посмотри, что это такое!
– Да это поучения батюшки и его стихи! – воскликнул Григорий, пролистав тетрадь. – Вот так радость! А я только вчера подумал: "Жаль, что старец никаких поучений после себя не оставил". И тут ты эту тетрадку приносишь! Прямой посылкой с неба отец Пётр нам её отправил!
– Это точно! Не забывает он там о нас! Значит, и мы о нём не должны забывать. По-моему, Гриш, он хочет, чтобы мы с тобой житие его написали. Надо опросить всех, кто его знал, собрать побольше сведений и приступать. Как ты думаешь?
Григорий немного смущённо ответил:
– Да я уже всё собрал!
– Как так, уже собрал? Когда же ты успел? – удивился Борис.
– Да я, Борь, ещё при жизни старца почти весь материал собрал. Больше того, я даже и житие успел состряпать!
– Вот так штука! А я-то надеялся, что мы вместе его писать будем! – расстроенно проговорил Борис.
– А мы и будем! Житие-то моё весьма паршивое! Я, когда его писал, ещё много чего не понимал. А после всех последних событий моё мировоззрение полностью изменилось, и теперь мне даже стыдно свои писульки тебе показывать! К тому же у меня тогда не было ни дневника отца Петра, ни его творений. Так что работа нам предстоит немалая!
– Ну уж ладно, не скромничай! Я думаю, что твои писульки нам тоже пригодятся. Подредактируем кой-чего, вставим в конце поучения батюшки, и отличное житие получится!
– С Божьей помощью, Борь, с Божьей помощью!..